Мы прекрасные и непостоянные девушки Нам поклоняются банкиры, брокеры и графы. 8 страница

Глубоко вздохнув, Эллен призывала голос разума.

Уехал, писать перестал. Что с того? Да ведь он с самого начала не внушал доверия.
Он из той породы мужчин, что заводят донжуанские списки. Сердцеед первостепенный.
Слова на букву "л" он не произносил, так? Ничего не обещал, ни о чем не просил.
Только морочил голову намеками! Думала, что перехитришь его, но он оказался ловчей.
Нашел другую строптивую американку, чтобы гоняться за ней, и поминай как звали!

Голос разума зря старался.
Жалкая дурочка не верила не единому слову.
От любви люди глупеют, хмуро заключила Эллен. В ту же минуту за стеной раздался женский смех.
Эллен вышла в коридор на цыпочках. Мистер Т. Форсайт там веселится с дамой или его компаньон – всё одно, не к добру это.
Но дамой оказалась Нора.
– Это Нэлл! – бросила она через плечо. – Ты как раз к чаю! Входи, входи.
Эллен бормотала про пыль и уборку, но подруга уже тащила её в гостиную.
Надо же! Совсем недавно заходить к соседям стеснялась, а нынче как у себя дома распоряжается. Чего ж раньше не позвала? От любви люди забывают, что у них есть друзья, напомнила себе Эллен. С этой грустной истиной она уже смирилась.
Гостиная Фрэда при новых хозяевах изменилась мало, но заметно. Не хватало свежих цветов, которыми Фрэд окружал себя в любое время года: мимозы, подсолнухи, ирисы, пионы – выбор зависел от настроения. Почти выветрился аромат ванильных стручков, разложенных по ящичкам. Но, главное, Эллен отметила с грустью, исчезла коллекция шляп, а с ней и веселая, почти родная нотка чудачества. Квартиру будто ограбили.
Оккупанты расположились у окна, за малахитовым столиком.
Эллен враждебно покосилась на Ричарда Грандчестера, но тут же заставила себя вежливо поздороваться. Похозяйничал немного, ну и что? Не всякому понравится жить в обстановке шляпной лавки.
Ричард её потуг быть любезной не оценил. На приветствие не ответил, даже взгляда на гостью не поднял. Его чрезвычайно занимало расположение фигур на миниатюрной шахматной доске, стоящей посреди столика. Он нахмурился, что-то просчитывая.
– Учусь, – пояснила Нора со смехом, указав на доску, – но получается так себе. Видишь? Мой ход, – она усадила подругу рядом с собой, налила чаю из "павлинчика", как они еще девчонками прозвали любимый чайник Фрэда.
Над латунным кубком Эллен взвился мятный дымок.
Покупкой сервиза хозяин пансиона так и не озаботился. Во время чаепитий гости, как прежде, искали "свою" посуду. Ричард выбрал чашку, похожую на Норину из тонкого форфора, только не голубую с цветами, а бордовую с золотым кантом и сценой охоты на кроликов.
– Добрый вечер, мисс Белроуз, – пробормотал он запоздало.
– Шах? – Нора лукаво улыбнулась, сдвинув ферзя.
"И мат, – оценила положение Эллен, – Тебе. Через два, самое большее три хода."
Ричард неожиданно улыбнулся и, прикончив ферзём слона, развел руками.
– Пат. Вам ни что не угрожает, но некуда идти...
