ПРИМЕЧАНИЯ 7 страница

Джез что-то бубнил, но его голос напоминал вещание радиостанции, боровшейся за свой диапазон: то прорывался, то пропадал. Я оглядел набухшие красные стены. Казалось, они вздулись сеточкой вен и слегка подергивались, словно гигантская гортань. У меня возникло жуткое видение: будто и я, и все прочие люди в клубе — кусочки блевотины в пульсирующей от рвотных спазм глотке пьяного беса.

— Ох, да на тебе лица нет, — сказал Джез. — Ты же не собираешься здесь блевануть? Осторожней!

ГЛАВА 17

Уж и не знаю, шпионы у нее, что ли, но рано или поздно Фэй становится известно все. В смысле, досконально. Она позвонила мне в тот же вечер, когда я осрамился, побив рекорд по рвотометанию в «Красном клубе».

Якобы она хотела поговорить о детях. Сара приедет домой на рождественские каникулы вместе со своим парнем, который, по словам Фэй, выглядит как Носферату, но не такой душка. Может, он наркоман? Между тем Клэр имела дело с полицией, потому что стащила из магазина шоколадный батончик «Кэдбери».

— Что-о?!

— «Кэдбери». Только не делай вид, будто никогда не слышал о шоколадках «Кэдбери»!

Тем временем Робби в местной общеобразовательной школе приходилось туго. Какие-то девочки затащили его в женский туалет и стянули с него штаны.

Я все еще раздумывал о том, что мне ни разу в жизни не посчастливилось пережить такой ужас, когда Фэй произнесла:

— Говорят, ты много пьешь в последнее время.

— Что? Кто тебе такое сказал?

— А еще тебя видели на набережной под руку с какой-то девицей.

— Видели? Что значит видели? Не помню, чтобы я пытался сделаться невидимым.

— Уильям, надеюсь, у тебя не кризис среднего возраста.

Несколько секунд я это обдумывал. Обычных признаков не наблюдалось: не будучи женатым, я не мог завести любовницу, а мысль о том, чтобы приобрести и водить спортивную тачку, была мне примерно так же близка, как желание пройтись по улице с выставленным напоказ пенисом. Да и потом, при чем тут вообще «средний возраст»? Насколько я могу судить, кризис начался в тот день, когда меня отлучили от материнской груди, и мое положение будет оставаться критическим до тех пор, пока я не утешусь черным соском смерти. Ничем «средним» тут даже не пахнет. Вся жизнь — сплошной кризис, от колыбели до могилы.

— Что ж, если у меня и кризис, — ответил я, — похоже, волноваться не о чем. А теперь признавайся, зачем звонишь.

— Да ни за чем, — возмутилась она. — Просто узнать, все ли у тебя в порядке.

— Да, у меня все в порядке. Порядок?

— А еще я хотела напомнить, что в этом месяце от тебя не приходило денег.

— Ах да, я сменил банковский счет. Я это улажу. В следующий раз отправлю в двойном размере, идет?

— Пропускать выплаты — это на тебя не похоже. Ты ведь не собираешься бросить нас, а?

— Бросить вас? — Я напомнил Фэй, что удирать к знаменитым кондитерам — это по ее части.

— Я имела в виду, не намерен ли ты испариться — так, что мы больше тебя не увидим. Что скажешь?

— Скажу: нет, — заверил я Фэй. — Испаряться я не намерен.

Лишь раз в жизни я был близок к тому, чтобы испариться: когда обнаружил, что Фрейзер вызывал бесов по моей книжке. По правде говоря, я «выпал в осадок», как сейчас принято говорить. Помню, я уставился на эту поганую книгу и свою рукопись в ней так, словно то был змеиный клубок, на который я чуть не наступил.

— Она тебя не укусит, — сказал Фрейзер.

Меня парализовало. Я онемел. Мне хотелось уничтожить эту книгу и задушить Фрейзера, причем одновременно. Но прежде всего нужно было сделать вид, будто я вижу рукопись впервые. И уж чего я точно не планировал делать, так это признаваться ему, что эта абракадабра вышла из-под моего пера.

