Глава девятая

Глава девятая

На зов Кадфаэля прибежали несколько послушников. Известие, что в Северне утонул человек, взбудоражило их и перепугало, хотя такое случалось не так уж редко. Слухи о потрясениях во внешнем мире проникали, конечно, в среду старших из братии, но молодежь, как правило, жила в полном неведении. Кадфаэль выбрал самых сильных и тех, кто, по его мнению, не упадет в обморок при виде покойника, а остальных отослал обратно. Из своих мотыг, веревочных поясов и наплечников они кое-как соорудили носилки и, пройдя по тропинке, снесли их на берег реки, где лежал мертвец.

Они подняли свою мокрую ношу и в благоговейном молчании понесли носилки, с которых продолжала капать вода, через лесок, через буйно цветущие сады Гайи к дорожке, что, идя в гору, вела в Форгейт.

— Пожалуй, будет лучше, если мы отнесем его в аббатство, — промолвил Кадфаэль, остановившись на минуту, чтобы подумать. — Так мы быстрее уберем его с глаз долой, а потом можно будет послать за его хозяином или за родными. — О других причинах такого решения он не счел нужным упоминать: мертвец был одним из домочадцев Джудит Перл, и случившееся, несомненно, было связано со всеми прочими несчастьями, обрушившимися на дом наследницы дела Вестье и на нее саму. Это означало, что аббат Радульфус оказывался прямо заинтересованным лицом и его следовало поставить в известность. Он имел на это право. Такое же, если не большее, право имел Хью Берингар. И не только право, но и обязанность. Две смерти и похищение — все это крутилось вокруг одной и той же женщины и ее договора с аббатством, а потому требовало самого внимательного рассмотрения. Разумеется, утонуть может и молодой крепкий мужчина в расцвете сил. Но Кадфаэль успел заметить след от удара на правом виске покойника, хотя рана и побелела, потому что речная вода вымыла из нее кровь.

— Беги вперед, парень, — велел Кадфаэль брату Руну, самому юному из послушников, — и предупреди отца приора, какого гостя мы несем.

Юноша склонил на мгновение голову с соломенно-желтыми волосами — жест, которым он выражал свое почтение к любому приказанию, полученному от старших, и с восторгом сорвался с места. Попросить Руна сбегать куда-нибудь значило доставить ему большую радость. Он не считал это работой, так как ничего другого не делал с такой охотой, как пускал в ход свои быстрые ноги. Ведь они стали такими всего год назад, на празднике святой Уинифред, куда Рун явился больным, калекой. Год его послушничества скоро кончался, и юноша собирался дать монашеский обет. Никакая сила, никакие уговоры не могли заставить его отказаться от желания посвятить свою жизнь служению святой, которая исцелила его. Для Кадфаэля требование послушания до сих пор оставалось самой тяжкой обязанностью и камнем преткновения в монашеском служении, но Рун воспринимал его как привилегию и радовался ему, как солнечному свету на своем лице.

Некоторое время Кадфаэль наблюдал, как мелькают на тропинке светлая голова и быстро бегущие ноги, потом повернулся к носилкам и накрыл лицо мертвеца углом наплечника. Когда они несли Бертреда вверх к дороге, а потом по Форгейту к воротам аббатства, вода по-прежнему капала с мокрой одежды покойника. Люди, попадавшиеся на пути, останавливались при виде скорбной процессии, толкали друг друга локтями, шептались и смотрели вслед. Это было неизбежно. Кадфаэль всегда удивлялся, каким образом местные мальчишки узнавали о том, что появилось нечто необычное, на что можно поглазеть. Тогда они выскакивали как из-под земли, число их с каждой минутой росло, а собаки, неразлучные спутники детских игр, тоже останавливались и начинали крутиться вокруг ног, причем на их мордах было почти то же выражение живого любопытства, что и на мальчишечьих физиономиях. Скоро по улицам поползут слухи и домыслы, однако назвать имя утопленника никто не сможет. Прежде чем оно станет известно, пройдет какое-то время, а это может быть полезно для Хью Берингара, да и по отношению к матери покойного так, пожалуй, будет милосерднее.

«Еще одна женщина осталась без сына», — подумал Кадфаэль, когда через арку ворот они вошли на большой монастырский двор, оставив позади на приличном расстоянии толпу зевак.

