Подлубный Олег Олегович 10 страница

-- О какой информации вы говорите?

-- Разумеется, о следствии по «делу» кое-кого, кто числится без вести пропавшим, - это первое, - сделал ударение голос с акцентом и насмешливо перешёл на серьёзный тон.

-- И долго я должна буду так информировать вас? – не удержалась Татьяна Сергеевна от провокационного вопроса. – Я так спрашиваю потому, что хочу знать, когда смогу увидеть своего сына, - тут же пояснила она, чтобы не вызвать ненужной агрессии у преступников.

-- Как только мы убедимся, что ты с нами повязана, - снова ответил ей голос насмешливой интонацией. – Как только у тебя не будет обратного хода, – это от тебя зависит – ты сразу увидишь своего ребёнка. Не волнуйся: с ним пока всё хорошо, - небрежно бросил он. – Теперь второе: ты должна заставить своего мужа и его друга - сослуживца Друбича – сделаться такими же умненькими мальчиками, как и ты… Поняла?

Татьяна Сергеевна почувствовала, как её душат, словно невидимые щупальца, хорошо продуманные действия бандитов.

-- Я могу отвечать только за себя, - сделала она отчаянную попытку отговориться.

-- Ну, мать, так обычно говорят, когда не хотят увидеть своё чадо живым и здоровым, - иронично и угрожающе продребезжал голос в телефоне. -–Ты должна их убедить, иначе ваших детей мы будем присылать вам в посылках по частям. Кстати, можешь им так и сказать.

-- Хорошо, - сдалась Татьяна Сергеевна.

-- Вот и умница! Ты действительно положительная девочка. Мы знаем, что твой домашний телефон прослушивается, поэтому связываться с тобой мы будем сами, и смотри не шали… Поняла?

-- Поняла.

-- Ну, всё, свободна…передай телефон корапшику.

Татьяна Сергеевна повиновалась и передала телефон беспризорнику. Мальчик приставил его к уху, что-то выслушал и затем спрятал во внутренний карман пиджака. Из другого кармана он достал красивую коробку духов и протянул ей.

-- Это тебе подарок от кошачьего бога корапшиков-исмаилитов, - равнодушно сказал он, поднялся со скамейки и не спеша пошёл со двора.

Проводив его взглядом, Татьяна Сергеевна открыла коробочку духов. Её волосы встали дыбом, и она в ужасе издала истошный крик при взгляде на её содержимое: в коробке лежала отрубленная кисть детской руки. В ушах снова зазвучал вопль ребёнка, взывающий к матери о своём спасении, а перед глазами возникла чудовищная сцена истязания её сына, в которой тяжёлый топор опускается на его маленькую ручку. Слёзная пелена застлала взгляд, она обернулась, но ни милицейской машины, ни беспризорника уже нигде не было, только игравшие на детской площадке дети и взрослые, присматривающие за ними, вопросительно и завороженно смотрели на неё. Она вновь бессильно опустилась на скамейку. Тело отказывалось повиноваться, силы покидали её, и она была на грани обморока.

-- Что с вами, Татьяна Сергеевна? – услышала она голос рядом.

Обернувшись, она увидела соседку, озабоченно смотревшую на неё. Безусловно, все соседи знали о её горе, и крик заставил их мгновенно отреагировать. С самых дальних уголков детской площадки и всего двора к ней потянулись люди.

-- Вам плохо?

-- Нет, ничего, - беря себя в руки и пряча коробочку от посторонних глаз в дамской сумочке, ответила она, - я просто накололась скрепкой от коробки для духов… Всё хорошо, - неумело соврала она.