Кроме того, я пытался обдумать безумные последствия этой истории. Неведомая сущность, которую вызвал Фрейзер, до чертиков пугала его самого. Была, конечно, вероятность, что он накрутил себя на пустом месте, однако я ведь и сам отчетливо ощущал на чердаке чье-то присутствие. А равно и вахтер. И его псина. Я попытался вспомнить, чего же я понаписал в этой рукописи.

Гнилая книжонка, с которой все началось, попала ко мне в руки вместе с другими заплесневелыми томами со дна картонной коробки, набитой разным хламом. Эту коробку я вынес из дома некой докторской вдовы во время одного из наших квартироуборочных набегов. По большей части книги из той коробки были полной дребеденью, но оккультное содержание этой меня заинтриговало. Как я уже говорил, половины книги не хватало, обложки и фронтисписов тоже не было. Такую не продать. Невозможно было узнать, кто, где и когда ее издал и даже кто написал.

Основная часть текста, напыщенная и многословная, содержала дотошные описания подготовки к магическим ритуалам. Также в книге имелись схемы и формулы, но, к сожалению, не было инструкций по проведению самих ритуалов. Видимо, они остались в ее утерянной части.

В то время интерес к оккультной литературе рос как на дрожжах. Полки ломились от книг с дебильными названиями вроде «Найди себе египетского духовного гуру», «Расклад рун для вашей кошки» и тому подобных. Мне пришло в голову, что на основе этой книги можно создать манускрипт с описанием тайных магических обрядов. Я купил кальку цвета луковой шелухи и черную тушь, кое-как изучил вопрос и принялся компилировать ритуалы. Мой сумасбродный план заключался в том, чтобы представить рукопись издателю как «сенсационную находку».

Я провел долгие часы, выписывая буквы элегантным, почти каллиграфическим почерком и тщательно, как настоящий чертежник, копируя схемы, лишь для того, чтобы бросить эту затею на полпути. Слишком уж трудоемким оказалось дело. По самым скромным подсчетам, на подготовку рукописи, которую можно показать издателю, у меня ушел бы целый год. В итоге я сунул книгу и незавершенный манускрипт в коробку с прочим старьем и отнес их на чердак собирать пыль.

Вот так моя рукопись и оказалась у Фрейзера.

— Я заберу эти бумажки, — сказал я ему тем утром.

— Еще чего! Они мне нужны.

— Ну и нафига они тебе?

— Возможно, с их помощью я найду способ… загнать это самое туда, откуда оно вылезло.

Я мог бы просто сказать ему, что эти вещи принадлежат мне. Но я решил, что тогда уж точно увязну по уши. А еще, как ни противно об этом говорить, стану более уязвимым для той сущности, что вызвал Фрейзер. Пусть это звучит неразумно — хотя что в этой истории вообще было разумно? — но мне казалось, что, если Фрейзер узнает, какую роль я в этом сыграл, та дрянь, которую он подцепил, словно вирус, перекинется и на меня.

— Я просто хочу их изучить. Я немного шарю в этих делах.

— Правда шаришь? — недоверчиво спросил Фрейзер.

Я упомянул «Ключи Соломона» и с минуту нес всякую оккультную пургу. В общем, достаточно, чтобы произвести на него впечатление. И он сдался, отдав мне эти бумажки.

— Только я должен в точности знать все, что ты делал.

— Я все делал так, как там написано. Тютелька в тютельку.

«Только ты тютельку тютя», — хотел добавить я.

— А при чем тут фотки? Те девушки?

Он пожал плечами:

— Они и были целью обряда.

— Чтобы что?

Он сделал большие глаза.

— Так ты сделал это в надежде их трахнуть?

Он моргнул. Мне захотелось срастить его сломанный нос, чтобы сломать его снова.

— Фрейзер, говна ты кусок, почему именно моих девушек?

— Потому что они бывали тут и я мог раздобыть их личные вещи. В смысле, из ванной. Расчески там всякие. Воду после мытья.

