Примечания 2 страница

Вопросы об искусстве, стиле, истине нельзя, таким образом, отделить от вопроса о женщине. Но уже простое формулирование этой общей проблематики суспендирует, подвешивает вопрос»что есть женщина?» Поиск женщины, женственности или женской сексуальности становится невозможным. По крайней мере, придерживаясь известных модусов понятия и знания, невозможно их отыскать, даже если удержаться от их поиска невозможно. «История одного заблуждения»

Я хотел бы теперь отметить, что в том месте, где вопрос стиляпронзает, на пути к женскому телу, завесу истины и притворство оскопления, он может и должен соразмеряться с главнымвопросом истолкования текста Ницше, истолкования истолковнния, попросту истолкования — с тем, чтобы его разрешить или признать негодным само его выражение.

Если же снимать мерку с этого вопроса, то можно ли обойтисьбез хайдеггеровского прочтения Ницше, независимо от характера его окончательной оценки, независимо от тех усилий, которые, по определенным мотивам, были приложены во Франции с целью сокрыть, обойти или отсрочить настоятельную необходимость его проверки?

Я уже довольно часто произносил слово оскопление, не подкрепив его, по крайней мере, на первый взгляд и на данный момент, каким–либо текстом Ницше. Теперь я к этому возвращаюсь.Я приступаю к этому возвращению, рискуя вызвать удивление:исходя из определенного хайдеггеровского ландшафта, с егопустотами и полнотами, выступами и отступами. Тезис этого фундаментального труда Хайдеггера значительно менее прост, чем принято утверждать. Как известно, он открывается проблемой воли к власти как искусства и вопросом о «высоком стиле»*.

В качестве коннотации или сопровождения, напомню три предупреждения Хайдеггера. Они кажутся мне настоятельными, относящимися не только ко вчерашнему дню.

1. Предостережение против эстетизирующего путиничества, слепого как к искусству, так и к философии, которое могло бы побудить нас сделать, исходя из поспешно расшифрованных высказываний Ницше о начале эпохи философа–артиста, заключение, будто теперь понятийная строгость выкажет себя менее неуступчивой, так что возникает возможность говорить неважно что и ратовать за не–уместность — в результате чего лишь упрочился и укрепился бы, оставшись незатронутым, тот строй, которому по видимости противостояли: например, философия, но речь здесь идет также и о власти, о господ–

–––––––––––––––––––––––––––––

* Grand style — стиль мышления творческих средств, демонстрирующий размах и силу.

ствующих силах, их законах, их полиции — говорить истину которым следует остерегаться.

2. Предостережение против смешения «высокого стиля» со стилем «героико–хвастливым»(heroisch–prahlerischen), являющимся, в своем псевдореволюционном возбуждении, чертой «образованного», как говорит Ницше, класса, под которым он всегда подразумевал необразованный класс вагнерианских филистеров, чтоотвечает, по Хайдеггеру, «потребностям одичавшего мелкого буржуа».

3. Необходимость читать Ницше, непрестанно вопрошая историю Запада. Если пренебрегать этим, в особенности воображая, будто с вековыми иллюзиями покончено, то остается лишь пережевывать воспринятые идеи, общие места, будучи «обреченным приговором истории», который «не подлежит обжалованию»(«Ницше» Т. I) (Pfullingem, 1961. Bd. l. S. 146—234).

Из этой же главы я выделяю теперь три положения. Они незадерживают движения хайдеггеровского анализа, которому мы здесь должны следовать.

1. Старая эстетика, по Ницше, всегда была эстетикой потребителей: пассивных и восприимчивых. Следовательно, ей на смену должна прийти эстетика производителей (erzeugenden, zeugenden, schaffenden). Таким образом, женской эстетике должна наследовать эстетика мужская. Как свидетельствует, наряду со столькими другими текстами, фрагмент 72 «Веселой науки», в глазах Ницше (как и всей традиции), производство—мужественно, апроизводящая мать — мужеская* мать. Хайдеггер цитирует другой фрагмент: «Наша эстетика была женской (die Weibs–Asthetik)в том смысле, что лишь натуры, восприимчивые(die Empfänglichen) к искусству, формулировали свой опыт того, «что есть прекрасное». Во всей прежней философии не хватало художника» (fehlt der Künstler) (фр. 811).

