ВЕГЕТАРИАНСТВА 7 страница

Много страниц понадобилось бы, чтобы описать все жестокости и страдания, которые терпят безобидные травоядные, благодаря невоздержности и привычкам плодоядного человека, — страдания абсолютно неизбежные при современном способе питания в Европе, сколько бы ни уверяли нас в противном. Животные страдают на суше и на море; страдают в портах, на железных дорогах, на скотопрогонных путях, на скотных рынках, в загонах при бойнях, где они ждут своей очереди идти под нож; страдают от жажды, голода, болезней, тесноты, от холода, жара, ушибов и увечий, от страха и томительного ожидания, от изнурения, от небрежности, не говоря уже о ненужных жестокостях, которым они слишком часто подвергаются. Такова, при настоящем возмутительном и неестественном порядке вещей, судьба терпеливых, кротких, трудолюбивых созданий, которые пашут наши поля, отдают нам свое молоко, шерсть и все плоды своего неустанного труда!

Приводим некоторые подробности, заимствованные из доклада ветеринарного департамента министерства внутренних дел за 1879 г. Докладчик указывал на громадную смертность американского скота при перевозке через Атлантический океан вследствие ужасных условий его содержания на кораблях. Та же жалоба повторяется в докладе за прошлый год. — В 1879 г. в Бристоль, Глазго, Ливерпуль и Лондон было отправлено 157 транспортов канадского скота; общее число голов состояло из 25185 быков, 73913 баранов и 3663 свиней. Из этого числа 154 быка, 1623 барана и 249 свиней были выброшены в море во время переезда; 21 бык, 226 баранов и 3 свиньи были выгружены по прибыли на место мертвыми и 4 быка и 61 баран находились в таком состоянии от полученных увечий и от измора, что их пришлось убить тотчас по выгрузке. — В том же году было отпущено из Соединенных Штатов в порты: Бристоль, Кардиф, Глазго, Гримсби, Гартльпуль, Гелль, Лейт, Ливерпуль, Лондон, Ньюкасл на Тайне, Южный Шильдс и Соутгемптон 535 транспортов скота, в том числе 76117 быков, 119350 баранов и 15180 свиней. Из этого числа 3140 быков, 5915 баранов и 2943 свиньи были брошены в море во время переезда; 221 бык, 386 баранов и 329 свиней привезены на место издохшими и 93 быка, 167 баранов и 130 свиней были так изувечены, что их пришлось тотчас же зарезать. Итого 14024 головы скота были брошены в море, 1240 выгружены мертвыми и 455 убиты на месте выгрузки, во избежание смерти их от ран и увечий.

Одно духовное лицо описывает, в качестве очевидца, следующий случай ("Dietetic Reformer", июнь 1880 г.). На корабле, шедшем с острова Мадагаскара, находился груз скота: 160 голов помещалось на палубе и такое же число в трюме. Налетала непогода, и, для очистки палубы, скот побросали в море. Между тем вокруг корабля собрались акулы; они рвали быков на части; море покраснело от крови; ища спасения, несчастные животные цеплялись за корабль, карабкались на борты и снова падали в воду, мыча и захлебываясь в волнах, — зрелище было ужасное. В трюме весь скот задохся, так как люки закрыли. Все люди на корабле переболели вследствие зловония от разлагающихся трупов". Автор сообщения добавляет: «Один мой приятель, которому я рассказывал об этом факте, говорил мне, что однажды он ехал из Гамбурга на корабле, везшем 220 голов баранов; 200 из них были брошены в море, а остальные двадцать выгружены еле живыми".

Недавно, в "Daily Telegraph" была напечатана следующая заметка: "Если справедливы слухи о невыносимых страданиях, которым подвергается рогатый скот во время перевозки из Америки в Англию, то министерству торговли пора бы обратить серьезное внимание на подобные факты и оказать защиту несчастным тварям. Чего только не натерпятся они во время долгого морского переезда, пока, в конце концов, ни попадут на мясной рынок, чтобы доставить в изобилии свежие мясные яства для стола англичан. При благоприятной погоде бык на корабле влачит свою жизнь среди страха и страданий; это его неизменное состояние. В бурную погоду, при сильной качке, ужас несчастных животных способен возбудить жалость даже в каменном сердце. Не хочется верить, что ко всем этим страданиям, на которые они обречены, присоединяется варварски-жестокое обращение. И, однако, нас уверяли, что в бурную погоду, когда качка не дает возможности справиться с рогатым скотом, его принуждают физическою болью кидаться за борт; для этого употребляются такие варварские меры, что мы не решаемся описывать их, щадя чувства наших читателей. Достаточно упомянуть, что в самое недавнее время из Америки был отпущен живой груз из 594 быков и из них довезли в Лондонский порт всего 45; остальные 549 погибли дорогою вследствие бурной погоды".