Пока он объяснял ученице, почему ей некуда идти, Эллен угрюмо крошила печенье.
Ход романтичный, ничего не скажешь. Но до чего снисходительный! Так по-мужски.
Нора так и не поняла, что учитель ей поддался. С туманом в глазах следила за каждым его жестом, кивала, смялась, по-детски удивлялась причудливым правилам шахмат. Взгляд её говорил (Эллен поневоле начала обращать на это внимание): "Что мне сделать, чтобы вам понравиться?" Типично для актрисы.
А что же Ричард?
Прав был Тэд, за предупредительной любезностью в его взгляде трудно было что-то прочесть. Он редко смотрел на людей прямо. Осторожничал. Будто что-то скрывал. Даже сейчас, когда его чувства к Норе перестали быть секретом, он смотрел на неё нежно, но как-то неуверенно, словно постоянно сверялся с внутренним компасом, спрашивая себя: "А правильное ли это направление?".
По мнению Нэлл, уединенное вечернее чаепитие влюбленных выглядело совершенно неправильно. Положение ведь и впрямь складывалось патовое. Старший брат Ричарда женился на актрисе. Если второй наследник отколет тот же номер, отца это добьет. Вот, почему мистер Грандчестер так решительно подвел черту в разговоре у театра: "Актриса, вот и всё".
Что же остается Норе? На женские хитрости она не пойдет – слишком благородная. Театр не бросит, это её мир, её кислород. Значит, придется ждать, пока старый герцог преставится. Год. Два. А то и двадцать, если не повезет.
Если не повезет.... Бррр!
Эллен представила, что её счастье и будущее зависят от чьей-то смерти.
Трагедия, достойная театральных подмостков.
Однако Нора теперь была слишком счастлива, чтобы просчитывать ходы наперед. Ричард любит, и этой победы ей вполне достаточно. Щеки порозовели, глаза так и сияют...
И он в лучах её любви оттаял. Оба одеты по-домашнему. Играют в шахматы после ужина. Как муж и жена. Внутренний голосок шептал с горечью: "Ты здесь лишняя".
Эллен приказала себе быть стальной. Или хотя бы не быть мокрой курицей.
– Ваш приятель не торопится обратно в Нью-Йорк, – она произнесла твердо, но гораздо холоднее, чем собиралась. – Охотой увлекся?
Ричарда вопрос удивил.
– Тэд в больнице. С лошади упал. Вы разве не?... – он осекся, заметив, как Эллен изменилась в лице. – Теперь уже идет на поправку. Что-то с рукой. Неделю назад пришла телеграмма, – тут он окончательно смутился. – Осенью мы гостили у его родни в Чикаго. Они меня знают.
Нора пришла ему на помощь.
– А нас не знают, – она нащупала руку Эллен под столом и сжала, – вот, почему о случившемся сообщили только Ричарду, – к юноше был обращен мягкий укор. – Что же вы раньше молчали?
Ответить он не успел.
Эллен вскочила, замахала руками со смехом. Мол, ни к чему оправдания! Скомканно поблагодарила за чай, выбежала в коридор, а затем по ступеням наверх. На крышу, в метель. Глотала морозный воздух, а сердце так и стучало: "Что-то с рукой!"
Эллен мучительно покраснела. До чего же любовь нелепа!
И жестока: люди умирают, калечатся, а ты радуешься втихомолку.

