Глава IX. Глава Х. Глава XI. Глава XII

Глава IX

Сильвиус Хог — таково было имя путешественника, вписанное в книгу проезжающих как раз под записью Сандгоиста. Не правда ли, какой разительный контраст между этими двумя фамилиями и их носителями! Ни физически, ни морально они не были схожи друг с другом. С одной стороны — великодушие и щедрость, с другой — жадность и скупость. Один был воплощением сердечности, другой — олицетворением черствости души.

Сильвиусу Хогу было около шестидесяти лет, но выглядел он гораздо моложе. Высокий, статный, крепко сложенный, здоровый и телом и духом, он с первого же взгляда располагал к себе, чему немало способствовало его красивое, привлекательное лицо, без бороды, зато с длинными седеющими волосами, улыбающимися глазами и ртом, широким лбом, хранящим, по-видимому, лишь благородные помыслы. В могучей его груди наверняка билось здоровое сердце. Ко всем этим притягательным чертам добавлялись неистощимое жизнелюбие, ум, деликатность, преданность и щедрая способность к самопожертвованию.

Сильвиус Хог из Христиании — это имя говорило само за себя. Он был известен, уважаем, почитаем, любим не только в столице, но и во всем Норвежском королевстве.^[62] Дело в том, что чувства, которые питали к нему соотечественники, отнюдь не разделялись жителями другой половины Скандинавии, а именно шведами.

Этот факт требует разъяснений.

Сильвиус Хог был профессором законоведения в Христиании. В других странах профессии адвоката, инженера, негоцианта^[63] ставят человека на верхние ступени социальной лестницы. В Норвегии же дело обстоит иначе: здесь быть профессором означает стоять на самой ее вершине.

Если население Швеции делится на четыре сословия — знать, духовенство, буржуазию и крестьян, то в Норвегии их всего три, — знать отсутствует. Здесь не почитают ни одного представителя аристократии, ни одного чиновника. В этой привилегированной стране, где не существует привилегий, чиновники являются скромными слугами народа, и не более того. Словом, здесь царит абсолютное социальное равенство и не играют роли никакие политические убеждения.

Итак, Сильвиус Хог был одним из виднейших людей в стране, и нет ничего удивительного в том, что он являлся членом стортинга.^[64] В этом народном собрании он благодаря своим научным заслугам, безупречной личной жизни и общественной деятельности пользовался неограниченным авторитетом, перед которым склонялись даже крестьянские депутаты, занимавшие там большинство мест.

Начиная с момента принятия Конституции 1814 года можно с уверенностью называть Норвегию республикой, которой управляет, в качестве президента, король Швеции.^[65]

И вполне естественно, что Норвегия, весьма ревностно относящаяся к своему суверенитету, позаботилась сохранить автономию во всех областях жизни. Норвежский стортинг не имеет ничего общего со шведским парламентом. Вот отчего на одного из его представителей, в числе самых влиятельных и патриотически настроенных, посматривали весьма косо за той идеальной границей, что разделяла Швецию и Норвегию.

Вот таков он и был, Сильвиус Хог. Человек независимого нрава, абсолютно не тщеславный, он упорно отказывался занять какой-либо высокий пост в министерстве. Зато был страстным защитником национальных интересов Норвегии и со стойким мужеством противостоял всем посягательствам Швеции на свободу его родины.

Страны эти настолько разобщены и морально и политически, что королю Швеции — в ту пору Оскару II^[66] — приходилось после коронации в Стокгольме проводить ту же церемонию в Тронхейме, древней столице Норвегии. Что же касается деловых отношений со шведами, то норвежцы и здесь оставались верны себе в сдержанности, прямо-таки граничащей с презрением: так, например. Банк Христиании весьма неохотно принимал купюры Стокгольмского банка! И наконец, антагонизм^[67] между этими двумя народами находит свое высшее проявление в том, что шведский флаг не развевается ни на норвежских зданиях, ни на норвежских судах. Шведам свой флаг — желтый крест на голубом поле, норвежцам — свой, с голубым крестом на багряном фоне.

Итак, Сильвиус Хог был душою и сердцем Норвегии. Он неизменно стоял на страже ее интересов. Например, в 1854 году, когда стортинг обсуждал вопрос об аннуляции^[68] поста вице-короля или губернатора, правящего страною от имени короля Швеции, он был среди тех, кто наиболее рьяно поддерживал эту идею и довел ее до победного конца.

