Мы прекрасные и непостоянные девушки Нам поклоняются банкиры, брокеры и графы. 1 страница

Весна.

Скажи мне, где любви начало?
Ум, сердце ль жизнь ей даровало?
И чем питаться ей пристало?
Ответь, ответь!

"Венецианский купец", Шекспир

1.1.

За четверть часа до полуночи у парадного входа в пансион на Амстердам авеню останавливается закрытый экипаж. Дверцу отворяет рука, напоминающая воронье крыло, тонкая, в бархатной перчатке со сборчатыми манжетами. Возница спешит помочь даме, но в грудь ему, словно штык, упирается острый конец длинного зонта.
– Прочь, прочь, нахал! Не жди награды за прыть.
Возница отступает, морщась. Из темной глубины кабины вываливаются волны черной материи. Кончик зонта упирается в тротуар. Сгорбленная старуха в траурной вуали до пояса, вылитая горгулья, поворачивается к свету от ближайшего фонаря. За густой вуалью виден трясущийся подбородок. Дзынь-треньк-звяк. Сощуренный глаз поблескивает, когда старуха косится на стоящего позади возницу. Звяк-звяк-дзынь. Монеты скапливаются на затянутой в бархат ладони.
Проходит целая вечность.
– Спасибо, миссис Террорбоди, – возница благодарит сквозь стиснутые зубы, отправляя в карман горсть мелочи.
– Не слышу, – старая ведьма прикладывает к уху ладонь. – Не слышу уважения в твоем тоне, грубиян.
Возница отвешивает старухе низкий поклон и спешит убраться. На резкий удар кнута лошади отзываются испуганным ржанием и рывком устремляются вперед по темной улице, разбивая сонную тишину стуком копыт. Старуха грозит вслед экипажу зонтом.
– Такой грохот под окнами! Что творится?! Кнута на них не хватает!
Когда экипаж скрывается из виду, старуха крутит головой по сторонам, будто в поисках новой жертвы, но вокруг никого, только ветер шумит в ветвях садовых деревьев, которыми обсажен собор на другой стороне авеню. Шум тихий, робкий. Почки только начали раскрываться к концу марта. Старуха бредет к парадному входу в пансион, ругая вполголоса весну за опоздание и ветерок, бесцеремонно играющий с её вуалью: "Что творится?! Были времена..." Старуха поднимается по ступеням со скоростью черепахи. Из темного углубления, напоминающего створку морской раковины, слышится тихое звяканье. Дзынь-треньк-звяк. Ключ с щелчком проворачивается в гнезде замка.

В фойе пансиона напольные часы отбивают удары. Мелодичный бой напоминает звон старого церковного колокола. Полночь наступает в тишине и мраке. Лишь светильник в виде головки цветка над стойкой консьержа создает островок холодного зеленоватого света. Посреди него угрюмая старуха выпрямляется с тихим стоном и, сбросив черный покров, как паутину с лица, превращается в Нору Бейкер.

В юную красавицу.

Синие глаза смеются, щеки горят, в изгибе полных губ прячется озорство ребенка, которому удалась шалость. Нора отправляет зонт в чугунную подставку метким броском, кладет "реквизит" на отполированную до блеска дубовую стойку консьержа: черные перчатки, вуаль, седые букли. Уф! Нора проводит ладонью по влажному лбу, с наслаждением потягивается и встряхивает головой.

Миссис Террорбоди – утомительная особа.

Зато может возвращаться домой без сопровождения в любое время! После вечернего спектакля старая ворона выходит из театра, и толпа поклонников Элеоноры Бейкер расступается перед ней, как море перед Моисеем. Дежурящие возле театра извозчики и зазывалы дружно смолкают и отводят глаза в надежде, что беда обойдет их стороной. Теперь мало кто помнит, что пятнадцать лет назад миссис Террорбоди была весьма популярна. Богатая вдова тиранила незадачливых наследников в гротескной комедии публике на потеху. Отец Норы говорит, что театр – волшебное место, где люди могут посмеяться над тем, что в реальной жизни пугало бы их. Нора поняла, что "волшебство" работает и наоборот, когда из обычной сценической карикатуры создала подлинного монстра.

Бедный парень... Джон, кажется. Если бы он только знал, кем на самом деле была его пассажирка! Нора тихо смеется, обмахивая раскрасневшееся лицо ладонями, и успокаивает свою совесть. Фотография с автографом восходящей звезды сойдет за возмещение ущерба? Ей ведь тоже нелегко приходится. Под слоями крепа жарко, мокрая спина ноет. Нужно много сил и терпения, чтобы нести груз старческой мрачности и немощи. Нора кружится перед тусклым зеркалом. Старинное зеркало в тонкой, изящной раме, будто выточенной из белых морских раковин, висит в нише, как украшение. Отражение девушки в нём напоминает черно-белого призрака на серебре, пока длится танец-разминка: Нора наслаждается своей молодостью, гибким телом, ветерком на лице.