4.3

Дорогая мисс Белроуз,

С чего это вы так переполошились?
Две недели моей персоной не интересовались, а тут вдруг столько участия, упреки какие-то. Премного благодарен. Спросили бы у Ричарда – сразу и узнали бы, что случилось.
А раз не спрашивали, то и пеняйте на себя.
Не пишу, потому что рука сломана. Что ж еще? Ну, пожалуй, стыдно. С пяти лет в седле! Так нелепо, так позорно и неудачно сломать руку – со мной это впервые.
Напугал я вас прошлым письмом? Засмущал россказнями о фамильных замках и титулованных предках?
Забудьте, милая, выбросьте из головы. Я слишком налегал на виски. От него я мрачнею и выдумываю всякий вздор. Зря отправил, не перечитав на свежую голову.
Приезжать не надо. Зачем? Разрешат доктора – сам приеду, первым же поездом. Или останусь до Рождества. Все-таки праздник семейный.

Пишите, если вам так хочется, но особо не рассчитывайте на ответ.

Т. Форсайт

– Ненавижу его.
Эллен выговорила это с мрачным удовольствием. Письмо положило конец сомненьям и метаниям последних месяцев. Свобода, покой, ясность – лучший подарок на Рождество!
– Конечно-конечно, – увы, Нора отказывалась в это верить. – Мама твое любимое печенье испекла.
Она всё пыталась жалеть подругу, смотрела так, будто с Эллен приключилось несчастье, навещала её, словно больную, приносила цветы и пичкала сладостями. Вот смешная!
Эллен запихала печенье в чулки, висящие над камином, пока она не видела.
Общая гостиная пансиона в канун праздника преобразилась. На подоконниках и столах были разложены веточки остролиста. С потолка свисали разноцветные змейки гирлянд, уютно мерцали свечи. Дети в радостном предвкушении бегали вокруг ёлки, а взрослые, устроившись на диванах и креслах, угощались горячим вином и имбирным элем.
Как только все соседи соберутся, начнется представление. Подрастающее поколение артистов будет петь, танцевать, разыгрывать пантомиму – кто во что горазд.
Эллен расцеловала пробегающих мимо Снежинок, взволнованных перед первым выступлением, и улыбнулась подруге: "Не так давно мы были такими же." Нора улыбнулась в ответ, но рассеянно. Её взгляд метнулся к двери. Снова вошел не тот, кого она ждала. Сникнув, Нора взяла поднос из-под печенья и отправилась за добавкой.
Эллен только головой покачала. Вот она, хваленая любовь! Омрачает праздники.
На улице кто-то затянул рождественскую песнь, и в гостиной пансиона её подхватили.
Радуйся мир, Христос пришел!
В Церквях поют о Нем!
Поля, сады, леса, холмы,
Им вторят с торжеством,
Им вторят, вторят с торжеством!

Эллен улыбнулась, радуясь вместе со всеми приходу в мир Спасителя. Бежали слезы, но это ничего. Со слезами уйдет всё плохое. И злость уйдет, и горечь уйдет непременно. Только лучше не привлекать внимания, а то начнут удивляться – чего это Эллен ревет?
В темном уголке возле камина или, как Нора шутила, на галерке стояло её любимое кресло. На сиденье свернулся калачиком Бузотер. Эллен спряталась в бархатных глубинах кресла, положив сонного песика на колени, и вытянула уставшие ноги к огню.
Благодать!
Как ребятишки из приюта радовались подаркам – вспоминать одно удовольствие. Неважно, что щедрый аноним действовал вовсе не бескорыстно. Господь и через таких вот ничтожных подлецов всё к лучшему устраивает. О сиротах можно до следующего года не беспокоиться. Будут сыты, одеты, без крыши над головой не останутся.
Отдыхом Эллен наслаждалась недолго.
Стоило подумать о маленьких беспризорниках, которые замерзают на улицах, она нахмурилась и встала. Сброшенный на пол, Бузотер обиженно тявкнул и затрусил прочь, а Эллен подошла к пианино. Петь настроения не было, но надо же сделать приятное родителям. Песнями дочка радовала их только по праздникам – они ждали.
И не только они, похоже.
Пальцы Эллен пробежались по клавишам, и в гостиной воцарилась тишина. Лишь поленья в камине потрескивали, да Снежинки ерзали и шмыгали носами. Эллен опасалась, что от рождественского гимна опять расчувствуется, и выбрала тихую, покаянную «Изумительную благодать».

О, Благодать, как сладок звук,
что спас меня из пучины бед,
Пропащим я был, но теперь нашелся.
Был слеп, а сейчас вижу свет.

Вначале сердце пугаешь ты,
Но ты же страх рассеешь.
Как драгоценна Благодать
В тот миг, когда поверишь!

Прошёл немало я скорбей,
Невзгод и чёрных дней,
Но Благодать всегда со мной,
И Благодать меня ведет,
Ведет меня домой...
Я от цепей освобожден,
Господь, Спаситель мой пришел,
И наводняет мир Его любовь,
Бесконечная, изумительная...

Эллен не смогла продолжить – голос задрожал. Показалось, будто из темноты за ней наблюдают глаза, светлые, как небо в апреле.
Злая шутка воображения.
Стоило последнему звуку гимна замереть, гостиная взорвалась возгласами, смехом, собачьим лаем. Эллен удивленно озиралась. Что такое?
Все от неё отвернулись.
Все бросились к тому, кто стоял в дверях. Снежинки, Феи, Волхвы, Вифлеемская звезда и младенец Иисус дружно вопили: "Дядя, дядя приехал!" Припорошенный снегом, Фред смеялся, пытаясь обнять всех сразу и не уронить мешок с подарками.

