Война и мир» как волшебная сказка

Эугениюс Жмуйда

«Война и мир» как волшебная сказка

«Сказка есть первая, дорелигиозная философия народа, его жизненная философия, изложенная в свободных мифических образах и в художественной форме.» – И. А. Ильин, Слово, произнесенное на «Вечере русской сказки» в Берлине 3 мая 1934 г.¹

Эта статья – краткая мифопоэтическая интерпретация романа Л. Н. Толстого «Война и мир».

Методологические ее предпосылки истекают из той ветви русского литературоведения, которую разработали замечательные русские учёные – мифологи и фольклористы, археологи и языковеды от А. Афанасьева, А. Веселовского, В. Проппа до Элеазара Мелетинского, Вячеслава Иванова, Владимира Топорова, прослеживавшие и реконструировавшие человеческую духовную жизнь от доисторических времён, изучавшие русский и мировой фольклор и мифологию. Французский структурализм и американская школа «внимательного чтения» также присутствовали в предлагаемой интерпретации.

История человека, в особенности духовная, закодирована в искусстве, многозначных знаках, важнейшими из которых являются мифы, сказки, предания. Авторская и профессиональная литература, юная по сравнению с тысячелетней устной традицией, является прямым потомком фигуративного и метафорического отношения к действительности, хотя связь эта не так очевидна и не прослежена до конца. Как писал мифолог и структуралист проф. А. Ю. Греймас, «мифология не является, как принято думать, коллекцией собранных мифов одного народа; она является идеологической структурой, способной появится в любой ‘литературной форме’»².

Русские учёные в этом направлении раскрытия морфологии сказки, рассказа, романа, исторической поэтики жанров и других важнейших для понимания литературы вещей продвинулись и продвигаются вперёд, явно опережая учёных остального мира. От части, это не случайно. Русский фольклор, в особенности русская волшебная сказка удержала давно утраченные в Европе связи с самыми архаичными мифологическими слоями, в которых лежит начало искусства и корни тех духовных сдвигов, которые управляют литературой всех времён вплоть до наших дней, невзирая на жанр, стиль, направление, течение или другие особенности как индивидуального автора, так и коллективной литературной традиции.

Поворот художественной литературы ХХ века к мифу общеизвестен, много написано о мифологизме творчества Дж. Джойса, Ф. Кафки, Т. Манна, Дж. Апдайка, Г. Маркеса и других авторов. Такого подхода требуют сами произведения, часто их названия прямо указывают на классические мифы. С интерпретацией литературы XIX века ситуация совсем иная – она гораздо труднее поддаётся «мифопоэтическому» истолкованию. Однако это не значит, что мифического и тем самым сказочного слоя там нет. Он неизбежно существует, только на более глубоком, иногда подсознательном уровне.

Цель этой статьи вкратце указать на эти глубинные слои, показать, как просвечивается русская народная сказка сквозь роман Льва Толстого «Война и мир».

Роман Толстого «Война и мир» чрезвычайно близок народному духу (это не раз отмечалось). Уловить и передать этот дух было сознательным усилием Толстого. Толстой, конечно, не старался приблизить свой роман к сказке, скорее наоборот, он создавал наратив непохожий на всех известных жанровом и во всех других отношений, но как раз этот народный дух, если разобрать его морфологически, сближает его роман со сказкой. При этом надо подчеркнуть, что возможность разглядеть сказку в сюжете, в персонажах, в композиции и во всей своеобразной философии (или идеологии) произведения является не упрощением романа, а как раз наоборот – гарантом его качества. Это значит, что автором, создавшим высокохудожественное произведение, как раз владели те могучие силы коллективного подсознательного, о которых так много говорил К. Г. Юнг, разъясняя тайну гениального художника. С другой стороны, история создания «Войны и мира» сжатом виде повторяет историю литературы. Когда 1863 г. Толстой в своей школе для крестьян начал преподавать историю, то скоро обнаружил, что детей совсем не волнует война 1812 года. И только когда учитель историю этих времен стал излагать как сказку (с положительными и отрицательными героями, как столкновение добра со злом), у детей появился живой и увлекающий интерес. Втянувшись в это дело серьезно, Толстой сочинил и сказку для серьезных детей, т. е. для взрослых.