О провозе скота сухим путём, агент общества "American Humane Association" г. Стрит сообщает следующие факты:

"Официальные отчеты различных железнодорожных обществ показывают, что тысячи животных привозятся на станции назначения мертвыми и тысячи — изуродованными, с поломанными рогами и поврежденными членами. Мне случалось видеть по десяти, по двенадцати перевозивших с утра до полудня околевших и изувеченных животных с одной только станции. Свиней с переломанною спиною или ногами вытаскивали за уши и за хвост, "нагружали"на телеги и отправляли на бойню. Рогатый скот. неспособный держаться на ногах. но еще живой, вытаскивали из вагонов на платформу и оставляли лежать, пока ни являлся покупатель. Я проехал более 18000 миль и объехал 1340 станции, откуда рогатый скот грузится на корабли. В Канзасе я видел на станции рослых, прекрасных быков, которых владелец их рассчитывал продать для вывоза за границу. Они были заперты в тесных загонах, и оставались там трое суток без пищи и питья, незакрытые ничем ни от солнечного зноя, ни от ночного холода. Приставленный к ним человек говорил мне, что владелец запретил ему кормить и поить их за тем, чтобы, по прибытии в Сан-Луи, можно было накачать по сто фунтов воды в каждого и придать им таким образом больше веса. Очень многие грузоотправители говорили мне, что они не позволяют кормить и поить скот, по крайней мере, в продолжение одних суток перед нагрузкой его в вагоны, потому что голодный и томящийся жаждою скот не расположен ложиться. Но от мучений голода и жажды нередко более сильные животные впадают в буйство и топчут на смерть своих слабейших спутников".

Э. Б. Никольсон, библиотекарь и главный смотритель Лондонского института, издал недавно книгу "Essay on Ethics"; в ней он, между прочим, говорит: "Излишне было бы и справляться, быстро ли и безболезненно ли убиваются свиньи, но я сам ходил смотреть, как убивают быков и баранов. Животные ждут некоторое время на бойне, по стенам которой — по крайней мере там, где колют баранов — развешены туши и шкуры их зарезанных товарищей. Быков волокут за веревку, обмотанную вокруг шеи, чтобы заставить их принять надлежащее положение. Потом животному наносят удар топором, от которого оно однако еще не лишается чувств, и, пока «но лежит и стонет, ему повертывают в мозгу деревянной щепкой. Баранам перерезывают горло, не оглушая их предварительно топором. Остальные бараны ждут на дворе и в настежь отворенную дверь бойни видят резню и слышат блеяние своих издыхающих товарищей. Я описываю не исключительные порядки: я наблюдал их на бойне одного из крупнейших мясоторговцев, в большом городе, в 30 милях от Лондона".

Показаний очевидцев можно было бы набрать почти бесконечное число. Приводим следующее извлечение из письма "Мясника-поденщика", напечатанного в "Staffordshire Daily Sentinel" 17 июня 1879 г.:

