Глава XIV

Глава XIV

Второго января 1960 года в 14.00 отошли от стенки причала порта Провидения. Лёд был уже довольно толстым, д/э «Александр Можай-ский» шёл следом за нами, на чистую воду Берингова моря вышли в глу-боких сумерках, где трогательно и расстались. Пошли первые дни на-шего долгого возвращения. Начался обратный отсчёт…

На ледоколе тоже не было детальной и жёсткой разборки новогод-него происшествия. Капитан с помполитом ещё раз поздравили всех с двойным праздником: с Новым годом и первыми милями на пути к дому. Зачитали радиограмму ДВ Пароходства о занесении л/к «А. Микоян» на какую-то доску почёта, ещё одну р/д об объявлении всему экипажу бла-годарности «за самоотверженную и умелую работу», за оказание нео-ценимой помощи ТОФу, ещё за что-то (бумага терпит!). Тут я случайно заметил, что на судовой доске почёта на привычном месте вместо меня красуется Юра Чернущенко. Конечно, за Юру я был искренне рад, но в недрах души расстроился; повода и причин для снятия вроде не было. Если драка, так многие участвовали, и я был далеко не самым активным, пить - не пью, даже не курю. Мой растерянный и потухший взгляд пере-хватил Витя Яковлев:

- Ты смотри выше, чудак. Радуйся! Я горжусь тобой, - он шутливо похлопал меня по плечу.

Фото с доски почёта.

Наша просторная «доска почёта» состояла из нескольких разделов: два верхних ряда заполняли фотографии «передовиков производства», два сред-них - «лучшие по профессии», где я до этого и находился. В нижнем секторе размещались колонки соцсоревнования по службам. Оказывается, меня пере-местили в более почётный верхний ряд, и прикрепили рядом с Федей Павло-вым! Это было слишком. Лицо слегка обожгло жаром удовлетворения и уми-ротворения тщеславия.

Как всё-таки сложно и капризно устроен человек! Пока не был на доске почёта, и мыслей никаких не было; жил себе, да работал. Как только повесили фотографию, оповестили общество о признании каких-то заслуг, - роди-лась скрытая радость от факта признания, тщеславное упоение, гордость, и, чего скрывать - ревность. А вместе с ними - рвение, долг, обязатель-ства, самоконтроль. Теперь так просто не откажешь помполиту в полит-информации, лекции или другой общественной работе. Жалок человек в любви к славе! Не увидел себя на «доске почёта» - расстроился, появи-лись обида на судьбу, горечь, недоумение, копание в душе и памяти, поиски причин низложения. Но многие тоже достойны почёта и уваже-ния, может быть даже более твоей персоны. А увидел себя и успокоился, словно и не было никаких переживаний. Да-а, тщеславен человек, осо-бенно я, раз Витя заметил. И вообще, тщеславие - болезнь серьёзная… Теперь Михаил Петрович с новой силой начнёт тянуть меня в партию! Сдаться, что ли? Всё так глупо… и жизненно.

Наши потери на новогоднем балу были невелики: несколько безна-дёжно испорченных пиджаков, рваных рубах и пара-тройка лопнувших брюк. Синяки, шишки и царапины не в счёт, ножами они махали то ли для острастки (а как тогда с Толей Лашенковым?), то ли не успели или не смогли пустить их в ход, ведь наши ребята-морячки тоже парни не промах. Правда, имелось несколько мелких порезов ладоней и пальцев, но я уверен, что у многих оппонентов наверняка будут большие пробле-мы с рёбрами, челюстями, зубами. Ведь летать и хрястать об пол не так уж и просто! Хотя, кто знает, пьяному часто везёт.

Единственная и существенная новогодняя потеря, это моторист Витя Алексеев. Не хотелось с ним расставаться, но пришлось отправить его на «А. Можайском» во Владивосток. Ещё со второй проводки воен-ного каравана мы стали замечать некоторые странности: он стал заго-вариваться, иногда терял тему, но быстро возвращался в разговор, не заметив или проигнорировав промах. Всё чаще во время игры на баяне по его лицу пробегала судорога, лицо на миг темнело, превращалось в болевую маску, взгляд на несколько секунд становился блуждающим и бессмысленным. Мы не придавали тому значения; мало ли о чём заду-мался человек! Но после возвращения на л/к с Новогоднего бала из-за сильных головных болей он был вынужден обратиться к врачу. Ребята, сидевшие с ним за одним столом утверждали, что выпил он только реко-мендованную порцию водки, от вина отказался, в остальном всё было как обычно. Участвовать в драке он не мог, играл, на судно вернулся вместе с женщинами. Вероятнее всего это какое-то психическое рас-стройство на фоне обнаруженного высокого АД. Болезнь могла спрово-цировать и недавняя цинга. По договорённости с ДВМП, его заменил парень с «Двины», остававшийся на охрану.