Сказочный сюжет «Войны и мира» можно изложить в одном предложении. Главный герой романа Пьер Безухов, являясь третьим братом «дурачком» по сравнению с окружающими его блестящими военными (Болконским, Курагиным, Денисовым, Долоховым и другими), получает, ничего особенного не сделав, полцарства (состояние старого графа Безухова) и саму принцессу России – Наташу Ростову.

Что Пьер Безухов, высокий, тяжелый, неуклюжий очкарик, никогда не знающий, как себя вести и вообще мало соображающий в происходящем, намеренно сделан смешным – замечалось многими. В частности обращено внимание на его французское имя Pierrot, которым он именуется в большей части текста и которое указывает на имя сказочного шута³ и плачущего паяца средневековых уличных карнавалов (как бы в карнавальной форме, в белой шляпе и зеленом фраке, Пьер бродит по Бородинскому полю битвы, всех смеша; и пуля его «не берёт»⁴). В сказке имя играет большое значение. Фамилия Пьера, более похожая на прозвище (Безухов, т. е. «без ушей») указывает нам на звериное его происхождение. Огромное тело Пьера, неуклюжесть и невероятная сила намекает на схожесть с медведем, тотемным зверем России. Это предположение подкрепляет его приключение в самом начале книги, когда он ночью во время пьяного гулянья с компанией спускает по реке медведя с привязанным на спине квартальным надзирателем. При этом реку и воду косвенно можно соотнести с дальнейшим анализом некоего тайного «происхождения» Безухова (вдвойне тайного – ведь и в Россию Пьер приезжает из заграницы, т. е. появляется как бы из ниоткуда). Пьер – незаконный сын графа Безухова. Имя, точнее фамилия, и неясное происхождение Пьера явно указывают на миф о чудесном рождении. Таким тайным или чудесным рождением (по сути, оно передаёт сакральный взгляд на сам факт рождения; сакральность рождения и смерти в романе Толстого – отдельная тема), то есть рождением «прямо из самой природы» (ребенок, найденный в лесу, по реке плывущей корзинке, у зверей и т. п.) отмечены не только сказочные герои, но и родоначальники великих религий мира (Моисей, Христос), короли, жрецы и др. Как следствие этого они бывают наделены особыми свойствами или зооморфными чертами. Всё это гарантирует им поддержку богов, в более ранних версиях – поддержку зверей (самых первых тотемных богов и богинь) или сил природы (солнца, ветра, воды) и символизирует их близость к природе. Образами таких героев, т. е. главных героев, сказка показывает, какими должны быть люди – людьми, не утратившими чувства Бытия, сохранившими связь с природой. В сказке при развёртывании сюжета проводится проверка свойств и качеств персонажа – птицы или звери просят о помощи, корова просит подоить её, яблоня – облегчить её ношу, печка – испечь пирог и т. п. По поведению персонажа в данных жизненных ситуациях проводится идентификация подлинности героя. В романе Толстого «Война и мир» Пьер, чтобы заслужить руку Наташи Ростовой, проходит долгий путь испытаний, меняется, подготавливает и очищает свою душу до такой степени, которая Наташе дана от рождения самой природой.

Тут мы подходим к следующему морфологическому совпадению сказки (а глубже – мифа) и романа Толстого – это инициация, проверка испытанием.

В ритуале инициации герой проходит через испытание смертью: умирает и рождается заново. Пьер, как и Андрей Болконский, проходит через это дважды.

В первый раз в душевном тупике Пьер оказывается после разрыва со своей женой Элен на станции в Торжке, на дороге его из Москвы в Петербург. «Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, все на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его»⁵. Так описывается остановка мозга Пьера. В этот момент, словно сказочный помощник, появляется масон Баздеев. Пьер кидается к нему всей душой и верит ему как ребенок, хотя Толстой, изображая Баздеева как сухого, хриплого, покашливающего старика и странного его слугу дает нам повод сомневаться «здоровьем» всей масонской теорией. И уже почти совсем комически выглядит весь масонский ритуал посвящения: с завязанными глазами, с одной туфлей на левой ноге Пьер водится по коридорам, слушая стук молотков и аллегории о трудах его путешествия, «о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности»⁶; к обнаженной жирной груди Пьера приставляется шпаги, потом он оказывается у алтаря – Евангелия с черепом. Это символизирует любовь к смерти. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспомнить это?»⁷ – мелькнет в голове Пьера.