Поднявшись со скамейки, Татьяна Сергеевна нетвёрдой походкой направилась домой. В глазах провожающих взглядом её соседей сквозило недоверие…

Дома она дала волю своим чувствам: истерика захлестнула её, и она долго плакала, не в силах остановиться; сознание было на грани помешательства. Мама не пыталась её успокоить. Она понимала, что произошло что-то чрезвычайно ужасное и, боясь собственных догадок, оттягивала время для вопроса: «Что всё-таки произошло?» – который мог только усилить у дочери истерический припадок. Она молча принесла стакан воды и валерьяны. Татьяна Сергеевна покорно выпила лекарство и постепенно стала приходить в себя. Её мама терпеливо ожидала восстановления её моральных сил, но ей так и не удалось узнать, чем вызвана у неё такая истерика. Дочь замкнулась в себе и после бурного плача стихла и стала молчаливой. На самом деле Татьяна Сергеевна лихорадочно обдумывала план дальнейших действий. Мысли вихрем проносились у неё в голове, постоянно путаясь и разлетаясь в прах. Если она в разговоре с преступниками по сотовому телефону вела себя как и подобает при оперативных мероприятиях – шла на сговор и уступки бандитам – то после «сюрприза с духами» она поняла, что все известные наработки оперативно-следственной стратегии в данном случае неуместны, так как с ней вели «игру» люди – если их можно назвать людьми – в этой области искушённые и знающие всё о подобных оперативных мероприятиях, к тому же они были, как и подобает профессиональным юристам, прекрасными психологами, и их действия по отношению к ней как к матери, жаждущей увидеть своё дитя живым и здоровым, были выверенными и последовательными. Следовательно, с ними надо было вести себя по-другому, по-новому…но как? Она не верила, что они добровольно вернут ей сына – слишком неконкретными и неординарными были их условия. Голова трещала и расходилась по швам. Ясно одно: условия бандитов надо принять, а там видно будет, как поступать… «Время подскажет правильный ход действий… Но что на это скажут муж и его друг Володя Друбич? – лихорадочно думала она. – Увидев «контейнер» с отсечённой детской ручкой, они могут обезуметь, и тогда последствия могут быть непредсказуемыми, а любая, даже самая малая оплошность, - это возможная смерть для наших детей, если они ещё живы, - с содроганием подумала она и тут же отогнала эту чёрную мысль прочь. – Нет, я им пока ничего не буду говорить и показывать», - решила она.

Взглянув на часы, она поднялась с дивана и, взяв свою дамскую сумочку, направилась в ванную. Время уже позднее, и муж вместе с другом и офицером особого отдела должны прийти с минуты на минуту.

-- Мама, очень прошу тебя, не в службу, а в дружбу, - наконец впервые она подала голос с момента своего возвращения домой, - сейчас вернутся мужчины, они задержались у Свинцова, ты приготовь что-нибудь к ужину, а я пока приведу себя в порядок. Неохота перед ними выглядеть мокрой курицей.

-- Ты чего так убивалась-то? – осмелилась спросить её мать.

-- Просто нервы сдали, - слукавила молодая женщина.

Мама ушла на кухню, а Татьяна Сергеевна заперлась в ванной, включила воду и торопливо принялась за дело: распаковав коробочку из-под духов и достав из неё кисть детской руки, она приступила к дактилоскопированию. Типографского свинцового сурика, специально используемого в таких случаях при снятии отпечатков пальцев, разумеется, у неё дома не было, поэтому ей пришлось воспользоваться подручными средствами – чёрным сапожным кремом и обычной обёрточной бумагой. Нанеся тонкий слой крема на детскую ладошку и пальчики, она аккуратно отпечатала их на бумаге. Для верности, не надеясь на хорошее качество отпечатков, Татьяна Сергеевна проделала эту операцию несколько раз.

В коридоре раздалась мелодичная музыка дверного сигнала, известившая о возвращении мужчин, и она заторопилась. Бумагу с отпечатком детской руки она очень бережно упаковала в коробку из-под духов, где раньше находилась сама кисть руки, и затем её спрятала в своей сумочке. Отсечённую же детскую кисть Татьяна Сергеевна бросила в унитаз и смыла большим потоком воды. Благодаря тому, что она была небольшого размера, унитаз без труда поглотил её своей раскрытой пастью широкой горловины. Окончание этой утомительной и неприятной процедуры женщина завершила принятием ванны. Быстро приведя себя в порядок, она вышла к мужчинам, как ни в чём не бывало. На губах у неё играла приветливая улыбка, а на щеках выступил румянец, от прежних слёз не осталось и следа.