"Самое первое, чему научается на бойне ученик от подмастерья, это мучить животных. Сплошь и рядом ученику дают в руки топор, когда он еще не в силах владеть им как следует, и тем самым подвергают несчастную тварь мучительнейшей агонии. С другой стороны, мясники, когда им почему-нибудь нужно торопиться, не задумываются содрать шкуру с животного, не дождавшись. пока оно издохнет. Я видал подобные примеры ежедневно, когда у мясников было много работы. Мне случалось видеть, как рабочие держали пари, кто из них скорее зарежет, обдерет и распялит пяток или десяток баранов. Можете быть уверены, что при этом они не станут ждать, пока животное издохнет, лишь бы поскорее ободрать. Я видал, как оглушенным и упавшим коровам почти сейчас же начинали отделять голову от туловища, хотя мышцы еще подергивались и трепетали. Животное, приведенное на бойню, видя кровь и тела, обыкновенно становится беспокойным и упрямым; тогда его бьют по ногам, дергают за хвост и нередко обламывают рога. Случалось даже, что быкам выкалывали глаза и отпиливали хвост, чтобы заставить ихвойти. Бывает не мало жестокости и в других отношениях. Например, скот, пригнанный из дальних мест, запирают в тесные стойла и оставляют дня по два без пищи и питья... Я заговорил о том, что над животными совершаются разнообразная жестокости, но, полагаю, довольно и указанного, чтобы дать публике понятие о том, что ежедневно творится у нас на бойнях. Общество с длинным названием Royal Society for the Prevention of Cruelty to Animals (Королевское общество охранения животных от жестокости) и полиция почти бессильны в этом случай. так как работа на бойнях производится рано утром и, особенно зимою, при закрытых дверях". К этому бесхитростному показанию простого человека издатель газеты присоединяет следующие замечания: "Привычка притупляет чувствительность даже у людей вовсе не злых от природы. К тому же, многие не понимают, что бессловесное животное так же страдает, как и человек. Люди, неспособные глядеть без ужаса на муки человека, смотрят совершенно равнодушно на страдания животных. Пожалуй, у иных пропал бы аппетит, если бы они знали всю историю изящно приготовленного для них крылышка цыпленка. Если вникнуть во все эти жестокости, то не трудно сделаться вегетарианцем".

Известный гигиенист, доктор Ричардсон недавно, на одном собрании, выразил "искреннюю надежду, что еще раньше, чем кончится текущее столетие, не только исчезнут бойни, но и всякая мясная пищасовершенно выйдет из употребления" (Dundee Advertiser, 1879). Тот же учений, в реферате, читанном на заседании Санитарного конгресса, следующим образом описывал идеальную "Страну спасения или "Гигею": "В городах подражает обилие фруктовых деревьев. Все города в стране спасения можно назвать, как в старину называли Норвиг, городами садов. Вся земля отдается под возделыванием лучших сортов хлебных растений, плодов и овощей... Мужчина, женщина или ребенок, которые находят удовольствие мучить живые существа, исключаются из общества; самая мысль о том, чтобы убивать бессловесных животных, заставлять их истекать кровью, кромсать и варить их мясо для того, чтобы питаться им, возбуждает там всеобщее омерзение".

В одном периодическом издании было напечатано, в феврале 1871 г., письмо по вопросу о бойнях и о промысле мясников за подписью "Сельский пастор". Автор между прочим говорит: "Нравственные соображения с неотразимою силой говорит против употребления мяса. С одной стороны, ради доставления провизии нашего стола, мы вынуждены подвергать животных страданиям, положительно ужасным и, чтобы не замечать их, нам остается только закрывать глаза и затыкать уши, лишь бы не видеть и не слышать. Жизнь быка, от выгона, где он пасся, до бойни, не поддается описанию:— для многих было бы достаточно провести одну ночь на пароходе, на котором перевозят рогатый скот, чтобы потерять охоту повторить пережитые ощущения. С другой стороны, благодаря своим привычкам, мы развращаем множество людей, развивая в них зверские инстинкты; общество пользуется их услугами и в то же время извергает их из своей среды. В мяснике, в торговце мясом оно не признает даже возможности развитого ума или добродетели... Ковент-Гарден не худшее место в Лондоне, там есть даже книжные лавки; здесь дети не подвергаются особенно развращающим влиянием. Но мясной рынок его!.. Благодаря этим уродствам, страдают и извращаются все понятия о жизни, о ее достоинстве и значении, все отношения к живым существам. Будь это в самом деле неизбежно, будь страдания животных и демократизация известного числа людей необходимы для здоровья и счастья остальных, — с этим злом можно было бы примириться. Но вера в эту необходимость пошатнулась; число скептиков растет. Вместо "научных преград" все дело просто сводится к вопросу о "хорошем обеде", а это уже начало конца".

Животные истребляются не только для пищи. Искусственные потребности, прихоти и требования моды являются новым поводом для преследования живых существ и вместе с тем, новою причиною, поддерживающею в человечестве его худшие инстинкты.