Иначе говоря или, скорее, переводя (так как Хайдеггер неговорит этого) до сих пор, перед искусством философ искусства, который всегда — именно перед искусством, который не дотрагивается до него, хотя порой и воображает, что он художник ипроизводит творения, тогда как на деле ограничивается лишь болтовней об искусстве, этот философ — женщина: разумеется, бесплодная женщина, а не «männliche Mutter». Перед лицом искусства догматический философ, неуклюжий поклонник, остается, как второразрядный ученый, импотентом, чем–то вроде старой девы.

Но Ницше использует здесь очень старую философему «производства», вместе с ее в большей или меньшей степени ускользающими от внимания и простодушно предполагаемыми конно–

––––––––––––––––––––––––––––––––

* Masculine.

тациями творческой активности, деятельности/оформления, вывода в свет — одним словом, представления presentation, выводав явленное присутствие presence manifeste. И он вписывает этопокрытое патиной понятие метафизики в традиционно, от Аристотеля до Канта и Гегеля (в его известном анализе пассивности клиторидального оргазма), полагаемое тождество между активной или оформляющей производительностью, с одной стороны, и мужественностью — с другой, между непроизводительной и материальной пассивностью, с одной стороны, и женственностью — с другой. Это как будто противоречит другим его высказываниям о женщине: мы еще вернемся в этому.

2. «Метафизикой по своему сокровенному замыслу (Willen)», следуя Хайдеггеру, можно было бы назвать мышление Ницшеоб искусстве, так как искусство для него — «существенный способ, которым сущее творит себя как сущее» <S. 154>.

3. В том, что касается метафизики и платонизма, платоновского предания, Ницше, по Хайдеггеру, зачастую производитпростую «инверсию» (Umdrehung)», которая лишь переворачивает платоновские положения с ног на голову» <S. 232>. Хайдеггер не ограничивается, как это ему порой приписывают, данной схемой. Но и не отвергает ее просто и вчистую. Ни у него, ни у Ницше работа чтения и письма не является однородной ине скачет от рrо к соntra без определенной стратегии. ХотяНицше часто по видимости или по необходимости и осуществляет Umdrehung, очевидно также, замечает Хайдеггер, что он «ищет нечто иное» (etwas anderes sucht) <S. 232>.

Чтобы вскрыть это иное, которое больше не образует половинку пары перевертышей, Хайдеггер обращается к уникальномусюжету <fabulation> знаменитого с тех пор рассказа об «Истории одного заблуждения» в «Сумерках кумиров» (1888): «Как истинный мир стал в конце концов басней».

Я не обращаюсь здесь ни к хайдеггеровскому комментарию, ни ко всем разъяснениям этого текста, осуществленным на сегодняшний день во Франции. Я лишь выделяю одну–две черты, не получившие, насколько мне известно, разъяснения, в первую очередь, у самого Хайдеггера, и касающиеся как раз женщины.

Хайдеггер подчеркивает сильнейшее из искажений, присутствующее в проблематике Umdrehung: сама оппозиция, подверженнаяперевертыванию, оказывается ликвидированной: «вместе с истинным миром мы отделались и от кажущегося!», — говорится в рассказе (mit der wahren Welt haben wir auch die scheinbare abgeschafft!).

Иерархия двух миров, чувственного и умопостигаемого, не просто перевертывается. Утверждается новая иерархия, новаяценностная позиция. Новшество состоит не в обновлении содержания иерархии или субстанции ценностей, но в преобразовании самой ценности иерархии. «Утвердить новую иерархию (Rangordnung)

и новую ценностную позицию (Wertsetzung) означает: преобразить иерархическую схему (das Ordnung–Schema verwandeln)». Не просто отменить всякую иерархию, ведь ан–архия всегда лишь упрочивает существующий строй, метафизическуюиерархию; не изменить или поменять местами термины определенной иерархии, но преобразовать саму структуру иерархики*. Хайдеггер, таким образом, прослеживает действие Ницше дотой точки, где оно выходит за пределы метафизики и платонизма. Но не для того ли только (здесь, по крайней мере), чтобы задать вопрос, оформленный все еще герменевтикой и, следовательно, тем философским строем, которое подобное действие призвано рас–строить**: удалось ли Ницше то, что он действительно задумал, и «до какой степени» он действительно преодолел платонизм? Хайдеггер называет это «критическим вопросом» (Fragender Kritik), который должен направляться «пере–продумыванием самой сокровенной мыслительной воли Ницше», ее самого глубинного смысла <(vouloir–dire: «желания–сказать») (ween wir Nietzsches denkerischen Willen nach–gedacht haben) <S. 242).