-- Ты у меня выглядишь, как морская нимфа, - глядя на её распущенные влажные волосы, пошутил муж.

-- Да ладно тебе, - отмахнулась она. – Чем порадуешь? О чём вы там разговаривали со Свинцовым?

-- Твой начальник, к сожалению, лежит в больнице. Ты забыла?

-- Ах, да! Совсем вылетело из головы. Это вы так долго беседовали с Донцовым?

-- Да.

-- О чём?

-- Сейчас сядем за стол и за ужином тебе всё расскажем.

-- Хорошо.

Татьяна Сергеевна не знала, о чём пойдёт речь, но, как она успела заметить, настроение мужа, его друга и офицера из особого отдела было далеко не пессимистичным. Сама она была настроена решительно. Выплеск накопившихся за последнее время отрицательных эмоций через истерический припадок и приём успокоительного лекарства произвели свой положительный эффект: она почувствовала себя бодрой и обновлённой, способной здраво и стратегически мыслить. После, если так можно выразиться, доморощенной криминалистической дактилоскопии она чётко знала, какие будут её последующие шаги. В голове уже не было той хаотичной путаницы, которая разбивала мозги всего пару часов назад, и рассказ мужчин о том, о чём они разговаривали с Донцовым, её интересовал лишь потому, чтобы удобней было распланировать цепь дальнейших предполагаемых ею действий. Всё её существо превратилось в единый волевой ком, сосредоточенный на разговор с ними, чувствительность зрения и слуха обострилась до предела. Она с трудом дождалась, когда они сядут за стол, хотя разговор о насущной проблеме начался задолго до ужина, когда все мужчины умывались и приводили себя в порядок.

-- В общем, всё не так плохо, - поторопился успокоить её Владислав, увидев нетерпение жены. – Все следователи, как один, уверены, что наши дети живы.

-- Это общие слова и притом весьма туманные, - скорчила недовольную гримасу женщина, - мне нужны конкретные доказательства, что они живы… Это всё, что ты мне хотел сказать? – удивлённо вздёрнула она брови.

-- Нет…конечно, нет, - смутился муж. – Донцов считает, что раз преступники заинтересовались нами, военными, то для того чтобы нами манипулировать, им необходимо иметь на руках, так сказать, живой «козырь», то есть наших детей. Майор Андреев тоже того же мнения, - показал он кивком головы на офицера особого отдела. – Они полагают, что как только похитители выйдут на нас и предложат нам свои условия в обмен на наше повиновение им, то нам надо согласиться на все их требования.

У Татьяны Сергеевны непроизвольно вырвался из груди вздох облегчения. Именно этого разговора она боялась больше всего, но теперь эта проблема снята сама собой.

-- Вы согласились?

-- Конечно.

-- А вопрос с выкупом обсуждался?

-- Ну, а как же?! Только все убеждены, что деньги для выкупа не понадобятся.

-- Почему?

-- Донцов считает, что преступники давно уже заявили бы об этом, того же мнения и Андреев, - опять он дёрнул головой в сторону майора контрразведки. – Они говорят, что события разворачиваются не по тому сценарию, по какому обычно похитители требуют выкупа. Все их версии сходятся на том, что надо ожидать чего-то другого…