Так выглядит торжественно-пустой масонский обряд – искусственный, приспособленный к высшему свету. В жизни Пьера эта искусственность приводит к цифровой теории о его предназначении убить Наполеона и к новому душевному тупику. Вновь превратившись в шута, с пистолетом он бродит по Москве, отыскивая «зверя», воображая, как перед выстрелом произнесет Наполеону роковые слова («Не я, а рука провидения казнит тебя»⁸)... Но жизнь не в шутку втягивает его в реальную инициацию. Ушедший из мира высшего, «дневного», Пьер попадает в мир низкий, грязный, неприятный, непрогнозируемый, то есть до тех пор неизвестное ему подземное царство. Масонской, т. е. первой, но неудачной инициации Пьера противопоставляется вторая – не чистая и спланированная, а настоящая, стихийная как сама жизнь. Масонский ритуал имитировал дорогу и смерть. Теперь, в оккупированной Москве, Пьер оказывается перед настоящим ликом смерти (завязанные глаза расстреливаемых пленных, в ряду которых и Пьер, удары барабанов и стволы в грудь направленных орудий) и проходят пути настоящих мук. Здесь он встречает и настоящего, как бы свыше посланного сказочного помощника – «круглого» (противовес сухому Баздееву) Платона Каратаева. Таинственный крестьянин, имя и фамилия которого тоже символичны, говорящий только пословицами и поговорками, своим примером нечаянно показывает Пьеру простоту и прелесть жизни. Во время этих потрясений Пьер приобретает внутреннее спокойствие⁹, «открывает» бессмертие своей души, понимает всю низость войны и пустоту связанных с ней героических подвигов, словом, из шута Пьер превращается в зрелого мужчину. Это совпадает со сказочными метаморфозами: с этого момента Пьеру даётся новое имя – он больше не называется Пьером, а становится Петром Кирилловичем Безуховым – по крайней мере, для других, которые видят большую перемену в нём¹⁰.

Через испытания и чрезвычайные опасности, которые и создают напряжённость сюжета, проходят и другие главные персонажи романа, имеющего несколько сюжетных линий.

Андрею, своеобразному брату Пьера по интенсивности исканий, приходится перенести, пожалуй, самую тяжёлую ношу испытаний в романе. Однако он совершает непростительную, с точки зрения теории Толстого, ошибку, повиновавшись отцу (находясь на смертном одре, он сам это понимает¹¹), а не потоку жизни, исходящему от любящей «живой» Наташи, и жестоко карается, но как всё-таки любимый персонаж, награждается познанием великого бытия (сцена после Аустерлица) и полною чашей мистерии смерти, явления, особенно важного в жизненной философии Толстого. Пьер все больше узнает жизнь, которую он любит и к которой стремится, Андрей познает смерть, её величие. Об отстраненности Андрея от этой суетной жизни мы знаем с первого его появления в начале романа (вечер у госпожи Шерер). Он как бы ранен с начала. Он – не от мира сего. С первой сцены, где мы видим двух друзей, их дороги идет в разные направления: Пьера – к жизни, Андрея – к смерти. Чужд к этой жизни Андрей остается даже после помолвки с Наташей. Ни сестра Андрея, Марья, ни брат Наташи, Николай, ни графиня Ростова не верят возможность их брака. На протяжении всего романа его рациональность, мысли о славе, внутреннее напряжение мешают ему понять прелесть жизни или удержать ее. Успокоения он не может найти ни в мире, ни в войне. Андрей – герой трагедии, а не сказки. Только смерть приближает к ответам, со смертью он почувствует смысл бытия, прелесть идеальной любви. Функция трагического героя – расширить наше понимание о сложности бытия. Как глубоко Толстой с Наташей и Пьером, Марьей и Николаем заводит нас в жизнь, так с образом Андрея – в смерть. Никто в мировой литературе так далеко не зашел на территорию смерти, как Толстой. Поэтому смерть Андрея так велика, торжественна, королевская. Последние дни жизни князя провожают две самые лучшие женщины романа (сестра и невеста¹²). Своей тихой мукой они отпевают его душу туда, где она наконец обретет свой мир, легкость которого Андрей уже чувствует. Торжественный ритуал проводов и рыдание женщин припоминает отчасти фольклорные проводы юного война, от части – героя античных трагедий или героического эпоса.¹³