…Курс держали на Петропавловск-Камчатский, где должны были взять воду и топливо. Погода была солнечной, но сильные боковые ветер и волны нас слегка сдерживали, поправка на дрейф в сутки отнимала около 35 миль, нередко многотонные водяные валы вальяжно прокатыва-лись по палубе, забирались под брезентовые чехлы, недовольно шипели в закутках и шпигатах. Исчезли северные сияния, в целом стало значи-тельно теплее, ванты и прочее оборудование крепким льдом больше не обрастало. Иногда, проходя утром по палубе, ударишь ладошкой по тросу или чехлу, наледь тут же крошится и начинает сползать. Чаще стали встречаться чайки и альбатросы, ярче голубело небо.

К котлам и вахтам привык быстро, втянулся. Главное, почистить топки без потери давления и температуры. Тяпка, грабли, скребок и ло-мик уже не были тяжёлыми и по пылающей топке сновали с ювелирной точностью, на чистку котла уходил минимум времени. Даже «Волосаны» в нашей с Витей кочегарке стал появляться значительно реже. Иногда заглянет на минутку, ущипнёт краюху духовитого хлеба с солью, если есть, съест парочку картофелин и опять надолго исчезнет. Мы приме-тили, что наш дорогой Кузьмич-«Волосаны» в последнее время стал тихим, почти застенчивым. Исчезли напускная строгость, витиеватые солёные выражения, нервные покачивания «обезьянкой». Как-то мы по-интересовались его метаморфозой, на что он прямо и строго ответил:

- А чё вас гонять, всё устаканилось. Уж который месяц смена в го-лове, чё ещё надо. Так пару годков сработаете, глядишь и медальку ка-кую дадут. А по мне - так лишь бы худа не было.

Под худом он имел ввиду ожоги раскалённым металлом, когда по забывчивости или невниманию навалишься задравшейся рубахой на горячий ломик, вот и оставил память на долгие годы. Или сползёт рука-вица, неожиданно задерётся рукав. Чаще, раскалённые кусочки угля или шлака нырнут в ботинок, а его, как тапочек, быстро не скинешь. Конеч-но, мы старались не зашнуровываться туго, но тогда и вероятность ожо-гов увеличивалась. Лучше всего подходили кожаные или кирзовые сапо-ги, но они в регламент спецовки не входили и потому были не у всех. Животы в своё время душевно присмолили Юра Рец и Толик Лашенков, а по мелочи, мне кажется, каждый из нас непременно получил свою пор-цию «подарочков».

Было ещё и второе, самое нежеланное «худо», это когда кочегара 2-го класса в бункере могло засыпать либо придавить качнувшимся пластом угля или, что значительно хуже, скинуть в шахтный проём и, опять же, завалить угольной массой. Говорили, что такое случается. Меня при бункеровке в Магадане тоже неожиданно присыпало подвиж-кой угля по самую грудь, прижало к бедру левую руку, не шевельнуть. Но тогда в бункере мы работали по два-три человека, я даже не думал об опасности. А если ты один и такое случилось, кричи не кричи, вряд ли тебя услышат, кинутся только на пересменке.

Это всё из области «страшилок», а вахты, действительно, больше не напрягали. Часто после вахты с «нуля» мы втроём, это Витя, Юра Ч. и я с шоколадом, конфетами или сгущёнкой забирались в Красный Уголок и помогали Вите составлять кроссворды, которые он отсылал в журналы «Огонёк», «Смена» и в киношные. Он утверждал, что за их публикацию платят. «Огонёк», например, платит 80 рэ, но на вопрос, получал ли он хоть раз, смущённо признался, что его кроссворд пока нигде не печатали, а родная Свердловская киностудия не изволила прислать даже отзыва ни на один из отосланных сценариев. Обидно. И Наташка Защипина ни разу не удосужилась ответить, а ведь он знает (и любит!) её с «Первоклас-сницы», где она ещё ребёнком сыграла впервые.

В Петропавловске-Камчатском пробыли недолго. На танцы, вечера и каток не ходили, не было времени. Основные работы в заливе выпол-нял «Василий Буслаев», мы только раз провели две ПЛ к точке базиро-вания. Спустя двое суток получили р/д, что рудовоз с углём будет ждать нас в б. Нагаево. Водой камчадалы заправили полностью.