«Так оно и есть, - с горечью подумала Татьяна Сергеевна и внезапно, словно взрывной волной, её ударила мысль: - Стоп! Как же так? Я обрадовалась, что мне не придётся убеждать их принимать условия бандитов, но на самом деле всё оборачивается гораздо хуже, ведь оперативники приставят за ними наружное наблюдение, о котором преступники обязательно узнают. А это означает – конец!.. Открыться или нет им, что у меня уже состоялся сегодня первый разговор с бандитами?» – мучительно встал перед ней вопрос. Но она так и не осмелилась рассказать о своей визуальной встрече с преступниками, решив не торопиться и посмотреть, как будут развиваться дальнейшие события. Вообще Татьяна Сергеевна не могла на тот момент точно сориентироваться в собственной логике, её мыслями, скорее всего, руководило самое обыкновенное животное чутьё, каким наделены все женщины. За ужином она думала только об одном: как обезопасить мужа и с ним ещё двух офицеров от бандитского разоблачения, что они будут играть роль подсадных наседок? Все усилия оказались тщетными, в голову, как назло, ничего не шло.

Г Л А В А 8.

Корсаков, как и просил его Свинцов, посадил Андрея Шустрова к рецидивисту, вору в законе Ворону, авторитету с огромным преступным стажем и не менее большим сроком тюремно-лагерной отсидки. Прежде чем отойти от камеры, он долго стоял у дверей и слушал, как в ней примут подростка. Его опасения, что мальца могут побить и изнасиловать, оказались напрасными. Свинцов был прав, говоря, что уголовники со стажем хорошо относятся к несовершеннолетним детям и распространённое мнение о том, что в камерах с ними могут сделать всё что угодно – плод необузданного и ненормального воображения дилетантов. Негативное отношение к детворе может проявиться на воле, но в застенках камерной системы это исключено – таково неписаное и очень жёсткое правило заключённых любого из пяти «взрослых» режимов: общего, усиленного, строгого, особого и тюремного, называемого на жаргоне «крытым». Свинцов, начиная в молодости свой трудовой стаж надзирателя в тюрьмах и различных казематах временного содержания преступников, хорошо об этом знал и поэтому не ошибся, рекомендуя Корсакову посадить Шустрова к уголовному авторитету – защита для малолетнего мальчишки стопроцентная.

-- Какими судьбами тебя, малый, сюда занесло?! – услышал Корсаков восторженный возглас преступного авторитета. – Ну-ка, бродяги, подвиньтесь, дайте место мальцу… Тебя как зовут?.. Ты голодный?.. Есть хочешь?..

«Ну, слава Богу, - с облегчением подумал Корсаков и даже слегка перекрестился. – Всё хорошо!» Заглянув на всякий случай в дверной «глазок» и убедившись, что арестанты в камере действительно хорошо приняли подростка, он ушёл из подвала изолятора предварительного заключения с лёгким сердцем. А Ворон тем временем продолжал расспрашивать мальца, потчуя его «вкусностями» из передач арестованных.

-- За какие – такие грехи, Андрюха, тебя сюда посадили?

Подросток воровато, с опаской окинул взглядом немногочисленный контингент камеры. Он не знал, сказать правду или лучше соврать.

-- А среди вас арабов, чеченцев, афганцев нет? – едва слышно спросил он и тут же неохотно добавил: - За воровство меня закрыли сюда.

-- А воровал-то что у афганцев, чеченцев и арабов?

-- Я у них ничего не воровал.

-- А чего ж тогда их так боишься?

Шустрый пожал плечами.

-- Да ты ешь, ешь, - подстегнул его Ворон, видя, что мальчишка от его расспросов потерял аппетит и куриная ножка в его руке приняла форму обглоданного пистолета. – Здесь тебе бояться нечего. Ни чеченцев здесь, ни афганцев, ни арабов… Что, обижали они тебя сильно, что ли?

-- Ага, - тихо признался мальчик.

-- Да-а, случается такое, - задумчиво протянул Ворон. – А кто ж такие-то? Ты их знаешь?

