Лекция седьмая. Причины женского вопроса.

Лекция седьмая. Причины женского вопроса.

В прошлой беседе мы установили, что вместе с ростом производительных сил, утверждением и расцветом крупнокапиталистического производства, начинает возрастать число женщин, втягиваемых в круговорот народного хозяйства. Мы рассмотрели, как при капиталистическом строе и приобщении женщин к производительному труду совершается не раскрепощение женщины, не признание ее равноценности и равноправности с мужчиной, а наоборот, возникает кричащее противоречие между ролью женщины в народном хозяйстве и полным её бесправием, зависимостью и порабощением в семье, обществе и государстве. Сегодня же мы остановимся с вами на вопросе о том, каким путем в связи с ростом женского труда росло, складывалось и утверждалось в обществе сознание равноправности и равноценности женщины?

Каждому ясно: чем большее число женщин вовлекается в производство, чем самостоятельнее и экономически независимее она становится, тем острее и больнее ощущают они свое неравенство в обществе, свое бесправие в государстве, свою зависимость в семье. Несоответствие между тем, что женщина признается полезной для общества трудовой силой и все же по законодательству всех буржуазных государств остается бесправной, бросается в глаза каждому непредубежденному наблюдателю. Противоречие между ролью женщины в производстве и её политическим и социальным бесправием, ее подчиненностью мужчине, который давно уже перестал быть её кормильцем, породило так называемый „женский вопрос“. С особенной остротой всплыл этот вопрос во второй половине XIX века, но ростки его мы наблюдаем много раньше. „Женский вопрос“ возник тогда, когда разоряемые мануфактурой и фабрикой мелкие ремесленники и кустари вынуждены были не только сами продавать крупным хозяевам свой труд, но посылали на заработки своих детей и жену. В те времена, в конце XVIII, начале XIX века, „женский вопрос“ и начавшееся тогда женское движение сводились, главным образом, к вопросу о заработке, о доступе женщин к „честному труду“. Цеховая исключительность, строгие цеховые уставы в течение трех столетий с XV по XVIII упорно вытесняли женщину из ремесла, пытаясь вернуть ее в дом, оставив поле производительного труда всецело за мужчинами. Но от этого положение женщины лишь ухудшилось. Лишенные возможности работать в ремесленных цехах, они тем легче подпадали под безудержную эксплуатацию фабрикантов. В то время во Франции господствовало мануфактурное производство. Крупные предприятия, фабрики с их дымящими трубами, где бы работали сотни и более рабочих, встречались еще в виде исключений. Зато процветали мануфактура и кустарничество, густой сетью опоясавшие всю Францию. Целые округа, густо заселенные кустарями, работали на скупщиков и носили название „мануфактур“. Мелкие мануфактурные предприятия с десятком, другим рабочих и работниц росли, как грибы в Париже и других городах Франции. Руками кустарниц и кустарей вырабатывались тяжелые ткани и тончайшие кружева, изделия из металла и вышивки золотом, пестрые ленты и предметы обихода. Особенно много женщин было в ткацко-прядильной промышленности: работницы в этой отрасли составляли 90%. Шелковое производство уже тогда носило характер промышленности крупной, и здесь фабрика определенно вела борьбу, побивала и вытесняла кустаря и мануфактуру. Ко времени великой французской революции Франция насчитывала уже многочисленный женский пролетариат. Париж кишел нищими и проститутками. Толпы голодных безработных женщин наводняли предместья Парижа. Естественно, что с момента вспыхнувшего в июле 1789 г. восстания трудового народа против власти богачей и титулованных особ, „женщины народа“, мелкие ремесленницы, торговки, кустарницы стали деятельнейшими участницами восстания. Возможность добыть себе средства к жизни, право на „честный кусок хлеба“ стал лозунгом широких женских масс, участвовавших самым активным образом во французской революции. В одной из петиций пролетарских женщин Парижа во время революции женщины требовали предоставления им равного с мужчиной права на труд и закрытие доступа мужчинам в отрасли женского труда, взамен чего обязывались не искать труда в специально мужских отраслях. „Мы просим работы, – говорилось в одной из петиций – не для того, чтобы сбросить авторитет мужчин, а чтобы иметь возможность обеспечить себе хотя бы скромное существование“. Доступ во все ремесла, другими словами – неограниченная свобода труда, – вот к чему сводилось требование женщин неимущего класса в момент французской революции, требование, которое обещало избавить десятки тысяч голодных, оборванных женщин от нищеты, беспризорности или проституции. Требование это не было чисто женским. Оно совпадало и со стремлениями народившегося во Франции промышленного пролетариата. У всех жителей парижских предместий на устах был клич: „свобода труда“. Но свобода труда означала прежде всего свержение феодального режима, установление господства буржуазии, уничтожение привилегий отживших цеховых организаций. Нет ничего удивительного, что классовый инстинкт подсказал правильно женщинам парижских предместий, по какому пути им следует идти, если они хотят получить доступ к „честному заработку“. Женский пролетариат Франции решительно стал на сторону революционных группировок. Они шли бороться за право заработать „кусок хлеба“.

