Глава 15. James LaBrie

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 61Следующая ⇒

Глава 15

Everyday I put a brave face on

Serves me well

Feeling helpless facing it alone

Hard to tell, that I can change who I am, how I feel

There’s no end

James LaBrie

Следующие несколько недель прошли относительно спокойно и однообразно. Снейп уходил утром, иногда даже раньше, чем Гермиона просыпалась, и не появлялся до самого вечера. Она не осмеливалась спросить, куда он уходит. Дни напролет она проводила в этом доме, выбираясь лишь за продуктами, готовила что-то поесть, потихоньку наводила порядок на книжных полках и читала все подряд, не особенно выбирая, что именно читать. На второй день Снейп, заметив это, унес несколько книг в свою комнату. Туда же перекочевал тяжелый, неизвестно чем набитый саквояж, стоявший ранее под письменным столом. Гермиона не стала интересоваться, что внутри. Ей было все равно. Пусть прячет. Каждый вечер перед ужином Снейп заставлял ее одеваться и вел гулять. Он брал ее за руку, и они аппарировали в различные незаселенные места, где редко появлялись люди – в лес, на вересковые пустоши, на берег моря или реки. Там они бесцельно бродили по окрестностям, почти всегда – в полном молчании. Гермиона беспрекословно карабкалась за ним по камням и склонам, лишь иногда морщась, если наступала на какой-нибудь острый камень или задевала колючую ветку. Иногда они подолгу сидели на огромных валунах у моря, и Гермиона слушала, как волны разбиваются о скалы.

Поначалу эти прогулки тяготили ее. Ей было неловко в его присутствии, да еще постоянно казалось, что он ждет от нее какой-то беседы. Однажды она даже попыталась завязать с ним разговор, но сразу же получила отповедь:

– Не утруждайте себя беседой ни о чем. Ваше молчание не доставляет мне дискомфорта.

Гермиона притихла. И стала просто дышать воздухом.

Через какое-то время она даже начала ждать этих прогулок. В конце концов, это было единственным, что нарушало монотонное однообразие ее существования. Единственное время суток, когда рядом с ней был другой человек. Снейп держался с ней на удивление тактично, не приближаясь больше чем это было необходимо, а порой и вовсе умудрялся сделать свое присутствие совершенно неощутимым. Теперь она часто шагала впереди него и, не видя его, погружалась в свои мысли. А, бывало, мысли полностью покидали ее голову, и она просто наслаждалась шумом прибоя, или шелестом травы, или шепотом ветра в ветвях деревьев. В один из теплых, тихих июньских вечеров она нарвала зеленого вереска на пустоши, по которой они гуляли. До цветения вереска оставалось не меньше месяца, но других цветов она не нашла, и веточки зеленого кустарника в стакане украсили в тот вечер каминную полку в их тесной гостиной. Горе и отчаяние постепенно притуплялись. Она перестала видеть кошмары по ночам. Гнетущее чувство одиночества оставляло ее, когда она бродила по полям и каменистым берегам, подставив лицо навстречу ветру и позволяя ему трепать ее волосы. Когда ветер был теплым, это было даже приятно.

После таких прогулок совместный ужин уже не казался ей таким мучительным. Снейп задавал нейтральные вопросы – и мастерски уклонялся от возможных вопросов с ее стороны. Затем Гермиона мыла посуду и уходила в свою комнату, оставляя его сидящим перед камином. Он приносил домой свежие выпуски «Пророка», но ей не давал. Гермиона догадывалась, почему.

И только вечером, перед сном, она мысленно возвращалась к людям, которых любила и которых потеряла. К Рону, к Джинни, к Гарри и миссис Уизли. Она вспоминала своих родителей и думала о том, увидит ли она их когда-нибудь снова. Она отчаянно скучала по веселым и беззаботным каникулам и праздникам в Норе, по их семейным ужинам, где всегда было шумно, и все обменивались шутками и новостями. Она скучала по прополкам грядок, по садовым гномам, по Косолапсу, мурлыкавшему у нее на коленях каждый вечер, по стареньким метлам, на которых они летали вокруг Норы. Она скучала по неловкому, иногда смешному, иногда невыносимому, но такому доброму Рону, которого знала уже столько лет.

«Если б ты не повел себя как полный идиот! Если бы вы с Гарри, и с Джинни, и с миссис Уизли поняли меня, я и сейчас была бы с вами…»

Эти мысли снова доводили ее до слез, и она плакала в подушку, пока не засыпала.

Северус, лежа в своей комнате через стену, слушал едва доносившиеся до него редкие всхлипывания и в бессильной злости вонзался ногтями в ладони. Она плакала чуть ли не каждую ночь. Даже если бы он этого не слышал, это и так было бы понятно по ее покрасневшим глазам, с которыми она встречала его к завтраку. Эти слезы вызывали в нем такую совершенно нетипичную для него мешанину противоречивых чувств, что он едва мог с собой справиться. Но он ни единым словом не давал ей понять, что слышал эти слезы.