-- Ага, - голос Шустрого осмелел, как он услышал от вора в законе, что ни одного человека, принадлежащего к перечисленным национальностям в камере нет. – Араб Абу Ад-Дин, его ещё Золотым Динаром зовут, и его шестёрки: Султан, Муххамар, Ахтияр…да их много, что перечислять? – махнул он куриной ножкой. – Я их боюсь! Своровал-то я специально, чтобы от них здесь спрятаться! В тюрьму хочу, чтобы научиться всему, а потом вернуться и зубы им выбить.

Камера сотряслась от дружного одобрительного хохота арестантов. Скуластое лицо Ворона, напротив, заходило желваками, в глазах засветились свирепые огоньки безжалостности.

-- Да тебя, Андрюха, мне сам Бог послал! – его сипловатый голос стал хриплым. – Я ведь тоже из-за них здесь парюсь!

-- А ты за что?

-- Можешь звать меня Александр Васильич…

-- А ты за что, Александр Васильевич? – учтиво переспросил его Шустрый.

В камере все притихли, ожидая, что ответит вор в законе. Ворон осмотрел каждого арестанта со скептической усмешкой, зная, что откровенничать в камере недопустимо; а также анализируя поведение содержащихся с ним людей. Он – вор, а значит, к нему могла быть подсажена наседка, которая слово в слово передаст следователю всё, что он сейчас скажет. С сожалением он подумал о том, что поторопился и выпалил малому юнцу, что причиной его ареста явились те же люди, что и у подростка. «Впредь надо быть сдержанней», - с укоризной подумал он про себя.

-- Да, видишь ли, был у меня один знакомый, - начал он издалека, не зная, как разговор свести на нет, - на почте работал…

-- Чернильным Мотей зовут? – неожиданно спросил Шустрый.

-- Ты его знаешь? – у Ворона отвисла нижняя челюсть.

-- Да, знаю. Он со мной в бомбоубежище, там… - махнул мальчик рукой, показывая направление, - …это давно было… Он со мной в одной камере сидел… Какие-то документы подделывал Золотому Динару и письма Салех-Шаху… Я его хорошо знаю!

-- Точно! – снова не сдержался и выпалил Ворон. – Документы, письма… Говорил я ему, что жадность не доведёт до добра, не послушал! Вот теперь тут парюсь за него… У, чёрт! – в сердцах выругался он.

-- Как за него? – удивился подросток. – Ты же сказал, что сюда попал из-за Золотого Динара – Абу Ад-Дина.

-- Так его, значит, Абу Ад-Дином зовут? Вот не знал…

-- А Чернильного Моти давно уже нет, как ты мог за него попасть сюда? – не обратив внимания на реплику вора в законе, продолжал Шустрый. – Его же отправили…

-- Во-во!.. Давно нет, точно ты говоришь, Андрюха! А мне пришили его похищение… Я последний, кто его видел перед исчезновением, домой на своей машине его подвозил, - перестал обращать внимания вор в законе на слушающих арестантов. – И знаю, откуда ветер подул: этот самый Золотой Динар ментам нашептал, что якобы я похитил Чернильного Мотю, а он, сука, сам занимается похищениями и продажей наших баб; давно руки у меня чесались, да никак добраться до него не мог, времени не было.

-- Не только баб, он и детей продаёт, - просто сказал мальчик.

-- Что?! – одновременно взревела вся камера.

Никто из уголовников не был равнодушен к тому, что они услышали от подростка. Такое в российском преступном матёром мире не прощается. ( К матёрому преступному миру не относятся новички – отморозки, для которых принципов в добывании денег не существует; речь идёт о «старожилах» преступного мира, сохранивших понятие о воровской чести).

-- Это правда? – хрипло спросил Ворон.

-- Да. Он и меня хотел продать, но я сбегал от него, три раза…

-- Ах, гад какой! – раздавались возгласы в камере.

-- А вот ты, Андрюха, вроде бы, сказал, что Чернильного Мотю куда-то отправили, или это мне послышалось?

-- Да, отправили. На Урал, - подтвердил Шустрый.

