Привет. Хотела извиниться за то, что наговорила тебе вчера»

Кровь. Та жидкость, без которой существовать человеку просто невозможно. Эта жидкость поддерживает жизнь в нашем теле, заставляет дышать. Кровь – это родство, это семья, это дети. Люди делают ДНК тесты, находят дорогих себе людей, и все это благодаря ей - крови. С древних времен эта субстанция выступала символом места души и жизненных сил, тесно взаимодействуя с огнем и солнцем. Китайцы считали свежую кровь символом жизни и местом пребыванием души. Там она была символом клятвы, ею мазали рот. Греки давали крови стекать в могилы умерших, чтобы усилить их жизненные силы после смерти. Кровь. Кровь. Кровь. Она дает нам возможность жизнь, но у меня она отобрала самое дорогое.

«Когда кровь в твоих жилах остынет

Не откроешь ты больше глаза

Ты покинешь меня и застынет

Мое сердце уже навсегда»

–Не уходи, слышишь, не бросай меня. – Я кричу, кричу что есть сил в моем маленьком теле.

«Боже, только не она, только не она. Не забирай ее» - кричу я у себя в голове.

Я бегу за толпой кричащих что-то врачей, одетых в белую рабочую одежду, и за железной каталкой, которая противно скрипела, проезжая по только что помытому полу. Мои маленькие юные ноги готовы подвести меня в любой момент, оставив мое тело, устало лежать на полу. Яркие лампы, слепят мои глаза своим резким белым светом, но я все равно бегу. Горячие слезы падают на больничную плитку, разбиваясь на миллионы молекул, которые словно разбитое старое зеркало рассыпались на земле. Они, казалось, своей солью уже прожгли мне щеки, но плевать. Сейчас мне нужна только она. Только она. Вдруг, сильная рука хватает меня сзади, и не дает ходу. Я настойчиво брыкаюсь, и вижу, как каталка с ней отдаляется, сердце готово разорваться на тысячи частей.

–Отпусти! Отпусти меня! – хрипло кричу я так, что вся больница стоит на ушах. Я царапаю руку неизвестного до крови, до его светло-серой крови, которая была почти цвета стен в этой больнице. Одной рукой он держит мое неугомонное детское тело, а другой гладит меня по взъерошенным темным волосам.

–Тише, тише. Все будет хорошо. Слышишь? – успокаивающе шепчет он около моего уха, и желание активно бороться, перестает быть таким сильным. Я начинаю рыдать. Тысячи горьких слезинок скатываются по моим разгоряченным щекам, стремительно падая на сильные теплые руки мужчины. Теперь он обнимает меня, и мы вместе садимся на холодный больничный пол. Уткнувшись в его голубую рубашку, я продолжаю рыдать.

«Мама, не бросай меня».

-Это твой новый дом. Не стесняйся, проходи, – сказал мне все тот же молодой мужчина в своей небесной рубашке, осторожно поправляя свои очки в железной серебристой оправе. Зрение у него, и вправду было плохое. Это я заметил с самой первой нашей встречи, когда разглядывая врача в белом халате, он постоянно надрывно щурился.

Я неуверенно помялся на месте, а затем решил сделать несколько шагов вперед. Мой тяжелый желтенький рюкзак злобно тянул меня к полу, и мне пришлось снять его со своих юных плеч. В этом доме приятно пахло старыми книгами и затухшими свечками, что навевало воспоминания о том, как перед сном мама читала мне сказки вечером. Сам дом был очень светлый и просторный, с огромными панорамными окнами. В доме все было сделано по последним технологиям, но в тоже время вокруг было очень уютным, как любимый мамин фотоальбом. Стен на первом этаже почти не было, что давало ощущение легкости и незажатости. Кухня, гостиная и что-то наподобие кабинета или читальни были разделены низкими аккуратными перегородками. Это делало дом просторнее и больше. Огромный мягкий диван сливочного оттенка стоял в центре комнаты, а подле него два массивных кресла – синее и красное. Около молочного дивана стоит темный стол на низеньких ножках, в центре которого расположился искусственный мини-камин.

–Вы точно живете один? – неуверенно спросил я. В доме было так чисто, что любой бы засомневался в таком. Не думал, что мужчины могут быть такими опрятными.