Из темных глубин фойе тянет ночной прохладой и волнующими запахами ранней весны. Фред и его питомец, верно, гуляют на заднем дворе, раз дверь с черного входа не закрыта. На лице Норы вновь появляется проказливое выражение, когда она подходит, танцуя, к напольным часам в виде башни. В детстве ей приходилось вставать на стул, чтобы дотянутся до тайника. Теперь стул не нужен, но её рука слишком велика, чтобы легко протиснуться в зазор между резными панелями на "куполе". Скрученная в трубочку записка предусмотрительно оставлена с краю, чтобы Норе не пришлось царапать кожу о ребристые края. Нора несет тайное послание к свету и, затаив дыхание, разворачивает.

Гороховый суп – это нечто. Побольше чеснока, копченостей и гороха. Употреблять внутрь. Женихи вас больше не побеспокоят!

Нэлл. Снова та же проблема, да? Приходит в ужас от того, о чем другие девушки мечтают. Певица? Ни за что, никогда! Замуж? Нет уж, спасибо, ей некогда. Эллен Белроуз отказывается смотреть на мир сквозь "пыльное окно среднего образования". Осаждает университет, куда женщин не принимают. Вступила в клуб суфражисток. Преподает английский детям иммигрантов. Поет с церковным хором. Собирает пожертвования для сирот. Работает волонтером в благотворительных обществах, состоит в комитетах... Как бишь там их? Нора давно потеряла им счет и не помнит названий.

Где несправедливость, там появляется Нэлл в неизменном клетчатом пальто «ольстер», с пламенным румянцем на щеках и речами в поддержку обиженных и угнетенных. Разве что в Армию спасения мисс Белроуз пока не вступила: иначе расхаживала бы по улицам в мундире и била в тамбурин. Без сомнения, это увеличило бы число "спасенных". Нэлл хорошенькая, её смелая прямота многих привлекает, но Белроузы напрасно знакомят дочку то с одним, то с другим в надежде, что ей кто-нибудь приглянется. В арсенале Нэлл есть куда более устрашающие средства противожениховой обороны, чем гороховый суп.

Интересно, что она придумала на сей раз? Кто "счастливчик"?

Нора, развеселившись было, сникает. Не может вспомнить, когда они с Нэлл виделись в последний раз. Еще снег лежал. В прошлом месяце? Сбываются детские страхи, Нора понимает: между ней и подругой выросла пропасть. Не Гранд-Каньон, но выходит нечто сродни. Сияющий огнями Театральный квартал бесконечно далек от Пяти углов, где ирландские банды разбивают фонари по ночам. Когда Нора в лучах прожекторов произносит монологи богатой венецианской красавицы перед нарядной публикой, Нэлл кормит гороховым супом бедняков в трущобах. После вечерних спектаклей Нора отсыпается до полудня, а Нэлл встает с петухами, чтобы успеть по своим волонтерским делам до первого урока в школе. В разгар театрального сезона с сентября по май у Норы почти не остается свободного времени, а мысли Нэлл вечно заняты чужими проблемами и, приходя домой, она валится с ног. Летние месяцы давали передышку, но в это время Нора навещала дедушку в Айове, а Нэлл налегала на учебу, чтобы быть во всеоружии к октябрю, когда Колумбийский университет начнет прием заявок.

А ведь не так давно подруги умоляли родителей отдать их в одну школу. Дня в разлуке не могли спокойно пережить. Плакали, расставаясь надолго, писали друг другу обо всем на свете. Когда, почему выросла между ними пропасть? С первым театральным успехом Норы? После того, как Нэлл окончила курсы для учителей? С тех пор, как в её жизни появились сироты, бездомные, активисты и суфражистки? Вряд ли она стала бы шутить про гороховый суп с кем-то из них. В городе полно безработных и нищих, сказали бы они. Вам смешно? А для кого-то тарелка супа – спасение от голодной смерти!

Нора, прикусив губу, мнет записку и доводит себя до слез размышлениями о новых друзьях Нэлл и своем одиночестве. Ни в театре, ни в пансионе у неё не появилось близких подруг. Мама говорит, что девушки ей просто завидуют. Есть чему: такая молодая, красивая, талантливая и уже знаменитость. А больше в ней нет ничего стоящего?

Перегнувшись через стойку, Нора берет со стола консьержа вечное перо. Крик "Эй! Мне так жаль, что мы совсем не видимся! Я скучаю! Но тебе интереснее с новыми друзьями, да?" должен звучать нелепо для человека на другой стороне пропасти. Нэлл не любит плакс и нытиков. От актрис, помнится, она тоже не в восторге. Нора звучно вздыхает над своим посланием и в мыслях слышит голос Нэлл: "Глупая".