-- А ты знаешь, куда именно?

-- Да, я ведь сбегал оттуда.

Ворон задумался. Он мог, и это бесспорно, сейчас вызвать к себе следователя и предоставить в качестве своей невиновности косвенного свидетеля – подростка Андрея Шустрова, сниспосланного ему в камеру каким-то чудесным случаем, но это противоречило бы воровскому понятию о возмездии виновнику его злоключений. Ведь если он предоставит доказательства того, что он не похищал Чёрнильного Мотю, – рассказ подростка будет тому неопровержимым свидетельством – то поисками Золотого Динара и Салех-Шаха займутся карательные органы МВД, а допустить этого Ворон не мог. Он – авторитет преступного мира, и он живёт в другом измерении человеческого понятия о морали: бандит никогда не простит бандита, если тот переступил грань дозволенного. Это непреложный суровый закон, карающий смертью. Здесь речь шла вообще о неприемлемом: перед ним стояли не преступники из соотечественников, к которым он ещё мог бы проявить снисходительность, а приехавшие из-за «бугра» в полном смысле слова выродки, устанавливающие на его Родине свои законы и порядки, для которых нет ничего святого. Глядя на них, молодёжь становится «отмороженной», травится наркотиками, насилует и убивает совершенно бессмысленно… Нет, он сам должен их разыскать и наказать. Рано или поздно следствие зайдёт в тупик, не найдя против него весомых доказательств его причастности к похищению, и выпустит из этого гнилого каземата на свободу – это Ворон знал, как «негласный юрист», познавший истину закона по понятию преступного мира «от обратного», через призму «чёрной стороны». Надо только запастись терпением.

-- Ты вот что, Андрюха, - наконец прервал он затянувшуюся паузу. – Скорее всего, тебя здесь долго не продержат, ты тут пассажир случайный. Раз тебе нет четырнадцати лет, то не сегодня - завтра тебя отсюда переведут в спецприёмник для малолетних... Я сейчас напишу записку, а ты передашь её конвоиру Алёше… Ты в званиях хорошо разбираешься, сержанта от офицера отличить сможешь?

-- Не знаю, - пожал плечами Шустрый. – У него звёздочки на погонах?

-- В том-то и дело, что не звёздочки… Но это не беда, - воодушевлённо сказал Ворон. – Здесь один такой сержант, его ни с кем не спутаешь. Ты, Андрюха, как увидишь его, сразу поймёшь, что это он. У него вот такая круглая рожа, как нанайский бубен, - жестами показал вор в законе, - и красная, будто на ней блины жарили, ты его сразу узнаешь. На худой конец, если тебя одолеют сомнения, кто из них кто, спросишь конвоиров, кого из них зовут Алёшей.

-- А что ему сказать?

-- Скажешь ему, что у тебя малява имеется от меня, а на словах передашь, что я очень просил всё сделать так, как в ней написано, и по возможности не откладывать на потом. Всё понял?

-- Да.

-- Сашк, а ты не подумал, что его могут не повезти в спецприёмник, а сразу выпустить отсюда? – раздался вопрос из темноты камеры. – Тогда как?

-- Тогда ещё проще: я напишу адрес на записке, и ты, Андрюха, её сам отнесёшь. Здесь недалеко от милиции, в двух кварталах, ты без труда найдёшь.

-- Я Красногорск хорошо знаю: я здесь вырос.

-- Это ещё лучше, значит, быстро отыщешь! Крыша тебе, Андрюха, тёплая постель и питание – всё будет обеспечено, так что, как окажешься на свободе, не сворачивай никуда. Выполни моё поручение, и тебе это зачтётся. Я – вор, верь мне! – твёрдым убедительным тоном закончил он.

Подросток послушно кивнул головой. Внимание со стороны такого крупного воровского авторитета и его доверие к нему чрезвычайно понравились Шустрому. Он и мечтать не мог о таком судьбоносном жизненном повороте и был готов выполнить любую просьбу вора.

