Олд-Бейли, 25 мая 1895 года.

Олд-Бейли, 25 мая 1895 года.

Они не разговаривают уже тридцать три года. Соглашение все еще остается в силе, но их переговоры ведутся с помощью писем, исполненных жесткой и требовательной вежливости, вежливости настолько холодной, что она может заставить замерзнуть сам Ад.

Однако в 1895 году, когда дикая волна горя выбивает из него дух, Кроули, не задумываясь, прекращает ободряющую поддержку оратора в кофейне, который пытается поднять восстание. Он отворачивается, прижимая одну руку к груди, голова кружится, воздуха не хватает. Ему даже не нужна связь с Азирафаэлем, чтобы узнать, где находится ангел: Кроули, может быть, и не читает книг, но зато читает газеты.

Полное демоническое проявление перед толпой определенно вызовет вопросы, как у людей, так и Внизу, и поэтому Кроули приходится останавливать такси и раздраженно барабанить пальцами по подоконнику, пока оно не прибудет в Олд-Бейли. Он переплачивает водителю и, не дожидаясь сдачи, спрыгивает вниз и прокладывает себе путь сквозь толпы молодых людей с зелеными гвоздиками.

Плечи Азирафаэля опущены, рука прижата к лицу, и когда Кроули подходит ближе и хватает его за локоть, Азирафаэль слепо поворачивается к нему.

— О, Кроули... — Он едва может говорить, его голос срывается. — Два года… это его убьет!

— Пошли отсюда, — бормочет Кроули. — Ты больше ничего не можешь сделать.

Рядом стоит тощая женщина, явная представительница среднего класса, в вычурной шляпке и накрахмаленной блузке. Ее губы поджаты в торжествующем злорадстве. Она носит эмалированную булавку на видном месте, на лацкане пальто, — щит общества по борьбе с пороком, — и глаза ее сверкают злобным удовлетворением. Кроули не нужно читать ее мысли, чтобы понять, о чем она думает, особенно когда ее взгляд скользит по Азирафаэлю, его элегантному сюртуку, шелковому галстуку и лавандовой бутоньерке. И его зарождающимся слезам.

Поверх склоненной головы Азирафаэля Кроули опускает очки на дюйм ниже своего носа и пристально смотрит на нее, обнажая зубы, а она заметно бледнеет и отступает назад. Кроули знает, что она никому ничего не скажет. В конце концов, кто ей поверит? И, злорадно решает он, когда она вернется домой, то будет очень сильно расстроена, обнаружив, что окно гостиной распахнулось порывом ветра и разбило ее любимую вазу.

Кроули крепче сжимает локоть Азирафаэля и тащит его через толпу. На улице рядом со зданием есть небольшой переулок, который в настоящее время пуст, и Кроули заходит в него и переносит их в первое место, которое приходит ему в голову: Сент-Джеймс-Парк.

Маленькое демоническое чудо гарантирует, что никто не заметит двух мужчин, стоявших полускрытыми под свисающими ветвями плакучей ивы, но Кроули все равно проявляет свои крылья и накрывает ими их двоих, давая Азирафаэлю уединение, пока тот приходит в себя.

— Не надо. — Кроули щелкает пальцами, и в них появляется темно-бордовый шелковый платок. — Не плачь, ангел мой.

Азирафаэль проводит пальцами по глазам, промокая слезы лучшей парой кремовых лайковых перчаток. Потом он начнет переживать из-за оставшихся пятен, и Кроули неловко подносит платок к лицу Азирафаэля и колеблется. Последний раз Азирафаэль позволял Кроули подобраться к нему так близко в 1793 году на мосту через Сену; с тех пор он старательно не пускал Кроули слишком глубоко в свое личное пространство, и Кроули так же старательно притворялся, что ничего не замечает.

Он не смог бы вынести, если бы Азирафаэль отшатнулся от него сейчас, но и видеть слезы ангела выше его сил, и поэтому он очень осторожно прижимает платок к щеке Азирафаэля, пока тот не приходит в себя и не забирает его у него.

— Он писал такие прекрасные рассказы, Кроули. — Голос Азирафаэля дрожит, и Кроули бесполезно стискивает пустые пальцы. — А ты когда-нибудь читал?..

При виде горя Азирафаэля его собственные ребра медленно сжимаются, и Кроули качает головой, не в силах сделать полный вдох, мысли бестолково бегут по кругу в поисках решения, и их невозможно остановить.

— Я не читаю книг, ты же знаешь.

— Нет.

Как ни странно, это заставляет Азирафаэля снова сморщиться, и Кроули выпаливает:

— Но, возможно, я прочту эти. У тебя должны быть копии, которые ты мог бы мне одолжить.

На клумбах стоят тюльпаны, толстые чашечки золотистого, белого и алого цветов, а утки на пруду суетятся вокруг своих детенышей, но Азирафаэль ничего этого не замечает, а Кроули ненавидит все это, ненавидит со злобной отчаянной страстью.

— Да, — говорит Азирафаэль, быстро, почти украдкой вытирая платком глаза. — Я знаю, у меня есть. Тебе следует начать с...

Он обрывает себя, его рот сжимается, и крылья Кроули оборачиваются и сжимаются еще сильнее вокруг Азирафаэля, прежде чем он может заставить их расслабиться. Может ли этот смертный — этот скучный, скучный, скучный маленький смертный! — иметь хоть малейшее представление о том, что его судьба заставила ангела плакать?

— Алкоголь, — говорит Кроули, и это первое средство, которое приходит ему в голову, если не считать сноса Ньюгейтской тюрьмы до основания. — Нам нужно очень много выпить.

Он придвигается ближе, его крылья снова сжимаются и почти укладывают Азирафаэля на грудь Кроули, пока ангел пытается ответить. Даже сейчас Кроули изо всех сил старается быть вежливым и добрым, а потом стягивает перчатку и обхватывает голой рукой локоть Азирафаэля.

— Ничего не говори! — выдыхает он, и боль в его собственной груди сжимается еще сильнее от дрожащего голоса Азирафаэля. Щелчком пальцев он переносит их в заднюю комнату книжного магазина Азирафаэля, где горе ангела может остаться видимым только Кроули.

А позже — гораздо позже, когда пол усыпан пустыми бутылками, а Азирафаэль впадает в алкогольное забытье на диване, страдальчески морщась даже во сне, — Кроули укрывает его одеялом, подкладывает под голову подушку и выходит из книжного магазина. Он возвращается домой на рассвете и долго сидит у холодного камина, куря сигарету за сигаретой, глядя в пустоту и с горечью думая о любви, которая не осмеливается назвать свое имя, и удивляясь тому, как мог жалкий и скучный смертный знать так много. Об этом.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