В далёкую старину Охотское море называлось - Ламское, позже, по мере освоения Камчатки его стали называть Камчатским. В середине 17 века, в период основания поселения в устьях слившихся рек Охота (окат, по эвенкийски - река) и Кухтуй посёлок, а затем и море получили сов-ременные названия. У первых, да и последующих поселенцев условия проживания были крайне тяжёлыми: затяжные суровые зимы с морозами до 70^о, короткое и прохладное на побережье лето. Правда, в глубине материка летние температуры достигали +35^о-45^оС. Ввиду отдалённости и разбросанности редких поселений общение и товарообмен произво-дились редко, два-три раза в год. В качестве компенсации за суровые условия проживания природа одарила осевших смельчаков изобилием рыбы, пушного, копытного и пр. зверя, бесчисленными стадами тюленей (лахтак, крылатка, островной), котиков, сивучей, большими стадами забредал серый кит. На островах и прибрежных скалах селились бес-счётные колонии чаек, топорков, кайр, гагарок и множество др. гаг, чис-тиков и конюг, обеспечивающих мясом и яйцами. По всему Охотомор-скому побережью и далеко вглубь материка вплоть до Урала прости-рались необозримые лесные массивы вековых хвойных, лиственных, в том числе и реликтовых пород, до которых весьма плодотворно (губи-тельно) смогла дотянуться лишь рука Советов…

Большую часть Охотского моря, несмотря на ревущие студёные встречные ветры и беснующиеся волны, прошли спокойно. Лишь за несколько десятков миль до о. Завьялов показались первые льды. У кромки в ожидании нас смиренно стояли несколько судов. Их проводка оказалась изнурительной и тяжёлой, особенно за островом. Ледокол с гулким грохотом вспучивал мерцающие голубоватым светом большие куски льда. Часто приходилось елозить взад-вперёд, иногда продавли-вали лёд лишь с разбега. Случалось, в час проходили не больше мили.

В бухте Нагаево обстановка была не легче. С большим трудом и осторожностью обкололи, измельчили и растолкали льды возле прича-ленных судов, вывели их на рейд, подошедшие суда поставили на их место. Закончив многочасовые манёвры по передислокации, с теми же трудностями повели маленький караван к чистой воде. Угля оставалось немного, опять приходилось скрести по сусекам.

В порт вернулись без судов и угля. Бункеровка производилась как и в прошлый раз, напрямую: из трюмов уголь подавали конвейерами, а мы раскидывали его по углам. Погода установилась хоть и морозная, до -38^оС, но безветренная. Последние дни января были солнечными и даже ослепительно яркими от сверкающих снежных окрестностей. Многочис-ленные льдовые «часовые» в тех же белых касках-нашлёпках, застывшие у самого уреза воды под растянувшимся во всю ширину бухты невысо-ким обрывчиком, словно никуда в течение года и не исчезали, зорко стерегли покой города.

Получил от мамы большое письмо. В нём, кроме обычной подроб-ной информации, была высказана огромная и непрощаемая обида на ин-спектора пароходства Брыкина, который в очередной раз (а может имена судов перепутала эстафета?!) убедительно выдал искажённую, непрове-ренную информацию, что во время пожара на судне сгорели все прак-тиканты (подумать только, 24 молодых человека !). Так я был оплакан второй раз за один и тот же рейс. Уверен, кроме моих родственников кто-то ещё абсолютно необоснованно надорвал болящее сердце.

В город выбирались нечасто. Зимнюю тёплую одежду покупать не хотелось, а в студёные январские и февральские дни в куртках было не совсем уютно и этично, шинели за прошедший год мы морально пере-росли. Выжидали относительно благоприятные дни, которые случались довольно часто. Несколько раз с Витей побывали в «Горняке», посмот-рели несколько новых фильмов, неоднократно дегустировали пирожные, блины и оладьи со сметаной, вареньями, даже с мёдом, выпили много всяких морсов. Нередко коллективно выезжали на каток.

Невероятно трудно было без покупок покидать центральный и единственный в городе книжный магазин, изобилующий новыми и дефи-цитными поступлениями. Ещё в нём мне понравилась портативная белая печатная машинка «Москва» за 44 рэ. Однако необходимости в ней не было и посему, каждый раз проходя мимо отдела, я на несколько минут останавливался просто поглядеть на неё. Какая прелесть!

В конце февраля опять побывали во Дворце Спорта, там два дня проходили соревнования по спортивной гимнастике. Начинались они в 10 часов. Чтобы занять удобное место на нижнем ярусе балконов мы с Володей Стуловым, скороспешно проглотив завтрак, мчались на авто-бусную остановку. От увиденного получали большое удовольствие. Я вновь загорелся гимнастикой и твёрдо решил отыскать и записаться в эту секцию во Владивостоке. При посещении Дв. Спорта опечалил един-ственный факт, умерла медведица Юлька. Со слов горожан, кто-то кинул ей некачественную то ли булочку, то ли шоколадку в обёртке. До отправ-ления в Московский или Новосибирский зоопарк (вопрос как раз решал-ся в какой именно) оставались считанные недели. Жалко Юльку!