— Воду после мытья? Ты воровал воду, в которой они мылись?

— Что значит «воровал»? Как будто она им нужна! Пару раз успевал прошмыгнуть в ванную, пока вода еще не стекла. И вообще, если бы они были поаккуратней и мыли за собой ванну…

— Заткнись, а не то… Кто бы еще говорил об аккуратности.

— Вот я и говорю.

— Вот и заткнись. Где ты взял фотки?

— Делов-то, Уильям. Притворялся, будто снимаю что-то у них за спиной.

— Но в итоге, как я понимаю, ничего не вышло.

— Не совсем.

— Не совсем? Что значит «не совсем»? Вышло, мать твою, или не вышло?

— Ну нет. Пока что нет.

Я вспомнил, как он исхитрился пожать руку Мэнди, когда прощался с ней сегодня утром.

— Я ухожу, — сказал я. — Книжку и манускрипт забираю с собой.

— Что будешь делать? — крикнул он мне вдогонку.

Я не ответил. Не терпелось залезть в душ и отмыться.

Вернувшись к себе, я сел за стол, разложил на нем листы рукописи и попытался вспомнить источники, на основе которых фабриковал свои ритуалы. Помню, как у меня трещала голова, пока я переворачивал никотиново-желтые страницы книги, стараясь заново испытать вдохновение, которое породило все эти пентаграммы, пентакли и латинские фразы.

Мне подумалось, что Фрейзер чего-то недоговаривает. Его пентакль или пентаграмма — в общем, та фигня, что он начертил на полу чердака, — явно не совпадала ни с одним из моих филигранных рисунков, иначе я ее вспомнил бы. Кое-какое сходство, конечно, имелось — один пентакль похож на другой, не так ли? — но это заполнение, этот текст, эти символы я видел впервые, и они не имели ничего общего с теми схемами, что я скрупулезно вычерчивал при помощи транспортира и циркуля.

Мучась головной болью, я сосредоточенно изучал листы кальки. Настоящий специалист, наверное, сумел бы собрать воедино фрагменты, которые я надергал из множества источников: египетских заклинаний с какого-то папируса, большого и малого «Ключей Соломона», латинских проклятий. Черт, кое-что из этого я даже выдумал сам. Помню, однажды вечером, неслабо укуренный, сидел и смеха ради занимался «говорением языками», записывая белиберду, которая срывалась с моих уст. Казалось немыслимым, чтобы все это вместе могло сложиться в настоящий, действенный ритуал, пробудивший к жизни силы, в которые я даже не верил.

Это казалось просто немыслимым.

На одном из листов я нарисовал классическую пятиконечную звезду и обвел ее двумя концентрическими кругами. Между ними вставил слова: ШБТАЙ, ЦДК, МАДИМ, ШМШ, НГХ, ККБ и ЛБНХ. А снизу приписал содранное откуда-то разъяснение:

Необходимо знать, что общее количество часов дней и ночи — двадцать четыре и что каждый час управляется одной из семи планет, расположенных в правильном порядке: от высшей до низшей. Порядок планет таков: ШБТАЙ, Шабатай, Сатурн, ниже Сатурна — ЦДК, Цедек, Юпитер, ниже Юпитера — МАДИМ, Мадим, Марс, ниже Марса — ШМШ, Шемеш, Солнце, ниже Солнца — НГХ, Ногах, Венера, ниже Венеры — ККБ, Кокав, Меркурий, и ниже Меркурия — ЛБНХ, Леванах, Луна, самая низкая из всех планет. Обрати внимание, что магическая операция должна быть выполнена под управлением соответствующей планеты и обычно в час, который относится к ней же.

Бред сивой кобылы. Который я перетасовал с отрывками, раскопанными где-то еще:

В дни и часы Сатурна ты можешь проводить вызов душ из Гадеса.