Из вышесказанного легко заключить, что если Сильвиус Хог и не пользовался большой любовью на востоке Скандинавии, то уж на западе он был горячо любим повсюду, вплоть до самых отдаленных уголков страны. Его имя гремело над всеми городами Норвегии, от предгорий района Христиании до западных скал Нордкапа. И профессор из Христиании, он же депутат стортинга, был достоин этой истинной, честно заслуженной репутации, которой не могла повредить никакая клевета. Правда, он являл собою истинного норвежца, но норвежца с горячей кровью, живым темпераментом^[69] и куда большей решимостью в мыслях и поступках, нежели это свойственно скандинавской флегматической^[70] натуре. И это сразу проявлялось в его энергичных движениях, напористой речи, мгновенной реакции. Родись он во Франции, его без колебаний записали бы в «южане»,^[71] и эпитет^[72] этот, если вам угодно принять такое сравнение, был бы вполне к нему применим.

Состояние Сильвиуса Хога позволяло ему вести обеспеченную жизнь, хотя он никогда не скупился на пожертвования для общественных дел. Этот бессребреник заботился в первую очередь не о себе, а о других. Вот почему высокие должности не прельщали его. Сильвиусу Хогу вполне хватало депутатского кресла. К большему он не стремился.

В настоящий момент Сильвиус Хог пользовался трехмесячным отпуском, намереваясь отдохнуть после утомительного года работы по законотворчеству. Вот уже полтора месяца, как он покинул Христианию с целью пройти пешком весь край, включающий в себя Тронхейм, Хардангер, Телемарк и округа Конгсберга и Драммена. Ему хотелось изучить эти незнакомые доселе провинции, соединив, таким образом, приятное с полезным.

Сильвиус Хог уже частично ознакомился с этими местами, и вот тут-то, возвращаясь из северных округов, он и решил посетить знаменитый водопад, одно из чудес Телемарка. Путешествуя между Тронхеймом и Христианией, он одновременно изучал еще только зарождавшийся проект строительства железной дороги; покончив с этим, он попросил нанять ему гида, чтобы тот проводил его в Дааль. Этого-то гида он и рассчитывал встретить на левом берегу Маана. Но, движимый нетерпением и восторгом перед живописными окрестностями Maristien, он отважился в одиночку на рискованный спуск. Какая опрометчивость! Она едва не стоила ему жизни. И нужно сказать, что, если бы не Жоэль и Гульда Хансены, путешествие Сильвиуса Хога скорее всего завершилось бы в бездне Рьюканфоса.

Глава Х

Население скандинавских стран весьма образованно не только в городах, но и в сельской местности. Образование это отнюдь не ограничивается умением читать, писать и считать. Норвежский крестьянин всему учится с удовольствием, и ум его открыт самому широкому спектру^[73] знаний. Он живо интересуется положением своей страны, принимая самое активное участие в ее политической и общественной жизни. Люди такого сорта составляют большинство депутатов стортинга. Иногда они являются на заседания в национальных костюмах своей провинции. Их высказывания часто и вполне справедливо цитируются, ибо они подсказаны мудростью, практической сметкою, верным, хотя и несколько флегматичным восприятием действительности и, главное, честностью и неподкупностью.

Итак, неудивительно, что имя Сильвиуса Хога было известно во всей Норвегии и произносилось с величайшим почтением повсюду, вплоть до описываемой нами отдаленной и не очень-то цивилизованной провинции Телемарка.

Поэтому фру Хансен, принимая столь именитого гостя, сочла себя обязанной подчеркнуть, какая для нее большая честь — оказать ему гостеприимство хотя бы на несколько дней.

— Не знаю, делает ли вам честь мое пребывание здесь, фру Хансен, — отвечал ей Сильвиус Хог, — но знаю наверняка, что мне оно доставляет удовольствие. Я давно уже слышал от своих учеников похвалы вашей прекрасной гостинице в Даале. Вот почему и сам намеревался отдохнуть у вас недельку. Но, клянусь Святым Олафом, я хотел прибыть сюда на двух ногах, а не на одной!

И добряк Сильвиус сердечно пожал руку хозяйке гостиницы.

— Господин Сильвиус, — предложила Гульда, — если желаете, мой брат привезет вам доктора из Бамбле.

— Дóктора?! Милая Гульда, вы, верно, хотите, чтобы вместо одной ноги я лишился сразу двух?

— Ох, господин Сильвиус, что вы такое говорите!

— Дóктора! Почему бы уже не доставить сюда моего друга, самого доктора Бека из Христиании?! И все из-за какой-то пустяковой царапины!

— Даже царапина, если она плохо залечена, может причинить серьезные неприятности, — заметил молодой человек.

— Ах, вот как, Жоэль! Ну-ка, скажите, почему это вам угодно, чтобы у меня были серьезные неприятности?

— Боже сохрани, господин Сильвиус, мне вовсе это не угодно!

— Ладно, ладно. Бог вас сохранит, и меня тоже, и весь этот дом фру Хансен, а уж если наша милая Гульда соблаговолит поухаживать за мною…

— Ну конечно, господин Сильвиус!

— Вот и прекрасно, друзья мои! Через четыре-пять дней от моей раны и следа не останется. Да и как ей не зажить в такой уютной комнате! Где еще так приятно лечиться, как не в чудесной гостинице Дааля!