4.4.

Пришлось ждать, пока детишки покажут дяде, чему научились за год, получат в награду за усердие свои любимые сладости, наиграются с ним, наговорятся и улягутся спать.
Потом пришлось ждать, пока дядю отпустят их родители. Этим не терпелось поделиться новостями, а их с весны накопилось немало.
К себе он поднялся за полночь.
– Меня ждешь? – Фред улыбнулся девушке, сидящей на лестнице.
– Кого же еще! – она протянула ему руку и смущенно добавила. – Разговор есть.
Фред нежно сжал её ладошку, сел рядом и тяжело вздохнул.
– Милая девочка, – начал он серьезно, почти торжественно и вдруг хрипловатым, бархатным бас-баритоном пропел. – Как сладок звук, что спас меня из пучины бед! Такое исполнение, столько чувства... Все-таки жаль, что искусство – не твоя стезя.
В полумраке гостиной было незаметно, что у него глаза покраснели, будто он несколько ночей подряд не спал, и что волосы за год поседели почти добела.
– Разговор подождет, – пробормотала Эллен, вставая. – Иди, хоть вещи распакуй. – Она пнула мыском туфельки стоящий в пролете чемодан.
– Это не мой, – помедлив, откликнулся Фред.
– А чей? – сердце Эллен сжалось от нехорошего предчувствия. – Мистера Грандчестера? Он все-таки уезжает? Ах, я так и знала! Ты видел Нору? Надо найти её! Надо...
– Трещотка! Дай сказать, – в черных глазах Фреда, как всегда, трудно было что-то прочитать, но улыбался он как-то невесело. – Чемодан моего брата. Это он уезжает.
– Так он же... – "еще не вернулся" хотела сказать Эллен и тут поняла, что взгляд из темноты ей не померещился. – Где он? Прячется, да? Вот трус!
Фред откинулся на локти. Он был похож на подгулявшего франта. Но в действительности его вечерний костюм был в беспорядке, потому что одна из Снежинок пожелала, чтобы "дядя" стал её лошадкой. Фред, добрая душа, даже такие желания выполнял. Умилившись было, Эллен оказалась не готова к резкой смене тона.
– Тебе лучше держаться подальше от моего брата, – сказал Фред уже без улыбки, и от его тяжелого взгляда девушке стало не по себе, – Поверь, – добавил он мягче. – Я люблю тебя, Эллен.
Эллен, чуть не плача, опустилась на колени рядом с ним.
– Я люблю тебя, – повторил Фрэд так тихо, что слышать могла только она, – и хочу уберечь. Пожалуйста, не ищи Тэда, – помолчав, он вздохнул. – Заупрямилась. Вижу. Знаю этот ослиный взгляд. Просил брата не приезжать, он смотрел точно так же. Я вас обоих знаю. Поверишь, если скажу, что предвидел беду? Предвидел, что один из вас разобьет сердце другому. Но это не смертельно, Нэлли. Время вылечит. Один раз через боль пройти – это не так страшно, как сбиться с пути и погубить свою душу.
Эллен вспыхнула.
– С чего ты взял, что я?... – её щеки полыхали. – Брось! Я не дурочка.
– Нет, – Фред кивнул, – не дурочка. Поэтому тебе лучше не видеться с моим братом.
– Ничего, – Эллен снова поднялась и сердито затопала вверх по лестниц. – Мое сердце как-нибудь выдержит еще одну встречу.
– Твоё выдержит, – согласился Фред.
Эллен и сама знала. Её маме было шесть лет, когда в огне войны сгорело всё, чем она дорожила. И мама выдержала. Что же Эллен после этого будет убиваться из-за какого-то?!... Не-ет, не дождетесь! В глаза ему, подлецу, посмотреть – большего ей не надо.

4.5.