Давно пора домой, отец волнуется. С тех пор, как мама захворала, обязанность беречь дочку целиком легла на его плечи. Если бы мама знала о фокусе с переодеванием в миссис Террорбоди, то пришла бы в ужас. От Бродвея до пансиона идти всего ничего, но мама наказала строго: ни шагу из театра в одиночку. Отец наверняка сказал ей, что Нору сегодня проводит мистер Хэтуэй. Хотя бы он дочери доверяет. А она подводит его, задерживаясь из-за пустяков. Так и есть – глупая.

Нора торопливо расстегивает крючки на платье миссис Террорбоди, под которым надето её собственное, темно-синее. Из глубин фойе раздается... кашель? Нора замирает в скрюченной позе с запрокинутыми назад руками, напрягает слух и с испугом оглядывает уходящий в темноту ряд кресел. Дети вечно устраивают бардак в фойе. Забытые игрушки валяются на ковре вдоль расписанных стен. Нора поначалу принимает за крепость из коробок сложенные друг на друга чемоданы. В пансионе новые жильцы?

Из темноты доносятся голоса. Фред спорит с кем-то или сам с собой беседует, как не раз бывало. Нора немного успокаивается. Доблестный Бузотер издали приветствует девушку лаем и, стремительно подбежав к ней, обнюхивает пышные юбки со всех сторон. Выглядит он, как большая серая щетка для чистки ковров с торчащим из-под челки мокрым носом и кисточками на ушах. Нора смеется, но в следующую секунду её сердце пропускает удар: Бузотер прыгает на кресло за чемоданами и... взлетает.

Нет.

Кто-то снова покашливает, вставая с песиком на руках.
Кто-то высокий, в темном дорожном плаще.
Кто-то был здесь всё это время.

Нора опускает руки, заливаясь краской. Шаги приближаются, голоса смолкают. Трое выходят на островок холодного света. Недовольный Фред, рядом с ним какой-то ухмыляющийся парень и... обладатель самого совершенного мужского профиля, что она когда-либо видела.

1.2

Шекспировская Порция не знала о коварстве горохового супа, когда предлагала неугодным женихам решить задачку с тремя ларцами.

Нэлл со смехом откладывает записку, чтобы отряхнуть руки от хлебных крошек и накинуть пальто. Она опаздывает и уже на ходу проглядывает оставшуюся часть послания.

P.S. Нарисуй в своем воображении идеал мужской красоты. Мой покой украден! Виновник приехал к Фреду в гости вчера. Боюсь, что умру от смущения при попытке разузнать о нем что-нибудь самостоятельно после того, как предстала перед ним в облике миссис Террорбоди, а потом трусливо сбежала. Вся надежда на тебя, детектив Белроуз. Встретимся на нашем месте сегодня в полночь? Пожалуйста, пожалуйста!

Самый красивый виновник... Чего? Нэлл замирает у двери и перечитывает записку еще раз. Покой украден! Надо же, как... театрально. В духе Голденстар. Но дело, похоже, серьезное. Нора никогда прежде не говорила в превосходных степенях о реальных мужчинах. Одна из первых красавиц Нью-Йорка глядит на неё каждый день из зеркала, и она не слишком чувствительна к чужой красоте. Её всё больше книжные герои привлекали.

Сир Ланселот. Д’Артаньян. Гамлет.

Нахмурившись, Нэлл возвращается к стойке консьержа. Загадочный виновник ей заранее не нравится. Самый совершенный... Как его там? Мечтательница Голденстар! Хоть на секунду задумалась о том, что внешность скрывает? Нэлл заглядывает в домовую книгу, зная педантичность Фреда во всем, что касается обязанностей консьержа. Последняя запись действительно сделана вчера:

27 марта 18** Квартира 58Б, Т. Форсайт, Р. Грандчестер (гости)

Любопытно. А второго Нора вообще упомянула. Который из них мистер Совершенство? Испорченный, жестокий, самовлюбленный. Предположительно, поправляет себя Нэлл. Не то чтобы она в свои девятнадцать без какого-либо опыта свиданий хорошо разбиралась в мужчинах, но её одолевают дурные предчувствия при мысли о том, что Нора может влюбиться в кого-то неподходящего. Нора ведь такая чувствительная, мягкая, наивно верит законам жанра. Вообразит себя героиней любовной трагедии – и что тогда?

Нэлл хлопает себя по лбу, обнаруживая в своих опасениях некое созвучие с речами излишне заботливой мамаши. Надо поговорить с Фредом, вот и все. В конце концов, Фред не стал бы приглашать в свой дом злодея. Наверное. У него кто-нибудь гостил прежде? Нэлл рассеянно пролистывает домовую книгу, понимая, что случай беспрецедентный. Похоже, владелец пансиона пригласил всех, кого хотел видеть, много лет назад, а с остальными встречался вне дома. По-крайней мере, один из прибывших либо его родственник, либо однофамилец. Детектив Белроуз, давно отошедший от дел, разбужен.