Провожая своим тихим и верным присутствием Андрея в другой мир, Наташа и сама проходит по коридору смерти, чтоб возвратится к живым и еще больше, уже созревшим сердцем любить мир. Пьер даже не узнаёт её, когда они видятся впервые после долгого отсутствия Безухова и смерти Андрея.¹⁴

Пытаясь разъяснить испытания Пьера, Наташи, Андрея, Николая Ростова и других персонажей, мы неизбежно касаемся всех тесно связанных между собой событий романа, того, что составляет сюжет романа и, самое главное, того, что составляет суть этого произведения, т. е. главной конфликтной оси, распределяющей, как в волшебной сказке, всех персонажей на два лагеря. Главный идеологический конфликт романа, главная бинарная оппозиция выражена символическим названием книги – «Война и мир». Оно означает столкновение двух противоположных отношений к жизни, к человеку, к Бытию. Это рациональное отношение, названное Толстым словом «Война», ибо рациональность всегда воюет с природой, в том числе, по мнению Толстого, человеческой природой¹⁵. И мудро подобранное русское слово «мир», особенно ярко выражающее философский взгляд Толстого, суть которого именно в адекватности нескольких смыслов, подчеркивающих прелесть не контролируемого никакой рациональной силой мирного и свободного потока жизни.

В хорошей сказке все персонажи разбиты на пары: мачехе противостоит умершая мать, сироте – падчерица, злодею – брат или жених. Каждое движение сюжета имеет свое соответствие, каждый повтор действия означает высшую ступень и создает напряжение, которое требует развязки. Каждая сказка изображает испытание главного героя, кризисную ситуацию и пробу замены общественных отношений, ритуал обновления и защиту подлинных ценностей. Эта сакральная схема сказки и её функции воплощены в роман Толстого.

Роман Толстого, как и сказку, можем назвать выдумкой, фантазией. Однако его принято считать реалистическим произведением. Потому, что в чувствах, стремлениях и переживаниях главных действующих лиц, в их взаимоотношениях мы узнаем свой реальный опыт или этим опытом автор нас награждает. То же самое можем сказать о сказке. Она не является «выдумкой» и «фантазией народного воображения», как принято считать, а говорит о самых реальных вещах и отношениях. Сказка объясняет многое в романе, а роман в равной мере – в сказке. Только роман Толстого, конечно, намного сложнее, тут мы найдем не только мотивы многих сказок, но и традицию всей мировой литературы от Антики до Романтизма, на которую он намекает или с ней полемизирует.

«Хорошие» и «плохие» персонажи романа, как того и требует поэтика сказки, постоянно (зачастую не осознавая этого) вступают во всякого рода дуэли (а между положительными и отрицательными персонажами устанавливаются параллельные отношения). Но сказка, видимо, под влиянием средневековых норм этики поведения и чести, особо выдвигала на первый план кульминационное (и стандартное) столкновение добра со злом в виде смертельной дуэли двух главных протагонистов. Толстой пародировал романтических героев (романтизм во многом возродил поэтику средневекового искусства), и поэтому через роман «Война и мир» красной нитью проходит саркастическая пародия на дуэли (индивидуальные и массовые). В самом начале книги – за портфель с завещанием умирающего Безухова борются на глазах ничего не понимающего Пьера Анна Михайловна и Василий Курагин; потом мы видим комическую дуэль никогда не державшего в руках пистолета Пьера с опытным бретёром Долоховым; в Бородинской битве странную схватку того же Пьера с французом – оба дуэлянта, держа друг друга за шиворот, никак не понимают, кто кого взял в плен…; Пьер комическим образом вбивший себе в голову идею своей особой миссии собирается убить Наполеона; Наполеону война представляется как его дуэль с Александром¹⁶. Более очевидная дуэль проходит между Францией и Россией, которую на фигуративном уровне между собой проводят Наполеон и Кутузов. Старый, слепой на один глаз Кутузов, всегда дремлющий на военных заседаниях, выигрывает эту войну у юного, чрезвычайно активного, постоянно смотрящего в бинокль Наполеона. Толстой (что важно), изображая (и пародируя) дуэли, таким образом, отнюдь не исказил суть волшебной сказки, хотя в сказке дуэли и изображаются в самом «серьезном» виде. Дело в том, что в сказке происходит, с точки зрения реалистической (и тем самым психологической) литературы, недозволительный сдвиг – начальный герой сюжета, т. е. ничего не умеющий «дурак», неожиданно превращается в героя «всех» времен – прекрасного юношу, владеющего конём, мечом и всеми навыками рукопашного боя. Но по существу, и это «существо» как раз хорошо осознанно Толстым, выигрывает не сам герой как таковой, а его свойства, то есть свойства, которыми героя наделила природа и которые эта «природа» защищает, часто вмешиваясь в сюжет повествования под разными масками. Главные свойства положительных персонажей сказки и романа Толстого – доброта, которая переносит все испытания и сохраняет свою первоначальную чистоту до конца произведения, и природная, детская наивность, доверие к бытию и любовь к жизни. «Сильна хитрость ума, а добро сильнее хитрости, добро и тварь помнит» - из сказки «Иван Бесталанный и Елена Премудрая».