Город мне нравился по-прежнему. За время нашего почти годового отсутствия серьёзных перемен в нём не заметили. Только учебный кор-пус пединститута на перекрёстке, напротив магазина «Рассвет», подвели под крышу, и заканчивали соседнее здание, будущее общежитие. В остальном город оставался таким же нарядным, приветливым, чистым, строгим и привлекательным.

Накануне 8 марта нам на смену пришёл новенький л/к «Москва». Порта приписки не заметил, по внешнему виду и окраске был нашей копией, только крупнее и мощнее. Мы обрадовались скорому и, казалось бы, безотлагательному возвращению в родной порт, многие заторопи-лись поделиться этой новостью с родственниками. Однако Саша Голубев остудил нашу радость. Пароходством было предписано неопределённое время поработать в заливе Анива на проводке судов в порты Корсаков и Анива. У них резко осложнилась ледовая обстановка; несколько судов стоят в ожидании нас, не могут пробиться. Остальные наши ледоколы продолжают свои затянувшиеся ремонты.

Вся причальная линия б. Нагаево была занята судами; два в ожи-дании места стояли во льдах поодаль. И вновь бункероваться пришлось на рейде и опять с «Арктики». Только в этот раз бункеровка производи-лась не в авральном режиме, но тоже споро и круглые сутки, закончи-лась поздним вечером 13-го марта. На следующий день взяли воду и в обед, прихватив два транспорта, поспешили на юг.

Море было спокойным, ветер и волны попутными, не более IV бал-лов, воздух тоже заметно потеплел, солнце светило почти ежедневно, с каждым днём ярче и теплее. В глубине души и сознания нарастали ра-дость и зуд нетерпения. Как бы ни было, а идём домой. Уже целый год!

Глава XV

Больше трети северной части залива Анива была плотно забито тяжёлыми льдами. До конца марта челночили практически непрерывно, основной груз следовал через Корсаков, изредка пробивались в п. Анива. Несильные, но стабильные южные и юго-восточные ветры удерживали льды в северном секторе огромного ковша, образованного мысами Ани-ва и Крильон, порою крепко спрессовывая их в монолит. В начале апреля ветер сменился на устойчивый юго-западный, западный, лёд начал рас-ползаться, выноситься в открытую южную часть Охотского моря, прижиматься к западному побережью. До кромки осталось не более двух десятков миль хоть и ослабевшего, но ещё толстого и коварного льда. Иногда простаивали по двое-трое суток, однако ДВМП продолжало нас придерживать, не давало добро на возвращение по причине неустой-чивости и резкой изменчивости местной погоды в этот период.

В один из таких перестоев Витя уговорил меня съездить с ним в Южно-Сахалинск. По рекламе в местной газете там шёл ГДРовский фильм «Верь мне». Про нейрохирурга, а накануне в Корсакове мы пос-мотрели «Свет и тень», про музыкантов. Взяв у третьего механика отгу-лы и предупредив вахтенного штурмана, поехали автобусом. Очень хотелось прокатиться на уникальном местном поезде, но нас не устроили расписание и длительность поездки. В Южно-Сахалинск прикатили в обед. Билеты в кинотеатр даже по морским удостоверениям достались лишь на последующий сеанс, так много было желающих посмотреть фильм. Таким образом, в запасе у нас оказалось около четырёх часов. От-правились в «Блинную», которую Виктор каким-то чудом сумел узреть из запотевшего автобусного окна, заодно взять билеты на обратный рейс. День был ясный, тихий и довольно тёплый.

«Блинная» оказалась приятной по дизайну, вместительной и «вкус-ной». Места были и сидячие, и стоячие, но самообслуживание. Мы взяли по порции блинов, оладий, по два разных пирожных и по стакану какао. Поели и попили с удовольствием, понравилось. Кино тоже понравилось, запало в душу. Позже я много дней оставался под его впечатлением. В нашей судовой библиотеке нашёл и с удовольствием прочёл пару книжек на житейские темы, тесно связанные с практической медициной.

После кино до автобуса оставалось больше часа, приближались вечерние сумерки, небо стало сереть. Перед дорогой и чтобы скоротать время решили посетить пельменную. Несмотря на вечер и конец рабо-чего дня, посетителей оказалось мало. Сахалинцы, вероятно, предпочи-тали питаться дома. На всякий случай взяли по две порции пельменей, по пирожному и опять по стакану какао. Пельменные порции оказались настолько объёмными, что мы едва одолели по полторы тарелки, и то благодаря вкусному какао. Пирожные завернули в салфетки.