Нэлл прикидывает, во сколько вернется домой, и ойкает, взглянув на часы. На раздачу горячего кофе в столовой для бедняков она уже не успевает. Школа находится в Нижнем Манхеттене, в семи милях к югу. Будет ли быстрее по новой железной дороге? Или лучше не рисковать и потерпеть толкотню в конке? Распахнув дверь, Нэлл вылетает из пансиона в пасмурный день. Капор падает на затылок, влажный мартовский ветер бросает рыжие прядки в глаза. На лету Нэлл впечатывается лицом в гору, по её ощущениям. Пойманная под локти, Нэлл успевает почувствовать мягкость серо-зеленого твида, твердость мышц под ним, тепло дыхания на своем лице. Её окружает запах лавра, черного кофе и долгой прогулки под дождем без зонта.

Нэлл отскакивает к приоткрытой двери, спрятав глаза. Порыв извиниться испаряется. Здоровяк явно не собирается извиняться сам и дорогу не уступает. Навис над ней, изучает с высоты, как ястреб синичку, и Нэлл это кожей чувствует – усмехается.

– Посторонним сюда нельзя! – девушка отворачивается и демонстративно запирает дверь на ключ с громким щелчком. – Только по приглашению! Вы к кому?

– К тебе, если хочешь.

Насмешливый ответ заставляет Нэлл обернуться, но перед глазами вновь оказывается лишь зеленая елочка твидого пиджака в мелких каплях от дождя. Незнакомец неслышно подошел к ней сзади почти вплотную. Накрывает, приближаясь, влажным теплом, запахом одеколона, её руку – своей.

Нет.

Просто вставляет в замок ключ и проворачивает.

Щёлк! Дверь снова открыта. Нэлл отдергивает руку. Молодой человек улыбается в ответ на её сердитый взгляд и небрежно поигрывает своим ключом. "Ну, здравствуй, мистер Совершенство..." Нэлл боком отступает к лестнице, как если бы у него в руках был не ключ, а холодное оружие. Все даже хуже, чем она предполагала. Гораздо хуже. Настоящая катастрофа. Переходя на бег, Нэлл заливается румянцем.

1.3.

Занавес падает.

Хлопки, крики и свист в зале не стихают. Артистов снова вызывают на поклон. Половина десятого, отмечает про себя Нора, и впервые в жизни не радуется успеху, а нетерпеливо ждет, пока публика угомонится и отпустит её домой.

"Порция! Порция!" – скандирует галерка.

Нора с рассеянной улыбкой принимает букет, протянутый из зала, и зарывается лицом в нежные, золотые нарциссы. Наконец, плотная стена алого бархата ограждает Нору от слепящего света и требовательного обожания толпы. В полумраке, пробираясь к своей гримерной, Нора принимает поздравления от партнеров по сцене, равнодушно отмечая, что они звучат неискренне.

Её мысли уже не в театре.

Она поспешно избавляется от грима, прячет волосы под сетку и меняет пышный венецианский наряд Порции на старомодное коричневое платье из гардероба миссис Террорбоди. В таком виде она возвращается в зрительный зал. Свет погашен, сиденья опустели, но в теплом воздухе еще витает смешанный запах множества духов и пота. Отец стоит на сцене в атласном курительном пиджаке и, не выходя из роли, чистит трубку, пока режиссер занят тем, что отчитывает его партнершу. Спектакль готовится к премьере, так что вряд ли отца отпустят с репетиции, чтобы он мог проводить дочку до дома.

Нора любуется отцом, думая не без досады, что он мог бы играть с ней в "Венецианском купце". В зрелом возрасте Том Бейкер хотел раскрыться, как трагик, но пробы на роль Шейлока прошли для него неудачно. По старой памяти ему, в основном, предлагали играть в комедиях и фарсах. Нору восхищает, что несмотря на это, отец всегда работает с полной самоотдачей. Хотя, вздыхает она, он выглядел бы гораздо лучше и глядел веселей, если бы рядом с ним на сцене была мама, а не эта бестолковая статистка.

Поймав взгляд отца, Нора улыбается: "Всего два квартала, папочка! Сегодня такой чудесный вечер. Ничего не случится с миссис Террорбоди." Мистер Бейкер беззвучно смеется и кивает: "В такой вечер грех сидеть в духоте. Ступай. Не говори маме". Просияв, Нора машет на прощание. Как же ей повезло иметь отца, который понимает без слов! Вот мама всегда предполагает худшее, будто считает дочку слишком доверчивой и бестолковой.