Приор Роберт торопливо шагал навстречу процессии, брат Жером трусил за ним следом. Брат Эдмунд и брат Дэнис, выйдя, соответственно, из лазарета и странноприимного дома, одновременно подошли к носилкам с покойником. С полдюжины монахов, пересекавших большой монастырский двор в разных направлениях, идя по своим делам, приостановились поглядеть, что происходит, потом стали подходить ближе.

— Я послал брата Руна известить милорда аббата, — промолвил приор Роберт, наклоняя свою серебряную голову над неподвижным телом, лежащим на импровизированных носилках. — Худо дело. Где ты нашел его? Ты вытащил его на берег на нашей земле?

— Нет, его вынесло на песок чуть дальше, — ответил Кадфаэль. — Мне кажется, он умер несколько часов назад. Ему уже ничем не поможешь.

— Тогда зачем ты принес его сюда? Если известно, кто он, и у него есть семья в городе или в Форгейте, они позаботятся о его погребении.

— Я решил, что правильнее будет принести его к нам, — возразил Кадфаэль. — Думаю, аббат будет такого же мнения. На то есть причины. Этим делом может заинтересоваться шериф.

— Правда? А почему, если человек просто утонул? Ведь такие случаи бывают. — Приор Роберт протянул свою тонкую, изящную руку и откинул наплечник с бескровного, посиневшего лица, совсем недавно излучавшего такое здоровье. Однако открывшиеся черты ничего не сказали приору. Если он когда-нибудь и видел этого человека, то лишь мельком, походя. Дом на улице Мэрдол относился к приходу святого Чеда, так что ни благочестивые обязанности, ни дела не заставляли Бертреда часто общаться с жителями Форгейта или монахами. — Ты знаешь этого человека?

— В лицо, не больше. Это один из ткачей госпожи Перл, он жил у нее в доме.

Приор Роберт, обычно державшийся подальше от мирских тревог, иногда проникавших в упорядоченную жизнь аббатства и нарушавших ее течение, при этих словах широко раскрыл глаза. Даже он знал о неприятностях, случившихся в доме этой женщины, и понимал, что любое новое несчастье, имеющее отношение к Джудит Перл, увы, неизбежно является частью общей картины. Совпадения, конечно, случаются, однако редко бывает, чтобы они дюжинами скапливались вокруг одного дома и одного имени.

— Ладно! — вздохнул приор Роберт. — Отцу аббату, конечно, следует знать об этом. — И с облегчением он добавил: — Вот он идет.

Из своего садика появился аббат Радульфус и быстрыми шагами направился к ним. Рун шел рядом. Ничего не говоря, аббат еще больше откинул наплечник с головы и груди Бертреда и долго молчал, мрачно глядя на мертвеца. Потом снова укрыл лицо покойного и повернулся к Кадфаэлю:

— Брат Рун рассказал мне, где и как его нашли, но он не знает этого человека. А ты знаешь?

— Знаю, святой отец. Его зовут Бертред, он старший ткач госпожи Перл. Я видел его вчера, он помогал людям шерифа искать хозяйку.

— Которую так и не нашли.

— Да, ее ищут уже третий день.

— А ее работника нашли мертвым. — Аббату не требовались объяснения, все было понятно и так. — Ты уверен, что он утонул?

— Святой отец, над этим нужно еще подумать. Наверное, утонул, но до этого получил удар по голове. Мне бы хотелось получше осмотреть тело.

— Я полагаю, милорд шериф тоже этого захочет, — с уверенностью промолвил аббат. — Я сейчас пошлю за ним, а тело пусть пока остается у нас. Ты не знаешь, он умел плавать?

— Не знаю, святой отец, но мало кто из здешних не умеет. Его родные и его хозяин скажут нам.

— Да, за ними тоже нужно послать. Только чуть позже, когда Хью посмотрит и вы с ним сделаете все что требуется. — Обратившись к носильщикам, которые стояли немного в стороне, аббат распорядился: — Отнесите его в часовню. Разденьте и уложите, как полагается. Зажгите в его память свечи. Как бы он ни умер, он наш брат, смертный. А я пошлю за Хью Берингаром. Побудь со мной, Кадфаэль, подождем, пока он придет. Расскажи мне обо всем, что ты разузнал про эту бедняжку, которая исчезла.