Негативные персонажи одарены практическим умом (вспомним двух умных братьев или такую же бабу из пушкинской «Золотой рыбки») и, как правило, болеет «зеркальной» болезнью, тщеславием, т. е. заранее проецируют себя в будущем и рационально конструируют мир перед собой.

Однако все рациональные способы для достижения победы и завоевания счастья терпят фиаско. Парадоксальным образом, но эту парадоксальность выдвигает и сказка, побеждают слабые, но добрые персонажи. В романе Толстого – это Наташа, Пьер, Марья Болконская, Кутузов, Платон Каратаев, Николай Ростов. Князь Андрей Болконский находится в постоянных терзаниях, в постоянном метании «между» добром и злом, т. е. между рациональностью и чувством. Рациональную часть Андрей унаследовал от своего отца, рационального до крайности человека, который, словно сказочный Кощей, держит взаперти и мучит (одна из форм мучений – ежедневное решение задач по алгебре и геометрии¹⁷) свою лучезарную дочь Марью. Марья – пожалуй, самый чистый персонаж «Войны и мира». Недаром в четвёртой части романа они с Наташей заново находят друг друга и единственные создают счастливые семьи – этот сказочный мотив расширен Толстым в реалистической (а порой и символистической¹⁸) манере.

В плане исторических событий в железном плену у Наполеона, представителя рационалистической Франции, оказывается Россия, в особенности «материнская» старая столица Москва, которую комическим образом планирует освободить Пьер, но освобождает русский народный дух, чувством которого одарён Кутузов¹⁹. Дух этот проявился не только на поле боя, но и в презрении Наполеону, выразившийся тем, что народ и дворянство покинули Москву и не вступил контакт с завоевателем, их ожидавшим. Москва, как живой организм и самостоятельный персонаж в романе Толстого, тоже проходит через испытание смертью (опустошение, грабёжи и пожары), дабы воскреснуть заново.

Автором не акцентированная, но заочная дуэль происходит между двумя столицами – Москвой и Петербургом. Вторжение рационального Запада в тело России началось задолго до нашествия Наполеона, во времена Петра Великого, начавшего строить Петербург, искусственно провозгласившего этот город столицей и через него распространявшего все Западные моды. В романе Толстого этот западный слой ярче всего виден автором нарочно «оставленном» французским языком, который употребляется высших салонах и который чужд в русском тексте. Изящно-пустому французскому языку противопоставляется русский, высшей квинтеценцией которого является «безграмотная», но народной мудростью насыщенная речь Платона Каратаева, открываемая Пьером в самих низах общества.

Искусственная инициация Пьера проходит в Петербурге, реальная – в Москве и ее окрестностях.

Итог войны мог быть иным, если Наполеон из Вильно повернул свои войска не на Москву, а на Петербург, который был более готов принять европейского героя. Однако Наполеон, может быть, считая, что ум России (т. е. Петербург) и так уже французский, размечтался о сердце России (т. е. Москве), но сердцем Россия никак не могла принять Наполеона. Наполеон, при виде оставленной Москвы, и сам обнаруживает свою ошибку. Ошибка заключалась в том, что он сочинил себе сказку, будто он, славный рыцарь на белом коне, с мечом освобождает красавицу Россию от её собственной дикости, темноты и бессознательности и дарит ей свободу, свет закона и указывает путь на счастье и таким образом вписывает свое имя в историю золотыми буквами.