Парик с седыми буклями, шляпа с вуалью и черный зонт-трость довершают образ. Нора проходит мимо поклонников, которые ждут её у парадного входа, походкой страдающей от ревматизма старушки. Еще вчера она с интересом прислушивалась к их разговорам, а по дороге домой, окрыленная своим успехом, витала в облаках. Звезда, писали о ней критики. Восходящая звезда Бродвея, повторяла она про себя с трепетом, слыша эхо криков и аплодисментов. Но сегодня всё иначе. Наконец-то пришла весна, принося теплые ветра и приятные ароматы в сумеречной синеве, и у Норы кружится голова по другой причине. Казалось, её обожает весь Нью-Йорк, но в этот весенний вечер она бредет по улицам, не замечая города, и ей нет дела до того, что думает о ней зритель.

Миссис Террорбоди резко молодеет у порога Созвездий, вприпрыжку поднимается по ступенькам и отбивает костяшками по двери ритм кадрили. Тишина. В общей трапезной на цокольном этаже горит свет. Должно быть, Фред засиделся с мужчинами внизу после ужина. Ключи звенят в сумочке, однако Норе никак не удается их нащупать. Она поднимает вуаль в надежде разглядеть блеск металла, и в этот миг дверь распахивается. Нора едва успевает отпрыгнуть. Махая руками, она опасно балансирует на краю верхней ступеньки. Сумочка, выскользнув из рук, падает. Еще чуть-чуть и...
– Осторожно, мэм! – кто-то хватает её за локоть и помогает встать ровно.
Из фойе на улицу льется свет, обозначая темные силуэты двух незнакомцев в вечерних костюмах. Тот, что спас Нору от падения с лестницы, оборачивается к приятелю.
– Пригаси-ка скорость, Тэд! Прошу прощения, мэм, мой друг так неловок.
Приятель отвечает с возмущением:
– Клевета! Тэду просто не везет с дверями. У Тэда выдался тяжелый день. Тэд нетрезв.
Нору нисколько не интересует, что не так с Тэдом. "Спасибо," – хочет сказать она, но язык вдруг отказывается подчиняться. Рядом с ней, так близко, стоит ОН. Высокий, удивительно красивый. Нора может думать только том, кто же он? Друг Фреда? Новый жилец? Актер? Если судить по акценту, из Англии. Нет. Из страны её грез, где таким обликом мог обладать только благородный рыцарь. От него пахнет нарциссами, горячим, янтарным ромом и майской грозой. Норе отказывает способность рассуждать здраво. Ей чудится, что рыцарь, как в сказке, собирается преклонить перед ней колено.
– Прошу вас, мэм.
Нет, он просто протягивает ей сумочку. Надо поблагодарить его без жеманства, но кокетливо, а потом сказать что-нибудь остроумное, может, немного дерзкое, чтобы встреча запомнилась ему.
– Угу, – говорит Нора.
Сумочку она берет так, словно не уверена, что является её хозяйкой. Молодой человек, посмотрев со сдержанным удивлением, пропускает её к дверям, а сам спускается по лестнице вслед за Тэдом.
Тот негромко посмеивается в темноте:
– Простите моего друга, он немного... слепой болван. Мэм.
Нора заливается краской, вспомнив о том, что на ней надето, и поспешно заходит в дом. Странная грусть вдруг охватывает её. День стал серым. Триумф потерял всю сладость. Исчезло стремление быть на высоте, среди звезд, которое Нора ощущала с детства. А все потому, что незнакомец, которого она дважды видела мельком, по всей вероятности, теперь считает её сумасшедшей.
В последний миг Нора оглядывается и успевает проследить, как две черных, словно выписанных тушью, мужских фигуры сливаются с пестрой толпой прохожих на другой стороне улицы. Дверь захлопывается от порыва ветра, и Нора с болезненным волнением понимает, что украден не только её покой.

1.4.