Femina vita

И как раз горизонт хайдеггеровского вопроса — в тот момент, когда он ориентирует наиболее взыскательное прочтение — несколько погодя, может быть, после некоторых околичностей, в которые мы впали, нужно расколоть, что, несомненно, неосуществимо без вмешательства некоего испытанного стилета (pratique stylet). Стилизованное испытание (pratique stylee), но какого рода?

Оно пишется только благодаря совместному сюжету (affabulation), сплетающему женщину и истину. Между женщиной ***<или: вступает женщина>. Несмотря на глубину, которая есть стыдливость. Вот несколько афоризмов, предвосхищающих историю истины, которой они предшествуют в «сумерках»: «Изречение и стрелы» («Sprüche und Pfeile»)

16. «Unter Frau en. «Die Wahrheit? O Sie kennen die Warheitnicht! Ist sie nicht ein Attentat auf alle unsere pudeurs?»

«Истина? О, вы не знаете истины! Разве она не есть покушение на всенаши pudeuts?»

27.»Man hält das Weib für tief — warum? weil man nie bei ihm auf den Grund kommt. Das Weib ist noch nicht einmal flasch.»

«Женщину считают глубокой — почему? потому что никому еще не

––––––––––––––––––––––––––––––––

* Du hierarchigue — т. е. иерархического, вообще саму структуру иерархизации.

** Deranger — беспокоить, а букв.— «расстроить», вывести из ряда.

*** Entre la femme— игра слов, переданная переводчиком.

случилось коснуться ее дна. Женщина еще даже не мелка».

29. «Wie viel hatte ehemals das Gewissen zu beißen: welche guten Zähne hatte es! — Und heute? woran fehlt es?»—Frage eines Zahnartzes.

«Как прежде кусалась совесть! Какие добрыебыли у нее зубы! — А теперь? чего ей недостает?» — Вопросзубного врача».

«История одного заблуждения». В каждом из шести предложений, в каждой из шести эпох, ими описываемых, за исключением третьей, выделено несколько слов. Во второй эпохе Ницшевыделяет лишь «sie wird Weib», «она [идея] становится женщиной».

Хайдеггер цитирует это предложение, сохраняя подчеркнутое, но его комментарий, как, кажется, всегда, обходит стороной женщину. Все, без исключения, элементы текста анализируются — кроме становления идеи женщиной «sie wird Weib», которое, таким образом, оказывается опущенным, как если бы в книге по философии пропустили какую–нибудь чувственную картинку, подобно тому, как из серьезной книги могли быть вырваны иллюстрированная страница или аллегорическое изображение. Что позволяет видеть, не читая, или читать, не видя.

Внимательнее приглядываясь к этому «sie wird Weib», мы неидем против Хайдеггера, то есть все еще следуя направленности его собственного текста. Мы не собираемся делать противное тому, что делает он, что еще раз оказалось бы тем же самым.Мы не собираемся срывать никакого мифологического цветка, —

чтобы исследовать его отдельно, на сей раз подобрать его, вместо того чтобы бросить.

Попытаемся лучше расшифровать это вписывание <inscription> женщины: его необходимость, несомненно, не есть ни необходимость какой–то метафорической или аллегорической, вне всякого понятия, иллюстрации, ни необходимость некоего чистого понятия, вне всякого воображения схемы.Контекст ясно указывает на то, что становится женщиной:идея. Становление — женщиной есть прогресс, «продвижениеидеи» (Fortschrifft der Idee). Идея есть форма самопредставления истины. Значит, истина не всегда была женщиной. Женщина — не всегда истина. Та и другая имеют историю, образуютисторию, — может быть, саму историю, если история в строгомсмысле всегда, как таковая, представлена в движении истины, которую философия сама по себе не в силах расшифровать, будучи заключенной внутри нее.

Перед этим продвижением в историю мира–истины*, идея былаплатонической. И Umschreibung, транскрипция, перифраза или парафраза платонического высказывания истины в этот инагу–

––––––––––––––––––––––––––

* Monde–vrai.