"Человеку нужны меха, перья, рога, слоновая кость, я он считает себя вправе для удовлетворения своих прихотей отнимать жизнь у других существ. Когда убивает животных дикарь, нуждающийся в одежде и не умеющий ткать шерстяные материи, он делает это по необходимости. Но чем может оправдывать свою жестокость цивилизованный человек, которому доступны способы производства теплых тканей, не уступающих мехам, если еще не превосходящих их? Убивая и терзая живых существ, чтобы добыть их шкуры и перья, он может сослаться только на свою прихоть, на моду, на страсть к роскоши. Возьмем для примера тюленей промысел. На несчастье этих животных и человечества, найдено средство превращать их сероватую шкуру в темный, роскошно-лоснящийся мех. С тех пор тюленьи меха вошли в моду и поднялись в цене. Для добывания их составляются охотничьи экспедиции. Этот промысел отличается такими жестокими приемами, какие едва ли можно встретить еще где-либо. Тюленей легче захватить в то время, когда у них есть маленькие детеныши, неспособные следовать в воду за матерью. В эту пору тюлени во множестве собираются на берегах северных морей; и здесь-то на них и нападают. Матку убивают дубинами и нередко с нее сдирают шкуру раньше, чем она издохнет. так как полагают, что мех, содранный с живого животного, лучше сохраняет свой вид. Детенышей оставляют погибать от холода и голода. Чтобы вполне понять страшную жестокость подобных приемов, нужно вспомнить, что тюлени занимают высокое место в ряду животных: у них хорошо развитой мозг и изощренная нервная система. В этих жестокостях, совершаемых во имя моды, косвенно участвуют все, кто носит тюленьи куртки. Правда, против такой системы поднимаются уже отдельные голоса; делаются даже попытки ограничить ужасы этого промысла законодательными мерами; но есть полное основание предполагать, что пока спрос на тюленьи шкуры не прекратится, добывание их будет совершаться по тому же способу, какой мы описали" (American Journal, 1877).

В одной статье в "Daily Telegraph" о том же предмете говорилось:

"К сожалению, для охоты на тюленей избирается именно то самое время, когда никоим образом не следовало бы допускать ее. За исключением очень короткого периода в году, тюлени постоянно живут в открытом море. Но самка, готовясь принести детенышей, ищет убежища на берегу: там она выкармливает и выхаживает их, покуда они не в силах позаботиться о себе сами. В это время, там, где водятся тюлени, их можно встретить целыми стадами на земле на расстоянии четверти или полумили от берега. Стада, по размерам, бывают очень велики и напоминают стада оленей. Главный корпус состоит из самок, при каждой из них находится один или два беспомощных детеныша. Самцы держатся по окраинам стада... Лишь только промышленники проведают о месте, где находятся тюлени, тотчас снаряжают лодки, и весь экипаж корабля, вооруженный дубинами и топорами, отправляется "на работу", ужасы которой способны заставить содрогнуться человечество. Единственный способ убить тюленя сразу — это нанести ему тяжелый удар дубиной или топором по голове так, чтобы раздробить или рассечь носовые кости. Экспедиция сходить на берег и начинается самая беспощадная резня; нередко целое стадо уничтожается поголовно, и ни одно животное не успевает добраться до берега... Со взрослых особей тотчас сдирают шкуру, не разбирая, живы они или нет. Детенышей, ревущих возле своих маток, убивают ударом по голове, если они настолько велики, что шкура их имеет ценность; слишком же маленьких бросают на произвол судьбы, даже не убив их из жалости. Старики, давно занимающиеся тюленьим промыслом, рассказывают — а им можно верить — что для такой кровавой бойни нужна привычка, и что почти человеческий плач детенышей, ползающих по ободранным трупам своих маток, не дает спать ночью, пока человек не обтерпится.

Приведем еще одну выдержку на ту же тему; ее мораль очень проста и особенно важна для женщин: ведь милосердие — их лучшее украшение.