«Начну ее жалеть – она будет рыдать еще больше. И ненавидеть меня».

Он ничего не мог сделать, чтобы это прекратить. Потому что считал, что именно он – причина этих слез. Он и вся эта ситуация в целом. Снейп старался отвлекать ее вечерними прогулками, чтобы девчонка хоть бывала на свежем воздухе, а не кисла в доме, который совершенно не способствовал хорошему настроению. Он старался проявлять сдержанную заботу, забрав с полок самые страшные и мрачные книги, чтобы они не попались ей на глаза, и пряча от нее газеты, чтобы она не видела, как Скитер продолжает поливать их обоих грязью. Он уже даже думал о том, чтобы разыскать ее друзей и привести их сюда, может, она начнет с ними общаться и повеселеет. Впрочем, поразмыслив, он отказался от этой идеи. Раз никто из них не пытался найти ее и видеться с ней, значит, все они поверили этим мерзким бульварным сплетням. А раз так – какие это друзья? Будет только хуже. Даже странно… У него почему-то сложилось впечатление, что Поттер как раз мог бы сейчас общаться с ней. Когда он увидел их в банке, именно Поттер первым среагировал на ситуацию, оттащил Уизли. И на его лице не было ни ненависти, ни обвинений, в отличие от рыжего болвана. Одно лишь недоумение, пожалуй.

Но Поттер не явился на суд. Не явился, хотя Снейп слышал от Грейнджер еще в больнице, что тот намеревался его защищать.

Ну и ладно.

Северус вслушался еще раз. Кажется, затихла.

Он не хотел ее жалеть. Он вообще никогда никого не жалел. И никто никогда не жалел его. Никто, кроме Лили. Да еще матери.

Но ведь ему было жаль ее. Быть заложником обстоятельств и ощущать растерянность – да, он мог это понять. Однако он, закаленный годами работы на Вольдеморта и Дамблдора, не позволял себе подобной роскоши. Он всегда брался за какое-то занятие, чтобы не давать себе слишком много думать. Вот и сейчас – он днями напролет восстанавливает старые контакты, ища, кто мог бы помочь ему с работой. Варит зелья для госпиталя – Макнейр вне себя от восторга, хоть и варить приходится тайно, чтобы никто не знал, откуда берутся лекарства. А Грейнджер – ничего не может с собой поделать. Не видит никаких перспектив, никаких вариантов, вообще ничего.

И он пока не мог придумать, чем ей помочь. Ну не орать же на нее «возьми себя в руки, тряпка». Такое он мог сказать лишь себе самому, но никак не ей. Хотя, может, стоит попробовать? Ну невозможно же слушать эти хлюпанья каждую ночь.

Надо поговорить с Макгонаголл. Возможно, та могла бы взять ее в Хогварц доучиться последний год. По крайней мере, была бы при деле.

Пожалуй, самым неожиданным было то, что за это время он привык к девчонке. Привык приходить вечером домой, зная, что его кто-то ждет. Пусть даже они почти не общались, но он знал, что откроет дверь – и старая, забитая книгами гостиная уже не встретит его холодной пустотой с запахом и привкусом пыли. В камине горел огонь, в доме было чисто, на кухне его ждал какой-никакой, но ужин. Снейп чувствовал, что потихоньку оттаивает. Присутствие рядом другого человека уже не вызывало таких гнетущих ощущений, как в первые дни. Он даже ждал мгновения, когда переступит порог и увидит Гермиону. За ужином девчонка порой исподтишка поглядывала на него и, кажется, хотела заговорить, но чаще всего не решалась. А он и не поощрял. Но он не мог не заметить, что она тоже в какой-то степени ожидала его возвращения… точнее, того момента, как он поведет ее гулять. Оно и понятно. Ей было тоскливо сидеть весь день одной, и Снейп все чаще думал о том, что в конечном итоге ему придется как-то расширять рамки их общения. Может, если и впрямь дать ей возможность доучиться последний год в Хогварце, она займется делом, увлечется и перестанет, наконец, рыдать в подушку по ночам. Пока что бытовых хлопот было явно мало для того, чтобы она могла отвлечься от своей депрессии.

Снейп едва слышно выдохнул и перевернулся на бок, поплотнее заворачиваясь в одеяло. Не жизнь, а сплошной стресс, с утра до ночи, с ночи до утра. Он не мог расслабиться даже во сне: ему по-прежнему периодически снились кошмары, и он каждый вечер накладывал заклятие тишины на стены своей спальни – на случай, если он вдруг начнет кричать посреди ночи. Из комнаты он по любому поводу выходил тщательно одетым и застегнутым на все пуговицы (Гермиона, к слову, выходила так же). И эта постоянная необходимость самоконтроля давила на него едва ли не сильнее, чем все остальное.

«Ведь война уже закончилась… Почему же я не могу успокоиться?»

Почему?

Почему?..

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