На внутреннем уровне оппозицию Петербурга и Москвы представляет семейства Болконских и Ростовых. Болконские – представители государственности, долга, чести, чиновничества. Ростовы – старого, «доброго», нерационального дворянства.

В историческом плане русский народ побеждает хорошо обученную армию Наполеона. Суровая зима, словно сказочный помощник, помогает прогнать французов. На жизненно-бытовом уровне побеждает семья Ростовых.

Сопоставления рационального, «умного» мира Запада и «природного» мира России в романе Толстого происходит не только в прямых столкновениях в форме дуэли, но и заочных противопоставлениях событий, персонажей, сцен и т. д., которых требует ступенческая и пародийная композиция произведения. Она является одной из замечательных особенностей художественности «Войны и мира», создающая зеркальную систему отражений и передающая нам проницательный и оценочный взгляд автора²⁰.

Главное место в лагере негативных персонажей занимает семья Курагиных, бесчестных и бессовестных интриганов, в сеть которых попадает Пьер и Наташа. Вообще зло в романе отличается аморальностью: между Элен и Анатолем Курагиным, т. е. между сестрой и братом, существуют интимные отношения²¹; Анатоль невзирает ни на какие преграды, похищая Наташу; Наполеон начинает никому не нужную войну, которую Толстой не раз называет массовым и бессмысленном убийством.

Элен, представительница Западного мира, составляет антиподную пару с Наташей, представительницей России.

Элен мы никогда не видим и не воображаем себе в природе. Наташа прекрасно себя чувствует в природе и ужасно в опере, где видит картонную луну и другие картонные пародии; пародией на её чудесный танец после охоты у дяди является отвратительно искусственный танец в опере мужчины в обтянутых панталонах. Элен как раз прекрасно себя чувствует в искусственном («театральном») мире высшего общества, часто являясь здесь главной фигурой, нося на своих прекрасных плечах весь блеск бала.

Дата свадьбы Андрея и Наташи «умно» отложена на год. Но это так аморально по отношению Наташи, что подталкивает ее на неумный и аморальный внутренний ответ – побег с Анатолием Курагиным. Элен рационально планирует свадебную сделку и собирает советы у «умных» знакомых, за кого ей выходить замуж: за старого вельможу или иностранного принца.

Элен ужасается от вопроса Пьера о детях и решительно отвечает, что у них детей не будет. Наташа рождает дети именно от Пьера.

С именем и фигурой красавицы Элен ирония Толстого падает и на Антику, откуда и началась Западная культура. Каждая «приличная» война, как бы нам говорит Толстой, подобно троянской, т. е. первой масштабной войной Европы и прообразом всех будущих войн, должна иметь свою «красавицу Элен». Хотя Наполеон только мельком видит Элен, и война ведется не из-за нее, все же в конце романа за ее руку борются русский граф и иностранец.

Античную деталь можно увидеть и в мраморном столике, которого с медвежьей силой поднимает Пьер и выгоняет из комнаты (и своей жизни) Элен.

В макро историчном уровне этому эпизоду соответствует план разгневанного медведя Кутузова с поднятой дубиной прогнать французов.

Наташа в эпилоге книги становится, по словам Толстого, «самкой». И, можно прибавить, медведицей – настоящей русской женщиной²². Но таков идеал Толстого, вернее, идеальный путь женской жизни. Женщина природой ей заданными метаморфозами, при правильно прожитой жизни, повторяет цикл метаморфоз луны. Элен, напротив, на протяжении всего романа не меняется и остается одинаково красивой. Ее обнаженная грудь и спина намекает нам на вечные античные мраморные статуи²³. Мысль о детях, которые испортили бы ее фигуру, ужасает её, и эта её неестественность карается Толстым – она умирает от «французской» болезни.

Чудесному танцу Наташи, своеобразному пику романа, сказочном контексте луче всего соответствует волшебный танец королевы-лягушки, создающей вокруг себя прелестный мир. Своим чередом, если пустится еще глубже – в мифологию, королева-лягушка является одной из манифестаций богини-создательницы мира, Роженицы.²⁴

Заканчивая разговор о Наташе, еще одно замечание о ее приключении с Анатолием Курагиным. Ключевым, по словам Толстого, эпизод является именно потому, что этим поступком (побегом) выражаетcя суть Наташи. Она жертвует хорошее имя, но сохраняет свою свободу.²⁵ Сравнение Наташи после провала бегства с загнанным в угол зверем хорош, без психологической точности, еще в том смысле, что зверь никогда не может изменить своей сущности – он всегда бывает только самим собой. Наташа тоже.