"Нет ничего возмутительнее, пишут в "Birmingham Town Crier", как видеть грязных негодяев, бродящих около изгородей, ловя и убивая маленьких птичек. Птицы — это вестники лучших дней, а грубые и грязные убийцы их как будто предвещают наступление таких времен, когда повсюду умрет радость, восторг охладеет, благодарность позабудется… Совсем другое впечатление производят изящные дамы, которые оживляют и веселят своим присутствием наши улицы. Их улыбающиеся лица, красивый светлый наряд пленяют взор... И однако, между мрачными, грязными парнями, рыщущими около изгородей, и прелестными дамами, выпархивающими из шикарных экипажей, есть нечто общее: парень свернул шею зашибленному дрозду и сунул его в свой мешок, а дама надела прелестную шляпку с блестящим крылом черного дрозда или с крошечною золотисто-зеленою с красным отливом птичкой, которая при каждом ее шаге качается на проволоке. И мы знаем из авторитетного источника, что все эти украшения сдираются с птиц заживо для того, чтобы они сохранили весь свой блеск. Женщины должны же наконец понять, что их участие в этих варварствах не имеет никакого оправдания. Они уже надевали на себя все, чем только можно украсить человеческую одежду и все, что ни носят они, идет к ним. Поэтому нет никакого оправдания для их погони за такими странными украшениями. Они участвуют в истреблении птиц единственно ради пустого тщеславия и прихоти моды. Никому, кроме глупца или сумасшедшего, женщина не покажется красивее лишь потому, что шляпка ее украшена пером убитой птицы. Это пустое украшение, оно не составляет ни нужды, ни удобства, да и в качестве украшения оно свидетельствует лишь о самом грубом упадке вкуса. Можно смело заключить, что женщина, носящая птичье крыло, не понимает красоты живых птиц, никогда не любовалась ими в долгие весенние дни, не слушала их пения на заре, когда воздух насыщен ароматом и полон музыкальными звуками леса. Крошечный щегленок, как будто рожденный на то, чтобы соединять грацию с веселостью и доказать, что даже самое маленькое создание может свидетельствовать о славе Творца, нуждается для своего пропитания лишь в нескольких семечках сорной травы. Грация, краски, пение этой птички восхитительны, а между тем она исчезает, благодаря моде на украшение женских шляпок его крыльями, сорванными с живого тела. Как можно видеть из модных журналов, нет ни одной птицы, которую пощадили бы гарпии в святилищах моды, наряжая и раскрашивая своих кукол — этих идолов, которые, как древние идолы, удовлетворяются только живыми жертвами. Кажется, стоило бы только поразмыслить, чтобы остановить руку истребителей птиц и положить конец этому возмутительному промыслу. Или пример "высших" так всесилен над нами, обыкновенными людьми? Или герлингэмская зараза овладела всей нацией? Неужели слишком поздно для того, чтобы возмущенная совесть человечества восстала против тирании моды, которая обнаруживает все более и более кровавые наклонности и украшает женщин плодами жестоких страданий?"

Наряду с модой существует другая область, в которой проявляется дикость и жестокость современных понятий. Это спорт.

Человек на высшей ступени исторического развития бывает садовником, а не охотником. Дух садоводства несовместим с духом охоты; нравственный, умственный и эстетический прогресс стремится искоренить в людях наклонность мучить и убивать. Ни один истинно просвещенный человек не может находить удовольствия в том, чтобы отнимать жизнь у других существ. Истинное назначение человека состоит в том, чтобы служить обновителем, а не тираном природы. То же самое думал, вероятно, знаменитый французский писатель XVI века Монтэнь, говоря по поводу охоты, столь же популярной в его дни, как и в наше время: "Чтокасается меня, то я никогда не мог видеть равнодушно, как преследуют и убивают невинное и беззащитное животное. Мне всегда больно видеть, когда загнанный, выбившийся из сил олень, не находя спасения, бросается на землю и сдается своим преследователям, моля о пощаде глазами, полными слез".

И однако, в двести с лишком лет с тех пор, как были выражены эти благородная чувства, они так мало распространились в обществе, что и ныне, во время охотничьего сезона, мы каждую неделю читаем в газетах об отвратительном избиении зайцев, фазанов, тетеревов и прочей дичи, сберегаемой для этих удовольствий в парках благородных лордов. В назидание себе, мы читаем, как "его королевское высочество" или "его светлость герцог" "набили свой мешок" (как будто речь идет о зеленщике) таким-то числом голов дичи. В Герлингэме и других местах, где высшая английская аристократия занимается мясницким делом, истребляя несчетное число ручных беззащитных голубей, законами спорта воспрещается дважды стрелять в одну и ту же птицу. Поэтому, если стрелок недовольно искусен, чтобы положить свою жертву с первого выстрела, несчастная подстреленная птица бьется на траве до тех пор, пока ей ни удастся разделаться с жизнью. А нарядные женщины в то время, когда окровавленные птицы падают к их ногам, смеются, болтают и расточают нежные улыбки их убийцам.