Тот, кто захотел бы добросовестно описать все выступления женщины в период французской революции, их героическую решимость и революционную волю, тому пришлось бы писать целую книгу. „Женщины народа“ провинций Дофинэ и Бретани первые бросают вызов королевскому правительству, за ними следуют гражданки Ангулуза и Шевансо; они активно участвуют в выборах депутатов в Генеральные Штаты и, что характерно, выборы эти не кассируются. Как уже не раз доказано в истории: в момент обостряющихся гражданских войн, так же, как и в момент напряженной национальной борьбы, даже буржуазное общество и то, забывая „неравноценность“ женщины, ищет в ней опоры и привлекает в ряды активных борцов. Женщины Анжеры выпускают революционный манифест против произвола монархического режима. Женский пролетариат Парижа участвует во взятии Бастилии и женщины с оружием в руках бросаются в крепость. Женский пролетариат во главе с Розой Лакомб, ремесленницами Мадлен Шабри и Рене-Одю организует поход на Версаль и под женской стражей доставляет короля в Париж. По водворении Людовика в Париж, те же „женщины парижских предместий“ оспаривают у мужчин честь охраны Парижских ворот. В 1789 году торговки рыбой отправляют депутатов в Собрание Генеральных Штатов, чтобы „воодушевить депутатов и напомнить о своих нуждах“. „Не забывайте о народе, господа“, предостерегали женщины предместий депутатов Генеральных Штатов, этой Государственной Думы Франции. Женщины парижских предместий участвуют в петиции на Марсовом поле и падают жертвами вероломства короля. Нарождающийся женский пролетариат Франции – всюду, куда толкает ее сознание общности классовых задач всего пролетариата. Только победа революции обещала женщине народа, французской работнице и обнищалой крестьянке, избавление от голода, непомерно, чудовищно растущей дороговизны, бесправия и нищеты и главное – безработицы. Женский пролетариат Франции до конца сохранял свою революционность и непримиримость, часто своим непреклонным настроением увлекая за собой даже колеблющихся мужчин, создавая атмосферу решимости и непримиримости.

Память о грозных, жестоких, кровожадных „вязальщицах“ еще долго после падения республики тревожила мирный сон буржуазии. А между тем, кто были „вязальщицы“, эти фурии, как звала их мировая контрреволюция? Голодные, исстрадавшиеся ремесленницы, крестьянки, жены рабочих, кустарницы, работницы мануфактур, которые, всей душой ненавидя аристократию, старый режим, здоровым инстинктом примыкали к самым решительным борцам за новую Францию, в которой труд станет доступен каждому и дети не будут умирать с голода, имея перед глазами непомерную роскошь кичливого, ничего не делающего дворянства. Чтобы не терять времени зря, эти женщины, ярые патриотки, труженицы, брали всюду с собой свое вязание: на празднества и демонстрации, к решетке Национального Собрания и к гильотине. Они вязали чулки не для себя, а для солдат национальной гвардии, для защитников революции.