–Да. Кстати, твоя комната наверху. Пошли за мной, - мужчина солнечно улыбнулся, и на левой щеке у него появилась маленькая ямочка. По деревянной лестнице со стеклянными перилами мы поднялись на второй этаж. Я хотел было свернуть, но он потянул меня дальше, по следующему пролету. Чердак? Мы замерли, и нескольких шагах от лестницы расположилась обычная белая дверь.

-Готов? – ехидно спросил молодой человек и коснулся дверной ручки.

Я кивнул.

Дверь распахнулась, и я увидел абсолютно белую огромную комнату с большой кроватью у левой стены. Так же в комнате стоял письменный стол, стул шкаф и всего одна полка на стене. На секунду мне показалось, что меня притащили в камеру для душевнобольных, которым я и вправду являлся в последнее время.

–Эта комната твоя, и решать какой она будет лишь тебе. Ты подумаешь, скажешь, какой ты желаешь ее видеть, а потом мы пойдем покупать все, чтобы осуществить задуманное тобой. Хорошо? – его лицо было наполнено серьезностью, но в глазах читалась неописуемая радость, что, наверное, горела сейчас в его молодом сердце.

–Хорошо, – медленно прошептал я, и на моем лице пробежала неуверенная скользкая улыбка. Этот человек так добр ко мне, интересно за что? Но все равно…

Я так тоскую по ней, тоскую по матери.

«Кисть, мольберт и запах краски

Научили меня жить

Жить по-новой, без опаски

Снова что-нибудь любить»

8 лет спустя.

–Шон, Господи, я же говорил тебе это сотню, мой и убирай пожайлуста за собой кисти. Они валяются по всему дому. – Пробурчал мужчина и потер переносицу, поднимая очки. В левой руке его было несколько моих кисточек в засохшей акриловой краске, которые говорили, о моей недоделанной работе.

–Лукас, я говорил, что я не настолько чистоплотен как ты, так что хватит ворчать. Стараюсь, как могу. – Я со скользкой ухмылкой подбежал к Лукасу, и выхватил у него из тех же массивный, но слегка покрытых морщинами, рук, предметы которые словно воздух необходимы для рисования. Рисование. Парни моего возраста серьезно занимаются спортом или же музыкой, они успешно кадрят девчонок своими мускулистыми телами и волшебными чарующими голосами, а я – рисую. Рисование, не просто мое хобби, а моя жизнь. После ухода матери, мне было очень тяжело, но рисование спасало. Буквально вытягивало из всего дерьма, что творилось в моем сердце. Я рисовал ее каждый день, каждый божий день я вычерчивал ее аккуратное лицо и горящие любовью глаза на обрывках бумаги и горько рыдал, скучая по ее нежному голосу и теплым греющим рукам. Она была для меня самым волшебным и добрым человеком на всей чертовой земле, как добрая фея в детских сказках и мультиках.

Почему Он забирает всех самых лучших?

Почему так несправедливо?

Выхожу из ванны с помытыми влажными кистями и иду в свою комнату. Это место, находясь в котором я испытываю бесконечное вдохновение, безмятежность и невообразимое спокойствие. Когда-то полностью белые стены, теперь превратились в огромный разноцветный холст с кучей странных рисунков и картин. Кровать все та же, белая, но уже не такая опрятная, как в первый день, когда я появился здесь. Три, запачканных краской, мольберта стоят по разным углам комнаты, хотя сложно назвать это нормальной подростковой комнатой, она была скорее студией настоящего художника. И да, мне не стыдно назвать себя так, ведь мои картины были очень хорошими и качественными, и, посмотрев на них можно было увидеть все мои чувства, что я выбрасывал на холст вместе с мазками пестрой краски... Я мог потратить на картину 5 дней или пять месяцев, я мог рисовать простой эскиз пару часов, а разукрашивать его около полугода. Мне нравилось это, нравилось водить яркой мягкой краской по белоснежному холсту, словно оживляя его, вдыхая в него даже самую никчемную жизнь. Мне нравилось смотреть на свои руки в краске, и запачканное ею лицо, а потом вместе с Лукасом смеяться над этим в голос. Я бросаю три чистых кисти в стаканчик и заваливаюсь на мягкую белую кровать, представляя, что она огромный кусок зефира. Телефон в кармане вибрирует, и я протягиваю за ним руку.

«Привет. Хотела извиниться за то, что наговорила тебе вчера»

12 3 4 5 6 Следующая ⇒