Праздник наполнял ночь светом, поэтому Эллен увидела Тэда Форсайта сразу, как поднялась на крышу. Он стоял у края спиной к ней, и на нем был черный плащ с капюшоном, но – стыд, какой стыд! – Эллен столько раз встречалась с ним в темноте на этом самом месте, что безошибочно узнавала и спину, и плечи, и позу. Нога на парапете, взгляд вдаль, как на картине Каспара Фридриха "Странник над облаками", только вместо окутанных дымкой вершин у его ног лежал заснеженный ночной Нью-Йорк.
Под туфельками Эллен громко хрустел снег, но Тэд не обернулся на звук. Зачем-то наклонился и посмотрел вниз. Издевается? Зачем он вообще пришел сюда среди ночи?
Искать его Эллен уже передумала. Много чести!
Рассчитывала побыть в одиночестве, а тут...
– Хей! – сердито окликнула его Эллен.
Тэд бросил на неё взгляд через плечо и отвернулся. Его рука была загипсована и висела на перевязи, но Эллен это обстоятельство не смягчило.
– Фред сказал, что ты уезжаешь, – молчание, – Просил не искать встречи, – долгое, приводящее в бешенство молчание. – Ничего не хочешь мне сказать?
– Подите к черту, сударыня.
В первую секунду Эллен оторопела, а затем её рука сжалась в кулак. В ладонь впился акулий клык – волшебный талисман, превращающий боль в решимость.
– Повернись и повтори глядя мне в глаза. Если, конечно, смелости хватит.
– Как угодно, – насмешливо откликнулся Тэд, повернувшись к ней.
Эллен прижала ладони к губам, сдерживая крик.

***

В черном плаще, аки ужас на крыльях ночи, мимо Норы пронесся Тэд Форсайт. Она ему приветливо: "Здравствуйте." А он как зарычит: "До свидания!" И даже не обернулся.
Ричард только пожал плечами.
– Вы обронили, – он держал сложенный вдвое листок кончиками пальцев, как нечто омерзительное.
Нора мучительно покраснела.
– Мне это совсем не нужно.
Ричард испытующе взглянул на неё.
– Знаете, что здесь написано?
Нет, но догадаться не трудно.
Лиловая бумага, красные чернила, запах горького миндаля – чокнутый Бакстер в своем репертуаре. Давно о себе не напоминал. Иначе Нора ни за что не открыла бы обтянутую бело-голубым шелком коробку при Ричарде. Была уверена – подарок от него. Увидела сверкающую бразильскую орхидею от Тиффани, обрадовалась, начала благодарить: "Ах, как вы узнали? Я как раз о такой мечтала..." И тут на пол посыпались дохлые бабочки.
А день так хорошо начинался...
К празднику Нора успела сшить вечернее платье цвета крыла голубянки с вышитыми золотыми бутонами дикой розы и очень взрослым (мама не одобрила) вырезом. Волосы завила, распустила, вплела в них сверкающие "капельки росы". Ах, какая из неё вышла Сильфида! Рождественская пантомима имела огромный успех. Ричард заглянул в примерку с букетом лилий (он знал, знал!). Нора по глазами видела – никуда он не уедет. Даже если старый герцог потребует – не уедет. Потому что влюблен.
Сам сказал, что ему тяжело разлучаться с ней даже на один вечер. Но Граф N – старый друг отца, проездом в Нью-Йорке. Придется поужинать с ним и его семьей.
Нора верила, что графу не под силу за один вечер ослабить чувства Ричарда, но все-таки волновалась. Каким он вернется с этого ужина? Не переменится ли к ней?
И вот... Неловкий разговор.
– Однажды я посмотрела, что там, – Нора мечтала, чтобы проклятый листок исчез, но сама не решалась к нему прикоснуться, – с тех пор выкидываю сразу, не читая.
– С каких пор, – обманчиво невозмутимый англичанин сжал листок в кулаке, – этот ненормальный вас преследует?
– Уже несколько лет, но... – Нора слабо улыбнулась. – Он безобидный.
– Безобидный? – Ричард приподнял бровь. – Судя по первым строкам этого... послания... этот человек вами одержим, – его рука задрожала, – и знает, о каких украшениях вы мечтаете.
Да, жутковато, если вспомнить, что на брошку в виде орхидеи Нора взглянула-то всего однажды, пережидая дождь под козырьком магазина. Но это полбеды.
Что если Бакстер опять написал ужасные непристойности про её прекраснокруглые перси и тёмные ложбины? Что Ричард будет думать о ней после такого?
Нора закрыла лицо руками, желая умереть на месте.