После дождя на город опустился плотный, голубовато-серый туман, и ночной Манхеттен сливался на горизонте с ночным небом, будто опаловый остров с мерцающими прожилками огней. Подсвеченная фонарями авеню на границе с парком как никогда раньше напоминала край загадок и снов. Туман клубился, как ожившее облако, маня взгляд. Влажный воздух оставлял во рту сладковатый привкус. Нора со вздохом оглядела крышу: никого. Подруга не пришла. Следовало ожидать, что у неё найдутся дела поважнее, чем... Ах, нет, вот же она. У самого края крыши. Прислонилась плечом к островерхой угловой башенке и так глубоко ушла в свои мысли, что ничего вокруг не замечает.
На сердце у Норы потеплело.
Много лет полусказочная башенка и её сестра-близняшка, расположенная на другом краю крыши, служили девочкам декорациями для игр. Нэлл с головой закуталась в материнскую шаль с волнистыми узорами, широкими складки спадающую до пола. В виде изваяния она вполне могла бы сойти за уставшую от ожидания принцессу, которая глядит вдаль – то ли по привычке, то ли все еще надеясь увидеть благородного спасителя. Но это была Нэлл. Её усталость скорее объяснялась бы тем, что она обошла весь город, собирая подписи в поддержку женского образования.
Послышались мягкие хлопки, когда Нора подошла к подруге. Стайка голубей плавно спикировала с карниза на теряющийся в темноте собор и скрылась под черной розой окна между зубцами башен.
– Привет, жертва грабежа, – голос Нэлл звучал бесконечно ласково, но еще более "заложенно", чем обычно.
В скупом свете луны очертания предметов таяли, и все же Нора мгновенно отметила, что подруга осунулась, а в её позе, помимо усталости, ощущается какая-то беззащитность, словно она сильно замерзла или – хотя это, конечно, вряд ли, – чем-то испугана.
– Привет, леди-детктив. Ты не заболела?
Нэлл вяло отмахнулась.
– Ерунда. Побегала под дождем с утра. Только не начинай причитать, пожалуйста, я сбежала от этого из дома. Хочешь честный ответ на вопрос "Как дела?" Сегодня ученик так волновался, когда перечислял имена президентов США, что на Уильяме Гаррисоне его стошнило на мои туфли. Когда беднягу вывернуло, спазмы скрутили остальных. Весь мой день был как эта... президентская неприятность, растущего масштаба. Оставалась надежда, что меня немного взбодрит порученное тобой расследование. Но леди-детектив села в лужу. Просчиталась, думая, что Фред расскажет о своих гостях за чашечкой чая. Ты не поверишь, Голденстар, Фред может быть по-настоящему злым!
Нора недоверчиво вскинула брови. Подруга с таким же успехом могла сказать, что лед может быть горячим, а небо – салатовым. Фред это... Фред. Добрый дядюшка, друг, который всегда поможет, при необходимости – защитит. Нэлл кивнула в такт её мыслям.
– Мы пили чай, Фред отвечал на мои вопросы. Мне показалось – не слишком охотно, но я никак не ожидала, что он вдруг разозлится настолько, что выставит меня за дверь. И вот я стою, как дура, в коридоре с чашкой и надкусанным печеньем в руках, а Фред бормочет, чтобы я зашла в другой раз, и захлопывает дверь у меня перед носом. Скажи, странно?
Нора неуверенно кивнула. Очень странное поведение с учетом того, что Нэлл была любимицей Фреда. Хотя и это было странно, если вспомнить о том, что в пансионе она одна не посвятила себя искусству, как Фред того хотел. Слово"странный" вообще довольно точно характеризовало Фреда. Вот каким его действительно никогда не видели в пансионе, так это злым. Вопросов стало еще больше. Нора мысленно застонала.
– Ты совсем ничего не узнала... Ну, о нём?
Нэлл презрительно фыркнула.
– Узнала больше, чем хотелось бы, и надеюсь, тебя не слишком расстроит, что я не в восторге от мистера Совершенство.
Нет, Нору сильно удивило бы, если бы мужчина проводил Нэлл в восторг. Ну, при условии, что мужчина все еще жив и не стремится навстречу смертельной опасности во имя благородной цели. Скажем, исследует дикие берега Амазонки, возглавляет восстание рабочего класса, борется с преступностью на просторах западных прерий... Отчаянные парни вечно чем-нибудь таким заняты. Стоит ли удивляться, что Нэлл ни разу в жизни не была на свидании. Как-то раз техасский ганфайтер Джонни Фишер остановил её на улице, но она не удостоила ответом окрик: "Эй, рыженькая, хочешь со мной прокатиться?" Мужской идеал Нэлл, по-видимому, должен был возглавлять восстания и превращать бандитов в решето, не забывая при этом о хороших манерах.
– А это возможно? – Нора откашлялась, пряча смех. – Удостоиться твоей похвалы в первый день знакомства? На моей памяти такого еще не бывало.