ральный момент идеи — «Ich, Plato, bin die Wahraeit», «Я, Платон, есмь истина».

Вторая эпоха, эпоха становления женщиной* идеи как присутствия или как выхода на сцену истины, это, — стало быть, момент, когда Платон не может уже сказать «я есмь истина», когда философ не есть уже истина, отделяясь от нее и от самого себя, он ищет ее лишь по оставленным ею следам, отправляется в изгнание или же сам отправляет в изгнание идею. Тогда начинаетсяистория, начинаются истории. Тогда расстояние — женщина — отстраняет истину — философа — и дарует идею, которая отдаляется, становится запредельной, трасцендентной, недоступной, обольстительной, которая действует и манит на расстоянии, indie Ferne. Ее покровы колышатся вдали, начинается греза смерти, это — женщина.

«Истинный мир, недоступный сейчас, но обещанный для мудрого, благочестивого, добродетельного («для кающегося грешника»)».

«Прогресс идеи: она становится тоньше, двусмысленней, неуловимей — она становится женщиной…»

Все атрибуты, все черты и прелести, обнаруженные Ницшев женщине, — соблазнительное расстояние, чарующая недоступность, плотно укутанное обетование, вызывающая желание запредельность, Entfernung— так же принадлежит к истории истины, как и к истории заблуждения.И в качестве аппозиции** словно для пояснения слов «она становится женщиной», Ницше добавляет «sie wird christlich…»***и закрывает скобку. В этих скобках и можно попытатьсянаправить это измышление к мотиву оскопления внутри текста Ницше — то есть, к загадке неприсутствия истины. Я попробуюдоказать, что в предложении «она становится женщиной, она становится христианкой…» черным по белому запечатлено: «она(себя) кастрирует, оскопляет». Оскопляет, поскольку оскоплена сама, разыгрывает свое оскопление в эпоху скобок, притворяется оскопленной — обиженной и оскорбленной, — чтобы повелеватьповелителем издалека, чтобы производить желание и, одновременно, одним махом (здесь это «та же самая вещь»), убивать его.

Фаза и перифраза, необходимые в истории женщины–истины, женщины как истины, верификации и феминизации.

Перевернем страницу. Перейдем, в «Сумерках кумиров», к следующей за «Историей одного заблуждения» странице. Начинается «Moral als Widernatur», «Противоестественная мораль». Христианство толкуется здесь как «кастратизм» (Kastratismus). Вырывание зубов и глаз, по Ницше, — христианское действие. Это

––––––––––––––––––––

* Devenir–fenime — букв. становление—женщина.

*** Apposition— наложение, пояснение.

*** «Она становится христианкой…».

свирепость христианской идеи — идеи, ставшей женщиной. «Все старые чудища морали единодушны в следующем: il faul tuer lespassions*[эти последние слова в тексте по–французски]. Наиболее знаменитая формула, выражающая это в Новом Завете, находится в той самой «Нагорной проповеди», в которой, заметиммимоходом, вещи вовсе не рассматриваются свысока. Здесь говорится, например, применительно к сексуальности, «если глаз твой соблазняет тебя, вырви его»: к счастью, ни один христианин непоступает согласно этому предписанию. Уничтожить страсти и желания единственно по причине их глупости (Dummheit) и дляпредотвращения неприятных последствий их глупости — вот то, что сегодня кажется нам лишь некой утонченной формой глупости. Мы больше не восхищаемся врачами, которые вырывают(выделено: ausreißen) зубы, чтобы они больше не болели».

Христианским искоренению и оскоплению — по крайней мере, «первоначальной Церкви» (но разве кому–то случилось покинутьЦерковь?) — Ницше противопоставляет одухотворение страсти (Vergeistigung der Passion). Как кажется, он предполагает, чтоникакое оскопление в подобном одухотворении не задействовано — что вовсе не само собой разумеется. Я оставляю открытой эту проблему.

Таким образом, первоначальная Церковь, истина женщины–идеи, продвигаются по пути ампутации, удаления, вырезания. «Церковь воюет со страстью при помощи отсечения (Ausschneidung: вырезания и кастрации): деятельность, ее «попечение» — кастратизм. Она никогда не спрашивает «как одухотворить, украсить, обожествить желание?» Во все времена вся тяжесть еедисциплины служила искоренению (Ausrottung) чувственности, гордыни, страстного желания властвовать (Herrschsucht), обладать (Habsucht), мстить (Rachsucht). Но искоренение страстейесть искоренение жизни: практика Церкви враждебна жизни(lebensfeindlich}».