Пока ели, стемнело. Обильно и крупными хлопьями повалил снег. Свет уличных фонарей сквозь него едва пробивался до тротуаров и мог освещать лишь небольшую часть фонарного подножия. До автостанции сквозь снежную мглу добрались с трудом, думали, опоздаем. Возле нашего автобуса на Корсаков толпился народ, но посадки почему-то не было. Через несколько минут появился водитель и объявил, что ехать не хочет, боится застрять. Пассажиры, а это в основном были мужчины, дружно загалдели, стали уговаривать, убеждать, что проскочить вполне успеем, в крайнем случае - поможем, подтолкнём.

Дело в том, что мы и сюда большей частью ехали по пробитому в полутораметровом снегу каналу или траншее. На пути было несколько невысоких перевалов, вот их-то и боялся водитель. По слухам, каждую зиму так случалось, что автобусы застревали на несколько часов, а то и суток в снежных «мышеловках», и тогда приходилось ждать тяжёлую технику и помощь. Нам, да и остальным пассажирам, а набралось около тридцати человек, задерживаться в Южно-Сахалинске совсем не хоте-лось, кое-как уговорили водителя. Выехали с небольшим опозданием.

По городу и первую треть пути проехали благополучно. Ветер был западный и пока не сильный, иногда на небольших подъёмах наш ПАЗик пробуксовывал, но колёса быстро разгребали ещё не толстый и рыхлый слой снега. Мы упрямо двигались вперёд. В итоге нам повезло, только недалеко от Корсакова на одном из перевалов пришлось всем, кроме трёх женщин, минут 15-20 толкать автобус сквозь снежную завывающую круговерть на небольшой увал. Дальше ехали без приключений, прибыли с опозданием часа на два.

От центра Корсакова до порта сквозь разгулявшуюся встречную метель мы с Витей добирались долго. Лицо и рубашка то ли от пота, то ли от всепроникающей снежной пороши стыло промокли, брюки спереди тоже заледенели и колко натирали колени. Редкое и слабое уличное осве-щение иногда полностью тонуло в свистящем и валящем с ног снежном вихре. Порою неожиданно утыкались в забор или уже образовавшийся глубокий и рыхлый сугроб; падали, чертыхались, слепо барахтались в липком и скользком снежном полумраке, но всё же выползали на твёр-дую дорогу. Прохожих и машин не было. Моя мохнатая пыжиковая шап-ка (купленная в зелёном магазинчике Певека заодно с любимым свите-ром) превратилась в большой снежный малахай, влажный снег с которо-го от быстрой хотьбы, барахтанья и вихляющего ветра холодящими горстями скатывался под воротник кожаной куртки. Вите было немного легче, на его плотной тёплой фуражке снег не задерживался.

На подходе к проходной услышали гудок. Нам показалось, что это прогудел наш ледокол и мы, задыхаясь от ветра и снега, как могли побе-жали. Стрелки моих «спортивных» часов показывали без четверти один-надцать. Ещё издали мы увидели, что трап убирают. Махая руками и пытаясь перекричать вой ветра, мы оказались в слабом пятне портового прожектора, нас заметили. Ледокол снимался на экстренную аварийную проводку: на кромке подошедший из Владивостока транспорт повредил лопасть винта и не мог двигаться. Успели просто чудом! В целом наш вояж в столицу Сахалина прошёл благополучно и тоже весьма памятно.

Повреждённой оказалась одна лопасть, у неё ударом о льдину де-формировало верхнюю часть и от вибрации ослабли болты крепления к валу. Наши водолазы к работе приступили утром, и уже после обеда лопасть была благополучно заменена, только переживали, что болты крепления будут обжаты недостаточно надёжно. Но всё обошлось.

Метель куражилась двое суток, на третьи выдохлась и угомони-лась. На дорогах, во дворах и огородах выросли огромные сугробы и перемёты, некоторые заборы и ограды едва выглядывали из-под снега, во многих домах снежные намёты наполовину застили окна, двери, сараи. Движение по ж/д прервалось, было восстановлено лишь к концу третьих суток, дороги тоже замело. Наш автобус мог оказаться последним, кто успел проскочить благополучно. И это в апреле месяце!

Последствия метели люди, бульдозеры и грейдеры разгребали днём и ночью больше суток. Над южной половиной Сахалина воцарился полный штиль. На безоблачном небе солнце расщедрилось весенней благодатью, дня через четыре снег почти везде растаял. Затенённые сугробы пожухли и просели почти до земли, на низинных полях и доро-гах весело заблестело множество разновеликих луж, в отдельных местах слившихся в неглубокие озёра. Воздух был тёплый и влажный, дыша-лось затруднительно, всё время хотелось глубоко вздохнуть. За ночь лужи подмерзали, покрывались тонкой коркой прозрачного льда, но уже часам к десяти-одиннадцати размолотый колёсами ледок стаивал, на полях и огородах исчез несколько позже.