Начало так называемого „женского движения“ принято относить ко времени французской революции и к эпохе революционной войны с 1774 по 1783 г. за освобождение Америки от господства старорежимной Англии; принято связывать это движение с именем нескольких ярких защитниц женских прав, первых поборниц равноправия. Французская революция, несомненно, богата яркими женскими образами, имена которых тесно связаны не только с женским движением, но и с делом всей революции на различных её ступенях. Рядом с умным политиком умеренного толка – жирондисткой (по масштабу нашего времени мы назвали бы ее меньшевичкой) мадам Ролан, крупная журналистка-писательница, истинная демократка по духу Луиза Робер Коралио, пламенная защитница республики. Обе они мало интересовались женским движением и не выдвигали женских требований, но в деле признания равноценности женщин, их заслуги в истории не меньше, чем заслуги первых равноправок. Своей работой, деятельностью, преданностью революции они заставляли общество забывать, что они представительницы „слабого пола“, и видеть в них только выразительниц известного политического течения. Рядом с ними и завзятой равноправкой Олимпией де-Гуж вырастают два других женских образа, овеянных пламенем революции, характерной чертой которых была их страстно-боевая натура. В первоначальный период революции мы видим Теруань де-Мерикур, вместе с Демуленом призывавшую народ к оружию. Теруань участвует во взятии Бастилии, за что Национальное Собрание награждает ее почетной саблей. 5-го октября, в день похода на Версаль, Теруань верхом в красной одежде скачет в Версаль, чтобы поддерживать дух революционерок. Она основывает вместе с философом Реммом общество „Друзей закона“. Она агитирует за поддержку национальной армии и призывает женщин к активной защите нового отечества-республики. 20 июня она помогает народу тащить пушки против дворца короля. 10-го августа Теруань проводит ночь на площади, призывая в пламенных речах установить „истинную верховную власть народа“. С отрядом марсельцев она врывается во дворец короля, за что республика присуждает ей „гражданский венок“. Но погибает она в момент обострившейся борьбы якобинцев и жирондистов, склоняясь на сторону последних. Ей претят неизбежные кровавые жестокости революции. Роза Лакомб – одна из вдохновительниц похода на Версаль за королем. Она истинный вождь женщин предместий Парижа. Она всегда в низах и с низами. Боевая, решительная, с выдающимся организаторским талантом, прекрасным голосом и привлекательной внешностью. Ее выступления у решетки Законодательного Собрания с призывом защитить революцию от вторжения коалиционных войск, ее требование демократизации власти вошли в историю, как документ революции. Лакомб – яростный враг монархии. При осаде королевского дворца 10 августа она ранена в руку. И ей так же, как Теруань, Национальное Собрание присуждает „гражданский венок“. С 1793 г. она становится членом партии Горы и носит красную шапочку – „санкюлотку" – сторонниц Марата. Лакомб требует ареста всех аристократов и их семей. Она собирает толпы женщин, ведя агитацию против жирондистов, и помогает якобинцам в разгроме Жиронды. Самим якобинцам Лакомб не дает покоя, добиваясь более решительных мер борьбы с контрреволюционерами, ареста скупщиков, по-нашему спекулянтов, выступая даже против непогрешимого Конвента, что, разумеется, заставило Робеспьера недолюбливать слишком популярную и красноречивую якобинку. Не по вкусу Конвенту было и то, что Роза Лакомб вместе с членами „клуба революционных гражданок“ начинает вмешиваться в распоряжения Конвента, проверяя списки заключенных и заступаясь за тех, кого члены „клуба революционерок“ считали невинно осужденными. Самый клуб „революционных гражданок" основан был в Париже по почину Розы Лакомб и прачки Полины Леони, т. е. женщин предместий. Лакомб стремилась ввести в этом клубе воспитание широких женских масс в духе революции. Она ставила на обсуждение, напр., такие темы: „Какую пользу могут женщины принести при республиканском строе?“. Лакомб – яркая выразительница трудовых женских масс; эта непримиримая якобинка не раз вместе с Полиной Леони выступала на защиту не столько женских прав, сколько интересов трудящихся женщин. Стоя у решетки Национального Собрания с толпой голодных безработных женщин Парижа, она делала запрос Собранию о том, что собирается республиканская власть предпринять для облегчения тяжелого, невыносимого положения трудящейся женщины? Их боли и нужды умело передавала в своих красивых, сильных и смелых речах Роза Лакомб.

Когда по распоряжению Конвента женские общества и клубы были распущены во Франции, Лакомб страстно защищала свое детище – „клуб революционерок“. Но и он подвергся общей участи. С падением якобинцев и началом торжества реакции, выступление женщин стало строго преследоваться. Но Лакомб молчать не могла. Она продолжала говорить. Весной 1794 г. её арестовали; с тех пор она сходит с политической сцены. Во время наступившей реакции ей уже нет места. Лакомб сочетала в себе свойства революционера, преданность великому делу революции, с сознанием того, что нужда, запросы и горести женского пролетариата являются, должны являться неотъемлемой частью движения и борьбы нарождавшегося рабочего класса. Она не требовала прав для женщин, но хотела разбудить самих женщин, толкнуть их на путь революционной самодеятельности, заставить их самих встать на защиту своих интересов, как членов трудового класса. И в этом большая заслуга Лакомб, этим она нам ближе, чем остальные, более однобокие деятельницы великой революций.