Существуют забавы еще более дикие и ужасные по своим подробностям, чем "охота" на голубей; здесь также присутствуют женщины. Народный голос давно уже осудил травлю медведей, бой быков и петушиные бои, но дух этих варварских забав сохраняется в Герлингэме и в парках благородных лордов.

Скажем в заключение несколько слов о способах ловли животных. Фермеры, садовники, владельцы кроличьих садков, управляющие большими имениями и проч. имеют обыкновение устраивать для вредных полевых животных ловушки и капканы, отличающиеся такою изощренной жестокостью, что одно описание их возбуждает омерзение. Дверца или рамка при помощи пружины захлопывается и прищемляет ногу животного, изрезывая ее, нередко переламывая и очень часто совсем срывая с кости мягкие покровы. У всех пойманных этим способом кроликов, которых мне случалось видеть, ноги были более чем наполовину отрезаны и раны воспалены вследствие того, что прищемленное животное билось в продолжение нескольких часов. Попав в ловушку, обыкновенно с вечера, оно висит, израненное, испуганное, на зубцах пружины вплоть до утра, когда сторож делает обход, — и бьется, расширяя свои раны, в отчаянных усилиях освободиться. "Печальнее всего то, замечает по этому поводу газета "Lancet", что все эти страдания причиняются без всякой надобности. Такую бесполезную жестокость можно объяснить разве только тем, что люди, ставящие эти ловушки, неспособны понять, как жестоко мучаются пойманные зверьки. Было бы трудно впасть в преувеличение, описывая их страдания".

Не меньше страдает и птица, попав в силок. Она обыкновенно запутывается в нем ногами и висит вниз головою дня четыре или пять, пока ни околеет от голода или от истощения.

Все это такие вещи, которые и вместе и в отдельности вполне возможно было бы устранить. Здесь мы упомянули о них только потому, что они находятся в тесном родстве с теми заблуждениями ума и чувства, характеристическими примерами которых служат бойни, охота, травля, вивисекции и т. п., — наклонностью к жестокости и разрушению, — наклонностью, идущей прямо вразрез с инстинктами и прогрессом просвещенного человечества.

Как мы надеемся, для читателя выяснилось, что учение, за которое мы стоим, имеет твердую научную основу. Оно опирается на факты сравнительной анатомии, физиологии, истории, химии, политической экономии; в его пользу говорит повседневный опыт целых народов, свидетельство практической медицины и, наконец, сознание наших нравственных обязанностей по отношению к людям и животным.

Необходимо помнить, что никакая социальная или философская система не может считаться полною и научною, если она опускает из вида нравственную природу человека. Высокое развитие чувств, чести, любви, справедливости, великодушия, — ведь это именно и отличает человека от животного, человека просвещенного от дикаря и злодея.

Если б для подтверждения взглядов, изложенных на этих страницах, оказалась желательною ссылка на мнение авторитетных лиц, то я могла бы привести целый ряд имен наиболее выдающихся мыслителей разных времен, которые высказывались в пользу воздержания человека от мясной пищи. Но не стану здесь делать этого, в виду того, что г-н X. Вильямс в своей замечательной книге "Этика пищи" собрал краткие жизнеописания таких мыслителей и привел из их сочинений наиболее любопытные выдержки, касающиеся этого предмета. К его книге и отсылаю я читателя, интересующегося этою стороною вопроса. Сама же я ограничусь тем, что приведу, в заключение, древнюю оду, в которой Овидий красноречиво излагает проповедь мудреца Пифагора, направленную против мясоедения.

Полно вам, люди, себя осквернять недозволенной пищей!

Есть у вас хлебные злаки; под тяжестью ноши богатой

Сочных, румяных плодов преклоняются ветви деревьев;

Гроздья на лозах висят наливные; коренья и травы

Нежные, вкусные зреют в полях; а другие,

Те, что грубее, огонь умягчает и делает слаще;

Чистая влага молочная и благовонные соты

Сладкого меда, что пахнет душистой травой — тимианом,

Не запрещаются вам. Расточительно-щедро все блага

Вам предлагает земля; без жестоких убийств и без крови

Вкусные блюда она вам готовит.

