Раннимид, 10 июня 1215 года

Раннимид, 10 июня 1215 года

Кроули потребовалось еще сто лет, чтобы окончательно дожать Азирафаэля, но соглашение было окончательно согласовано в 1020 году, после поездки ангела на северное побережье Шотландии, которая включала в себя неделю в пути, пять смен лошадей и нападение бандитов. Азирафаэль добрался до места мокрый, замерзший, измученный, и при виде Кроули, свернувшегося калачиком в гнезде из мехов перед ревущим камином, пьющего мед и слушающего барда, ангелу показалось, что он готов выругаться больше, чем когда-либо за все время их знакомства.

— Ну, я мог бы сделать это и для тебя, — заметил Кроули самым рассудительным тоном, выслушав рассказ Азирафаэля о его несчастьях. Он налил ангелу чашу меда и набросил на него еще одну меховую шкуру. — Я здесь со вчерашнего дня, выполняю парочку искушений. Тебе не нужно было тащиться сюда только ради пары благословений.

И поэтому в следующий раз, когда Кроули разыскал Азирафаэля морозным январским утром, густо покрытым мокрым снегом, и невинно обронил, что он едет в Уэльс и не нужно ли Азирафаэлю чего-нибудь там сделать, ангел ослабел и в конце концов сдался.

Конечно, эта договоренность — тщательно охраняемая тайна, но тем не менее после ее заключения что-то начинает связывать их еще теснее. Теперь Кроули не только знает, где находится Азирафаэль, но даже может почувствовать, какие эмоции тот испытывает, если те эмоции достаточно сильные.

Так, в 1215 году, когда ослепительная и всесокрушающая волна ангельской радости застигает его прямо во время обольщения, у него перешибает дыхание.

— Что-то не так? — спрашивает молодой человек, его рука лежит на бриджах Кроули, а умные пальцы ритмично сжимаются.

— Ничего! — выкрикивает Кроули, содрогаясь всем телом и не в силах ни выплеснуться, ни справиться с нахлынувшим на него ангельским блаженством. Он запутывает пальцы в темных волосах мужчины и глубоко целует его.

Этот человек был предназначен для церкви; его отец хотел, чтобы сын присоединился к дому местного лорда, но благочестивый юноша был непреклонен в своем призвании. Снизу приказали Кроули отвратить юнца от веры, оставив методы на усмотрение самого Кроули; Кроули бросил один взгляд на молодого человека — стройного, темноволосого, с кривой усмешкой — и решил совместить приятное с полезным.

Он намеревался не торопиться с этим делом и тоже получить полное удовлетворение, но любопытство оказывается сильнее и приходится изменить план. Поэтому соблазнение он проводит в ускоренном темпе и, расправившись с человеком, выходит из сарая и делает паузу, чтобы перевести дух. Его собственное желание все еще не удовлетворено, но это не имеет значения, и он закрывает глаза и сосредотачивается на том, чтобы отыскать Азирафаэля.

— О, хрень собачья! — Это первые слова, которые слетают с его губ, когда он прибывает на место и сразу же оказывается по щиколотку в грязи и конском дерьме.

— Кроули! — Азирафаэль кажется довольным. Нет, он и на самом деле доволен, и Кроули подозрительно смотрит на сцену перед ними. Там стоит большая палатка, ее края завязаны сзади, так что отлично видно, что происходит внутри: там стоит большой дубовый стол, за которым богато одетые мужчины по очереди подписывают какой-то документ. Солнце светит ярко, очень ярко, и Кроули, увидев радость Азирафаэля, подозрительно щурится на небо.

— Как я рад тебя видеть, — сияет Азирафаэль. — Что ты здесь делаешь?

— Я пришел посмотреть, что тебя так обрадовало. — Кроули снова заглядывает в палатку. — Моих это наверняка не обрадует, чем бы оно ни было.

— Справедливость! — Азирафаэль почти светится. — Справедливость и равное обращение для всех, без страха и милости. Бароны убедили короля подписать соглашение. Они называют это, — Азирафаэль почти заметно раздувается от гордости, — Великой Хартией.

— Да. Твоя задумка, не так ли?

— Нет, именно это и есть самое чудесное! Люди придумали все это сами.

Кроули оглядывает толпу. Нетрудно узнать короля: это человек с золотым венцом на непокрытой голове и лицом, похожим на небо перед грозой.