Буржуазно-женское движение ведет свою родословную от жены первого президента юной Американской республики Эбигайль Смит Адамс и ее соратницы Мерси Уоррен, от Олимпии де-Гуж во Франции и Мэри Вольдстонкрафт в Англии. Буржуазные равноправки любят представлять дело так, будто вопрос о равноправии женщин поставлен был на очереди только потому, что в XVIII веке несколько весьма умных философов, мыслителей и писателей, а вместе с ними и несколько смелых и самоотверженных женщин решили заступиться за „прекрасный пол“ и потребовать для них равного с мужчиной образования и признания за ними равноправности во всех областях. Голос их разбудил дремлющее самосознание женщин, они сорганизовались и стали выступать на защиту своих интересов, отвоевывая шаг за шагом в течение всего XIX века одно за другим ряд прав, какими женщины еще никогда не обладали.

Подобный взгляд глубоко ошибочен. На самом деле события и история раскрепощения женщины складывались как раз обратно. Смелые защитницы женских прав, подобно Олимпии де-Гуж во Франции, Эбигайль Смит Адамс в Америке или Мэри Вольдстонкрафт (Англия) могли поставить ребром вопрос о равноправности женщин только потому, что к концу XVIII века женщины стали втягиваться в производство и что общество стало ценить в них трудовую силу, полезную для общества. Олимпия де-Гуж, бросившая в лицо самому грозному Конвенту историческую фразу – „если женщина имеет право всходить на эшафот, ей должно быть дано право войти и на трибуну“, явилась ярой поборницей признания за женщиной политических прав. Эбигайль Смит Адамс, грозившая революционной власти вновь испеченной республики Америки в 1783 г., что „женщины не подчинятся законам республики, если конституция не признает за ними избирательного права“, первая точно и ясно формулировала требования политической равноправности женщин. Мэри Вольстонкрафт, талантливая, вдумчивая и смело мыслящая писательница конца XVIII века (её нашумевшая книга „Защита прав женщины“ вышла в 1796 г.), требовала коренной реформы женского образования и признания за женщиной равноправности в этой области. С разных точек зрения подходили женщины к разрешению уже обозначавшегося „женского вопроса“, т. е. противоречия между ролью женщины в производстве и ее правами в государстве и обществе, но по существу все их требования сводились к одному основному лозунгу – „право на труд“. Право на труд в те времена означало прежде всего победу революции. Сбросить феодальный строй и построить жизнь на новых началах. Но чтобы строить жизнь по-новому, так, чтобы в этой жизни было место и для ищущей заработка женщины, для этого нужно обладать властью. Жестоко ошибаются буржуазные равноправки, когда доказывают, что стремление женщин к равноправности и сознание своих прав толкало женщину на путь самостоятельного труда. История учит нас как раз обратному. „Цель каждого законодательного органа, – писала в своем знаменитом манифесте Олимпия де-Гуж, – охрана неотчуждаемых прав обоего пола: свободы, прогресса, безопасности и противодействия гнету… Все гражданки должны так же, как и граждане, лично или через своих представителей принимать участие в законодательстве... Все гражданки должны иметь одинаковый доступ ко всем общественным должностям, отличиям и профессиям“… Однако, все эти требования, сводящиеся, главным образом, к „свободному доступу для женщин ко всем должностям и профессиям“, могли родиться только потому, что „женщина народа" уже проложила женщине путь к производительному труду. Что касается требования политического равноправия женщины, то в дни французской революции оно еще не стало насущным вопросом для широких женских пролетарских масс и группировало вокруг себя скорее буржуазно-демократические элементы. Женщины парижских предместий принимали лишь слабое участие в женских клубах, организуемых по почину первых равноправок типа Пальм Альдерс, и наоборот, с воодушевлением боролись вместе со всем пролетариатом за отмену цехов и ряд других чисто пролетарских требований. Классовый инстинкт правильно подсказывал им, что отмена цехов и требование права на труд – более реальный лозунг, чем борьба за признание за женщинами политических прав. Олимпии де-Гуж, выставившей это требование, казалось, что этим она защищает интересы всех женщин, на самом же деле, в исторической обстановке XVIII века признание политической равноправности за женщинами как во Франции, так и в Англии и Америке, утвердило бы лишь права женщин имущего буржуазного класса. Пролетариат, а с ним и женщины рабочего класса, все равно остались бы за флагом.