Это, конечно, греческое. Именно так я и делал: мешал в кучу греческое, латинское, древнееврейское и египетское, сдабривая бодрой отсебятиной. А вот другой рисунок: две концентрические окружности, а в них вписан треугольник с различными буквами и магическими символами, которые я позаимствовал с репродукции коптского манускрипта, найденной в библиотеке колледжа. Интересно, подумал я, уж не этот ли текст, переписанный мною невесть откуда, вдохновил Фрейзера на его извращенный ритуал:

Пробудись у меня всякий дух, мужской ли, женский ли, и пойди во всякое место, и на всякую улицу, и во всякий дом, и закляни Коприю, которую родила Тесис, волосы с головы которой ты имеешь, любить меня, Эйлуриона, которого родила Коприя. Пусть не вступает в связь ни спереди, ни сзади и не делает ничего для удовольствия с другим мужчиной, если только не со мной, Эйлурионом, которого родила Коприя. Пусть не может она ни пить, ни есть, ни терпеть, ни переносить, ни быть спокойной, ни спать ни с кем, помимо меня, Эйлуриона, которого родила Коприя. Пусть Коприя, которую родила Тесис, волосы с головы которой ты имеешь, выбежит из всякого места, и всякой улицы, и всякого дома, пылая страстью, и бросится ко мне, Эйлуриону, которого родила Коприя. Пусть любит и вожделеет всей душой, умом и сердцем, пусть голову свою к моей голове прилепит, и губы с губами соединит, и живот к животу приложит, и бедро к бедру приблизит, и черное к черному приладит, и любовные утехи свои совершит Коприя со мной, Эйлурионом, во все время века.

В дверь легонько постучали, и я вздрогнул. По правде говоря, даже подскочил. Отложив рукопись, я поднялся и открыл дверь, но за ней никого не оказалось.

Я всмотрелся в длинный коридор. Здание пустовало. Уборщики еще не пришли, а все студенты, кроме меня и Фрейзера, были на занятиях.

— Фрейзер? — позвал я. Спустившись по лестнице, я постучался в его дверь. — Фрейзер?

Тишина. Я прижал ухо к двери, но изнутри не доносилось ни звука. И тут мне послышалось, будто по лестнице за моей спиной кто-то крадется.

Там никого не оказалось. Однако наверх вела еще одна лестница, из старого здания (очевидно, она осталась с тех времен, когда там жили слуги), и я решил, что, если потороплюсь, смогу застукать на ней того, кто тут ошивается. Я промчался по второй лестнице — и снова никого не обнаружил. В общаге по-прежнему царила тишина. В глубине полутемного коридора виднелась приоткрытая дверь в мою комнату, точь-в-точь как я ее оставил.

И вновь я услышал тихий скрип ступеней. Правда, на этот раз со стороны винтовой лестницы, ведущей на чердак. Я бросился к ее основанию и посмотрел вверх. Мрачный лестничный колодец пустовал. Пульсирующая боль в голове соревновалась с сердцебиением. Я дрожащей ногой ступил на эту лестницу и начал медленно подниматься на чердак.

В последний раз я был там вместе с Диком Феллоузом, и тогда мы точно закрыли дверь на замок. Но сейчас она была не заперта — виднелась узенькая щель. Я прикоснулся к двери пальцем, но не надавил. Вместо этого я прислушался.

Я напрягал слух так сильно, как только мог. И уловил звук, страшнее которого в жизни не слыхал. Я едва мог его выносить.

Описать его могу только так: вроде как песчинки падают на пластмассовый или металлический лист. Сначала текут редкой струйкой, а потом как сыпанутся! А после — затишье. У меня возникло жуткое ощущение, будто нечто прислушивается ко мне из-за двери: слушает, как я слушаю. Потом песок посыпался снова. И опять перестал.

Я развернулся на пятках и поспешил к себе. Схватив куртку и ключи, я запер за собой дверь, выскочил на солнечный свет и отправился на поиски Мэнди.

ГЛАВА 18

— Здесь мило! — сказала Сара.