— Справедливость никогда не длится долго, — предсказывает Кроули, даже не заглядывая в сердце мужчины, чтобы прочесть его намерения.

— О, тише, — говорит Азирафаэль, и его сияние ничуть не меркнет. — Вот увидишь.— Он поворачивается к Кроули и, кажется, впервые замечает, что рубашка того расстегнута до середины груди, шарф сдвинут, а волосы растрепаны. — Чем ты занимался, когда решил заглянуть сюда, дорогой мальчик?

— Тренировался со своим мечом, — почти не лжет Кроули, потому что если Азирафаэль не чувствует исходящего от него острого запаха неудовлетворенной похоти, то Кроули не собирается просвещать его. Легкий ветерок доносит до него запах Азирафаэля — новый пергамент, свежие льняные простыни и лавандовая вода — и скользит прохладными пальцами по коже Кроули, а тот потирает руки и складывает их на груди.

Демонам и ангелам технически не нужно чувствовать холод, если они этого не хотят. Но Наверху и Внизу явно не рассчитывали на погоду этой несчастной страны, когда издавали этот указ.

— Послушай, как ты думаешь, мы могли бы пойти куда-нибудь выпить? Отпраздновать твою Великую Хартию. — Кроули пытается насмехаться над этими словами, но сердце его не слушается, особенно когда Азирафаэль снимает с плеч свой плащ и набрасывает его на плечи Кроули.

— Конечно. Моя палатка вон там. — Бросив последний нежный взгляд на людей, Азирафаэль отступает назад со странным легким поклоном. — После тебя.

Нет нужды спрашивать, какая палатка принадлежит ему: то, что никто не заметил, что она на несколько оттенков чище, чем даже королевская, должно быть, само по себе стоило нескольких чудес. Это уж точно.

Кроули пристально смотрит на палатку и спрашивает:

— Это все та же самая, которую ты использовал в Уэссексе?

— Я бережно отношусь к своим вещам, — фыркает Азирафаэль.

Внутри палатки стоит большое деревянное кресло, отделанное толстым мехом. Есть вино, которое за последние несколько сотен лет стало значительно лучше, и Кроули, свернувшись калачиком в кресле, не предлагает вернуть плащ Азирафаэля и слушает, как ангел гордо говорит обо всех положениях Устава.

Все эти годы Кроули находил предлоги, чтобы заглянуть к ангелу, и Азирафаэль уже давно смирился с его приходами и уходами. В нем явственно видна спокойная радость от встреч со старым знакомым, и Кроули прекрасно это понимает. Небесные существа не должны знать одиночества. И все же они обитают в человеческих телах и, как ни странно, иногда проявляют собственную волю. Как дыхание, например: технически Кроули не нуждается в этом, но тело хочет этого, и он должен сделать сосредоточенное усилие, чтобы остановить его. И трудно не почувствовать тягу к единственному знакомому лицу, которое было здесь с самого начала. А Азирафаэль — приятный собеседник, даже если он слишком много говорит о Непостижимости.

Поэтому Кроули позволяет Азирафаэлю говорить о новой хартии. И Кроули — который видит тьму в людях так, как ангел не может видеть — знает, что король нарушит свое обещание в течение года, но ничего не говорит об этом Азирафаэлю, поскольку ангел раскраснелся от вина и тепла, и его разговор отклоняется от темы. Вместо этого Кроули сидит, наблюдает, слушает и молча наслаждается успехом своего Последнего искушения. Ничто не сравнится со стремлением успешно ввести кого-то в заблуждение, заставив его усомниться в Божественной воле Господа. Это лучше, чем любой наркотик, который Кроули пробовал на протяжении веков, лучше, чем секс. Он никогда не говорил про это Азирафаэлю, но, возможно, именно так он чувствует благословение.

Его собственная неутоленная похоть все еще бурлит в его крови и не может найти выход. Молодой человек был красив, Кроули совместил приятное с полезным, искусив его поровну ради долга и удовольствия, и эта интрижка была его первой за последние сто лет. Он был более чем на взводе, когда ангел невольно остановил его, и теперь, не мигая, смотрит сквозь очки на мягкие губы Азирафаэля и его светлые волосы, такие короткие, что пальцами с трудом ухватишь.

И когда ангел неуверенно встает и отворачивается, чтобы открыть седьмую бутылку — они обнаружили, что для того, чтобы напоить небесных существ, требуется поистине героическое количество алкоголя, — Кроули молча поднимается с кресла.