Движение женщин за признание своих прав, впервые отчетливо обозначившееся в конце XVIII века, вытекало с неизбежной необходимостью из общей обстановки производства, состояния народного хозяйства того времени и той роли, которую в ней начинал играть женский труд.

Именно на примере Франции, Англии и Америки мы еще раз убеждаемся в правильности основного положения наших бесед, а именно, что положение женщины в обществе определяется её ролью в народном хозяйстве.

В прошлой беседе мы познакомились с вами с развитием женского труда в эпоху мануфактуры и в период развития фабричного производства в таких капиталистических странах, какими в XVIII веке являлись Англия и Франция. Тут факты говорят сами за себя. Не оправдывается ли наше положение относительно Америки? В XVIII веке Америка была еще только колонией могущественной Англии и притом колонией экономически отсталой. Промышленность в ней была крайне слабо развита, процветало мелкое фермерство. Большинство населения состояло из земледельцев. Как же могло случиться, что Америка вдруг стала колыбелью женского движения? Как могло получиться, что в Америке вопрос о равноправности женщин и о признании за ними политических прав был поставлен раньше, чем в высокоразвитых промышленных странах Европы? Не противоречит ли этот факт нашему главному положению, что борьба за равноправие есть лишь результат участия женщин в производительном труде? Не явилось ли требование политического равноправия женщин только логическим завершением программы борющейся за демократизм буржуазии? Ничего подобного. Именно Америка является еще одним живым подтверждением нашего основного положения. Требование политических прав для женщины явилось прямым результатом той роли, которую женщины играли в производственной жизни Северной Америки в XVII и XVIII веках, т. е, тогда, когда она числилась английской колонией. Заселялась эта колония выходцами из „Старого Света“, из Европы, которые бежали обычно от гнета феодализма, от религиозных преследований. В большинстве это были люди, у которых не было ни денег, ни собственности. В Америку они привозили единственное свое состояние – свои рабочие руки и свою трудовую энергию. Чаще всего беженцы из Европы отправлялись в „Новый Свет“ со всей своей семьей. Здесь они оседали на землю, становились колонистами, фермерами. Недостаток в наемной рабочей силе заставлял фермера вести хозяйство силами собственных членов семьи. Жена и дочери фермера работали по созданию благосостояния ферм не меньше, чем их отец, муж или братья. Так же, как и мужчины, женщины несли все тяготы хозяйства, ведя борьбу с буйной, девственной природой, еще не укрощенной рукой человека. Так же, как мужчины, встречали они с винтовкой в руках нападения индейцев, отстаивая плечо к плечу с мужем или отцом своим ферму, созданную общим трудом. Женщина силой вещей обращалась в ценную трудовую силу, чей труд вливался в общее русло земледельческого производства, способствуя этим росту благосостояния всей колонии. Отсюда та почтительность, то уважение американцев к женщине, которое только недавно стерлось под влиянием развитого капитализма, заставляющего видеть в женщине либо рабыню наемного труда, либо орудие утехи для мужчины.

Пока Америка считалась английской колонией, законы ее покоились на принципе: „представительство имеет тот, кто платит налог“. Поэтому все плательщики налогов пользовались правом участвовать в управлении своего штата, женщин из этого права не исключали. Очень естественно, что, когда разразилась война за освобождение Америки, женщины приняли в ней самое деятельное участие. Они были заинтересованы фактически в том, чтобы отстоять независимость страны, процветание которой являлось отчасти делом и их рук. Идея независимости Америки настолько их воодушевляла, что женщины в своей решимости бороться до конца часто шли дальше даже революционно настроенных политиков. Так, Мерси Уоррен еще тогда отстаивала идею полного отделения Америки, когда сам вождь этого движения – Вашингтон, не решался высказаться за такую радикальную меру. Женщины были уверены, что конституция новоиспеченной республики признает их политическую правоспособность, которую не отрицали законы Американских Штатов даже тогда, когда Америка была только английской колонией. Но женщины жестоко ошиблись. Учредительное собрание хотя и не высказалось против избирательных прав женщины, предоставив штатам самим решить этот вопрос, однако, в конституцию этого права не включило. Решение это вызвано было вполне понятными причинами: Соединенные Штаты к концу XVIII века перестали быть страною мелкого фермерства, Америка определенно вступала на путь крупнокапиталистического промышленного развития. Женщина переставала быть полезной производительной единицей, значение её в общем народном хозяйстве падало. Она низводилась на роль жены, семьянинки, придатка при утверждавшем свое господство буржуа; женщины же неимущего класса шли в фабричные работницы, становились в ряды презираемых рабынь капитала. Очень показательно, что промышленные штаты Северной Америки, так называемые старо-английские штаты, законодательным порядком отвергли избирательные права женщин, признав полноправными гражданами только мужчин. Наоборот, два земледельческих штата (Виргиния и Нью-Джерсей) распространили коммунальные и политические права также и на женщин.