В часовне послушники уложили голое тело Бертреда на каменное возвышение и накрыли полотном. Мокрая одежда покойника, небрежно сложенная, была брошена рядом, вместе со снятыми с ног сапогами. В часовне было полутемно, и в высокие подсвечники поставили свечи, чтобы их можно было переносить туда, где требовалось побольше света. У возвышения стояли аббат Радульфус, Кадфаэль и Хью Берингар. Аббат стянул покрывало и открыл покойного. Тот лежал, вытянувшись во весь рост, как полагается, со сложенными на груди руками, и выглядел вполне достойно. Кто-то закрыл Бертреду глаза, которые до этого, сколько помнил Кадфаэль, были полуоткрыты, как у просыпающегося человека. Увы, проснуться ему было уже не суждено.

Молодое тело, довольно красивое, может быть, чересчур мускулистое, чтобы казаться совершенным. Слегка за двадцать, черты лица правильные и привлекательные, хотя и лицо было, пожалуй, чересчур мясистым, расплывчатым. Валлийцы привыкли видеть вокруг сильные, костистые лица, и им не очень-то нравятся лица, выглядящие мягкими, как подушка. Тем не менее очень миловидный молодой человек. Лицо, шея, плечи и руки от локтей до кончиков пальцев загорели на солнце, хотя сейчас загар казался тусклым и поблекшим.

— Никаких ран, если не считать удара по лбу. От него могла разболеться голова, но не больше, — сказал Хью, оглядывая Бертреда.

Высоко на лбу, почти под волосами, кожа была содрана, но удар, очевидно, оказался скользящим. Кадфаэль стал тщательно ощупывать голову мертвеца с густыми каштановыми волосами, прилипшими ко лбу.

— Здесь, с левой стороны, над ухом еще одна рана. Его стукнули чем-то продолговатым, с острым краем, видишь, несмотря на густые волосы, кожа на голове рассечена. Таким ударом можно на время вышибить дух, но убить тоже никак нельзя. Нет, скорее всего, он утонул.

— Что человеку делать в таком месте ночью? — спросил аббат, размышляя вслух. — Там ведь ничего нет, ни одной тропинки, ни одного дома, куда можно зайти. Трудно понять, какое дело привело его туда, да еще в темноте.

— Дело, которым он занимался весь вчерашний день, — поиски хозяйки, — сказал Хью. — Он работал у госпожи Перл и жил у нее в доме. Он сам предложил помогать нам и трудился горячо, не жалея сил. А что, если он отправился продолжать поиски?

— Ночью? Туда? — усомнился аббат Радульфус. — Там же только открытый луг и несколько деревьев. Ни одного домика за границами наших земель, где можно было бы спрятать похищенную женщину. Если бы его нашли на противоположном берегу, это было бы понятно, оттуда, по крайней мере, легко добраться до города и до домов у замка. Но — ночью, в темноте…

— Как же он получил два удара по голове и упал в реку? Конечно, человек может подойти к воде по камням, поскользнуться во тьме, — качая головой, рассуждал Хью, — но это весьма сомнительно, когда речь идет о молодом парне, который родился в Шрусбери. Наши хорошо знают реку. Нужно выяснить, умел ли он плавать. Впрочем, все здешние мальчишки обучаются этому сызмальства. Кадфаэль, мы знаем, где его выбросило. Мог ли он войти в воду на другой стороне? Если он пытался переплыть реку, полуоглушенный ударами по голове, могло ли его вынести на ту отмель?

— Об этом надо спросить у Мадога, — ответил Кадфаэль. — Он должен знать. Течения здесь очень сильные и кое-где сталкиваются, так что это вполне вероятно. — Задумавшись, монах разгладил влажные волосы на лбу мертвеца и натянул полотно на его лицо. — Сам он уже ничего не объяснит. Остается сообщить его родным. Они хотя бы скажут, когда последний раз видели его и не говорил ли он о своих планах.

— Я послал за Майлсом Кольером, но зачем — не сказал. Пусть он сам сообщит ужасную новость матери покойного, ей будет легче услышать это дома. Говорят, она служит там кухаркой. Кроме того, Кольеру придется позаботиться, чтобы тело перенесли домой и подготовили к погребению, если оно здесь больше не нужно.