***

Эллен промчалась мимо Норы и Ричарда. Они о чем-то спорили в потемках и, кажется, Нора плакала, но сейчас не до них.
Эллен понимала: Фред был не прав. Она все-таки дура. Но все же не распоследняя. Хватило ума понять, что происходит. Не опоздать бы только!
Еще на крыше Эллен заметила, что у дома стоит экипаж. Чемоданов на лестнице не было. Она вылетела на улицу в легком сатиновом платье. Чуть не сбила с ног Тэда, когда он спускался с крыльца, и сама не удержалась на ногах.
Тэду пришлось бросить чемодан, чтобы её поймать.
– Спятила?! – он крикнул у неё над ухом.
Эллен вцепилась в его рукав.
– Кто? – голос не сразу вернулся к ней. – Кто это с тобой сделал? Они, да?
Прежде, чем Тэд собрался с мыслями, чтобы снова нахамить, она его обняла. Росточком не вышла – прижалась к груди. Он попробовал отстраниться.
– Бесполезно, – прошептала Эллен. – Я сто раз перечитывала письмо. Я знаю, зачем ты это делаешь.... Не смей, слышишь? Не смей со мной так поступать!
Тед застонал. Тихо, едва слышно. А потом наклонился.
– Не надо, – он шептал ей на ухо, умолял. – Пожалуйста, Нелли, не надо. Мне и так тяжело.
Его сердце колотилось в груди подстреленной птицей.
– Молчи, – Эллен обняла его еще крепче. – Теперь слова не нужны, – она подняла на него сияющий взгляд, тот самый, говорящий "Я смогу. Я сделаю", и осторожно погладила щеку, обезображенную глубокой раной.

4.6.