А какая удобная кровать и какие замечательные изречения над нею! — куда лучше тех ужасных максим,^[74] что развешаны у нас на факультете! А какой изумительный вид из окна открывается на долину Маана! Журчание его вод доносится даже сюда, к моему алькову!^[75] А какой аромат источают эти старые деревья, весь дом полон благоуханием их листвы! А как чист и прозрачен горный воздух! Вот он — самый лучший целитель! Стоит лишь отворить окно, и он тут как тут, свежий, живительный, а главное, не в пример докторам, не сажает нас на диету!

Ах, этот Сильвиус Хог! Он был так весел, так беззаботно шутил, что, казалось, вместе с ним в дом вошла хоть малая толика счастья. По крайней мере, таково было впечатление брата и сестры, которые, держась за руки, слушали его, позабыв на миг о своих печалях.

Сперва профессора поместили в комнате на первом этаже. И теперь, сидя в большом кресле и положив раненую ногу на скамеечку, он предоставил ее заботам Гульды и Жоэля. Но велел им лишь промыть рану холодной водой да наложить повязку, вот и все. Да и требовалось ли ему что-нибудь большее?

— Превосходно, друзья мои, превосходно! — повторял он. — Не следует злоупотреблять лекарствами! Не забывайте, что без вашей помощи мне пришлось бы познакомиться с красотами Рьюканфоса куда ближе, чем хотелось бы. Я бы камнем скатился в пропасть, прибавив к легенде Марииного камня свою собственную, а ведь мне-то спешить было совсем ни к чему. Меня не ждала невеста на другом берегу, как злосчастного Эстейна!

— А какое горе вы бы причинили госпоже Хог! — сказала Гульда. — Она, верно, никогда не утешилась бы…

— Госпоже Хог? — воскликнул профессор. — Уверяю вас, что она не пролила бы по мне ни единой слезинки!

— Ах, господин Сильвиус!..

— Да-да, уж вы мне поверьте, ни единой — по той простой причине, что никакой госпожи Хог в природе не существует! Мне даже представить себе трудно, какою она могла бы быть: толстой или худой, маленькой или высокой…

— О, ваша супруга наверняка была бы самой любезной, самой умной и доброй! — уверенно заявила Гульда.

— Да-да, моя милая, вы правы! Прекрасно! Я вам верю! Я вам верю!

— Но ваши родные, ваши друзья? — спросил Жоэль. — Что бы они сказали, узнав о таком несчастье?

— Родных у меня нет, мой мальчик. Что же касается друзей, то их у меня действительно немало, даже если не считать тех, кого я приобрел в доме фру Хансен, и вы, слава Богу, избавили их от необходимости оплакивать меня… А теперь скажите-ка, дети мои, смогу ли я пробыть у вас несколько дней?

— Вы можете здесь жить сколько вам угодно, господин Сильвиус, — ответила Гульда. — Эта комната принадлежит вам.

— Впрочем, я ведь имел намерение остановиться в Даале, как поступают все туристы, с тем чтобы отсюда совершать экскурсии во все концы Телемарка… Что ж, теперь экскурсии отменяются, или же я займусь ими несколько позже, вот и все!

— Надеюсь, что еще до конца этой недели вы встанете на ноги, господин Сильвиус, — ответил Жоэль.

— О, я тоже на это надеюсь!

— И тогда я полностью в вашем распоряжении и готов сопровождать вас в любую часть нашего округа.

— Посмотрим, Жоэль, посмотрим. Дайте только моей ноге время зажить, и мы вернемся к этому разговору. У меня впереди еще целый месяц отпуска, и даже если мне придется весь его целиком провести в гостинице фру Хансен, я не слишком-то стану горевать по этому поводу. Но мне все-таки хотелось бы побывать в долине Вестфьорддааля меж двух озер, совершить восхождение на Геусту и вернуться к Рьюканфосу: ведь я чуть было не свалился в него, а разглядеть так и не удосужился… и теперь твердо намерен восполнить этот пробел.

— Вы обязательно увидите его, господин Сильвиус, — уверила его Гульда.

— Обязательно и всенепременно! И мы отправимся туда все вместе, с добрейшей фру Хансен, если ей угодно будет составить нам компанию. А теперь вот что, друзья мои, — я должен сообщить о случившемся моей старушке-домоправительнице Кэт и старому слуге Финку, что ждут меня в Христиании. Если я не дам о себе знать, они начнут беспокоиться, и по возвращении домой меня ждет хорошенькая головомойка!.. Но сперва я должен сделать вам одно признание: земляника со сливками, конечно, весьма вкусное, освежающее блюдо, но мне его маловато, я ведь, если помните, даже слышать не желаю о лечебной диете!.. В котором часу вы ужинаете?

— О, разве вам интересен наш ужин, господин Сильвиус?!

