Актёрское искусство. В. А. КАРАТЫГИН (1802—1853)

Актёрское искусство

В. А. КАРАТЫГИН (1802—1853)

Сын известных актеров А. В. Каратыгина и А. Д. Каратыгиной-Перловой, он дебютировал в петербургском Большом театре в 1820 году в заглавной роли озеровского «Фингала». Каратыгин обладал прекрасными сценическими данными для ролей героев и не случайно обратил на себя внимание П. А. Катенина, который стал заниматься с ним и достиг замечательных результатов. Дебютант восхищал современников, которые связывали с ним многие надежды русской сцены. Грибоедов считал Каратыгина гениальным трагическим актером, собирался перевести для него «Ромео и Юлию» Шекспира «с подлинника» и написать собственную трагедию. По масштабу дарования он ставил Каратыгина не ниже Семеновой. Пушкин писал из Михайловского Катенину, который, вернувшись из изгнания, продолжал занятия с актером: «Радуюсь успехам Каратыгина и поздравляю его с твоим одобрением». Кюхельбекер в одном из писем 1834 года вспоминал о Каратыгине, которого видел много лет назад и не забыл, находясь девятый год в одиночном заключении. Фигура эта в русском театре далеко не ординарная. Родившись в актерской семье, Каратыгин, единственный из пяти детей, на сцену не пошел. Он обучался в Горном корпусе, затем работал маленьким чиновником в департаменте, переписывал бесконечные бумаги, начальство отмечало его «прилежание и аккуратность», но по службе продвигать не торопилось. Вот тогда-то он и начал мечтать о сцене. Участвовал в любительских спектаклях, добросовестно и настойчиво, со свойственной ему «аккуратностью» отрабатывая интонации, мимику, движения, необходимые для роли. Сцена становилась целью его стремлений, особенно после смерти Яковлева, замены которому в петербургской труппе не было.
Прийти в театр, однако, Каратыгин хотел во всеоружии мастерства и стал брать уроки сначала у Шаховского, потом у Гнедича и наконец встретился с Катениным, система обучения которого была по тому времени прогрессивной. Если Гнедич учил «с голоса», то Катенин начинал работу над ролью с «толку», то есть с анализа смысла образа, требовал сочетания декламации с «дутой», «пламенности» в передаче чувств с трезвым расчетом и точным оборотом средств. Он научил Каратыгина искусству осмысленной декламации и пластики, привил ему вкус к изучению нужных для роли исторических материалов. Когда Каратыгин, едва достигши восемнадцати лет, дебютировал на петербургской сцене, он поразил современников сочетанием «чтения» с «сильными порывами страстей», по словам Жандра, который находил, что игра молодого актера «натуральна, умно обработана», блистательный успех имел Каратыгин в роли Эдипа в трагедии Софокла «Эдип-царь», которая тоже была подготовлена им вместе с Катени-ным. После первых же выступлений дебютант стал любимцем публики и «первым актером эпохи», воплощая на сцене благородство мыслей и чувств. К нему перешел весь трагический репертуар, который прежде вел Яковлев. Но несмотря на очевидность незаурядной одаренности и высокого профессионализма, начальство императорских театров определило Каратыгина при подписании контракта во «вторые сюжеты» и положило соответствующее вознаграждение, то есть вдвое меньше, чем получали молодые «первые сюжеты», и оставило за собой право уволить его через год, если грудь артиста «оказалась бы очень слабою». Причина, конечно, была не в слабости груди, а в том, что Каратыгин был учеником вольнодумца Катенина, к тому времени уже уволен-ного в отставку, и взгляды учителя разделял. Исполнитель главных ролей в классицист-ской трагедии и романтической мелодраме, он был выразителем передовых идей и вызывал естественное недоверие начальства, не без оснований подозревавшего «дерзкого» актера в вольнодумстве. После двух лет беспрерывных и все возрастающих успехов Каратыгин подтвердил свою репутацию «дерзкого», не встав при входе директора петербургского театра Майкова и не очень вежливо отреагировав на его замечание, за что и был арестован и по приказу генерал-губернатора Милорадовича препровожден в крепость, где ему предстояло просидеть «впредь до повиновения».
После 14 декабря Каратыгин пережил приступ мучительного страха. Он ждал, что его арестуют. Его не арестовали и даже ни разу не вызывали на допрос. Опасность обошла его стороной, но пережитое в те декабрьские дни круто изменило его взгляды. Он стал верноподданным, что и было оценено по заслугам. Актера осыпали милостями, он сделался любимцем императора и полновластным хозяином театра. Перемена не могла не отразиться на его искусстве. От «пламенности» не осталось и следа, было блестящее, точное, но холодное мастерство. Каратыгин играл в пьесах Шиллера — Фердинанда («Коварство и любовь»), Карла Моора («Разбойники»), для его бенефиса в 1829 году был разрешен даже «Вильгельм Телль», но все общественные, социальные, бунтарские мотивы в его исполнении отсутствовали, оставались только личные. Он играл в пьесах Шекспира, но и они звучали в его исполнении социально обескровленными и сведен-ными к классицистской схеме одной всепоглощающей страсти: его Отелло был просто ревнивцем. Гамлет боролся за трон. Наибольший успех имел актер в мелодрамах «Тридцать лет, или Жизнь игрока», «Живая покойница», «Уголино», где его холодная и эффектная патетика вполне соответствовала искусственности образов. Каратыгин стал первым исполнителем и пропагандистом реакционных пьес Кукольника и Полевого.
Демократическая русская интеллигенция его не любила. Щепкин говорил о нем, что это «мундирный Санкт-Петербург, застегнутый на все пуговицы и выступающий, как на параде». Герцен называл «лейб-гвардейским трагиком», который «удивительно шел николаевскому времени и военной столице его», писал, что у Каратыгина «все было до того звучно, выштудировано и приведено в строй, что он по темпам закипал страстью, знал церемониальный марш отчаяния и, правильно убивши кого надобно, мастерски делал на погребение».
Русские пьесы Каратыгин считал «галиматьей» и, хотя играл и Чацкого, и Барона в «Скупом рыцаре», ролей этих не любил. О манере его исполнения И. И. Панаев писал так: «Воспитанный в старых сценических преданиях, он перенес в новейшую драму, с которой ему надо было примириться, всю напыщенность и рутину старой трагедии. Являясь даже во фраке, в ролях Чацкого и Онегина, он не мог освободиться от своего героического величия: ходил в сапогах, как на котурнах, размахивал руками в Онегине, как Дмитрий Донской, и декламировал в Чацком, как в Фингале». Новое направление, рождавшееся в драматургии и на сцене, не коснулось его. В последний период творчества, по утверждению Белинского, его игра «сделалась гораздо естественней», но элементов жизненной правды и внутренних переживаний в его исполнении не было. Это было искусство представления. Уроки Катенина, однако, не прошли для актера даром. Буквально до последних дней он продолжал настойчиво работать над каждой ролью, Совершенство профессиональной техники, прекрасное владение актерским «аппаратом», стабильная точность исполнения способствовали Поднятию общей культуры петербургской сцены. Каратыгин заложил традиций «петербургской школы» в актерском творчестве.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