– Дуэль? – ахнула Нора.
Ричард сдержанно кивнул.
– Нет, нет, нет, – Нора трясла головой так, что "сверкающая роса" осыпалась с волос и с дробным стуком скатывалась со ступеней. – Это невозможно!
– Мне наплевать, насколько богата и влиятельна его семья, – с очаровательной надменностью возразил англичанин. – Негодяй оставит вас в покое. Даю слово.
– Но он же просто болен, – в отчаянии лепетала Нора, – и вас арестуют! Посадят в тюрьму! Нет, пожалуйста, – она взяла его за руку, и устремила на него самый нежный, самый убедительный женский взгляд, – обещайте, что не станете рисковать из-за меня.
– Такого обещания я дать не могу, – Ричард мягко высвободил руку и улыбнулся краешками губ. – Но если он откажется драться, не стану настаивать. Найду другой способ. Подам жалобу в суд. Добьюсь, чтобы ему запретили к вам приближаться.
Нора прильнула к нему и, встав на цыпочки, коснулась губами щеки.
– Мой рыцарь, – прошептала она. – Храбрый, но безрассудный. Задумайтесь на минутку. Вы – аристократ, он – сын американского магната. Дуэль из-за актрисы! Судебный иск! Представляете, какой шум поднимут газеты? Этого нельзя допустить. Ваш отец узнает.
– Мисс Бейкер, – тон Ричарда становился жестким в минуту волнения. – Элеонора. Иначе я себе это представлял... Но пусть так. Вы правы. Жалобу поклонника, суд не примет всерьез. Другое дело, если ваши интересы, будет защищать муж. – вместо проклятого листка на его ладони лежала бело-голубая коробочка. – Я знаю, что не достоин вас. Не возражайте. Это правда. Бог свидетель, я ничем не заслужил, чтобы вы смотрели на меня так, как сейчас. Я вел себя не лучше, чем этот безумный соглядатай. Да, он жалок, но хотя бы честен. А я притворялся равнодушным и ранил вас. Но вы простили! Вы не отвернулись, когда я признался, что мне нечего вам предложить. Элеонора, я не надеялся, что такая прекрасная женщина, как вы, меня полюбит. У меня ничего нет. Мои виды на будущее туманны. Я не достоин, но прошу... Прошу единственно потому, что люблю больше всего на свете. Вы окажете мне честь? Элеонора? Мисс Бейкер? – Ричард спрашивал, всё больше теряясь.
Мисс Бейкер уже столько раз мысленно прокричала "Да!", что забыла о необходимости ответить. А потом кивала и от слез почти ничего не видела. Ричард, шумно вздохнув, открыл коробку и надел на её безымянный палец колечко. Нора запрокинула голову, подставляя губы для поцелуя. Зажмурилась. Получилось не так, как на сцене, когда просто прижимаются на несколько секунд, а влажно, долго, томительно...
Он целовал родинку над губой, шею, оголенные плечи. И Нора, смеялась, слегка задыхаясь. Смеялась от того, что Ричард, всегда такой сдержанный, вдруг потерял голову. От того, что его усы щекотали кожу. От страха и полудетского восторга, будто мчишься с ледяной горки, падаешь, а сердце колотится: "Ещё, ещё!" Пальцы, скользящие по шелку, запах его одеколона... Непозволительно приятно, опасно, горячо.
– Там кто-то... внизу... Любимый, слышишь? Еще успеется.
Ричард оторвался от неё, дыша тяжело и часто.
– Как пожелает моя прекрасная невеста.
Невеста! Счастье казалось таким недосягаемым совсем недавно.
– А как же твой отец? – запоздало спохватилась Нора. – Разве он не хочет, чтобы ты вернулся Англию? Я думала, он поручил графу повлиять на тебя.
– Это было так очевидно? – Ричард улыбнулся. – Не для меня. Старик долго ходил вокруг да около. Не тревожься. Я не нужен отцу в Англии, – тут его улыбка слегка померкла. – Он повторно женился, рассчитался с долгами за счет приданного и надеется произвести на свет как можно больше отпрысков мужского пола. Пока он в этом не преуспел, я остаюсь единственным наследником. Граф передал мне письмо. Там сказано: живи, где угодно, хоть в Тимбукту, только забудь о воздухоплавании. Рано или поздно сломаешь шею, и род Грандчестеров прервется. Худший кошмар моего отца – хранителем поместья станет четырехюродный племянник австралиец Харви. – Ричард невесело рассмеялся. – Граф взял с меня слово, что я брошу рискованные эксперименты, вот и всё.
Элеонора в глубине души была солидарна с будущим свекром, но за любимого огорчилась.
– А как же твоя мечта? Твой планер?
– Мой планер, – Ричард взял её руку и поднес к губам. – Зачем он мне теперь? Я и так на седьмом небе.