— Очень даже интересен! Неужто вы полагаете, что я намерен все время моего пребывания в Даале скучать в одиночестве за столом у себя в комнате? Нет, нет, я желаю есть вместе с вами и вашей матушкой, — разумеется, если фру Хансен ничего не имеет против.

Естественно, фру Хансен, услышав о желании профессора, пошла ему навстречу, хотя в силу своих привычек, вероятно, предпочла бы держаться в стороне. Есть за одним столом с депутатом стортинга — такая честь выпадает не каждому!

— Значит, решено! — объявил Сильвиус Хог. — Мы будем обедать и ужинать все вместе, в большом зале.

— Хорошо, господин Сильвиус, — ответил Жоэль. — Как только поспеет ужин, я вас вывезу туда в этом кресле.

— Ах, господин Жоэль! Почему бы уж тогда не в двуколке?! Нет, увольте! Я прекрасно доберусь до стола, опираясь на вашу руку. Насколько я знаю, ногу мне пока еще не ампутировали!

— Как вам угодно, господин Сильвиус, — сказала Гульда. — Только уж, пожалуйста, будьте поосторожнее, не делайте резких движений, иначе мы тут же пошлем Жоэля за доктором!

— Ага, теперь пошли в ход угрозы! Ладно, ладно, я буду осторожен и послушен, как ребенок! Только не сажайте меня на диету, и я буду самым кротким из всех больных! А кстати, друзья мои, разве сами вы еще не проголодались?

— Потерпите с четверть часика, — ответила Гульда, — и мы подадим вам суп со смородиной, форель из Маана, куропатку, которую Жоэль принес вчера с Хардангера, и бутылку французского вина.

— Благодарю, моя милая, благодарю!

Гульда вышла из комнаты, чтобы присмотреть за приготовлением ужина и накрыть стол в большой зале; тем временем Жоэль отправился к мастеру Ланглингу, чтобы вернуть ему повозку.

Сильвиус Хог остался один. О чем он размышлял? Ну разумеется, об этих честных людях, которым был обязан жизнью и у которых находился теперь на положении гостя. Что мог он сделать в благодарность за спасение и заботы Гульды и Жоэля? Однако ему недолго пришлось ломать голову над этой проблемой: спустя десять минут он уже сидел за столом, на почетном месте. Ужин получился отменный. Он с лихвою оправдал репутацию гостиницы, и профессор откушал с большим аппетитом.

Вечер прошел в разговорах, где Сильвиус Хог принял самое непосредственное участие. Не сумев вовлечь в беседу фру Хансен, он заставил говорить ее детей. В результате симпатия, которую он с первого взгляда почувствовал к ним, возросла еще больше. Профессора умилила трогательная дружба, связывавшая брата и сестру.

С наступлением ночи он добрался до своей комнаты, поддерживаемый с двух сторон Жоэлем и Гульдой, пожелал им спокойной ночи, услышал в ответ столь же сердечные пожелания и, едва улегшись на широкую кровать под библейскими изречениями, погрузился в глубокий сон.

Назавтра, проснувшись с зарею и пользуясь тем, что хозяева еще не постучались к нему, Сильвиус Хог вновь принялся размышлять на ту же занимавшую его тему.

«Прямо и не знаю, как мне быть, — думал он. — Не могу же я отделаться простой благодарностью за то, что меня спасли от смерти, лечат, холят и лелеют. Я в долгу перед ними, это бесспорно! Но вот незадача: такие услуги деньгами не оплачиваются. Было бы так некрасиво… С другой стороны, эти славные люди, кажется, вполне счастливы, что же я могу добавить к их счастью? Ну ладно, нужно будет поговорить с ними, — может быть, в разговоре что-нибудь выяснится…»

Итак, все последующие три-четыре дня, что профессор сидел в кресле, держа раненую ногу на скамеечке, они провели в беседах. К несчастью, брат и сестра проявили известную сдержанность: ни тот, ни другая не захотели жаловаться на мать, чью холодность и озабоченность Сильвиус Хог подметил с первой минуты. И та же сдержанность мешала Жоэлю и Гульде поделиться с гостем беспокойством, которое внушало им опоздание Оле Кампа. Ведь они рисковали испортить прекрасное настроение профессора, посвятив его в свои заботы.

— И все-таки напрасно мы не доверились господину Сильвиусу, — говорил Жоэль сестре. — Он бы дал нам полезный совет и, может быть, пользуясь своими связями, разузнал бы в Министерстве морского флота, что стало с «Викеном».

— Ты прав, Жоэль, — отвечала Гульда. — Я думаю, нам следует все ему рассказать. Но давай подождем, пока он оправится от раны.

— Ну, с этим задержки не будет! — заверил ее брат.