Следовательно, враждебна женщине, которая есть жизнь (femina vita): оскопление есть действие женщины, направленноепротив женщины же не в меньшей степени, чем действие каждого из полов — против себя и другого пола ¹⁴.

«То же средство — оскопление и искоренение — инстинктивно используется в войне против желания теми, чья воля слишкомслаба, кто слишком вырожден для того, чтобы сохранить способность определять меру своему желанию… Стоит окинуть взглядом всю историю священников и философов, включая художников:самое язвительное против чувств высказывалось не импотентами, но невозможными аскетами, теми, кто действительно долженбыл сделаться аскетом…» «…Одухотворение чувствности зовется любовью; она есть величайший триумф над христианством.

–––––––––––––––––––––––––––

* Необходимо убить страсти.

Другой триумф — наше одухотворение вражды. Оно состоит в глубоком постижении ценности обладать врагами: говоря коротко, это означает действовать и мыслить способом, обратным тому, каким действовали и мыслили до сих пор. Церковь всегда желала уничтожения своих врагов: мы же, аморалисты иантихристиане, мы видим для себя выгоду в том, что Церковь существует… Святой, возлюбленный Богом, есть идеальныйкастрат…»

Положения (Positions)

Разнородность текста свидетельствует: Ницше не питал иллюзии, напротив, ее анализировал, постигая все эти эффекты, зовущиеся женщиной, истиной, оскоплением, или же онтологическиеэффекты присутствия и отсутствия. Он остерегался поспешного отвержения, которое бы состояло в воздвижении–эрекции* незамысловатого дискурса против оскопления и всей его системы.

Без сдержанной пародии, без стратегии письма, без различения или отклонения перьев, без стиля, стало быть, соответствующего, высокого, подобное переворачивание, под шумное провозглашение антитезиса, вернулось бы к тому же самому.Отсюда.и разнородность текста.

Отказавшись от рассмотрения огромного количества высказываний (propositions: предложений) о женщине, я попытаюсь сформулировать их правило, свести их к ограниченному числу типичных или матричных предложений. Затем я отмечу существенный предел подобной кодификации и ту проблему чтения, которую онопределяет. Три типа изложения, три основных предложения, которые также суть три ценностные позиции, выводимые из трехразличных мест. Эти позиции или ценоположения могли бы также, после некоторой обработки, на которую я здесь могу лишь указать, принять смысл, которым психоанализ (например) снабжает слово «позиция» или «положение»¹⁵.

1. Женщина осуждена, принижена, презираема в качестве фигуры или силы лжи. Обвинение против нее от имени истины, догматической метафизики, ведется легковерным мужчиной, предъявляющим, в качестве доказательств, истину и фаллос как собственные свои атрибуты. Фаллогоцентристские тексты, написанные, отправляясь от этой опровергательной, реактивной точки зрения, достаточно многочисленны.

2. Женщина осуждена, презираема в качестве фигуры или силы истины, в качестве существа философского и христианско–

––––––––––––––––––––––––––

* А elever — в подъятии, здесь прочитывается «фаллогоцентризм», критикуемый Деррида.

го, независимо от того, отождествляет ли она себя с истиной илиже, на расстоянии от нее, разыгрывает ее как фетиш, в нее не веря, к собственной выгоде. Она, тем не менее, остается, по хитрости и наивности (к хитрости неизменно примешана наивность), внутри системы и внутри экономии истины, внутри пространства фаллогоцентризма.

Процесс в этом случае ведется с позиции артиста в маске, который все еще верит в оскопление женщины и потому представляет простую инверсию реактивной и негативной точки зрения. Итак, вплоть до этого момента, женщина — дважды оскопление:истина и неистина.

3. Женщина признана, по ту сторону этого двойного отрицания, утверждена в качестве утвердительной силы, притворщицы, лицедейки, вакханки. Она не утверждается мужчиной, но утверждается сама — в себе и в мужчине. В вышеупомянутом смыслеоскопление не имеет места. Антифеминизм также постольку повержен, поскольку он осуждал женщину в той мере, в какой она (со) ответствовала мужчине двух реактивных позиций.