— Не нужно, — мрачно произнес Кадфаэль и повернулся к выходу. — Делайте все по своему усмотрению. Я пошел. — Но перед тем, как выйти из часовни, он обернулся и в последний раз посмотрел на покрытое белым полотном тело, распростертое на каменной плите. Еще одна безвременная смерть. Как печально растрачивается жизнь! Бедняга! — вздохнул Кадфаэль и тихо закрыл за собой дверь.

Майлс Кольер бежал из города в аббатство со всех ног, не зная, зачем его зовут, но понимая, что для этого должна быть веская причина. На его лице застыл испуг и одновременно вопрос: что бы это могло быть? Аббат и Хью ждали в сторожке. Майлс почтительно склонился перед аббатом и шерифом, потом поднял голову и посмотрел сначала на одного, потом на другого, как бы спрашивая, отчего у них такой серьезный вид.

— Милорд, есть новости? Моя кузина?.. Вы что-нибудь узнали и послали за мной?.. — Лицо Майлса побледнело еще больше, как бы превратившись в маску ужаса. Похоже, он неверно понял их мрачное молчание. — О боже, нет! Нет… не может быть… Она… — Его голос прервался, Майлс не в состоянии был выговорить «умерла», но губы его шевелились, беззвучно произнося это слово.

— Нет, нет! — поспешил успокоить его Хью. — Не это! Ничего нового, никаких известий о ней, и не надо думать о худшем. Здесь совсем другое дело, хотя тоже достаточно неприятное. Поиски вашей кузины продолжаются и не прекратятся, пока мы не найдем ее.

— Слава богу! — еле слышно произнес Майлс и глубоко вздохнул. Напряжение сошло с его лица. — Простите, я медленно соображаю, с трудом говорю и слишком быстро пугаюсь. За последние дни я почти не спал и совсем не отдыхал.

— Мне очень жаль, но придется прибавить вам еще одну заботу, — сказал Хью. — Жизнь заставляет. Речь идет не о госпоже Перл. Все ли ваши ткачи пришли сегодня к станкам? Отсутствующих не было?

Майлс задумался, почесал свою взлохмаченную голову и успокоился, но был крайне удивлен.

— Сегодня никто из ткачей не работает, станки стоят со вчерашнего утра, все мы или почти все занимались поисками. Женщинам я велел прясть, нечего им болтаться без дела и чесать языки с сержантами и солдатами из гарнизона. А почему вы спрашиваете, милорд?

— А вчера вечером вы видели вашего работника Бертреда? Говорят, он живет у вас в доме.

— Это правда, — ответил Майлс, насупившись. — Сегодня я его не видел, но раз станки не работают, это не удивительно. Ест он на кухне. Наверное, опять отправился на поиски, хотя, видит бог, мы стучали в каждую дверь, обошли все дворы в городе, не пропустили ни одной женщины, ни одного мужчины, которые могли видеть что-нибудь или слышать какое-то слово, способное привести нас к Джудит. А что нам остается, как только опять искать и спрашивать? Люди пошли по дорогам и заходят в каждое селеньице в миле вокруг, как вы, конечно, знаете, милорд. Бертред, должно быть, рыщет по деревням вместе со всеми. Он неутомим, надо отдать ему должное.

— А его мать не беспокоится о нем? Она не говорила, что у него на уме? Не спрашивала, где сын?

— Нет! — Майлс опять стал озадаченно переводить взгляд с Хью на аббата. — У нас в доме вы не найдете ни одного человека, который бы не волновался, беспокоятся все, но я не заметил, чтобы она тревожилась больше, чем другие. А что? В чем дело, милорд? Вам что-то известно о Бертреде, чего я не знаю? Он виноват? Этого не может быть! Он стоптал ноги, рыская по городу в поисках моей кузины… порядочный парень… Неужели вы поймали его на каком-нибудь преступлении?

Вполне логичное предположение, раз уж шериф начинает задавать подобные вопросы. Хью помедлил, наблюдая, с какой горячностью Майлс бросился на защиту Бертреда, а затем успокоил его.

— Нет, ничего дурного о вашем работнике я не знаю. Он жертва, а не преступник. У нас плохие новости, мастер Кольер. — В голосе Хью уже сквозил смысл сказанного, однако слова, которыми он выразил его, прозвучали холодно и прямо: — Час назад братья, трудившиеся в Гайе, выудили Бертреда из реки и принесли сюда, мертвого. Он утонул.

Наступило долгое молчание. Майлс стоял не шевелясь, потом нервно облизал губы.

— Где он?

— Его положили, как полагается, в нашей часовне, — сказал аббат. — Милорд шериф отведет вас туда.

В полумраке часовни Майлс смотрел на знакомое лицо, ставшее так странно чужим, и несколько раз покачал головой, как будто хотел стряхнуть с себя потрясение от этой внезапной смерти. Потом к нему вернулось обычное, спокойное восприятие жизни и практичность. Один из его ткачей умер — значит, на него, Майлса, ложилась задача вынести отсюда тело и похоронить, соблюдая полагающиеся в таких случаях обряды. Что же, все, что положено, он сделает.

— Как это могло произойти? — спросил Майлс. — Вчера он опоздал к ужину, но в том не было ничего странного, он весь день ходил по городу с вашими людьми, милорд. Вскоре он отправился спать. Пожелал мне спокойной ночи. Наверное, это был час вечерни. Дом уже затих, но кое-кто из нас еще не ложился. Больше я его не видел.

— Стало быть, вы не знаете, выходил ли он из дома ночью?

Майлс поднял на Хью широко открытые глаза, их голубизна казалась необыкновенно яркой.

— Может, и выходил. Только зачем? Он так устал, день был очень длинный. Зачем бы он стал вскакивать ночью? Вы говорите, его вытащили из Северна час назад?

— Его вытащил я, — сказал Кадфаэль, до этого скромно стоявший в углу часовни. — Но он пробыл в воде гораздо дольше. Думается, с раннего утра. Трудно сказать точно.

— Смотрите, у него лоб разбит! — Широкий лоб покойника сейчас был сухим, влажными оставались только обрамлявшие его волосы. Кожа разошлась, и рана была хорошо видна. — Брат, ты уверен, что он утонул?

— Совершенно уверен. Где он заработал этот удар по голове, неизвестно, но он, безусловно, получил его до того, как попал в воду. Больше вы ничего полезного для нас не скажете?

— Увы, нет, — проговорил Майлс серьезно. — Я не заметил в нем никакой перемены, он не сказал мне ничего, что могло бы пролить хоть какой-то свет. Для меня это ужасная неожиданность. Я ничего не понимаю. — Он нерешительно взглянул на Хью. — Можно отнести его домой? Я сначала поговорю с его матерью, но она непременно захочет, чтобы его принесли домой.

— Конечно, — сказал Хью. — Вы можете забрать его отсюда. Помощь нужна?

— Нет, милорд, мы справимся сами. Я велю привезти тележку и приличное покрывало. Благодарю вас и обитель за то, что позаботились о Бертреде.

Майлс вернулся примерно через час. Он выглядел расстроенным: сообщить ужасную новость вдове, ставшей теперь и бездетной, было тяжким испытанием. С Майлсом пришли два ткача — они прикатили ручную тележку с высокими бортами, которой обычно пользовались для перевозки товара, и остановились на большом дворе, молча ожидая, когда придет Кадфаэль и отведет их в часовню. Там они подняли тело Бертреда, вынесли на свет уходящего дня и положили на расстеленное в тележке покрывало, тщательно прикрыв покойного от посторонних глаз. Они еще не закончили свое дело, когда Майлс повернулся к Кадфаэлю и спросил:

— А его одежда? Надо бы отдать матери все, что на нем было. Слабое утешение для женщины, но она захочет вернуть одежду сына. Ей пригодится то, что она сможет выручить за нее, хотя я присмотрю, чтобы об Элисон позаботились, и так же поступит Джудит… когда ее найдут…

Похоже, его мысли опять обратились к кузине, но он старался отбросить худшие предположения.

— Совсем забыл, — сказал Кадфаэль, который до этого даже не прикасался к одежде, снятой с тела Бертреда. — Подождите, я принесу.

Свернутый в спешке жалкий узел с мокрым платьем лежал на полу в часовне, лужа под ним постепенно просыхала. Куртка, рубаха и штаны из домотканой материи тоже стали понемногу подсыхать. Кадфаэль взял узел с одеждой в одну руку, а другой подхватил стоявшие рядом сапоги. Он вынес все это во двор в тот самый момент, когда Майлс расправлял складки покрывала на ногах Бертреда. Молодой человек повернулся, взял из рук Кадфаэля сверток и нагнулся, чтобы засунуть одежду под покрывало. Вдруг тележка наклонилась, и сапоги, которые он повесил на борт, упали на булыжник двора.

Кадфаэль подошел и поднял их, намереваясь положить обратно на тележку. На дворе было еще светло, и Кадфаэль впервые по-настоящему увидел обувь утопшего. На мгновение он словно оцепенел и стоял, держа в каждой руке по сапогу, потом медленно перевернул левый, чтобы повнимательнее рассмотреть его подошву. Он разглядывал ее долго, а очнувшись, увидел, что Майлс от удивления тоже застыл и уставился на него, раскрыв рот и склонив голову набок, как собака, пораженная тем, что потеряла след.

— Пожалуй, я попрошу дозволения у отца аббата и пойду с вами в город, — медленно произнес Кадфаэль. — Мне нужно еще раз поговорить с шерифом.

От дома на улице Мэрдол до замка было недалеко, и мальчик, спешно посланный за Хью, через четверть часа привел его, тихонько ворчащего, что его опять оторвали от дел, которые он собирался закончить.

Однако шерифа при этом одолевало острое любопытство, так как Кадфаэль вряд ли стал бы посылать за ним так скоро, не имея на то серьезной причины.

В большом зале госпожа Агата многословно жаловалась на шквал несчастий, обрушившихся на дом Вестье. Вокруг нее хлопотала плачущая Бранвен. В кухне Элисон, имеющая куда больше оснований горевать, оплакивала сына, и ее рыданиям вторил хор девушек-прях. А в ткацкой мастерской на длинном дощатом столе лежало тело Бертреда. Его положили туда, соблюдая полагающиеся обычаи, и стали ждать, когда придет Мартин Белкот, плотник-гробовщик с Вайля. В мастерской было спокойно, даже как-то угнетающе тихо, хотя находившиеся там люди изредка обменивались несколькими словами.

— Ни тени сомнения, — произнес Кадфаэль, подняв сапог подошвой кверху и поднеся его к свету лампы, которую девушки поставили в головах у покойника. Снаружи было еще почти так же светло, как днем, но в мастерской ставни были наполовину закрыты, потому что станки не работали. — Этот самый сапог оставил след в земле под розовым кустом в саду у Найалла, — след, с которого я сделал слепок. А хозяин сапога — человек, пытавшийся срубить куст и убивший брата Эльюрика. Я уверен, что не ошибаюсь. Но я принес с собой слепок, вот он. Видишь, они совпадают.

— Мне достаточно твоего слова, — сказал Хью, однако как человек, который обязан лично проверить достоверность каждой, самой маленькой улики, взял в руки сапог и восковой слепок и понес их к дверям, чтобы на свету сравнить. — Сомнений нет. — Обе вещи были похожи, как два отпечатка с одной матрицы. Было видно, как от кособокой походки стоптались наружный край каблука и внутренний край носка, заметна была и трещина, идущая поперек подошвы. — Похоже, Северн избавил нас от расходов на судебное разбирательство, а его спас от участи худшей, чем смерть в реке.

Майлс продолжал стоять немного поодаль, посматривая то на одного, то на другого с тем же выражением озадаченности на лице, какое было у него, когда он стоял в часовне над телом Бертреда.

— Я не понимаю, — промолвил наконец он с сомнением. — Вы хотите сказать, что он забрался в сад к бронзовых дел мастеру, чтобы срубить розовый куст Джудит? И убил… — Те же решительные, даже яростные движения головой, словно попытка отогнать ужасную мысль, как у быка, который старается стряхнуть собаку, вцепившуюся ему в нос. И так же безуспешно. Однако мало-помалу сознание того, что это может быть правдой, начало проникать в мозг Майлса: с него стало сходить напряжение, черты лица приобрели спокойное выражение, а в глазах даже сверкнула заинтересованность. Очень красноречивое лицо у этого Майлса — Кадфаэль мог проследить на нем всю гамму сменяющих друг друга чувств. — Только зачем это ему? — произнес Майлс медленно, однако, похоже, он стал догадываться и об ответе.

— Ну, убивать он не собирался, это ясно, — рассудительно сказал Хью. — А что касается куста — вы же сами объяснили нам, зачем было рубить его.

— Но какой Бертреду прок от этого? Это могло помешать моей кузине получить плату за дом. А ему-то что? Он ведь в этом никак не заинтересован. — Тут Майлс остановился и снова задумался. — Не знаю, уж больно дальний прицел. Кажется, он вообразил, что может на что-то надеяться. Иногда он преувеличивал свое обаяние. Может, он решил, что сумеет завоевать расположение Джудит, такие случаи известны. Ну… если его одолевали такие безумно честолюбивые идеи, тогда, пожалуй, стоило попытаться вернуть дом в Форгейте — ведь это добрая половина ее состояния.

— Так могли рассуждать все ее поклонники, — заметил Хью, — не только Бертред. Он спал здесь?

— Да.

— Значит, он мог входить и выходить, когда хотел, ночью и днем, и никого при этом не тревожить?

— Конечно. Похоже, прошлой ночью он так и сделал, хотя никто из нас, кто спал в доме, не слышал ни звука.

— Но даже если сейчас у нас в руках доказательство связи Бертреда со смертью брата Эльюрика, — сказал Хью, хмуря брови, — то мы все еще бродим в потемках там, где дело касается исчезновения госпожи Перл. С этим делом Бертреда ничто не связывает, и нам нужно найти второго злоумышленника. Бертред был одним из наших самых рьяных помощников в поисках. Не думаю, чтобы он стал расходовать столько сил, если бы знал, где она, даже если бы захотел изобразить усердие.

— Милорд, — медленно проговорил Майлс, — я никогда бы не поверил, что Бертред способен на неискренность, но вы так ясно показали мне его вину, что я не могу удержаться и не сообщить вам еще кое-что. Знаете, когда мы принесли его домой, его мать, плача, поведала нам, что он говорил ей прошлым вечером. Лучше бы вам самому расспросить ее, милорд. Мне бы не хотелось пересказывать ее слова, чтобы меня не заподозрили в том, что я исказил их смысл. Если они имеют какое-то значение, пусть она расскажет сама.

Окруженная добровольными утешителями вдова в перерывах между приступами рыданий и впрямь извергала потоки слов. Она охотно повторила свой скорбный рассказ для шерифа, когда тот попросил всех ненадолго выйти из комнаты, чтобы он мог поговорить с несчастной женщиной наедине.

— Он всегда был мне хорошим сыном, а для своей хозяйки хорошим работником, очень уважал ее, и она к нему хорошо относилась. У него было полно великих планов, как раньше у его отца. И к чему они привели? Как я посмотрю на то, сказал он мне прошлым вечером, чтобы стать в этом доме не служанкой, а хозяйкой, которая будет сидеть в зале, а не на кухне? Подожди только день-другой, сказал он, и увидишь. Я собираюсь разбогатеть сам и тебя сделаю богатой. Ни один человек не знает того, что знаю я, сказал он. Если ты знаешь что-то об этом деле, сказала я, почему бы тебе не рассказать? Но разве он послушается! И потерять при этом все? — сказал он. Нет, предоставь все мне.

— А говорил ли он что-нибудь о том, чем собирался заниматься ночью? — спросил Хью, когда Элисон приостановилась, чтобы перевести дыхание, и появилась первая возможность вставить слово в бесконечный поток ее жалобных речей.

— Он сказал, что ему нужно будет уйти, когда стемнеет, но не сказал куда и зачем. Подожди до завтра, сказал он, а сегодня вечером никому ни слова. А что теперь? Говори не говори, ему уже не поможешь. Не попади в беду, сказала я ему. Может, не ты один ночью занимаешься опасными делами.

Поток жалоб не истощился, но слова стали повторяться — похоже, Элисон рассказала все, что знала. Оставив ее на попечение женщин, Хью и Кадфаэль ушли. Горечь скорби несчастной матери, кажется, понемногу стала утихать. Майлс заверил их, что дом Вестье никогда не допустит, чтобы кто-нибудь из его старых слуг испытывал нужду в том, что необходимо для достойной жизни. О судьбе Элисон можно было не волноваться.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