К концу недели Сильвиус Хог уже не нуждался в посторонней помощи, чтобы выходить из своей комнаты, хотя еще слегка прихрамывал. Он выбирался из дома, чтобы посидеть на скамейке во дворе, в тени густой листвы. Отсюда можно было любоваться вершиной Геусты, которая сверкала в солнечных лучах, а внизу, у его ног, ревел Маан, унося вдаль поваленные деревья.

Он мог также наблюдать за путниками, идущими по Даальской дороге к Рьюканфосу. Чаще всего то были туристы; некоторые из них останавливались на часок-другой в гостинице фру Хансен, чтобы пообедать или поужинать. Проходили здесь и студенты из Христиании с рюкзаками за спиной и маленькими норвежскими кокардами^[76] на фуражках.

Студенты, конечно, знали профессора Хога. И нужно было видеть, с какой радостью молодежь приветствовала своего наставника и как долго, сердечно, беседовала с ним.

— Вы… здесь, господин Сильвиус?!

— Да, друзья мои!

— А мы-то думали, что вы спустились в Хардангер!

— И вы ошиблись: на самом-то деле я чуть было не спустился в Рьюканфос.

— О, теперь мы будем всем рассказывать, что встретили вас здесь, в Даале!

— Да, в Даале… с перевязанной ногой!

— К счастью, вы нашли надежный приют и хороший уход в гостинице фру Хансен!

— Да, лучшего и придумать трудно.

— Это верно, лучшего не бывает!

— А более славных людей вы когда-нибудь встречали?

— Никогда! — весело объявляли юные туристы.

И все они пили за здоровье Гульды и Жоэля, столь известных на Телемарке и за его пределами.

Профессор принимался описывать свое приключение. Он не скрывал, что был неосторожен. Рассказывал, кто и как его спас. И выражал искреннюю признательность спасителям.

— Если я пробуду здесь до тех пор, пока не выплачу долг благодарности, — добавлял он, — то моему курсу законоведения предстоит долгая отсрочка, друзья мои, так что можете гулять сколько вам угодно!

— Ах так, господин Сильвиус! — восклицала веселая компания. — Уж не прелестная ли Гульда удерживает вас в Даале?

— Гульда — прекрасная девушка, друзья мои, просто очаровательная, но, клянусь Святым Олафом, мне ведь уже шестьдесят лет!

— За здоровье господина Сильвиуса!

— И за ваше, юные мои друзья! Путешествуйте по стране, знакомьтесь с нею, учитесь, познавайте новое, развлекайтесь! В вашем возрасте любая погода хороша! Но только остерегайтесь тропы у Марииного камня! Жоэль и Гульда не каждый день бывают там, чтобы спасать неосторожных вроде меня!

Наконец гости удалились, оглашая всю долину шумным и радостным «Gog aften».

Два-три раза Жоэль вынужден был отлучиться из дома, чтобы сопровождать туристов при восхождении на Геусту. Сильвиус Хог порывался идти вместе с ним. Рана его на ноге уже начала затягиваться. Но девушка решительно запретила профессору слишком сильно утомляться, а уж когда Гульда что-либо запрещала, приходилось ей подчиняться.

И однако, любопытнейшая гора эта Геуста, чей главный пик, изборожденный белыми от снега трещинами, вздымается над густым ельником, точно седая голова над пышными зелеными брыжами.^[77] А какой великолепный вид открывается во все стороны с вершины горы! На востоке виден округ Нюмедааль, на западе — весь Хардангер с его грандиозными ледниками, у подножия горы — извилистое ущелье Вестфьорддааля между озерами Мьос и Тинн, сам Дааль с его миниатюрными, словно игрушечными домиками и быстрым Мааном, который сверкающей змейкой вьется по изумрудно-зеленым равнинам.

Для восхождения на Геусту Жоэль уходил из-дому в пять часов утра, а возвращался к шести вечера. Сильвиус Хог и Гульда шли ему навстречу. Они поджидали его возле хижины паромщика. Сойдя с парома на берег и распрощавшись с туристами, Жоэль обменивался с встречающими сердечным рукопожатием, и они проводили втроем приятнейший вечер. Профессор все еще слегка прихрамывал, но никогда не жаловался. Похоже было, что он не слишком торопится выздоравливать или, иными словами, покидать гостеприимный кров фру Хансен.

А время бежало быстро. Сильвиус Хог сообщил в Христианию письмом, что останется в Даале еще на некоторое время. Слухи о его приключении в Рьюканфосе облетели всю страну. Газеты поведали о нем довольно красочно, а некоторые даже в драматических тонах. В результате на гостиницу обрушился целый поток писем, не говоря уж о газетах и журналах. И все их приходилось читать. И на все послания приходилось отвечать. Делать нечего, Сильвиус Хог и читал и отвечал, а в процессе этого обмена корреспонденцией имена Жоэля и Гульды обретали известность по всей Норвегии.