Любопытно отметить, что в виду освободительной войны стремления женщины к равноправности встречали полное сочувствие со стороны американского общества, особенно среди более революционно настроенных слоев. Женщин всячески использовали, вовлекали в гражданскую войну. От них требовали „гражданского мужества", самоотверженности и преданности своей группе. Но едва улеглось ликование по поводу одержания победы над старым строем, и прежний враг, феодальная Англия перестала угрожать интересам американской буржуазии, как требование равноправности женщин перестало умилять даже завзятых демократов.

Таким образом, мы можем на живом примере Америки и французской революции убедиться в том, что требование равноправности рождается уже после того, как женщины фактически становятся трудовой единицей, участвующей в общенародном хозяйстве. Не стремление к равным правам толкает женщину на путь труда, а наоборот, вовлечение женщин в круговорот народного хозяйства рождает идею равности и равноценности женщин и во всех других областях.

Но как же в таком случае объяснить, что женщина всюду в буржуазных странах до сих пор фактически, на деле не равноправна? Что там, где женщины составляют крупный процент трудящихся, все же общество и государство не признают за ним и личности и гражданина? Где причина?

Причина в самой системе буржуазно-капиталистического строя, построенного на классовых противоречиях и наемном труде. В буржуазных государствах, это вы сами знаете, большинство самостоятельно трудящихся женщин принадлежит к рабочему классу, к классу наемных рабов капитала. И так же, как в древности, господин, владыка презирал своих пленников рабов, создавших ему его богатства, так же не признает, не хочет признать буржуазия прав за теми миллионами пролетариев, трудом которых создаются товарные ценности, основа богатств буржуазного общества. При капитализме работница, как и рабочий, выполняет не самостоятельную работу, создавая ценности, которые прямо из его рук поступают в руки потребителя, она работает по „найму“. При господстве натурального хозяйства ремесленник и даже кустарь продавал потребителю не свою рабочую силу, а готовый продукт своего труда. При системе наемного труда рабочий или работница продают хозяину свою рабочую силу. В прошлой беседе мы установили с вами, что буржуазные экономисты не желают признавать, что основным источником народного богатства является живая рабочая сила, труд. Вместе с предпринимателями они ищут всяческих объяснений, каким образом из сочетания механической силы – машины и живого труда рабочего капиталист извлекает выгоду. Буржуазия считает, что источником, создающим новые ценности, являются бездушные машины, но никак не рабочие. Поэтому с точки зрения буржуазии роль наемного рабочего и работницы сводится к роли придатка при машине. Истинным создателем богатств в глазах буржуазии является сам капитал.

Пока будет господствовать капиталистическая система производства, до тех пор нет основания ждать, что взгляд на труд и на роль рабочего класса, включая и роль женщины в производстве, изменится. Наемный труд вытянул женщину из её области узкого домоводства и вовлек в сферу производительного труда на общество, на коллектив. Но господствующая система наемного труда ввергает и рабочего, и работницу в полную материальную, а за ней и социально-политическую, зависимость от буржуазии. Труд, кем бы он ни производился, мужчиной или женщиной, обесценивается. Каждая попытка рабочего класса отвоевать признание своих прав, добиться демократизации государства, участия рабочих в управлении страной, встречает жестокий и организованный отпор буржуазии. Не тот, кто трудится, а тот, кто присваивает себе прибыль от этого труда, призван, по теории буржуазии, править государством и направлять жизнь общества. Бесправие трудящейся женщины совпадает с бесправием всего пролетариата. Судьба женщины неимущего класса сливается с судьбой пролетариата. С момента вынужденного вступления миллионов женщин на путь наемного труда, положение женщины не улучшается, а наоборот, ухудшается. Капиталистическая форма производства к прежнему бесправию, неравенству в семье и закабаленности домоводством взваливает на женщину еще новое бремя: наемный труд на хозяина, собственника громадных фабрик и заводов, по мощи своей затмевающих гордые замки владетелей баронатов и герцогств.