Лишь дикие звери

Голод свой мясом живым утоляют; и то — не все звери:

Лошади, овцы, быки — ведь травою питаются мирно,

Только породы свирепые хищников: лютые тигры,

Львы беспощадно жестокие, жадные волки, медведи

Рады пролитию крови...

И что за обычай преступный,

Что за ужасная мерзость: кишками кишок поглощенье!

Можно ль откармливать мясом и кровью существ нам подобных

Жадное тело свое и убийством другого созданья, —

Смертью чужою —

поддерживать жизнь?

Неужели не стыдно

Нам, окруженным так щедро дарами земли благодатной

Матери нашей кормилицы, - нам, — не животным, а людям,

Жадно зубами жестокими рвать и терзать с наслажденьем

Клочья израненных трупов, как лютые дикие звери?

Разве нельзя утолить, не пожертвовав жизнью чужою,

Люди, ваш голод неистовый, алчность утроб ненасытных?

Был, сохранилось преданье – Век Золотой, — не напрасно

Названный так: жили люди счастливые, кроткие — просто;

Были довольны и сыты одними плодами земными,

Кровью уста не сквернили. И птицы тогда безопасно

Воздух кругом рассекали; и робкие зайцы бесстрашно

В поле бродили; на удочке рыбка тогда не висела

Жертвой доверия; не было хитрых силков и капканов;

Страха, предательства, злобы не ведал никто. И повсюду

Царствовал мир…

Где же он ныне? И чем свою смерть заслужили

Вы, безобидные овцы,

незлобные, смирные твари,

Людям на благо рожденные? Вы, что нас поите щедро

Влагой сосцов благодатных и греете мягкой волною,

Вы, чья счастливая жизнь нам полезней, чем смерть ваша злая?

Чем провинился ты, вол, предназначенный людям на помощь

Ты, безответно-покорный товарищ и друг хлебопашца?

Как благодарность забыть, как решиться жестокой рукою

Острый топор опустить на послушную кроткую шею,

Стертую тяжким ярмом? Обагрить мать-кормилицу землю

Кровью горячей работника, давшего ей урожай?

Страшен ваш гнусный обычай и скользок ваш путь к преступленьям,

Люди! Убить человека нетрудно тому, кто, внимая

Жалким предсмертным хрипеньям, режет телят неповинных,

Кто убивает ягненка, чьи слабые вопли подобны

Плачу дитяти; кто птицу небесную бьет для забавы

Или, — нарочно, своею рукою вскормив, — пожирает!

С вашей привычной жестокостью рядом стоит людоедство!

О, воздержитесь, опомнитесь, я заклинаю вас, братья!

Не отрывайте убийством от плуга вола-земледельца; —

Пусть он, служивший вам верно, умрет не насильственной смертью;

Не истребляйте стада беззащитные: пусть одевают,

Греют вас мягким руном и поят молоком своим щедро,

Мирно живя, умирая спокойно на пастбищах ваших.

Бросьте силки и капканы! Не трогайте пташек небесных; —

Пусть, беззаботно порхая, поют нам о счастье и воле.

Хитросплетенные сети, крючки с смертоносной наживой

Бросьте! Доверчивых рыб не ловите обманом коварным,

Уст человеческих кровью созданий живых не скверните;

Смертные — смертных щадите!

Питайтесь дозволенной пищей, —

Пищей пригодной для любящей, чистой души человека!

(Перевод А. Барыковой)

[1] Вместо термина Simiadae нередко употребляют в качестве родового названия слово Pythecus

[2] Известный специалист по сравнительной анатомии профессор Гексли также не видит основания выделять человека по устройству мозга в особую зоологическую группу и доказывает, что признаки, отличающие мозг человека („задний рог бокового желудочка", „малая нога морского коня" и прикрыло мозжечка затылочными долями мозга)— существуют и в мозге орангутанга и других обезьян и даже „развиты у некоторых из низших обезьян гораздо более, чем у человека" (Начальные основания сравнительной анатомии. Перев. 1865 г., стр. 116 и далее).

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