Однако пребывание в гостинице фру Хансен не могло затягиваться до бесконечности, а Сильвиус Хог все еще не определил, каким же образом вернуть долг признательности своим хозяевам. Со временем он начал понимать, что семья эта далеко не так счастлива, как ему показалось вначале. Нетерпение, с которым брат и сестра ежедневно ожидали почты из Христиании или из Бергена, их растерянность и даже печаль, когда они не находили в ней писем для себя, говорили о многом.

Наступило девятое июня. А о «Викене» по-прежнему никаких новостей. Он запаздывал уже на целых две недели против указанного срока! И ни одного письма от Оле! Ничего, что могло бы утешить исстрадавшуюся Гульду. Бедная девушка впала в отчаяние, и Сильвиус Хог часто видел следы слез на ее печальном личике, когда она входила к нему по утрам.

«Что же происходит? — думал он. — Они явно боятся какого-то несчастья, но скрывают это от меня. Неужели это семейная тайна, в которую не положено посвящать посторонних? Но разве я все еще посторонний? Нет, они так наверняка не считают. Что ж, как только я объявлю об отъезде, они, может быть, поймут, что их покидает искренний, настоящий друг».

И вот настал день, когда он сказал:

— Друзья мои, приближается время, когда я, к моему великому огорчению, должен буду с вами расстаться.

— Как, господин Сильвиус, уже?! — воскликнул Жоэль, не сумев совладать с волнением.

— Да, здесь, подле вас, время бежит незаметно! А ведь я в Даале уже семнадцать дней!

— Неужто?.. Семнадцать дней! — промолвила Гульда.

— Именно так, милое мое дитя, и отпуск мой подходит к концу. Я не хотел бы терять ни недели, если все же решу завершить мое путешествие, пройдя через Драммен и Конгсберг. И однако, если стортинг обязан вам тем, что ему не пришлось подыскивать на мое место нового депутата, то ни он, ни сам я не знаем, как отблагодарить…

— О, господин Сильвиус!.. — воскликнула девушка, пытаясь помешать ему говорить.

— Ну хорошо, хорошо, Гульда! Я понял, что мне запрещено говорить на эту тему, по крайней мере здесь…

— Ни здесь, ни где бы то ни было! — твердо заявила девушка.

— Пусть будет так! Здесь я себе не хозяин и вынужден подчиниться. Но вы и Жоэль должны непременно приехать ко мне в Христианию.

— К вам, господин Сильвиус?

— Да, ко мне, погостить в моем доме несколько дней, и, разумеется, вместе с фру Хансен.

— Но кто же займется гостиницей, если мы уедем? — спросил Жоэль.

— Когда летний сезон закончится, гостиница сможет и подождать. Итак, я твердо намерен приехать за вами в конце осени…

— Ах, господин Сильвиус, это будет очень трудно! — сказала девушка.

— Напротив, друзья мои, напротив, очень легко. И не вздумайте отказываться, я и слушать ничего не хочу. Я привезу вас к себе и поселю в самой красивой комнате, под присмотром моих старых слуг Кэт и Финка, вы будете жить там как мои дети, и тогда, быть может, скажете мне откровенно, что я могу сделать для вас.

— Что вы можете сделать для нас, господин Сильвиус?.. — откликнулся Жоэль, глядя на сестру.

— Да, братец!.. — сказала Гульда, поняв его намерение.

— Ну так вот, господин Сильвиус, вы могли бы оказать нам величайшую честь!

— Какую же?

— Если это не слишком нарушит ваши планы, присутствовать на свадьбе моей сестры Гульды.

— На ее свадьбе! — вскричал депутат. — Как, разве моя милая Гульда выходит замуж? И я еще ничего об этом не знаю?!

— Ах, господин Сильвиус! — грустно промолвила девушка, и глаза ее наполнились слезами.

— Так когда же свадьба?

— Когда Господу Богу будет угодно вернуть нам ее жениха Оле! — ответил Жоэль.

Глава XI

И Жоэль поведал всю историю Оле Кампа. Сильвиус Хог, глубоко взволнованный этим рассказом, слушал с напряженным вниманием. Теперь он знал все. Ему дали прочесть последнее письмо жениха, где тот извещал о скором приезде. Но Оле не вернулся. Какая же тоска, какие страхи должны были довлеть над всей семьей Хансен!

«А я-то воображал, что живу среди счастливых людей!» — думал Сильвиус Хог.

И однако, хорошенько поразмыслив, он решил, что брат и сестра напрасно отчаиваются, еще остается проблеск надежды. Их испуганное воображение удваивало количество пролетавших дней мая и июня, которые они считали и пересчитывали без конца.

Профессор представил им свои доводы, не ободряя впустую, а тщательно и серьезно обосновывая причины опоздания «Викена».

Но лицо его оставалось озабоченным: печаль Жоэля и Гульды глубоко тронула его.

— Вот что, дети мои, — начал он. — Сядьте-ка рядышком, и давайте потолкуем.