Ворон приказал арестантам встать стеной поперёк камеры, чтобы закрыть нары от видимости дверного «глазка», и принялся писать записку. Из-за очень тусклого света ему пришлось затратить на это уйму времени, но, к счастью для него, никто из контролёров, надзиравших в изоляторе временного содержания, ни разу не заглянул в камеру и не прервал его занятия. К вечеру послание было составлено, и Андрей спрятал его в шве брючной ширинки. Через три дня на четвёртый за ним пришёл майор Корсаков, выпустил его из мрачного душного подземелья и приказал идти «на все четыре стороны»…

**** **** ****

Внезапное ухудшение здоровья Свинцова негативно отразилось на ведении следствия в основном по морально-психологическим причинам: у Донцова не было таких организаторских способностей, как у его начальника, хотя коллеги называли его оперативником от Бога. Если бы не постоянное напоминание ему работников по службе, что на карту поставлен престиж 9-го отдела, в котором пострадала одна из лучших работниц, то он со свойственным ему неторопливым анализом деталей преступления мог затянуть следствие до бесконечности… Безусловно, такая медлительность характера – отрицательный факт для оперативника, но, работая в тандеме с коллегами, умеющими действовать быстро и решительно, его аналитическая неторопливость поистине становилась кладовой мудрости для всего коллектива следователей. Как человек сомневающийся, он не был самонадеянным, как Свинцов, и умел доверять сотрудникам и полагаться на их чутьё, интуицию и профессиональные качества, за что и пользовался у сослуживцев большим уважением. А это, в свою очередь, незамедлительно принесло первые положительные плоды поиска преступников и похищенного малыша: среди обслуживающего персонала ресторана «Жемчужина Аравии» следователям удалось разыскать девушку, которая временно опекала Яна. Она рассказала, что к мальчику относились очень хорошо, так как его приметные родинки на веках заставили думать Абу Ад-Дина, что перед ним один из секты корапшиков, и он немедленно передал его в эту организацию. Где она находится и что из себя представляет, девушка не знала, так как слышала о ней поверхностно, уловив, как говорится, краем уха… К сказанному добавила только, что у Абу Ад-Дина имеется прозвище Золотой Динар. Но самым потрясающим и непостижимым для следователей стало то, как выглядел араб, владевший рестораном: используя фоторобот при составлении словесного портрета, выяснили, что Абу Ад-Дин имел три совершенно разных внешности. Все оперативники, включая самого Донцова, пришли в такое замешательство, что не сразу разобрались, в чём тут дело.

Первой их реакцией было то, что обслуживающий персонал «Жемчужины Аравии» умышленно вводит следователей в заблуждение, чтобы укрыть от них хозяина ресторана. Тщательная проверка показала, что никакой «чертовщины» в этом нет. Ресторан работал круглосуточно и имел три рабочих смены – отсюда три группы людей, каждая из которых составляла свой словесный портрет их хозяина. На то, чтобы разобраться в этой катавасии, ушло почти пять дней. Закончив эту изнурительную работу, Донцов решил немедленно навестить своего начальника в больнице и порадовать его результатом проведённых мероприятий.

Свинцов к тому времени чувствовал себя уже гораздо лучше, мог самостоятельно передвигаться на ногах с помощью костылей, а глаза стали различать предметы – и всё это благодаря врачам, трудившимся над восстановлением его здоровья с полной отдачей сил. Встретил он Донцова с распростёртыми объятиями.

-- Поверить не сможешь, Евгений Александрович, как опостылела мне эта больничная койка, - словно желая поплакаться «в жилетку», сказал он, отчаянно досадуя на дефекты в здоровье. – Вот старый пень, не послушал я, когда мне говорили «не суйся туда, подожди…» Впредь мне, старому кретину, наука будет!