Необходимым условием для того, чтобы из этих трех типов высказывания образовать некий исчерпывающий код, воссоздатьих систематическое единство, была бы укротимость пародийной разнородности стиля, стилей, ее сводимость к содержанию какого–то тезиса. Необходимым, далее, было бы — эти два условия, впрочем. неразрывно связаны, — чтобы присутствующее в каждой изтрех схем значение оказалось разрешимым в оппозиционной паре, как если бы каждый из терминов, например, женщина, истина, оскопление, имел свою противоположность.

Но графика гимена или фармакона¹⁶, вписывающая в себя эффект оскопления, не сводясь, однако, к нему полностью, и действующая повсюду — в текстах Ницше особенно, — ставит границу уместности подобных герменевтических или систематических вопросов. Она всегда высвобождает из–под контроля смысла иликода некую грань

Отсюда не следует, что необходимо попросту пассивно принятьсторону разнородного и пародийного (что означало бы все еще их редукцию). Это не означает также, что из отсутствия главного смысла, единичного и непрививаемого, следует делать вывод о безграничной власти Ницше, его неодолимойсиле, безукоризненном владении ловушкой, сетью–силком (текста), о своего рода бесконечном исчислении, схожем с исчислением Лейбницева Бога, только на сей раз — бесконечном исчислении неопределимого, неразрешимого, призванного разомкнуть герменевтическую хватку. В этом случае, стремясь ускользнутьиз западни наверняка , мы с не меньшей верностью вновь очутились бы в ней. Это все равно, что пытаться превратить пародию в инструмент господства на службе истинеили оскоплению, воссоздать религию — религию Ницше, — например, и в этом обрести свою выгоду, священный сан толкователя пародий

Нет, пародия всегда предполагает нечто от наивности, опирающейся на бессознательное, и головокружительное невладение собой, потерю сознания. До конца рассчитанная пародия была бы исповедью или скрижалью закона. Следует — безрассудно — признать: неспособность ассимилировать — прежде всего между собой — афоризмы о женщине ивсе остальное вызвана тем, что Ницше и сам не видел здесь пути достаточно ясно — ни хотя бы на мгновение ока, и что: втексте имеет место размеренное, ритмичное ослепление, покончить с которым не представляется возможным. Сам Ницше здесь несколько затерян. Какая–то потеря или утрата имеется, это можно утверждать, раз имеется гимен.

В ткани текста Ницше немного затерян словно паук (во французском это слово—женского рода), несоизмеримый с произведенной им из себя паутиной; я бы сказал, словно паук илимножество пауков — пауков Ницше, Лотреамона, Малларме, Фрейда и Абрахама.

Он был ею), он страшился этой оскопленной женщины.

Он был ею), он страшился этой оскопляющей женщины.

Он был ею), он любил эту утверждающую женщину.

Все это — вместе, одновременно или последовательно, сообразно с местами своего тела и положениями своей истории. Он имел дело в себе, вне себя со столькими женщинами! Словно в Базеле —собрав собор.

Примечания

1. Это заглавие отсылает к первой версии данного текста, представленной на посвященном Ницше коллоквиуме в Серизи–ля–Салль (июль, 1972) (здесь идалее — прим. пер.).

2 Их «авторы» (Сара Кофман, Филипп Лаку–Лабарт, Бернар Потра, Жан–Мишель Рей) присутствовали на сеансе этого чтения.

3 Словом «вос–хищаться» условно переводится одно из излюбленных Дерридаслов, передающих движение «отсвоения» (Enteignis), противонаправленное отождествляющему движению «освоения» (Ereignis): s’enlever). В «Восстановлениях» («Истина в картине») Деррида указывает на необходимость учитывать все значения этого слова:: «подниматься», но также и «отделяться», сниматься, спадать; выводиться (о пятнах). Это же движение передается ещедвумя глаголами: s’ecarter («отстраняться; расходиться, раздвигаться»), подчеркивающим женское «расстояние», и s’emporter («вспылить, выйти из себя; закусить удила, понести (о лошади)»), отсылающим к мотивам «философа–всадника» и «узды» (mors: по–латыни «смерть»; этот мотив—один из ведущих в»Гласе»).