— Ох, ну что вы можете сказать нам?! — воскликнула девушка, не в силах совладать со своим горем.

— Я скажу только то, что думаю, — ответил профессор, — а именно: я выслушал рассказ Жоэля, и мне кажется, что беспокойство выходит за рамки разумного. Не хочу вселять в вас беспочвенные надежды, но твердо намереваюсь расставить все по своим местам.

— Увы, господин Сильвиус! — ответила Гульда. — Мой бедный Оле погиб вместе с «Викеном»… Я больше никогда его не увижу!

— Сестра, сестра! — взволнованно сказал Жоэль. — Прошу тебя, успокойся, дай господину Сильвиусу договорить…

— И главное, сохраним присутствие духа, дети мои! Итак, Оле должен был вернуться в Берген между пятнадцатым и двадцатым мая?

— Да, именно так сказано в его письме, — подтвердил Жоэль. — А у нас нынче уже девятое июня.

— И стало быть, опоздание «Викена» составляет двадцать дней против крайнего указанного срока. Согласен, это странно. Однако невозможно требовать от парусника такой же точности, как от парохода.

— То же самое я и твержу Гульде, как раз то же самое! — вскричал Жоэль.

— И вы совершенно правы, мой мальчик, — одобрил его Сильвиус Хог. — Кроме того, вполне возможно, что «Викен» — старое, тихоходное судно, как большинство рыбацких шхун, промышляющих у Ньюфаундленда, — не может развить большой скорости, особенно будучи тяжело нагруженным. С другой стороны, погода в эти последние несколько недель стояла прескверная. И может быть, «Викен» не вышел в открытое море в указанные дни. А тогда достаточно недельного опоздания, чтобы «Викен» не смог вернуться в срок, а вы не смогли получить от Оле новой весточки. То, что я говорю, есть результат серьезного анализа сложившегося положения. Кроме того, вы ведь не знаете: а вдруг «Викен» получил указание доставить свой груз в другой порт, — ведь спрос на рыбу то и дело меняется.

— Но тогда Оле написал бы об этом! — ответила Гульда, которая боялась довериться даже такой слабой надежде.

— Вероятно, он и написал, но в таком случае задержаться мог не «Викен», а почта вместе с кораблем из Америки. Предположим, их шхуна зашла в какой-нибудь американский порт, — тогда понятно, почему ни одно из его писем еще не прибыло в Европу.

— Из Америки… но почему, господин Сильвиус?

— Так иногда случается: стоит упустить хоть одно почтовое судно, как новости не скоро дойдут до ваших друзей… В любом случае, можно сделать очень простую вещь: запросить сведения у бергенских арматоров. Вы знакомы с кем-нибудь из них?

— Да, — ответил Жоэль. — Это господа братья Хелп.

— Как, компания «Хелп и сыновья»? — вскричал Сильвиус Хог.

— Да.

— Но я же отлично их знаю. Хелп-младший, как его называют, хотя он мне ровесник, — один из моих близких друзей. Мы часто ужинали вместе в Христиании. Братья Хелп, подумать только, дети мои! Разумеется, я узнаю у них все, что касается «Викена». Сегодня же напишу им, а если понадобится, и сам съезжу в Берген.

— О, как вы добры, господин Сильвиус! — воскликнули разом Гульда и Жоэль.

— Ну-ну, только не вздумайте меня благодарить, я категорически запрещаю! Разве я благодарил вас за то, что вы сделали там, в горах?.. Мне наконец подвернулся случай оказать такую мелкую услугу за свое спасение, а вы уже восторгаетесь мною!

— Но ведь вы собирались возвращаться в Христианию, — робко заметил Жоэль.

— Ну так что же, я поеду не туда, а в Берген, раз мне необходимо попасть в Берген!

— Значит, вы собираетесь покинуть нас, господин Сильвиус, — грустно сказала Гульда.

— Нет-нет, теперь я с вами ни за что не расстанусь, дорогая моя девочка! Я все-таки свободен в своих действиях и, пока не выясню, в чем тут дело, не уеду, разве что вы сами выставите меня за дверь…

— Ох, что вы говорите!

— Словом, я твердо намерен оставаться в Даале до возвращения Оле. Мне очень хочется познакомиться с женихом нашей милой Гульды. Он наверняка такой же славный парень, как Жоэль.

— О да, они похожи, как братья! — подтвердила Гульда.

— Так я и знал! — воскликнул профессор, чей жизнерадостный нрав быстро взял верх над грустными размышлениями.

— Нет, Оле похож только на Оле, господин Сильвиус, — возразил Жоэль, — ему не требуется походить на кого-нибудь, чтобы иметь благороднейшее сердце.

— Возможно, милый мой Жоэль, возможно, и ваши слова заставляют меня желать скорейшего знакомства с ним. О, я уверен, это произойдет в самом скором времени. Интуиция подсказывает мне, что «Викен» не задержится с возвращением.

