К Тебе возвожу очи мои, Живущий на небесах» (Пс.122:1)

^ 3. «К Тебе возвожу очи мои, Живущий на небесах» (Пс.122:1)

Жест простирания рук сопровождался другим – «возведением очей» к небу, в чем мы сумели убедиться по некоторым текстам. Их смысл становится ясным из их употребления в самом Священном Писании. Материальное «небо» – это символ «места» Божия, чей трон воистину «превознесен выше небес»⁵⁴⁵⁾. Этот жест относится к самому Богу. Молящийся обращает свои очи – духовные, но символически и телесные – «всегда ко Господу»⁵⁴⁶⁾, «как очи рабов обращены на руку господ их, как очи рабы – на руку госпожи ее»⁵⁴⁷⁾, дабы по первому знаку броситься исполнять их волю.

Возведение очей к небу и обращение взгляда ко Господу – это выражение глубочайшего доверия к Нему, постигаемому здесь и теперь, и знак послушного внимания. Потому и о Христе, Который как человек был великим молитвенником и образцом для всякой христианской молитвы, не раз говорится, что Он «возводил очи к небу», когда обращался с просьбой к Отцу. Так было и при исцелении глухонемого⁵⁴⁸⁾, при чудесном умножении хлебов⁵⁴⁹⁾, при воскрешении Лазаря⁵⁵⁰⁾ и, наконец, в начале той «прощальной молитвы», в которой Иисус просил о Своем «прославлении»⁵⁵¹⁾.

У Господа нашего этот жест «возведения очей» приобретает особую, удивительную торжественность, выражая собой совершенно уникальное отношение, существующее между Сыном и Отцом Небесным. Только «во Христе» христианин может действительно отважиться «возвести очи к небу», как только «во Христе» может отважиться произнести: «Отче наш! Иже еси на небесех!»

* * *

Как и прочие жесты человека Библии, «возведение очей» перешло непосредственно из библейской эпохи в традицию ранней Церкви как постоянный составляющий элемент христианской молитвы. Да иначе и быть не могло, поскольку отцы читали Священное Писание совершенно иными глазами, чем мы!

Давид говорит: «К Тебе возвожу очи мои, Живущий на небесах!»⁵⁵²⁾

«К Тебе, Господи, возношу душу мою»⁵⁵³⁾. Ибо когда «очи» духа «возводятся» на такую высоту, что удаляются от связей с земными вещами и не земными образами наполняются, и в такой степени горе воспаряют, что смотрят уже поверх тварных вещей и обращаются всецело на созерцание Бога и заняты бывают благоговейной и смиренной беседой с Ним, Который внимает им. Как может не родиться отсюда величайшая польза для них самих, /тех, кто возводит/ «очи», и они «открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаются в тот же образ от славы в славу»?⁵⁵⁴⁾ И тогда нисходит на них как бы некое духовное излияние от Бога, что ясно открывается из следующего отрывка: «Яви нам свет лица Твоего, Господи»⁵⁵⁵⁾.

Мысль, заключенная здесь, нам уже знакома: внешний жест есть только отражение внутреннего состояния, которое одно только и имеет значение. Возведение очей к небу, к символическому «месту» Божию, в определенном смысле преобразует все тело в «икону»⁵⁵⁶⁾, в образ «порыва духа, что устремляется к духовному миру»⁵⁵⁷⁾. Поэтому, обращаясь к верным, Апостол напоминает им:

Итак, если вы воскресли со Христом, то ищите горнего, где

Христос сидит одесную Бога; о горнем помышляйте, а не о земном. Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге⁵⁵⁸⁾.

И потому взгляд, обращенный к «горнему», поворот к востоку во время молитвы имеют тот же самый смысл: обращения ко Господу! Как душа обращается ко Господу во время молитвы, поскольку она как тварное личностное бытие обретает в личности Бога реального «Другого», так и молящийся обращает к Нему физическое лицо свое, «зеркало» души.

Всегда, даже и тогда, когда мы бредем по дороге, всем сердцем будем обращать молитвы к Богу. Будем усердны к молитве, простирая руки крестообразно, произнося молитву, что написана в Евангелии /т.е. Отче наш/ и очами сердечными и телесными обратимся ко Господу, как написано: «К Тебе возвожу очи мои,

Живущий на небесах, как очи рабов обращены на руку господ их»⁵⁵⁹⁾.

* * *

Хотя монах должен молиться повсюду, «во время общей службы... и в домах, и во всяком месте, будь – то в поле или с братией»⁵⁶⁰⁾, однако стояние с крестообразно простертыми руками, будучи весьма экспрессивным, как и другие подобные жесты, предназначено скорее для молитвы в своей «келье».