– О! Твой избранник явно не из тех, кто смиренно ждет похвалы от других, – даже в темноте было видно, как Нэлл закатила глаза. – Я побывал на шести континентах, у меня чемпионский разряд по стрельбе, моя лошадь всегда приходит первой, в стране крутых парней меня короновали... Ладно, этого он не говорил. Это подразумевалось.
– Рановато называть его моим избранником, – смущенно улыбнулась Нора. – Так вы встречались? Согласись, по-крайней мере, что в его внешности есть что-то возвышенное. Только у античных скульптур я видела такой совершенный профиль.
– Да. За ужином, – сухо откликнулась Нэлл и пожала плечами. – Может, он и красив, однако его нахальство в не меньшей степени ошеломляет. Я подозреваю, что он к тому же лишен сострадания. По-моему, упражняться в остроумии на счет человека, который пришел домой после трудного дня, отмеченного рвотными извержениями, это очень жестоко. Про властные замашки я упоминала? Пожалуйста, пожалуйста, Голденстар, не выходи за него замуж. Твой красивый, но бессердечный муж-деспот нас разлучит.
Нора рассмеялась, прижавшись к её плечу. Таких моментов с Нэлл ей не хватало. Кроме того, образ прекрасного незнакомца обогатился чертами повидавшего свет путешественника и первоклассного стрелка. Норе пришло в голову, что она никогда не каталась на лошади. Разве не здорово, если кто-то опытный её научит?
– Жаль, что бедняга не прошел первое испытание, – сказала она, смеясь по инерции, от переизбытка чувств. – Но я-то, Нэлл! Я! Мы столкнулись вечером у дверей, и на мне снова был наряд миссис Террорбоди. Он предельно вежливо держался, хотя должен был подумать, что я сумасшедшая. Не будем полагаться на первое впечатление, да?
– Ну, не знаю, – откликнулась Нэлл страдальческим тоном. – Детектив Белроуз все-таки выяснила кое-что стоящее. Фред упомянул об этом прежде, чем мои вопросы его взбесили. Полагаю, это не тайна, и я могу рассказать тебе, что у него гостит брат. Представляешь? Я уточнила дважды. Единокровный брат!
– Как это возможно? Они же... – Нора осеклась. – Погоди, ты уточнила?
– Да! Ведь это же очевидно, что они... ну, из разного теста. Но Фред повторил дважды: "единокровный брат".
Нора спрятала лицо в ладонях.
– Господи, Нэлл, какая же ты бестактная! Теперь меня совсем не удивляет, что Фред разозлился.
Нэлл отвернулась, будто её внезапно заинтересовали верхушки деревьев и завихрения тумана.
– Он разозлился не из-за этого вопроса. Кажется, он подумал, что я интересуюсь его братом, потому что... потому что... ну, знаешь, он весь такой из себя.
– Что, прости? – удивилась Нора.
– Ты же сама видела, какой он, – Нэлл только казалось, что она говорит с равнодушным пренебрежением. – Но Фред ошибается.
Нора очень надеялась, что Фред ошибается.
– Так ты... Не находишь его брата привлекательным?
Нэлл вцепилась в ограду.
– Конечно, нет! – а вот сердилась она взаправду. – Чем он занимается, по-твоему? На досуге стреляет в бедных зверушек, а по миру разъезжает, чтобы захватывать земли и порабощать народы. Это просто предположение. Папа говорит, англичане любят поохотиться – сегодня на оленей, завтра на соседние страны. Впрочем, я бы поставила на то, что этот тип богатый бездельник. Наверное, его предки уже награбили достаточно, чтобы он мог стрелять ради чемпионского титула, увлекаться скачками и болтаться по свету в поисках удовольствий. Обычный повеса! Что в этом привлекательного?
– Нэлли, Нэлли, – покачав головой, Нора слабо улыбнулась. – Ты о богатых повесах только в книжках читала, не так ли? А я их частенько вижу по вечерам. С такими как мы, они сводят знакомство из любопытства, ради забавы или же имея в виду какой-то расчет. Но жить с нами? Нет. Для тех, кто может снять на ночь целый этаж в «Астории» или устроить кутеж на собственной яхте, наш пансион – ничем не примечательное место, попросту дыра. Речь идет о брате Фреда, не забывай. В прошлом Фреда много загадок, но кое-что мы всегда знали наверняка. Он богат. Любой десерт называет "пудингом", пьет чай каждый день в четыре часа. Его акцент до сих пор заметен. Мы все знаем его доброту и называем "дядей", а он знает дни нашего рождения и то, какие сладости мы любим больше всего. После того, как наш богатый английский дядя много лет работал в этом доме консьержем, называй его брата, как угодно, только не "обычным". Видишь, я становлюсь детективом вместо тебя! Одного не понимаю, что разозлило Фреда?
Нора поежилась: догадки, рождавшиеся одна за другой, отзывались в животе неприятным холодком. Фред мог быть замечательным, но... Подобно богачам, о которых она вспоминала только что, он всегда держал дистанцию, помалкивая о своем прошлом.
– Помнишь, недавнюю историю в "Нью-Йорк пост"? Английский граф заставил сына разорвать помолвку с Эмили Фолджер. А ведь она была дочерью кофейного магната. Не какая-то артистка. Может, дело в этом? Фред понимал, что его семья не одобрит связь с американкой. О таком не скажешь прямо.