— Да услышит вас Господь!

— А почему бы ему и не услышать меня?! У него слух тонкий. Я же непременно хочу присутствовать на свадьбе Гульды, коль скоро вы меня пригласили. А стортинг, я думаю, охотно предоставит мне несколько дополнительных недель отпуска. Ведь пришлось бы ему дать мне вечный отпуск, если бы я остался в Рьюканфосе, как, впрочем, того и заслуживал!

— Ах, господин Сильвиус, как хорошо и складно вы говорите, — сказал Жоэль, — и сколько добра делаете нам!

— О, не столько, сколько мне хотелось бы, друзья мои, ибо вам я обязан жизнью и пока еще не смог…

— Нет-нет, не надо больше о том случае.

— Напротив, надо! Разве это я сам, своими силами, вырвался из когтей Maristien?! Разве сам добрался до гостиницы Дааля? Разве сам вылечился, не прибегая к помощи эскулапов^[78] с медицинского факультета? Нет! И предупреждаю вас, я упрям, как мул! Так что коли уж я решил повеселиться на свадьбе Гульды и Оле Кампа, клянусь Святым Олафом, я на ней повеселюсь!

Надежда — вещь замечательная. Можно ли было не проникнуться той уверенностью, которая исходила от Сильвиуса Хога?! И он убедился в успехе, увидев слабую улыбку, озарившую личико бедняжки Гульды. Как ей хотелось поверить ему!.. Как хотелось надеяться!..

И профессор решил подкрепить свои слова:

— Итак, не забывайте, время бежит быстро. Нужно начинать готовиться к свадьбе.

— Да мы уже три недели как готовимся к ней, господин Сильвиус, — ответила Гульда.

— Вот и прекрасно! Только не вздумайте бросать это на полпути!

— Бросать? — переспросил Жоэль. — Но у нас уже все готово.

— Да неужели? И юбка невесты, и корсаж с филигранными пуговицами, и пояс, и подвески?

— Даже подвески!

— И блестящая корона, которая увенчает мою маленькую Гульду и будет светиться, словно нимб?

— Да, господин Сильвиус.

— И приглашения уже разосланы?

— Да, все разосланы или сделаны устно, — отвечал Жоэль, — включая и самое важное для нас — ваше!

— И подружка невесты уже выбрана среди самых разумных девушек Телемарка?

— Да, среди самых разумных и самых красивых, — подтвердил молодой человек, — ведь это фрекен^[79] Зигфрид Хельмбе из Бамбле.

— Нет, вы только послушайте, как он это сказал, славный мой мальчик! — заметил профессор. — И как он покраснел при этом! Ай-ай-ай! Уж не предстоит ли фрекен Зигфрид Хельмбе из Бамбле стать фру Жоэль Хансен из Дааля?

— Да, господин Сильвиус, — ответила Гульда. — Зигфрид — моя лучшая подруга.

— Стало быть, вас ждет еще одна свадьба! — воскликнул депутат. — И я уверен, что меня пригласят и на нее, а я и не подумаю отказаться! Нет, решительно, мне придется подать в отставку и покинуть стортинг, — ведь мне некогда будет там заседать! Итак, я выступлю свидетелем на вашей свадьбе, мой милый Жоэль, после того, как побываю им, с вашего разрешения, на бракосочетании вашей сестры. Да, ей-богу, вы делаете со мной все что хотите… а, вернее сказать, то, что я сам хочу. Обнимите-ка меня, милая Гульда! Вашу руку, мой мальчик! А теперь за дело: нужно написать моему другу Хелпу-младшему в Берген.

Брат с сестрою покинули комнату на первом этаже, в которой профессор, по его словам, обосновался прочно и надолго, и вернулись каждый к своим занятиям, хоть немного ободренные забрезжившей перед ними надеждой. Сильвиус Хог остался один.

— Бедная, несчастная девочка! — прошептал он. — Да, я заставил ее на миг позабыть о своем горе!.. Вселил в нее некоторую надежду!.. Но опоздание это действительно слишком затянулось, а море в такое время года не щадит никого!.. Что, если «Викен» погиб? Что, если Оле больше не вернется?!

И профессор взялся за письмо к бергенским арматорам. Он просил посвятить его в мельчайшие подробности всего, что касалось рыболовного рейса «Викена». Он осведомился о том, не могло ли какое-нибудь заранее обусловленное или непредвиденное обстоятельство изменить курс корабля и направить его в другой порт. Ему необходимо было возможно скорее узнать, как негоцианты и моряки в Бергене истолковывают эту задержку. И наконец, он просил своего друга Хелпа-младшего собрать о шхуне самые точные сведения и прислать ему с обратной почтой.

В этом настойчивом письме Сильвиус Хог разъяснял также, почему он интересуетс

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