Тем, которые еще не стяжали истинной сердечной молитвы, должно помочь тягостное усилие молитвы телесной. Но хочу сказать, что часто случается, что: распростертие рук, биение себя в грудь, умиленное взирание на небо, глубокие воздыхания и частое преклонение колен, – все это они в присутствии других не могут делать⁵⁶¹⁾.

Из этих жестов, что не должны совершаться на людях, ибо они легко возбуждают любопытство других, а иногда и восхищение с их стороны, подавая таким образом повод к тщеславию, должно быть исключено «умиленное взирание на небо». Ибо этот жест не только заменяет стояние с поднятыми руками, но он так мало заметен, что непосвященный едва ли поймет его смысл. Таким образом наше «духовное делание» останется скрытым.

Авва Иаков сказал: «Однажды отправился я в Балеос к авве Исидору из Низары и нашел его в его жилище, он сидел и писал. Я остановился на минуту вблизи него и, /наблюдая за ним/, заметил, что он часто подымал очи к небу, не шевеля губами и не издавая ни звука. Я спросил его: «Что ты делаешь, отче?» Он ответил: «Ты не знаешь, что я делаю?» «Совсем не знаю, авва», – сказал я. Тогда он ответил мне: «Иаков, если ты не знаешь, значит, ты не был еще монахом ни одного дня! Вот что я говорю: «Иисусе, помилуй мя! Иисусе, помоги мне! Слава Тебе, Господи!»⁵⁶²⁾.

* * *

В жизни каждого человека бывают моменты, когда внезапно он со всей остротой сознает, какую привилегию воистину представляет собой подымание очей к Богу: это те моменты, когда «бесчестием покрывают лице»⁵⁶³⁾, когда человек из-за своего греха, из-за преступления против Бога теряет свою прямоту отношений с Ним. Когда он не чувствует себя в силах даже встать перед Богом и поднять руки к Нему, тогда он падает на колени и в покаянии, как мытарь, который «не смел поднять даже глаз на небо», ударяя себя в грудь, то есть туда, где бьется сердце, из которого исходят злые помыслы⁵⁶⁴⁾, говорит: «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!»⁵⁶⁵⁾.

Подымание глаз, взгляд были бы в этом случае не знаком близости к Богу, но выражением недопустимой дерзости. В этом смысле псалмопевец говорит о «гордом очами»⁵⁶⁶⁾ и уверяет: «Господи! не надмевалось сердце мое, и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое»⁵⁶⁷⁾. Это не ускользнуло от внимания отцов. Смирение является неизменной частью их учения о молитве.

Молясь со смирением и уничижением, мы лучше вверим Богу мольбы наши, – не воздевая рук как можно выше, а воздевая их умеренно и благоговейно; и взор наш не должен быть дерзостно устремлен вверх. Ибо тот мытарь, который не только в мольбе, но и в самом внешнем виде явил смирение и уничижение, отошел более праведным, чем надменный фарисей. Нужно, чтобы голос звучал, приглушенно. А иначе какая потребовалась бы гортань, если бы нас слышали за силу звука? Бог ведь слышит не голос, а сердце, и его же наблюдает»⁵⁶⁸⁾.

Точно так и учитель молитвы Евагрий советует: «Во время молитвы держи потупленными очи свои»⁵⁶⁹⁾, обращая большее внимание на «качество», а не на «количество» молитвы⁵⁷⁰⁾, «дабы молиться не как фарисей, но как мытарь»⁵⁷¹⁾.

* * *

Но будем внимательны: несмотря ни на что, христианин не должен допустить, чтобы кто-то похитил у него то «совершенное доверие» (parrhes?a), что было дано ему во Христе!⁵⁷²⁾. И на него покушается соблазнитель, внушая нам ложное смирение.

Пусть не приводит нас в смятение бес, возбуждающий ум к богохульству и к тем запретным мечтаниям, о которых я не осмеливаюсь даже написать; и не позволим ему истреблять наше рвение. Ибо Господь есть Сердцеведец⁵⁷³⁾ и ведает, что мы, даже пребывая в мире /сем/, не можем впасть в подобное безумие. Ведь целью беса является прекращение нашей молитвы, дабы мы не предстояли перед Господом Богом нашим и не смели бы, думая о таковых /вещах/, простирать свои руки /к Нему/⁵⁷⁴⁾.

В этом, как и в других подобных случаях, «нельзя поддаваться убеждениям бесов, но следует делать противоположное /тому, что они внушают/»⁵⁷⁵⁾.

* * *

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