4 При переводе цитат Ницше и Хайдеггера, вплетенных в текст «Шпор», принималась во внимание, в первую очередь, их французская версия. Во вторую очередь, переводчик обращался к немецким первоисточникам и только в третью — к имеющимся в его распоряжении русским переводам Ницше: 2, 3 и7–му томам печально известного Собрания сочинений изд–ва М. В. Клюкина(соответственно «По ту сторону добра и зла» (пер. А. Николаева и Е. Воронцовой); «Сумерки кумиров» (пер. под ред. Л. П. Никифорова); «Веселая

наука» (пер. А. Николаева)], 3–му тому Полного собрания сочинений [«Человеческое, слишком человеческое» (пер. под ред. С. Франка)], а также к»Ессе Ноmо» в пер. Я. Данилина (изд–во «Заря». М., 1911); наконец, учитывался и последний перевод начальных фрагментов «По ту сторону» (А. М. Михайлов—»Вопросы философии». 1989. № 5).

5 Деррида обыгрывает двойственность французского слова: это и существительное со значением «гробница», и третье лицо единственного числа глагола «падать» (который играет важную роль в таких работах, как «Глас», «Почтовая открытка» и особенно «Mes chances»), причем речь здесь идет не о полисемии, но о «рассеянии» смысла. Ниже в тексте, tombe таким же образом комбинируется со словами erection(«эрекция; возведение») и signature («подпись; сигнатура»): все эти вещи (о) падают и/или образуют надгробия (гробницы).

6 Термин «расстегнуть» (decapitonner) отсылает к лакановской теории»points de capiton» мифических моментов прорыва непреодолимого барьера между означающим и означаемым (в лакановском, а не соссюровском понимании); см., например, Ecrits. Р. 805, а также деконструкцию лакаиизма в «Почтовой открытке» Деррида, где показана связь фаллоцентризма с фоноцентризмом.

7 «La dissemination», р. 47

8 «Argument de la gaine» — аргумент в пользу неразрешимости, половой оппозиции; входит в концепцию «обобщенного фетишизма», развитую в «Гласе».Словом gaine Деррида переводит Schamguertel фрейдовского текста («Фетишизм»).

9 Но оскопление не имеет места, контур этого «изъяна», по Деррида, «неразрешим», его син–таксис не приводит к совпадению «дыры с дырой»;здесь необходимо иметь в виду концепцию Лакана, у которого, как замечаетДеррида, «manque a sa place», убирая акцент над «а»; чего–то может нехватать, но самой нехватки (оскопления) всегда хватает, она всегда налицо, «имеетместо».

10 «Матери.— Животные думают о женском поле иначе, чем люди; самка для них имеет значение как производящая сущность У них не существует отцовской любви, но — что–то вроде любви к детям своей любовницы и привычки к ним. Самки же в детях находят удовлетворение своего властолюбия, некую собственность; дети дают им возможность занять их время, представляют нечто для них совершенно понятное, с чем можно пустословить: все это вместе и есть материнская любовь — ее можно сравнить с любовью художника к своему творению. Беременность сделала женщин более кроткими, более терпеливыми, более боязливыми и заставила ихохотнее искать подчинения; подобным же образом и духовная беременность порождает созерцательные характеры, столь родственные женскому характеру — то мужеские матери.— У животных мужской пол считается прекрасным» («Веселая наука», 72).

Итак, образ матери определяет характерные черты женщины. Они определяются, предопределяются от самого материнского лона. «.Материнский завет . Каждый мужчина носит в себе образ женщины, воспринятый от матери; этим определяется, будет ли он уважать женщин вообще или презирать их или не испытывать к ним ничего, кроме равнодушия» («Человеческое, слишком человеческое», 380).

11Se–parer: эта игра слов перекликается с лакановской: separer/sw parere/se parer см.: Ecrits. Р. 839—844.

12 Фрейдовская метафора противоречивой логики бессознательного: «А занял уВ медный котелок (Кеssel), а когда вернул долг, был обвинен В, так как котелок теперь украшала огромная дыра, делавшая его непригодным». Оправдания А звучали так: «Во–первых, я вообще не занимал у В никакого котелка; во–вторых, котелок уже был дырявым, когда я взял его у В; в–третьих, я возвратил котелок целым» В «Фармации Платона» («Рассеяние») Деррида показывает, что такой логикой определяется отношение логофоноцентризма к письму.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