Нэлл накинула край шали ей на плечи.
– Ты читала слишком много романов, Голденстар. Знаешь, Фред обиделся бы, если бы тебя услышал. Уж ему-то наверняка не понаслышке известно о том, как людей только из-за их происхождения не одобряют. Пожалуйста, не сочти меня самонадеянной за то, что скажу. Фред просил меня заходить к нему без приглашения в любое время, а приезду брата не очень-то обрадовался. Скорее уж он сомневается, что его брат достоин меня. Вот и разозлился!
Нора рассмеялась.
– Более самонадеянного предположения я в жизни не слышала! Скорее уж я поверю, что твои расспросы были настолько неделикатными, что терпение лопнуло даже у обожающего тебя Фреда. Или у него есть какая-то тайна, которой он с тобой делиться не пожелал.
– Тайна его прошлого? – пробормотала Нэлл. – Да. Может быть. Но, знаешь, что-то подсказывает мне: Фред от своей семейки не просто так в Америку сбежал. Помнишь, нечестивого полковника из "Лунного камня"? Форсайт, Форсайт... Никогда не интересовалась английской знатью, но готова спорить, что отец Фреда бывал в Индии и вел себя там не лучшим образом. Бедный Фред. Можешь представить себе, каким было его детство в Англии? Возможно, само его существование было тайной!
– Ну и кто из нас читал слишком много романов? – усмехнулась Нора.
Нэлл взволнованно продолжала:
– Не все в романах пустые выдумки. Наш Фред старше брата, но вряд ли его права наследника были признаны. Представь, что он рос в огромном доме, который ему запрещалось покидать, одинокий, всеми презираемый. Это объясняет его любовь к книгам, не так ли? Мы только посмеивались над чудачествами Фреда, но что если его свела с ума жизнь, полная лжи и притворства? Я так и вижу противного, самодовольного мальчишку, который насмехался над ним, обзывал... Конечно, Фред не обрадовался бы приезду такого брата! Он ведь живое напоминание о той паршивой жизни! Быть может, опасный враг? Задумал устранить Фреда, чтобы тот уж наверняка не заявил свои права на наследство.
– Ты увлеклась, Нелли, – Нора пыталась говорить спокойно и насмешливо, но в её голосе звучали тревожные нотки. На мгновение ей почудилось, что пансион вот-вот разрушится, как детский домик из кубиков. – Это была история о прекрасном незнакомце, который украл покой бедной девушки. Не превращай её в кровавую семейную драму. Неужели, молодой человек так ужасен, что ты готова заподозрить его в убийстве?
Нэлл почувствовала настроение подруги, её плечи слегка напряглись, обида в голосе звучала притворно:
– Ну, я одинока в своей подозрительности большую часть жизни. Если тебе нужно больше мнений, расспроси Мэри Андерсен. Она точно со мной не согласилась бы. Мэри и её кружок сегодня после чая напоминали фан-клуб . На повестке дня был вопрос, что делает Тэда таким привлекательным: его мускулатура, британский акцент, блондинистость, твидовые пиджаки в крапинку и, я не знаю, что еще. Я ушла.
– О, – Норе потребовалось некоторое время, чтобы расстаться с мечтами о романтичной конной прогулке, на которую однажды её мог пригласить стрелок и путешественник, коронованный в стране крутых парней. – Значит, Тэд, – уголки её губ поползли вверх.
– Так он представился, – кашлянув, пояснила Нэлл с еще менее убедительным безразличием. Актриса из неё была никакая. – Как бы там ни было... Прошу, пообещай мне, что ты, простая американка, не утратишь чувства собственного достоинства из-за какого-то нахального блондина, будь он хоть самый знатный и богатый человек на свете!
– Разве что из-за брюнета, – Нора хихикнула по-девчоночьи. – Ведь он брюнет.
– Кто? – рассеянно уточнила Нэлл, облокачиваясь на ограду.
– Тот, о ком я просила тебя разузнать, – спрятав улыбку, ответила Нора.
– Брюнет?! Ох, Голденстар! Я тебя обожаю! Брюнет! Не могла сразу сказать? – редкие прохожие внизу могли слышать, как она хохочет. – Не брат Фреда тебе понравился, а его друг Ричард Грандчестер! Я... Прости, я ничего о нем не знаю. Он молчал весь вечер.
"Ричард Грандчерстер... " – мысленно повторила Нора и почувствовала, что в этом имени заключается что-то львиное, королевское, необыкновенно притягательное и в то же время пугающее, как раскаты грома.
Нэлл внезапно отпрянула от ограды. Нора посмотрела вниз и увидела носителя заурядного имени "Тэд" в свете фонаря на другой стороне улицы перед собором. Он весело помахал ей прежде, чем перешел улицу и зашел в дом.
Нора повернулась к подруге, уже не скрывая веселья.
– Идеал мужской красоты выглядит так, по-твоему?
– Нет, нет, нет!
Кого она пыталась обмануть, спрашивается?

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