4.7.
Слова все-таки понадобились.
– Не надо меня спасать!– в бешенстве кричала Эллен. – Я тебе не какая-нибудь Дульсинея!
– Дура! – в тон ей отзывался Тэд. – Я себе не прощу, если с тобой что-то случится!
Редкие ночные прохожие переходили на другую сторону улицы – подальше от странной парочки. Вот уже четверть часа они кричали и ругались.
Тэд закутал Эллен в свой плащ.
– Отпусти меня, ненормальная! – и не отрывал от неё глаз.
– Еще чего! – Эллен не выпускала его сжатую в кулак руку. – Ты каждый раз вляпываешься в неприятности! А мне гадать, тюрьма или больница? Нет уж, дудки!
Тед шумно выдохнул.
– Погост.
– Что? – Эллен похолодела.
– Похоронить меня – вот, что тебе надо сделать! – зло крикнул Тед. – Ты ведь уже решила, что все кончено... Ты не верила мне... Бегала, как от чумы! Целыми днями! Что изменилось-то? – он прищурился. – Пожалела, да? Нормального, здорового ты не хотела. А теперь я урод. Бедный, несчастный... Как раз в твоем вкусе!
– Чепуха! – Эллен прищурилась. – Хотя.... Знаешь, ты прав. Мне так больше нравится. Женщины перестанут пялиться.
Тэд отвернулся.
– Ну, да! Теперь пялиться будут все подряд.
– Всё ты понял, – Эллен мягко повернула его лицо к себе. – А стервы и на меня глаза таращили: почему ОН с этой рыжей пигалицей? Но теперь мы оба будем со шрамами. У меня тоже есть. Смотри!
Она подняла юбку.
– Бог мой... Что ты творишь? – Тед закрыл лицо руками и затрясся. – Ау... Мне нельзя смеяться! Разойдутся швы!
– Что в этом смешного? – возмутилась Эллен. – Акула отхватила кусок моей ноги!
– Акула, – простонал Тэд и разжал кулак, их пальцы переплелись, и между ладонями оказался зажат акулий клык, – долго не жила после этого, да?
– Говорю же, – Эллен прижалась к его груди и потерлась щекой о твид. – Я не Дульсинея.
– Но что если...
– Не Дульсинея, Тед. Боудикка. Слышал про такую? Она подняла восстание против угнетателей. Когда поняла, что поражение неминуемо, села в колесницу и ринулась в гущу битвы. Возница повернул прочь, чтобы спасти царицу. И тогда...
Тед напрягся.
– ...тогда она приняла яд, потому что смерть для неё была отраднее, чем такое спасение. Ты на что это намекаешь?
– Нет, – Эллен погладила его по плечу. – Она приняла яд, чтобы борьба продолжалась! Если мы не можем победить, остается одно – стать примером для тех, кто придет следом. Британия помнит царицу, которая не сдавалась?
– О, да. Национальный символ. Сама королева её почитает. Тридцать лет назад в Лондоне поставили памятник. Люди почему-то не вспоминают, что войска Боудикки сожгли Лондон дотла, а Британия теперь сама угнетает другие народы. Память у людей избирательная. – Тед дрожал. – Вот и ты, моя дорогая, забываешь, что Боудикка подняла восстание после того, как римские легионеры изнасиловали её дочерей, а саму исхлестали плетьми на площади. Нелли, я не могу так... ты... – он отступил.
– Не Дульсинея, Тед. Боудикка, – его рука выскользнула из её руки. – И я люблю тебя.
Тед улыбнулся.
Хотя ему, наверное, было очень больно.

Примечания:

4.1

Генри Торо и Ральф Эмерсон - американские философы. Романтики и трансценденталисты. Считали природу идеалом красоты и морального совершенства. Г. Торо два года жил в хижине на берегу озера в добровольной изоляции от общества. В результате написал свою главную книгу «Уолден, или Жизнь в лесу». В своих романтических фантазиях Тэд рисует Эллен последовательницей философов, этаким женским вариантом Уолдена. Одинокая нимфа, которая бродит по девственным лесам в поисках духовного просветления - то, что ему хочется видеть. Справедливости ради: Эллен скорее можно представить амазонкой природоохранного общества, приковывающей себя к бульдозеру.

Про туманные вершины - перефраз цитаты из "Ромео и Джульетты" Шекспира, сцена свидания.

Английская дразнилка "Джон и Мерри на дереве сидели", а дальше по буквам: "...и-ц-е-л-о-в-а-л-и-с-ь" - аналог нашей "Тили-Тили тесто жених и невеста "

Memento mori (лат.) - крылатое выражение "Помни о смерти"

4.2

"Мы прекрасные и непостоянные девушки Нам поклоняются банкиры, брокеры и графы..."

Припев одного из хитов постановки "В городе" Джорджа Эдвардса.
Постановки Эдвардса, родом из Лондона, снискали ошеломительный успех в Нью-Йорке.

Цветочница - персонаж, выдуманный мною, но песню она исполняет реальную:
«Последняя роза лета» (англ. The Last Rose of Summer) — стихотворение ирландского поэта Томаса Мура (1805) из сборника «Ирландские мелодии», положенное на музыку композитором Джоном Стивенсоном.

The Last Rose of Summer (перевод):

Цветет одиноко
Последняя Роза,
Подруги погибли
Под гнетом мороза,

А свежих бутонов
Вокруг не видать,
Чтоб ими гордиться
И с ними вздыхать.

Так что ж на стебле ты
Томишься в бессильи,
Засни с ними вместе
В их братской могиле;

Я нежно усыплю
Твоею листвой
То ложе, где с ними
Ты вкусишь покой.

И мне бы пора уж:
С любви ожерелья
Брильянт за брильянтом
Оборван метелью,

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