Запрет отца Андрея соответствует приказу (запрету) звериного жениха или невесты выждать определенное время (не сжигать лебединых крыльев, звериной шкуры и т. п.). Сказочный запред своим чередом происходит от ритуальных табу свадебного обряда. Испытание связанно с выдержкой, с не начинанием преждевременной сексуальной жизни. Пока партнер полузверь-получеловек, с ним не возможны телесные сношения. Сказке персонажи, как правило, спешат, не выдерживают испытания (что случается и с Наташей) и ломает запрет. С этим начинается новый большой сюжетный сдвиг, ибо следует наказание свыше – потеря любимого, новый этап поисков и испытаний. Влечение Наташи к Анатолию – чисто сексуального характера. Когда она думает, что одинаково любит и Андрея, и Анатолия, она просто не может совместить в одном человеке душевное и телесное (вот почему будет необходим Пьер – как синтез этих начал).

Рациональному планированию и честолюбивым мечтам порой, как мы видели, предаются и положительные персонажи Толстого, в основном мужчины. Однако всем этим планам суждено рушится, а героям терпеть неудачу.

Андрей перед Аустерлицем воображает, как «он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу»²⁶. А потом он заменяет Кутузова... Однако подлинное величие и героизм Андрея проявляется только тогда, когда он интуитивно прочувствует ситуацию, берет флаг и ведет за собой солдат.

Николай Ростов долго воображает себе свой первый бой, его столкновение с противником рисуется ему в рыцарских картинах. Однако все заканчивается потерей коня и орудия и позорным бегом в кусты. Все же Толстой дает шанс своему герою побывать прекрасным сказочным принцем.

После смерти отца Марья Болконская, наконец, свободна, ее сердце готово к любви, хотя голова боится думать и верить. Но ей грозит смертельная опасность – отец, под строгим нажимом державший весь дом, умер. Робкая Марья не имеет авторитета. Назревает бунт. Приближающиеся французы подталкивают слуг к анархии. В этот роковой час появляется Николай Ростов и спасает Марью, которая в этот момент не может не влюбиться его. Ростов не готовился к этим событиям, все происходит внезапно, он действует интуитивно. А когда благодарная Марья «посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица»²⁷, а прощающийся Николай кланяется ей «как кланяются дамам царской крови»²⁸, мы можем опознать сказочный мотив, в котором злым духом заколдованная принцесса обретает человеческий облик – с того момента княжна Марья верит, что земное, человеческое счастье возможно и принадлежит ей как и всем.

Однако до их свадьбы еще далеко. В эпилоге ситуация оборачивается: финансовое разорение Ростовых после смерти отца так зажимают Николая, что он, избегая унизительной жалости других, надевает на себя маску горделивой холодности. Княжна Марья чувствует – что-то заставляет прятаться настоящего Николая. Она, словно в сказке, должна разгадать загадку. Напряженный момент она разгадывает и освобождает Николая, их отношения становится натуральными.

Параллельный сдвиг происходит и с другой положительной парой – Наташей и Пьером. «Заколдованным», т. е. под безобразной внешностью потаенным, является мужчина.

После неудачной попытки сбежать с Курагиным Наташа, презираемая домашними, уверена, что «все кончено». Происходит ее роковой диалог с Пьером, который говорит ей, что вся жизнь у неё впереди.

«– Для меня? Нет! Для меня все пропало, – сказала она со стыдом и

самоунижением.

– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший,

умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на

коленях просил руки и любви вашей.

Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и

умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты».²⁹

В этот момент мы вместе с Наташей можем понять, что Пьер и есть этот «умнейший и лучший человек в мире».

Со смертью старого Болконского и его сына Андрея, свадьбой Ростова и Марьи огромнейшие богатства Болконских освобождается «для жизни» (в понимании Ростовых), приобретают смысл.

Со смертью Элен Пьеру возвращается то, что он записывал ей при разрыве, который как официальный развод так и не был оформлен.