-- Да бросьте вы так убиваться, Иван Андреевич, не вы один в таком положении…

-- Ну, что ты! О чём говоришь?! У тебя вон ноги едва задело…потому что ты умнее меня, старого дурака, - тоном самобичевания застенчиво добавил он после короткой паузы.

-- Я не о себе, а о пожарниках и вообще о тех, кто тогда пострадал; случай-то ведь исключительный, - поторопился объяснить Донцов. – Многие тогда пострадали…

-- Да, это так, - согласился Свинцов. – Ну, давай выкладывай, с чем пришёл, чем порадуешь меня?.. Эксперты разобрались, что это за гадость такая?

-- Вы о гранулах?

-- Ну, о чём же ещё?! Конечно, о них!

Донцов достал из папки лист с заключением экспертизы, но Свинцов сразу же отказался взять его в руки, сославшись на зрение.

-- Ты же знаешь, что у меня глаза, как хреновый телевизор, плохо показывают изображение. Сам читай, что там написано.

-- Здесь написано, что гранулы состоят из сернокислой натриевой щёлочи, карбида и ряда других химических компонентов, которые при попадании в водную среду самопроизвольно воспламеняются, - не заглядывая в экспертное заключение, ответил Донцов. – По предположению экспертов, не они спровоцировали пожар в квартире Крашенинникова. Поджог был совершён кем-то, но перед этим по квартире предварительно разбросали гранулы…

-- …чтобы процесс горения при пожаротушении возобновлялся вновь, - окончил его реплику Свинцов. – Умно, ничего не скажешь.

-- Да.

-- Вы установили, где могли производиться такие гранулы?

-- Увы, сие невозможно, Иван Андреевич, - тоном старорусского аристократа ответил Донцов. – За последнее время из институтов и научных центров из-за нищеты поувольнялось столько учёных, способных произвести такой материал, - эксперты говорят, что никакой сложности в производстве он не представляет даже для школьного учителя по химии, - что установить человека, сделавшего такие гранулы, не представляется возможным; к тому же они утверждают, что их с лёгкостью можно произвести у себя в квартире на кухне.

-- Вон оно как!

-- Да.

-- Всё равно надо сделать полный список людей, способных произвести такое адское зелье, включив в него всех учёных, уволившихся из вузов за последние три года… И не вздумай возражать! –упрямо возразил Свинцов. – Я понимаю, что это нудная и утомительная работа, но как только вы сделаете оперативную сверку и очертите круг подозреваемых, дальше будет легче… Нечего лениться, а то мне перед Стрельцовой стыдно. Наобещал ей, что быстро разыщу… А сам? Кстати, что там по её сыну, есть что-нибудь новенькое?

-- Есть, Иван Андреевич, и весьма любопытный материал.

-- Выкладывай.

-- Нам удалось отыскать свидетеля, который последним видел мальчика. Он сообщил нам, что из-за родимых пятен на верхних веках его приняли за члена секты наёмных убийц – корапшиков и отправили его в организацию.

-- Что-о? Он из секты…как вы сказали?..

-- Наёмных убийц – корапшиков, - повторил Донцов.

-- Четырёхлетний мальчик?

-- Да, Иван Андреевич, и не удивляйтесь. Мы связались с коллегами из ФСБ - кстати сказать, к похищенному Яну прибавилась ещё одна девочка-подросток, она дочь близкого друга семьи Стрельцовой; он, как и её муж, офицер, и даже служат они в одной части; но об этом чуть попозже, - так вот, нам предоставили материал по этой секте, и я вам скажу, что он заставил нас содрогнуться от ужаса…

-- Ну-ну, - нетерпеливо заёрзал на кровати Свинцов, - не делайте паузы, Евгений Александрович! Что за манера по нервам елозить?!

-- Подбираю нужные слова, как вам это лучше объяснить…

-- Говорите сухим юридическим языком, и не надо никаких душещипательных выкрутасов! Говорите, как есть, я пойму, - в голосе Свинцова чувствовалась явная раздражительность. – Ну… Что там ужасного?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