В связи с резким потеплением вновь размечтались о доме, сущест-венно увеличились количество и глубина вздохов, все разговоры сво-дились к детям, жёнам (мужьям), матерям и предстоящему длинному отпуску. Помполит больше не приставал. И вообще видеть его мы стали очень редко, скорее всего уселся писать отчёт о проделанной работе. Даже политинформации последнюю неделю не проводились. Новостями и всем прочим Саша Голубев обеспечивал общесудовой трансляцией, которую включал в семь утра и гонял до полуночи. А так желанного разрешения из ДВМП всё не поступало…

Давно растаяли снега и сугробы, просохли все дороги и огороды, кое-где на тёплых взгорках стали пробиваться изумрудные стрелки пы-рея, яркими жёлтыми фонариками засверкали ещё редкие первые оду-ванчики. Оживился и засуетился местный люд: парники начали обрам-ляться стеклянными рамами, во дворах загорластили петухи, застреко-тали сороки, захлопали двери сараев. Из залива лёд ещё не вынесло, не испещрённое трещинами огромное ледяное поле посерело, обмякло, во многих местах после обеда поверх льда стали поблёскивать небольшие лужицы, колотый ледоколом по фарватеру за ночь уже не смерзался. Суда выходили самостоятельно, кромка была рядом. В полном бездей-ствии и томительном ожидании простояли почти неделю.

В город выходили редко. Он уже никого не интересовал, да в нём и не было ничего примечательного. Все жили родным кровом и близкой встречей с любимыми. Витя ещё раз вытащил меня в кинотеатр на какой-то фильм его любимой (и родной) Свердловской киностудии, дважды у того же кавказца на углу бани угощались шашлыками по 3 рэ за шампур, клетчатых рубашек в продаже больше не было. В свободное время ча-сами толклись на тёплой палубе, что-то изображали на гимнастических снарядах, загорали, в который раз перекладывали вещи в новеньких чемоданах. Радиограммой поздравил маму с днём рождения и витиевато уведомил о возможном скором возвращении.

В первой половине дня 18 апреля из ДВМП наконец поступило разрешение на возвращение. Об этом по великому секрету мне сказал Саша Голубев. Шутник, какие из этого события могут быть секреты! И потом, лучший способ быстро распространить информацию, её засекре-тить. Именно поэтому «сверхсекретная» информация уже в обед живо и с чувством обсуждалась всем экипажем, лица посветлели, глаза лучились неудержимой радостью, всех поразил вирус доброты и благодействия. Повара предлагали добавки, Тамара, наш пекарь, тоже по секрету сооб-щила, что для ночной вахты напечёт булочек. Казалось, сам воздух пропитался необычайной теплотой и взаимной любовью.

Однако по некоторым причинам швартовы отдали только утром следующего дня, но эта задержка на общее настроение повлиять уже не могла. На всякий случай мы дважды проциркулировали по всей аквато-рии порта. Я глядел на посеревший и обессиленный лёд, вяло и безро-потно уступающий исцарапанному телу ледокола, и мне почему-то стало его жалко. Некогда сильный, непокорный, безжалостно жестокий, теперь он превратился в безликую субстанцию. Словно человек: пока молодой - крепкий, упрямый, самоуверенный, но подкралась старость - пришло время прощаться и безропотно уступать велению времени. Окончательно покрошив рыхлый, немощный, изъеденный пресноталом фирновый лёд, трижды прогудев в весеннюю высь, взяли курс к «порогу отчего дома». Наш вертолёт с обслуживающим персоналом и гидрологом Рогозиным улетел на базу ещё пять дней назад.

В этот раз пролив Лаперуза и Японское море никакими сюрпри-зами нас не обеспокоили. По бездонной небесной голубизне медленно проплывали редкие белоснежные причудливые кучевые облака, лёгкий ветерок поднимал вялую искристую рябь на поверхности невысокой затяжной зыби, с ленивым вздохом и тихим шелестом прокатывающейся вдоль натруженных бортов. Вокруг кружили неугомонные чайки, гор-танными криками требуя очередную камбузную мзду. Плыть было одно удовольствие, только сон заблудился в сладкой ауре ожидания.

Вахты проходили обыденно, можно сказать, легко. Остатки угля тоже были хорошего качества, температура и давление удерживались без напряжения, почти играючи. Витя, подбрасывая уголь в топку, в такт движений припевал: - «Валенки, валенки, не подшиты, стареньки». А причём здесь валенки? Или у них в Свердловске зима ещё продолжается? А может это одна из любимых песен матери, о которой он вспомнил? Но не лучше ли - «Бродяга Байкал переехал…», или что-то в этом роде? Всё ближе к теме! Как в Армию призвали, считай, он пять лет дома не был. Или не в ритм? А может, это его очередной и прощальный юмор?