Эти сказочные награды, о которых они и не думали, отходят к положительным героям, попадают «добрые руки», как это бывает в концовке сказки.

Семейное счастье положительных героев, как и мир России, выкуплены смертью близких людей. Волшебная сказка обычно воскресает погибших, иной форме, но восстанавливает равновесие. Природе и мифе время идет кругом, повторяется циклами. Линейная история своими вторжениями наносит болезненные раны, которые надо лечить, которые заживает – в природе и мире людей.

Наташа и Марья рожает детей и дает им имена – Андрюша (сын Марьи), Петя (сын Наташи). Нет и прежней Наташи. Но у Марьи и Николая мы видим очень живую, трехлетнюю черноглазую доченьку, любимицу отца. Ее имя – Наташа.

Круг жизни продолжается.

Путь Пьера был внутреннем, направлен в самого себя (это, от части, дало повод Н. Бердяеву называть Толстого буддистом), не смотря на то, что жил активную внешнюю жизнь, собирался поправить род человеческий. Все это было движимо его внутренней неуверенностью и не способностью найти своего «я». По поэтики сказки, Пьер своим «тайным» рождением и своими добродушными свойствами уже был положительным героем с самого начала и объективно ему ничего не хватало, однако западное воспитание и атмосфера высших слоев расшатали его «природу», и на протяжении романа Пьер ищет того, что, как он сам говорит, всегда было «тут, под ногами». В конечном итоге он выигрывает и самого себя, приобретает «самость» (термин К. Г. Юнга).

Однако в конце романа направление его поисков вновь меняется – от беспечного круга к новой потери «невинности». Тут, конечно, вопрос остается открытым, сколько на Толстого давил его первый замысел изображать Пьера как декабриста. В плане поэтики с таким «открытым» вопросом Толстой достигает желаемого – открытым остается и его роман. Одна сказка закончена, начинается другая – с теми же персонажами. С приобретением самого себя и своей самости Пьер приобретает сознание подлинных ценностей и, может быть, характер и принципы поведения, которые уже не позволяют спокойно наслаждаться жизнью в семейном кругу и призывают рисковать и жертвовать собою. Ведь в мире растут и созревают не только новые поколения, новое добро, но и новые драконы зла, борется с которыми понадобится новых рыцарей, начнутся новые поединки, ошибки, потери и осознания.

Зло, как и добро, в романе, особенно таком сложном как «Война и мир», не показаны в компактном и легко идентифицируемом виде – ведь до романа проза прошла длинный путь развития, однако мотивы и характеры сказки, порой сильно трансформированные и разделённые, возможно опознать. Но главное, что сохранилось и с такой художественной силой передано в романе Толстого – дух, идеалы и идея сказки. Чуткое восприятие окружающего, бережное отношение друг другу, умение радоваться жизнью и просто жить, легко и не за счет других, способность любить и ценить любовь – вот главные и вроде простые истины, которым в детстве нас учит сказка, «Война и мир» Толстого – в зрелости. Как раз под влиянием Толстого один из известнейших философов 20 века Мартин Хайдеггер разработал свою теорию о забвении Бытия человечеством и о надобности притушить алчность идей и учится просто быть, чувствовать прелесть течения Бытия. И не только Хайдеггер – виднейшие философы и психологи 20 века хором заговорили о тупике отдельного человека и всего человечества, в который загоняет ультра рациональный способ жизни. Всё человечество и каждый человек должны заново учиться жить – и делать это лучше всего, слушаясь сказку и вычитываясь в роман Толстого.

Сноски:

1 Ильин И.А. Одинокий художник: Статьи, речи, лекции/ Сост., предисл. и примеч. В.И.Белова. - Москва: Искусство,1993. с., 346.

2 Мой перевод с литовского, см.: Algirdas Julius Greimas, Apie dievus ir žmones, Chicago, 1979, p. 10.

3 «Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового...» - Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений. Юбилейное издание: В 90 т. Москва: Государственное Издательство Художественной Литературы, 1928-1958, т. 10, с. 200 (далее цитаты из этого издания сочинений).

4 «Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.» - Т . 11, с. 333

5 Т . 10, с. 65.

6 Т . 10, с. 80.

7 Т. 10, с. 81.

8 Т. 11, с. 361.

9 «В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек \...\ И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим с