Шестой год обучения 2 страница

- Прекратите, вы! - орет Поттер, и его палочка опять направлена точно мне в лоб. - Прекратите немедленно!!

Его голос срывается, и, глядя прямо мне в глаза, он застывает на месте, не в силах ни на что решиться.

Я больше не смеюсь. Как бесконечную, шумливую волну, я продолжаю слышать – Голос.

«Северус… пожалуйста…»

Северус – пожалуйста?!

Ну, и о чем ты просишь на этот раз? Чего еще тебе нужно, искуситель, не смей, оставь, хватит.
Ну да, я вижу, передо мной – мальчишка, совсем еще ребенок, помилуйте, я не был таким в семнадцать лет, а он… я не спрашиваю, откуда эта уродливая морщина на лбу, и эта глубокая носогубная складка, это всего лишь морщины, о, может быть – он с этим родился? Мальчишка, ребенок, не мое дитя, такой бледный, и глаза – он еще не проснулся – наверное, ему кажется, что он еще спит – да и как объяснить самому себе явление грязного, как свинья, и смеющегося, как взбесившаяся лошадь – профессора (заметим, уже бывшего профессора) Снейпа у себя на кровати, прямо на чистых, еще теплых простынях? Расселся, почти лежит – а с одежды – что на нем надето? – течет грязь, оставляя на белом подозрительно темные и неприятно пахнущие пятна… Пахнущие?

Северус, пожалуйста... Все, что угодно – а вот запахи ушли, растаяли вместе с легким, как дым-сон-ветер, яблоневым ароматом. Яблоко. О Мерлин мой, никогда-никогда-никогда я больше не возьму в рот яблока. Не возьму в рот… гм… хм… иногда я думаю, что мне стоит послать всё к черту и засесть писать мемуары – «Мои ночи с Альбусом Дамблдором» – О да. Это – было. Это было – удивительно. По ту сторону реальности, по ту строну добра и зла, просто – по ту сторону. Ччччерт, я мог бы заработать кучу галеонов, я бы стал миллионером, если б написал мемуары и продал их постранично – в «Пророк». Хит сезона. Так хочется. Так хочется – не помнить. Избавиться. Растратить. Отдать на всеобщее поруганье. Освободиться.

Северус, пожалуйста… Волосы, волосы в моих пальцах, я пропускаю волосы сквозь свои пальцы, и мне кажется, что это тончайший золотисто-каштановый шелк… кой черт, седые. Нет-нет. Светло-каштановые, легкие, как семь ветров, даже не шелк – солнечный свет, солнечный свет, из которого соткали эти тончайшие шелка, и они обвиваются вокруг меня, летят вокруг меня, сплетают сладостные причудливые сети… колыбель, люлька, я – твой, твой младенец, ты слышишь…

Северус, пожалуйста… всего лишь воспоминания о запахе и о цвете – потому что цвет ушел вместе с запахами, всё, его нет, нет победно зеленого, и серебра, и багрянца запекшейся крови, ничего нет, только белое, и черное, и серое. В основном – серое, серое, как лицо мальчика, серое, как больничные покои в Святом Мунго, серое, как самая изнанка моего сердца, где по клапанам и аортам сквозит – безостановочно и беспредельно. Серый сквозняк.

Ну же, Поттер. И что прикажешь с ним делать? Стоило ли грызть вчера запястье, как обезумевший волк – а полнолунием даже и не пахло – впрочем, я забыл. Никаких запахов больше. Никаких.

Стоило ли спасать свою сквозную решетчатую жизнь, чтобы сейчас вот так вот сидеть, сложа руки, и ждать – пока – он – меня – убьет? Северус, пожалуйста? Но скажи мне – КАК? Что я должен делать, чтобы ты остался довольным? Что я должен делать, чтобы остановить это черное безумие в его сонных (просыпайся, Поттер, просыпайся!) глазах, если мне раз и навсегда запрещено. говорить. ему. правду? Ты… О как же чудовищно ты всё запутал, великий человек Альбус Дамблдор, какая паутина недомолвок, неочевидных намерений, явной и тайной лжи… тёмный глухой лес, в котором я блуждаю уже седьмой год…впрочем, всю свою жизнь… без малейшей надежды выбраться на опушку. Почему ты, ты, ты ничего не объяснил мне? Почему – я – не должен – знать? Твое желание, чтобы я не думал о Поттере, чтобы я – о Мерлин… – не привязывался – не влипал в мальчика? – чем оно было вызвано? Я так и не понял, не успеть понять, и не отважился у тебя спросить, почему, почему, почему? У тебя всегда можно было спрашивать только о том, о чем ты милостиво дозволял.

Великий человек. Мой… если с неба начинает падать золотой дождь, лучше отойти, заползти в щель, забиться под половицу и сидеть там молча, не показывая носа в ожидании, пока чертова образцовая благодать прольется мимо.

Северус, пожалуйста?! Ты умудрился свалить, ты, великий человек, по-подлому свалил, оставив меня один на один разбираться со всем этим дерьмом… нет, не прощаю, нет, и не проси, и оставь меня, и хватит… ты слышишь, уже поздно, слишком… слишком… слышишь, великий человек… мой безрассудно, беспощадно-нежный… такой неистребимо и удрученно-трепетный, мой неистово-терпкий, и шумливый, как море во время прилива… мой, покорившийся самому себе, даааа…. Всего лишь одно слово у меня для тебя, чтобы то ни было, как бы то ни было – да.

Да, мой капитан.

Да, мое дитя.

Ну хочешь… хочешь, я принесу тебе конфет, в самых немыслимых и ярких обертках, конфеты, души – тебе было все равно, чем тешиться, не правда ли.

Как же мне избавиться от сладчайшего ощущения твоих невесомых прохладных рук на моих плечах…на моем горле?

Конечно. Конечно, стоит жить – хотя бы для того, чтобы один единственный раз прийти на твою могилу и пнуть ее со всем упоением и счастьем, какие только бывают на этой гребаной земле без цвета и запаха.

Пнуть.

Железным сапогом.

А там – будь что будет.

И ты смел уверять меня, что мы играем белыми, так ли, мой капитан, так ли… больше никто не сможет ответить мне на этот вопрос…

Ох. Я опять сорвался. Прости. Сейчас. Сейчас я всё сделаю. Я всё сделаю, как надо. Не сомневайтесь, господин директор.

- Почему вы такой… грязный? - вдруг спрашивает Поттер, совсем тихо, и в его голосе столько усталости, что я рывком поднимаюсь с постели.

Штормит и качает, как утлое суденышко в бурю. Мое движение нервирует его, и протянутая рука, сжимающая палочку, еле заметно дрожит. Я… сейчас. Как-нибудь… Лучше снова сесть, и попытаться… ох, господи.

Попытаться.

- Послушайте, Поттер…

- Я убью вас.

Просто – констатация факта. Он уверен. А я не знаю, что сказать.

Он, продолжая смотреть на меня, рывком наклоняется, и, схватив с ковра мою палочку, швыряет мне. Палочка падает рядом на простыни.

- Берите.

Я отрицательно качаю головой.

- Берите, слышите? Ну?

- Это вы у Вольдеморта нахватались подобных глупостей, мистер Поттер? Дуэль… Как благородно. Видимо, тот самый кладбищенский опыт не научил вас уму-разуму. Довольно. Пора прекратить все эти нелепейшие реверансы. Убейте меня, только быстро. Так хочется пить, но я не смею рассчитывать, что вы будете благосклонны к моему последнему желанию.

- Прекратите… прекратите смеяться!

- А то что будет, а, Поттер?

- Я вас ненавижу!

- Ну – так докажите.

- Авада…

- Упрямец! Это – не сработает. Во всяком случае – не вашей палочкой. Ну, возьмите вот эту, мою, которая убила Дамблдора, вы же видели, у вас должно получится, ну, ну?

Поттер отшатывается от протянутой палочки. Невозможно быть белее, чем он сейчас. Даже рот абсолютно белый. Абсолютно белые глаза.

- Зачем вы пришли? – почти стонет он. – Что вы… тут… делаете?

- Мой ответ – каким бы он не был – способен окрасить вашу ненависть в другой цвет?

- Почему вы все время улыбаетесь? Вы сумасшедший…

- О нет. Даже не надейтесь на это. Я сделал то, что сделал, будучи совершенно в здравом уме.

- Зачем… вы… пришли? – почти равнодушно спрашивает Поттер, и я вздрагиваю – до того он напоминает сейчас Драко, ну просто копия, брат-близнец, мальчишки, беспомощные глупые мальчишки, зачем всё это…

Кажется, я произношу эти слова вслух. И добавляю – отвечая на его вопрос:

- Я пришел, чтобы убедиться – вы по-прежнему ни на что не годитесь, мистер Поттер.

- Авада Кедавра!! - он делает еще одну лихорадочную попытку, он почти кричит, и желваки на его скулах ходят ходуном, как будто там, под кожей ворочается некое маленькое инородное существо-чудовище – и просит немедленного выхода. Из его палочки вылетает одна-единственная темная искра – и всё. Больше ничего не происходит.

- Можно мне стакан воды, мистер Поттер. Я вижу, наше с вами свидание грозит затянуться.

- Не смейте! Не смейте все время издеваться надо мной!!

Его бросает от откровенной прострации к такой неистовой ярости, что я не успеваю переключаться вместе с ним.

Какая, однако, моментальная смена настроений. Просто как у беременного. Надеюсь, это не так, Поттер.

Надеюсь.

Можно быть беременным ненавистью.

Можно выродить зло.

Но он не способен. Не хочет. А я не знаю, как ему помочь.

И – потеряв всяческую надежду прервать это безумие – я просто встаю и протягиваю руку, чтобы погладить его по голове, я устал, это невыносимо, и такой жест кажется мне самым естественным и верным в данной ситуации.

Тем более, ничего другого я не могу сделать.

Но он не понимает, что его хотят погладить.

Он думает, что я тянусь за его палочкой, где логика, ребенок, – если моя собственная палочка лежит в двух дюймах от моих колен? О, я понимаю. Ты слишком дезориентирован. Тебе до логики.

А может быть, он отшатывается именно от моего желания прикоснуться – о, это так понятно. Я отвратителен, жалкая слизеринская гадина, вся в грязи с головы до ног, с полубезумной улыбкой, и… Я упрямо тянусь пальцами к его голове, я даже успеваю дотронуться до волос – и в этот момент слышу неистовое, отчаянное, безнадежное:

- Сектумсемпра!

Это не больно.

Это совсем не больно.

Реке не больно, когда она разливается, освободившись от гнета сковавшего ее льда, ей не больно – она течет, захлебываясь неистовством освобождения, сама себе хозяйка, и вода шумит, шумит, шумит, разливаясь все шире и шире, и погребая под собой берега, города, страны.

Я еще успеваю подумать о том, что в мире есть высшая справедливость. Я убил человека, который любил меня – и вот меня самого убивает человек, которого я люблю. И убивает заклятьем, мною же и изобретенным.

Все правильно.

Простите, что я не смог ничего сделать, господин директор.

Чернота пульсирующими потоками выливается из меня прямо на светлый дурслевский ковер. Поттеру наверняка попадет от тетушки Петуньи за порчу имущества. В груди что-то булькает и рвется, в глазах начинает темнеть. Мальчишка наклоняется надо мной, я вижу его белое лицо, и стараюсь смотреть прямо в глаза, и улыбаюсь, и его зрачок расширяется все больше и больше, он растет, пока не загораживает собой весь остальной мир.
И вдруг эту подступающую со всех сторон черноту пронзает вспышка ослепительного света. Я выдыхаю, и с выдохом кровь хлещет изо рта. Но это не важно. Я на миг отрываю взгляд от мальчишки и ищу источник этой световой вспышки. Открытое окно. Там, на подоконнике, сидит феникс.

- Здравствуй, Фоукс, – хочу сказать я – и не могу.

Последнее, что я вижу – остекленевшие от изумления (или от чего-то еще) глаза Поттера.

А потом всё исчезает.

----- 28 ---------

Ветер.

Как невесомую сухую траву, ветер поднимает меня, выдувая откуда-то из низины, из темного, из тесного и сырого – и тащит наверх. Я поддаюсь. Ветер несет меня выше и выше, и мне так легко, и не страшно, и беспечально-равнодушно смотреть на всё, что осталось внизу. Летать на ветре – это совсем не то, что на метле. Летать на ветре – это значит оказаться одновременно всюду, стать всем, воздухом, небом, облаком – раствориться.

Легко.

Так легко…

Бред какой-то.

Кажется, я не умер. Кажется, я лежу – или всё-таки лечу? – нет, лежу, определенно лежу, и моей спине мягко, тепло и уютно.

Интересно, где я лежу? И почему не решаюсь открыть глаза?

Похоже, возвращаться из промозглых и тёмных низин превратилось уже в дурную навязчивую традицию. Сколько раз за последнее время вы позорно грохались в обморок, мистер Снивеллус? И не сосчитать.

Я потихоньку возвращаюсь в свое собственное тело, но голова еще затуманена. Я лежу, укрытый мягким одеялом, и кто-то держит мою руку в своей. Я чувствую прикосновение прохладных и чуть влажных пальцев. Это успокаивает. Я боюсь ошибиться. Боюсь открыть глаза – и увидеть рядом пустоту.

Ума не приложу, кто может держать меня за руку. Надеюсь, это не Милорд? О нет. Я бы сразу почувствовал. Да и откуда ему здесь (еще бы знать, где оно, это «здесь»!) взяться?

Тогда – кто?

Может быть, я все-таки умер, и моя рука лежит в чьей-нибудь ладони – там?

Лили, или мама, или…

Я приоткрываю глаза и осторожно смотрю сквозь ресницы.

Белый цвет постельного белья. Ножка стула, вплотную придвинутого к кровати. Так, значит, я лежу на кровати, хорошо. Худые коленки в темных джинсах. Кто-то сидит рядом на стуле. И держит меня за руку. Нужно открыть глаза, тогда я увижу – кто.

Но почему-то я знаю – как только человек на стуле поймет, что я очнулся, он тут же отпустит мою руку. А я не хочу. Мне так спокойно. Эта уверенная, чуть влажная ладонь как будто создана для моей руки.

Интересно, сейчас утро, или день, или вечер? Свет невнятно серый, и совершенно невозможно определить время суток.

Моя палочка лежит под подушкой – я ощущаю это совершенно отчетливо. Странно. Мне бы и в голову не пришло держать там палочку. Значит, кому-то это пришло в голову вместо меня.

Хочется пить. Тоже дурная традиция.

И – о, Мерлин, хочется в туалет. Ужасно хочется в туалет!

Кстати – а где Фоукс?

Вспомнив о Фоуксе, я моментально вспоминаю всё остальное и тут же распахиваю глаза – чтобы немедленно столкнуться с растерянным и усталым взглядом за стеклами очков.

Я не знаю, что происходит быстрее: он отдергивает свою руку – или я вырываю свою. Какое-то время мы смотрим друг на друга – кажется, оба в тихой панике, и никто не решается заговорить первым.

Рука, выпущенная из его ладони, горит огнем.

- Как вы себя чувствуете? – наконец выдавливает Поттер жалким фальцетом, меняясь в лице. Наверняка он сейчас покраснел.

Черт знает что такое.

Я делаю неопределенный жест, долженствующий обозначать пожимание плечами. Ничего не понимаю. Он что, сошел с ума? Или я сошел с ума? Или мы оба?

- Я… вы… – мямлит Поттер и выразительно косится на мою руку. – Вы все время стонали. Очень громко. И успокоились только тогда, когда я...

- А применить заглушающее заклятие вам, конечно, не пришло в голову? – осведомляюсь я со светской невозмутимостью Люциуса Малфоя. Какое там! Голос скрипит, как несмазанная телега.

- Я применил. Но…

- Послушайте, Поттер, - я вспоминаю о более насущных проблемах, решая оставить выяснение вопроса о возможном умопомешательстве одного из нас (или обоих?) на потом, – мне нужно в туалет.

- А…да, это… конечно… - он запинается на каждом слове, как будто разучился связно говорить, - если только вам можно вставать, если вы сумеете…или…может быть…

Я не вслушиваюсь в его косноязычное лепетание и резко встаю. Кажется, я в состоянии идти. Мерлин! Что это на мне надето?! Какая-то чужая сорочка, светлая и длинная, тесная в плечах. Руки совершенно идиотски торчат из слишком – не по размеру – коротких рукавов. Надеюсь, рубашечка позаимствована не у Петуньи?

- Это… это… профессор Люпин… - продолжает Поттер свое бессвязное бормотание, и мне начинает надоедать наш маленький театр абсурда.

- Что – профессор – Люпин? – четко и раздельно произношу я, и мне плевать на мой нелепейший вид. Я вспоминаю, что я, черт возьми, его учитель, хоть и бывший. И не просто учитель. Я – Снейп.

- Профессор Люпин принес свою рубашку для вас, - проявляя настоящие чудеса стилистики, нетерпеливо и чуть раздражено поясняет Поттер. Видимо, мой властный привычный тон придает ему уверенности. – Ваша одежда… э-э-э… испортилась. Я ее выкинул… отнес в мусорные баки на улице.

- Здесь был профессор Люпин?

Я совершенно спокоен, хотя по-прежнему ни черта не понимаю.

- Да. Прилетел Фоукс… он плакал… ну, в общем, когда заклятие перестало действовать, а ваши раны затянулись, я послал Фоукса с письмом… и попросил профессора Люпина срочно прийти.

Я киваю головой, опять откладывая дальнейшее выяснение всех обстоятельств.

- Мою мантию, Поттер. Где она?

Он лезет под кровать и извлекает оттуда мантию.

- Вам придется меня проводить. Дурсли дома? – осведомляюсь я, поспешно превращаясь в человека-невидимку. Во всяком случае, вместе со мной пропадет из виду и эта дурацкая рубашка с вышитой шелковой тесьмой на вороте. Уверен, Люпин специально выбрал самый идиотский наряд из всех возможных.

- Да, дома, - уныло произносит Поттер и первым идет к двери.

Я иду за ним, на ходу соображая, что же здесь могло случиться, пока я валялся в полубессознательном состоянии. И сколько времени прошло с того момента, как Фоукс появился на подоконнике?

- Двое суток, - отвечает Поттер, и я вздрагиваю – он опять улавливает мои мысли, но, разумеется, до него по-прежнему не доходит, что мы можем общаться, не произнося ни одного слова.

Мы молча спускаемся по лестнице, и я стараюсь шагать твердо, хотя слегка пошатывает. Около заветной двери происходит небольшая заминка, потому что в коридоре появляется Петунья с таким кислым лицом, что у меня чуть ли не сводит скулы.

- Гарри, - говорит она, - хочу тебе еще раз напомнить…никаких гостей больше. Вернон до сих пор очень сердится, и я с ним совершенно солидарна.

- Чем вам помешал мой гость? – недовольно бормочет Поттер, и я едва удерживаюсь, чтобы не наступить ему на пятку, тем самым напоминая о неуместности всяких дискуссий на данный момент. Ну конечно. Это же не он двое суток не посещал сортир!

- Мы не хотим, чтобы нас беспокоили эти твои… ну, сам знаешь, кто, - гундосит Петунья, и Поттер, готовый завестись с пол-оборота, с радостью ведется на скандал.

- Профессор Люпин – мой лучший учитель и уважаемый человек, и вы должны гордиться, что он переступил порог вашего дома, – с нажимом и даже некоторой аффектацией произносит он.

Смело сказано. Ты бы еще добавил, что твой лучший учитель – оборотень с неважной памятью, время от времени забывающий принимать ликантропное зелье. Вот тогда Петунья точно грохнулась бы в обморок. Я легонько толкаю Поттера в плечо, напоминая о конечной цели нашего путешествия. Продолжая далеко не вежливую беседу с тетушкой (что-то я не припомню подобного тона в прежних разговорах с кланом Дурслей), Поттер открывает дверь туалета, и я проскальзываю внутрь. Дверь снова закрывается.

…Какое облегчение… и как, в сущности, мало нужно для того, чтобы ощутить себя почти счастливым…

Я справляю нужду чуть ли не пять минут, прислушиваясь к непрекращающейся перебранке Поттера и Петуньи.

Все-таки мальчишка явно не в себе. Он никогда не был подарком, но сейчас его поведение напоминает поведение человека, которому нечего терять. Я вспоминаю, как он держал меня за руку и мямлил в спальне, и мне хочется немедленно выяснить, в чем же, черт возьми, дело. Может быть, перед смертью Дамблдор научил Фоукса говорить? С него станется… сталось бы.

Я скребусь в дверь, и Поттер выпускает меня. Петунья смотрит подозрительно, и ее ноздри раздуваются, как у гончей, почуявшей добычу.

- Гарри… здесь кто-то есть?

- Где? – невинно произносит Поттер и – подумать только! – незаметным движением подталкивает меня к лестнице. – Никого нет.

Я поднимаюсь по ступенькам, вдруг понимая, что очень устал.

В спальне свежий прохладный воздух, и ковер совершенно чист. Как будто здесь ничего не происходило двое суток назад.

Я сбрасываю мантию и ложусь в постель – постель Поттера – кажется, я двое суток провел в постели Поттера – и это не кошмарный сон (я надеюсь), и не бред (надеюсь еще горячее), и не морок Вольдеморта (слава Мерлину, что пока не болит рука).

Мое тело блаженно вытягивается на мягком матрасе, и я запоздало соображаю, что под тесной рубашкой на мне ничего нет (в туалете я был так увлечен процессом, что не обратил на это ни малейшего внимания). Интересно, кто меня раздевал? И вообще – что здесь, в конце концов, происходит?

- Может быть, вы хотите есть? – с порога спрашивает вернувшийся Поттер и неловко мнется в дверях.

- Нам нужно поговорить, - уверенно произношу я, и Поттер кивает. - Вы как будто раздумали меня убивать? С чего бы это?

- Профессор Люпин, - опять произносит он заветное словосочетание и спотыкается. – Он мне всё рассказал.

- Поттер, потрудитесь не изъясняться загадками. Благодаря вашим шалостям с темными искусствами я всё еще не слишком хорошо себя чувствую, и у меня нет ни малейшего желания вытягивать из вас клещами каждое слово. Что именно рассказал вам профессор Люпин?

- Директор прислал ему письмо. Ну… то есть, не прислал…

- Поттер!

- Не перебивайте меня, - отмахивается мальчишка.

Я по привычке открываю рот, намереваясь оповестить о масштабном снятии баллов с Гриффиндора, и тут же осекаюсь.

Черт. Черт!

- В этом письме было написано, что всё, совершенное профессором Снейпом – то есть вами, - (я усмехаюсь) - делалось исключительно по воле самого Дамблдора и на пользу общего дела. Там говорилось о вашем договоре… и о том, что Дамблдор был болен… и…

Я откидываюсь на подушки. Не слушаю. Значит, он оставил завещание. Думаю, в нем была приписка не разглашать его до поры до времени. И уж даю гарантию – там было сказано ни в коем случае ничего не сообщать Поттеру. Ни при каких обстоятельствах.

Люпин… какого ж тролля…

Как можно доверять важные тайны человеку, готовому разболтать их в первой же щекотливой ситуации?
Я бы ни за что не доверил Люпину ни единой тайны.

А ведь придется. Не думаю же я, что справлюсь с многогранными и многочисленными проблемами милордовского бытия в одиночку, опираясь только на Поттера, которого еще учить и учить? Мне нужны помощники. Доверенные лица. МакГонагалл, Хагрид – ну, и Люпин. Раз уж он оказался замешанным во все это.

Северус Снейп, лежа на чужой кровати в чужом маггловском доме, и втиснутый в тесную, нелепую ночную рубашку с чужого плеча, размышляет о вербовке союзников. Замечательно. Армия Снейпа? Ну-ну. Я усмехаюсь и вдруг отчетливо вижу еще одну причину, по которой был оставлен в одиночестве наедине со всеми проблемами и Нашим Общим Делом. Я должен выйти из тени. Я должен становиться по-настоящему сильным. Я должен уметь принимать самостоятельные решения.

Моя защитная стена рухнула. Я сам ее разрушил.

Невозможный, непостижимый, странный человек… Меня захлестывает привычная волна нежности и боли, я улыбаюсь, тупо пялясь в пространство и видя перед собой лукавые голубые глаза, искрящиеся смехом. «Ты вырос из учеников, мой мальчик. Тебе пора самому становится учителем…».

И в этот момент я понимаю, что если бы он остался жив – до тех пор, пока он оставался живым – я был бы только учеником. Искушение сваливать все неразрешимые проблемы на его плечи было слишком велико.

Собственно, я так и делал. Я всегда знал, что он меня защитит. Я был вял и расслаблен. Я позволял себе такую непозволительную роскошь, как попытки самоустраниться, устать, чуть ли не сдаться – потому что рядом был тот, на кого я мог повесить всё. В том числе и Поттера.

А теперь у Поттера никого нет, кроме меня. А я чуть было всё не испортил. Слабак. Снивеллус. Ничтожество. Страшно даже представить, что могло бы произойти, не прилети вовремя Фоукс.

Те времена, когда я позволял себе быть слабым, закончились. Нужно признать это.

И не с чего впадать в отчаяние. На самом деле я невероятно счастливый человек, потому что мои личные интересы – сохранение жизни мальчика, которого я люблю – совпадают с интересами всего магического сообщества.

Мне вдруг становится легче дышать, и черная смертельная тоска на сердце уже не кажется такой непереносимой.

Армия Снейпа? Почему – нет? Конечно, я не Альбус, и совершенно не способен властвовать над душами, но я и не пытаюсь. Достаточно четкого осознания того, что все мы будем делать общее дело.
Главное – Поттер. Я должен помнить, что мне нельзя «влипать» в мальчика, но нам с ним просто необходимы нормальные рабочие отношения – чего как раз никогда и не было. Что ж, приходится признать, что Люпин существенно облегчил мою задачу. Не уверен, что он поступил правильно, но что сделано – то сделано.

Поттер уселся на корточки возле двери, привалившись спиной к стене. Ситуация раздражает, напрягает и нервирует его. Уверен, что он отдал бы многое – если не всё – чтобы я немедленно убрался из его кровати и из его жизни. Я внимательно смотрю на изученное до малейшей черточки, привычно измученное бледное лицо.

Мальчишке придется расстаться с таким количеством твёрдо усвоенных стереотипов, которые превратились в его второе «я», что ему не позавидуешь. Я буду вынужден ломать его. Но другого выхода нет. Он и так порядком обескуражен – если не сказать больше – тем, что сообщил ему Люпин. Как будто прочитав мои мысли (как будто? Именно – прочитав!), Поттер осторожно спрашивает:

- Скажите… а почему профессор Дамблдор…решил уйти? Ведь сейчас такое время, как он мог… он… он ведь просто бросил всех нас …бросил меня…

Так. Это одна из самых уязвимых и малосимпатичных черт его натуры – всегда искать виноватого. Сначала виноват был я – что убил Дамблдора. Теперь виноват Дамблдор – что позволил себя убить.

- А вы не допускаете мысли, что раз профессор Дамблдор принял такое решение, у него имелись на это самые серьезные основания? – веско произношу я, и мне кажется, что мы разговариваем в моем кабинете в Подземельях.

- Допускаю,- кивает Поттер. – Но я хотел бы знать эти основания. Почему он мне ничего не сказал?

- А вы такая важная птица, мистер Поттер, что абсолютно уверены – все должны открывать перед вами свои помыслы? Может быть, вы считаете, что директор должен был посоветоваться с вами, прежде чем принимать решение?

- Да. Я так считаю, - его голос тверд и не дрожит, а глаза полны недоброжелательности и гнева.

- В таком случае, должен вас разочаровать. Вы пока – ничто и никто. Ваше дело – наконец, научиться хотя бы доверять людям, которые намного старше и опытнее вас. И, разумеется, несоизмеримо сильнее. Дамблдор поступил именно так, а не иначе. И вы не имеете право обсуждать его решение.

- Почему? – его голос начинает вибрировать от ярости.

- Да потому что, Поттер, если вы доверяете человеку – вы не смеете в нем сомневаться. Это, надеюсь, понятно?

- Нет. Не понятно!

- Только что вы обмолвились, что директор вас бросил. То есть, вы допускаете мысль, что Дамблдор мог действовать, не считаясь с вашими интересами?

- Нет, но…

- Какие могут быть «но»? Вы доверяли Дамблдору?

- Да, но…

- Поттер. Никаких «но». Вы знаете, как в древности великие маги выбирали себе учеников? Впрочем, этого вы не можете знать. Вы наверняка ничего не слушаете на уроках по истории магии, так же, как не слушали на зельеварении. Так вот… Прежде, чем выбрать себе ученика, маг хватал претендента за голову, окунал в котел с ледяной водой и какое-то время удерживал под водой. И в ученики выбирался только тот, кто не делал попытку сопротивляться. Кто доверял, понимаете?

- Сейчас не древние времена. И я просто хочу знать, почему он решил умереть.

- А что изменится, если вы будете знать? Ровным счетом ничего. Вам нужно думать о том, что бы будете делать дальше, а не предаваться анализу поступков великих магов. До такого анализа вы еще не доросли. Если бы Дамблдор счел нужным, он поставил бы вас в известность, уверяю.

- Может быть…я хочу решить вопрос не о доверии Дамблдору… а о доверии вам, - вдруг произносит Поттер все тем же резким и раздраженным тоном.

- О, так теперь вы ставите под сомнение еще и мое право выбирать? Или вы думаете, я был просто счастлив сделать то, что сделал?

- Я не знаю, - угрюмо отвечает он и отводит глаза. – Мне надоело чувствовать себя полнейшим идиотом. Я ничего не понимаю, вот и всё.

- Сначала научитесь доверять людям, и возможно, к вам будут относиться по-другому.

- Вам я не буду доверять ни при каких обстоятельствах! Что бы не говорил Люпин… и как бы не думал Дамблдор… у меня есть свое мнение!

- Ну, разумеется. Что вам мнение двух уважаемых и опытных людей.

- Зачем он хотел умереть?! – Поттер вскакивает на ноги и одним прыжком оказывается у моей кровати. – Хватит этой напыщенности и пустых рассуждений! Я хочу знать правду!

Его лицо перекошено от ярости. Еще секунда – и он бросится на меня с кулаками. Но я по-прежнему невозмутим. И меня никоим образом не смущает, что я лежу перед ним в одной тонкой нелепой сорочке, обессиленный, с грязными волосами – желанная добыча для ауроров и Пожирателей, уже не профессор, а фактически никто – пария, изгой.

- Ну, давайте, Поттер. Нападайте. Есть круциатус, есть сектумсемпра… вы ведь к этому готовы.

- Скажите, а что стало с Малфоем… вы знаете? – вдруг спрашивает он совсем тихо и обессилено присаживается на край постели.

- С ним все в порядке, он улетел в Австралию вместе с матерью, и надеюсь, будет там в относительной безопасности. Хотя до тех пор, пока не кончится война, вряд ли есть смысл вообще говорить о безопасности.

Поттер расслабленно кивает, и я опять поражаюсь, насколько быстро меняется его настроение. Он сидит у меня в ногах, на самом краешке кровати, и его голова обессилено свешивается на грудь.

- Вы устали, – ровным голосом не спрашиваю, а констатирую я.

- Ничего, - вяло отзывается он. – Все в порядке.

- Позвольте спросить, Поттер, у вас есть какой-нибудь план? Что вы собираетесь делать в ближайшее время?

- Я не знаю, - выдыхает он, не поднимая глаз, - у меня нет никакого плана.

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