Наш Кузьмич тоже светился ясным солнышком, даже помолодел; остроумно шутил, травил анекдоты, его речь очистилась от всякого флотского и прочего мусора. Если бы не слышал сам, никому бы не поверил что «Волосаны» на это способен. Да ещё как травил, со смаком! И где он их брал? Кстати, Тамара сдержала обещание, каждую ночь у нас появлялись вкусные с ванилью булочки. Но даже после вахты спать не хотелось. Помаявшись на пороге каюты, шли в Красный уголок. А если в нём не хватало места, присоединялись к игрокам в столовой. Боцман не возражал; порою и сам так азартно хлопал костяшками домино по столу, что некоторые не выдерживали и раскалывались пополам.

Ранним утром 22 апреля прошли мыс Поворотный. До Владивос-тока оставалось около 130 км, это шесть часов обычного хода. Стали высчитывать, кому достанется «козлиная» вахта. Так она называется потому, что пришедшие на ней остаются на судне до 8 часов утра следу-ющих суток: пожарки (пожарные вахты), дежурства, обеспечение безо-пасности, вывод котлов и оборудования из эксплуатации и прочие неот-ложные обязанности, то есть становятся козлами отпущения. По времени эта «радость» выпадала нам; наша вахта с 12 до 16, а подойти должны часа в три дня. Душа и сердце загрустили. Вите Яковлеву, Юрию Черну-щенко, Шачневу, Цимусу, ещё нескольким ребятам с нашей вахты было в общем-то безразлично, они не из Владивостока и ближайших окрест-ностей. Заметив наши переживания и вздохи, они сочувственно посме-ивались и подшучивали над нами в том плане, что с нами им будет не так скучно, и т.д. и т. п. Вахта проходила уныло и без настроения.

Но вот уже три часа дня, четверть четвёртого, половина. Звонки Сани Сенцова стали реже, однако ещё оставалась необходимость пар держать на марке. Напряжение росло. Толя Цимус побежал по каютам наших сменщиков, мы продолжали работать. Без десяти четыре смена спустилась. Едва успели передать вахту и подняться в уже суетный кори-дор, загремела якорная цепь. Ура-а-а-а-а, козлиная вахта не наша!

В бане Витя Яковлев собрал робу и пошёл стирать, была его неде-ля. Помывшись, я прошлёпал в деревянных колодках в каюту и в раз-мышлениях о скором приятном будущем, начал медленно одеваться. Игорёха со Стёпой, наши с Витей сожители (оба владивостокцы) ушли на эту неприятную во всех отношениях вахту. Теперь им выводить кот-лы, разбираться с углём, оборудованием, водой и прочими подготови-тельными к длительной стоянке и ремонту работами. Пока оставалось неясным, когда и на сколько нас отпустят по домам, останемся на рейде или поставят к «стенке». Если к причалу, то куда? Все эти вопросы без ответов тревожно ворочались в голове. Неожиданно раздался слабый стук в дверь. Пробежала мысль, - Витёк дурачится. Но стук повторился.

- Да-а, войдите. - Я по-прежнему был в недоумении. Витя после первого же стука обычно с расплывшейся до ушей улыбкой сразу ввали-вался в каюту, а тут… Может, помполит?

Дверь медленно отворилась и вошли две женщины: одна - невысо-кая, приятной женской полноты, в возрасте, вторая значительно моложе, ниже и худее, совсем девчонка, подросток. Верхняя одежда обеих была широко распахнута, между полами лёгких пальто свисали шарфики, у старшей - розовый, под цвет крупно вязаного берета из махера, у юной - светлый. Я заканчивал одеваться. Открытая дверца рундука наполовину прикрывала меня и затеняла каюту, свет из двух круглых иллюминато-ров был недостаточно ярок, чтобы разглядеть посетителей. Вошедшие находились как бы в тени.

- Вам кого? Включите, пожалуйста, свет. Вон, слева от вас.

- Скажите, пожалуйста, а Гайфиев здесь живёт? - чистым детским голосом спросила юная, включая свет.

Только теперь я узнал маму. За этот год с небольшим она сильно изменилась: постарела, стала ниже ростом, по-прежнему густые волосы обильно пересыпаны серебром, её серо-голубые глаза напряжённо, с нескрываемым любопытством и удивлением рассматривали меня.

- Ма-ма-а, - и мы крепко обнялись. По её телу и высокой груди судорожно пробежала горячая волна. Моя ладонь нежно скользнула по её плечам, спине, утонула в мягких волосах. Она зашмыгала носом, её указательный палец потянулся к переносице. Когда мы разжали объятия, плафоны высветили две жемчужные слезинки, медленно сползающие по её порозовевшим щекам, на губах затрепетала лёгкая, едва приметная улыбка, взгляд стал пытливым, изучающим и вместе с тем то ли востор-женным, то ли приятно удовлетворённым.

- Как ты вырос! И изменился, повзрослел. Если бы не фотография в столовой… Трудно узнать.