— Разве ты... — Азирафаэль по-совиному моргает, когда Кроули забирает у него бутылку и отставляет ее в сторону. — Разве ты не хочешь еще?

— Можно и так сказать. — Кроули улыбается и касается лица Азирафаэля, положив большой палец на его подбородок рядом с прекрасными розовыми губами.

Азирафаэль втягивает воздух, его глаза широко раскрываются, когда он смотрит на Кроули, и Кроули использует маленькое демоническое чудо, чтобы незаметно поколебать волю ангела.

— Мы могли бы продолжить празднование в другом месте, — предлагает он, когда Азирафаэль переводит взгляд на его рот и что-то дрожащее мелькает в воздухе между ними. Победа уже поет в его крови, потому что Азирафаэль покорно стоит в его руках. Как ягненок на заклание, и крылья Кроули проскальзывают в реальность, сотворяя шатер вокруг них обоих, закрывая мир, когда он наклоняет голову, чтобы поцеловать мягкий, изумленно распахнутый рот Азирафаэля.

Этот порыв головокружителен, лучше, чем капитулирование любой простой слабой человеческой воли, и Кроули торопливо проскальзывает языком в рот Азирафаэля, прислушиваясь к ответному слабому вздоху и отмечая его с мрачным удовлетворением.

— Ну же, — шепчет он, его дыхание щекочет влажные губы Азирафаэля, а рука легко обнимает его за талию, — я позабочусь о тебе. Просто позволь мне, — и на несколько ударов сердца Азирафаэль, кажется, уступает и наклоняется к нему.

Вспышка света ослепляет, удар в грудь страшен. Кроули отбрасывает через весь шатер и буквально распластывает на толстом ковре. Он остается лежать, задыхаясь и глядя на Азирафаэля, пылающего священной яростью.

— Позволить тебе? — эхом отзывается Азирафаэль. Его крылья проявились, огромные и ослепительно белые, и впервые за четыре с половиной тысячи лет Кроули видит, почему это скромное существо все же было поставлено охранять Восточные ворота.

— Ты что, только что ударил меня? — Кроули с трудом поднимается на колени, все силы покидают его. Гнев Азирафаэля горит с ледяной свирепостью, как воздух над высокими горами, и высасывает все тепло из палатки.

— Не могу поверить, что ты пытался...

— Я демон! — огрызается Кроули, защищаясь и злясь на самого себя. Это был его единственный шанс, но он слишком рано сорвался и упустил его, не лучше неуклюжего бесенка из первого круга. Его очки где-то потерялись, а глаза сверкают желтым; крылья исчезли, и когда он снова пытается их проявить, то терпит неудачу. — Искушение — это моя работа, ангел.

— Но я думал, что мы с тобой... о, как глупо с моей стороны. — Азирафаэль отворачивается. — Убирайся.

Друзья.

Кроули слышит это слово так ясно, словно Азирафаэль произнес его вслух. Я думал, что мы с тобой друзья.

Он подползает к изножью кровати — разумеется, не использованной, он знает это, как и многое другое об ангеле — и с помощью деревянной рамы поднимается на ноги. От удара Азирафаэля он стал слабее котенка, сердце его бешено колотится, а вино тошнотворно плещется в желудке.

Азирафаэль стоит у жаровни, зажженной, несмотря на июньский день снаружи, потому что он знает, что Кроули постоянно холодно в этой благословенной стране. Свет костра, пробивающийся сквозь его крылья, окрашивает их в золотой цвет, и Кроули дрожит, глядя на них.

— Аз-с-сирафээль... — говорит Кроули, и «Зет» соскальзывает в шипение, когда его контроль над этой формой ослабевает. Он обрывает себя, прикусывая язык, пока раздвоенный змеиный кончик не превращается в нормальный.

— Убирайся. Сейчас же. — Голос Азирафаэля дрожит. — Или я убью… я разорву тебя на части, и ты будешь объяснить Внизу, зачем тебе нужно новое тело.

Азирафаэль сейчас в таком гневе, что не преминет исполнить свою угрозу, если только Кроули даст ему хотя бы малейший повод. Вероятность такого исхода достаточна, чтобы заставить Кроули собрать последние силы и перенестись в свою квартиру. Он цепляется за край стола, пока комната не перестает вращаться, а затем, шатаясь, идет к кровати, чтобы свернуться там калачиком в меховом гнезде.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