Мы указали уже в прошлой беседе, что замужество не спасает женщину от необходимости продавать свою рабочую энергию. Все большее и большее число замужних женщин оказывается вынужденным совмещать профессиональную работу вне дома и бесчисленные работы по домоводству, по уходу за детьми и услужению мужу. Жизнь трудящейся женщины превращается в сплошную каторгу. Она не досыпает, не знает часов отдыха; встает раньше всех в доме и позже всех ложится. И все-таки семья рабочего разрушается, дом приходит в запустение, дети оказываются беспризорными. Женщины выбиваются из сил, чтобы спасти семью от развала, чтобы не дать потухнуть домашнему очагу. Она еще живет прошлым, она больше, чем мужчина, дорожит домом. Но неумолимые производительные силы не считаются с людскими желаниями. С утверждением крупного производства домашнее хозяйство суживается до неузнаваемости, одна за другой отпадают отрасли труда, которые еще недавно, в дни юности наших матерей и расцвет жизни наших бабушек, составляли неотъемлемую часть домоводства. Станет ли жена рабочего сама тратить часы на вязание чулок, на приготовление мыла, на шитье платья и белья для членов семьи, когда все эти предметы массового потребления в изобилии имеются на рынке? Лишь бы были деньги. А чтобы стать обладательницей знаков обмена, надо продать известную часть своей трудовой энергии и своего времени, т. е. надо наняться на работу. К чему быть домовитой хозяйкой, самой варить, солить, мариновать продукты на зиму, печь хлеб или готовить обед, когда сотни консервных фабрик заготовляют нужные для хозяйства запасы, когда хлеб выпекают булочные, а готовый обед рабочая семья может получить в кооперативе или дешевом ресторанчике? Домоводство отмирает. Работа женщины на семью становится излишней. В ней не нуждаются ни само народное хозяйство, ни члены семьи. И на наших глазах, по мере развития капиталистического товарного хозяйства, вместе с расцветом фабричного производства, семья, особенно семья горожанина, начинает разлагаться и вымирать. Семья, необходимая при господстве натурального хозяйства, становится балластом, поглощающим, с точки зрения народного хозяйства, бесполезно и непроизводительно трудовую энергию женщины. Перестав быть хозяйственной единицей, семья делается излишней. Труд женщины из области узкого домоводства постепенно переносится в область обслуживания народного хозяйства. Число женщин, занятых в производстве, все увеличивается. Мировая война окончательно утверждает нужность женской рабочей силы для дальнейшего развития производительных сил. Нет отрасли труда, куда бы за эти последние 7 лет ни проникла женщина. За время войны количество трудящихся женщин в Европе и Америке выросло приблизительно на 10 миллионов. Женский труд стал необходимостью. Статистика устанавливала, что в начале XIX века приблизительно ⅓ ценностей, попадающих на мировой рынок, производилась руками женщин; сейчас это участие женщин в производстве для мирового товарообмена еще возросло. Женский труд стал крепким экономическим фактором. И тем не менее „женский вопрос“ далек от своего разрешения. Женщина во всех странах мира, за исключением советской России, далека от равноправия. Мы знаем, что причина женского бесправия в системе капиталистического производства, в классовом делении буржуазного общества, построенного на частной собственности и на единоличном хозяйстве. Но раз причина нам известна, - ясен и путь, по которому надо идти, чтобы эту причину устранить. Неравноправность женщины и закрепощенность женщины может прекратиться только с переходом к новой системе производства, замене частной собственности общественным производством и коллективным потреблением, т. е. с победой труда над капиталом, с торжеством коммунизма.

Пособия слушателям по прочитанной лекции.

1. А. Лассер „Коллективное участие женщин во французской революции“.

2. Е. Щепкина „Женское движение в годы великой французской революции“.

3. А. Коллонтай „Соц. основы женского вопроса“ (глава „Борьба женщин за политические права“).

4. Адлер „Знаменитые женщины французской революции“.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