Я обнял сестрёнку. Она, заглядывая в мои глаза, откинула голову.

- А ты тоже подросла, почти девушка. И косички тебе очень идут. Как же вы попали? - повернулся я к маме. - Ведь мы только подошли!

- Мы на служебном катере, с властями. Он и сейчас у борнта.

Я знал мамины пробивные способности и настойчивость, поэтому больше не стал задавать пустых вопросов. Она оставалась прежней, как в молодости: живой, энергичной, и красивой.

- Подождите минутку, раздевайтесь. Кладите всё вот сюда, это моя кровать, - я раздвинул красные бархатные шторы. - Сейчас я, мигом. - усадив их на диван, помчался в столовую за чаем.

На кухне суетилась Люба Захарченко. Я попросил у неё чаю для гостей, сладости у меня были свои. Люба поздравила с прибытием род-ственников (уже знала!), дала две кружки какао, булочки с маслом и в большой глубокой тарелке несколько котлет с картофельным пюре. Жонглируя, с трудом донёс всё до каюты, стучать пришлось ногой. До-бавив по плитке шоколада, ещё раз извинился и ненадолго их покинул. Надо у механика срочно выяснить обстановку на завтра.

Третий механик в своей каюте был один и корпел над бумагами и графиками. На службу и пожарную вахту мне предстояло явиться 24 апреля к восьми утра, а на берег - хоть сейчас. Весь вечер до 22-х часов будут ходить рейдовые катера. Где будем завтра, можно будет узнать у диспетчера порта (он записал номер телефона). Об отпусках, календар-ных отгулах и прочем будет известно через несколько дней.

Спустя полчаса я был полностью готов. Весьма кстати появился Витя. Познакомившись с моими родственниками и поговорив немного о рейсе, о нас, он справился о возможных трудностях с приобретением билетов на поезд или самолёт. Мама его успокоила, - массовые отпуска ещё не начались, а о билетах на поезд волноваться не стоит, она доста-нет… и пригласила его в гости. Витя проводил нас до трапа.

Оказывается, якорь мы бросили на рейде у мыса Голдобин в рай-оне 14-й точки. Получилось опять прекрасно. Смело можно сказать, день был хоть и на грани, но явно везучий. Катер уже собирался отчаливать, и мы стали последними пассажирами, которых он мог взять. На палубе и в небольшом кубрике разместилось около сорока человек, включая сани-тарные и пр. власти. Погода была тихая, ясная, тёплая, мы с удоволь-ствием остались на палубе, расположились за рубкой. За разговором, состоящим из волнующих вопросов и ответов, путь показался коротким, пришвартовались у морского вокзала.

Домой, на родную улицу Мезенскую добирались на такси, у меня ещё с Корсакова оставались деньги. И вообще, не мог же я, моряк, отка-заться от возможности вернуться в родные пенаты с комфортом и пом-пой! Саша на работу на трёх такси приезжает !.. И ничего, его все уважа-ют, даже любят. Честно сказать, за рейс я потратил не так уж и много. На что их тратить? Что было необходимо - купил, на сладости и радости с Витей не скупились, но это копейки. С середины рейса денежные вопро-сы меня не волновали… Я продолжал расспрашивать маму о папе, о дру-зьях, подругах, о бабушке и других родственниках. Пообщался с сестрён-кой, которая почти всю дорогу не спускала с меня восторженных глаз.

Так выглядел морской вокзал Владивостока в 1950х годах.

Владивосток сильно не изменился, был до замирания сердца узна-ваем, будоражил память. Однако появились и приятные новшества: на многих в недавнем прошлом пустырях и окраинах по всему маршруту длинноклювыми журавликами виднелись краны, - развернулось мас-штабное жилищное строительство. Южные и западные склоны холмов и придорожных насыпей покрылись изумрудным ковром, сплошь усе-янным золотыми одуванчиками, на деревьях от лёгкого ветерка трепе-тали молодые листочки. Весна была в разгаре.

+ + + + + + +

В отпуск нас, всех бывших курсантов отправили с 1-го мая. Вместе с отгулами он растянулся до сентября месяца. Женя летом приезжал все-го на три недели, Галя Усманова, поверив в нашу гибель, вскоре вышла замуж и куда-то уехала. С остальными друзьями и подругами всё лето провели прекрасно, в основном на родном пляже ТОФа. Мой главный тренер Саяпин предлагал вернуться к занятиям стрельбой, но не угово-рил, я увлёкся спортивной гимнастикой и записался в секцию…

Спустя годы наших ребят и товарищей с ледокола встречал редко. Серёжи Мужилко и Панин в дальнейшем стали старшими механиками на крупных судах родного ДВМП. Русоволосая Наташа, невеста Коли Тка-чёва, ещё в нояб<

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