Усевшись, она принялась разматывать бесконечный шарф — ну точно как я. На ней был потертый на локтях пуловер; его удлиненные рукава доходили аж до ногтей, покрытых черным лаком. Моя старшая дочь, приехавшая на каникулы из Уорвикского университета, очень хотела со мной повидаться. А еще познакомить меня со своим парнем по имени Мо. Я старался не думать, зачем ей это понадобилось. В общем, я пригласил их пообедать со мной в городе. Предложил тайский ресторанчик в Сохо.

Сара всюду являла радость. Всегда являла. И будет являть. Кажется, я влюблен в свою дочь — нет, не в сексуальном смысле, я вам не Зигмунд Фрейд, — а в том смысле, что ее общество мне приятнее любого другого и я скучаю, когда ее нет рядом со мной.

— А тебе, Мо, тут нравится? — спросил я.

— И даже очень, — ответил он, усаживаясь и хватая меню. — Так любезно с вашей стороны пригласить нас сюда.

И вовсе он не похож на Носферату. Ну да, обритая налысо голова, и либо он трудится в угольной шахте, либо пользуется черной подводкой для век. Ну и что? То же самое можно сказать и о двух серебряных колечках, продетых сквозь его бровь: ну и что? Поверх белой футболки он носил что-то типа спецовки, а в дополнение к этому — довольно впечатляющие «мартенсы», как у Антонии в «Гоупойнте».

— Я заказал вино, — сказал я. — Готов поспорить, Мо, ты предпочел бы выпить тайского пивка.

— Отнюдь. Вино будет в самый раз.

— У вас есть кое-что общее, — сказала Сара. — Мо — ценитель вин.

Я в изумлении отложил палочки для еды.

— Я только притворяюсь пролетарием, — сказал Мо извиняющимся тоном. — У моего отца виноградник во Франции.

Поразительно трогательный парень. Такими трогательными бывают щеночки.

— Он пролетарий, — сказала Сара. — Его отец — буки. Может, закажем всего по порции и разделим поровну?

— Правда? Букмекер? Это ведь аристократия рабочего класса, верно? Да, заказывай все. Я только за. Как там мама?

Сара быстро покачала головой, издав губами вибрирующий звук. Мо фыркнул. Подошла маленькая, миленькая официантка с искрящимися черными глазами, и Сара пропела ей названия нескольких блюд.

— Не слишком много, пап?

— Нет, продолжай. Судя по вашему виду, вам нужно хорошо питаться. Ах, вот и вино. Слава богу.

Я подождал, пока Мо не пригубит вино, а затем повторил этот звук за Сарой. Потрепетал губами.

— И как же это понимать?

Сара пожала плечами. Мо признал вино достойным, после чего заявил:

— Послушать Сарину маму, так выходит, что вы голодранец какой-то. А по-моему, ничего похожего.

— Голодранец?

Сара стрельнула в Мо глазами, но он не внял предупреждению:

— Да и со слов Люсьена тоже. Он, короче, сказал, что вы неудачник.

— Мо с Люсьеном не ладят, — сказала Сара.

— Да?

— Люсьен уже достал его. Цепляется к тому, как Мо одевается, придирается к каждому слову. Только и делает, что наезжает по поводу и без.

Принесли еду — горячую, пахнущую изысканными приправами. Интересно, подумал я, не разводит ли меня эта парочка. Мо нравится вино. Мо не нравится Люсьен. Как обычно, я начал трапезу с доброго глотка вина и заметил, что Мо неукоснительно следует моему примеру.

— Ладно, налетай, — сказал я.

Мы дружно налетели и вскоре прикончили вторую бутылку. Позади нас, в служебной части ресторана, одна из тайских официанток наводила порядок в домике для духов. Она поправила искусственных птичек на веточках, зажгла погасшие свечи и поставила внутрь небольшую вазу с цветами. Мо это заинтересовало. Я рассказал, что многие тайцы держат такой домик у себя в саду и постоянно ухаживают за ним, чтобы добиться расположения его обитателей.

— Значит, в этом ресторане есть духи? — беззаботно спросил Мо.

— Да, есть несколько, — ответил я. — Причем один из них как раз у тебя за спиной.

Мо выронил вилку и оглянулся. Сара подняла на меня глаза и предостерегающе качнула головой.

— Ха! — рассмеялся Мо. — Ха-ха-ха!

— А ты знаешь, что означает татуировка на твоем предплечье? — спросил я Мо.

— Эта, что ли?

— Ага, эта.

— Не-а. Просто решил, что она классно смотрится.

— Это оберег.

Мо взглянул на татуировку так, будто кто-то наколол ее без его ведома. И тут вклинилась Сара. Похоже, она была не в восторге от того, как поворачивается наша беседа.

— Мама считает, что у тебя нечто вроде нервного срыва. От меня потребуют отчета.

— Что ж, как ты видишь, я вполне собранный, в высшей степени благополучный тип, готовый заказать еще одну бутылку вина. Разумеется, если вы, молодые люди, не против.

Мо тут же осушил свой бокал, а вслед за ним и Сара. Стоит только упомянуть о добавке вина, и они ведут себя, как будто у них дни рождения, притом что оба уже основательно окосели. К тому времени, как мы уговорили четвертую бутылку, Сара разбросала свое зеленое карри по всей скатерти.

Внезапно она отшвырнула вилку:

— Да ну нахрен, папа, мы просто уже сыты по горло этим сраным кондитером! Мы, блин, хотим перебраться к тебе. Правда, Мо?

Вот оно, значит, как. Понятное дело, я согласился. А затем этот обед, начавшийся так славно и плавно, ушел в крутое пике, потому что Сара выпалила:

— Мама говорит, ты завел себе любовницу.

Я молчал.

— Завел, да?

Мо, которого развезло меньше, чем Сару, уловил на моем лице раздражение. Кажется, ему стало немного не по себе.

— Ну так что? Завел?

— Нет, не завел. Все?

— Да подумаешь, папа! Или завел, или не завел — делов-то.

— Вопрос исчерпан?

— А что тут исчерпывать? В смысле, что тут такого! Я к тому, что зачем изворачиваться? Зачем что-то скрывать? Я к тому, что вот и славно, если завел, а не завел — так не завел; дело житейское, ясно? Я к тому, что кого это волнует? Я к тому, что я уже не маленькая и ты мог бы со мной поделиться, а не хочешь — так и не надо, мне пофигу, делишься ты со мной или нет!

Мо ткнул ее под столом, причем так, чтобы я это заметил.

Сара повернулась к Мо:

— Чё ты пинаешься? Это же мой долбаный папочка! Он всегда такой. Сплошные тайны на ровном месте. Что, скажешь, не так? Не так?

Я отбросил салфетку.

— Схожу в уборную, — сказал я.

На обратном пути я подошел к кассе, чтобы оплатить счет. Кредитка не прошла: я не успел погасить задолженность. Пришлось платить дебетовой (а всякий раз, как я это делал, я все глубже влезал в долги). Когда я вернулся к столику, оба молчали. Я объяснил, что мне пора на работу.

Когда мы вышли на улицу, они спросили, где тут ближайший паб. Я предложил кофе — это, по-моему, было бы уместнее, — но они явно были другого мнения, и я показал им «Французский дом» на Дин-стрит, где во время оно Дилан Томас лихо вставил средний палец в анус ручной обезьянке. Да, нехорошо вышло. Так или иначе, прежде чем мы расстались, Сара крепко обняла меня, а о нашей размолвке даже не вспомнила. Хоть и не без сомнений, но я выдал им ключ от своей квартиры и оставил их вихлять по Дин-стрит. Они сказали, что опасаются ехать домой за вещами.

И я пообещал им, что с Фэй все улажу.

Ну, можно сказать и так; в смысле, назвать этим словом крики и вопли Фэй, позвонившей мне тем же вечером. Насколько я понял, Сара и Мо возвратились домой без задних ног и принялись беззаботно собирать вещи, отпуская язвительные замечания насчет Люсьеновой стряпни. Началась перебранка. Хлопали двери. «Парфянские стрелы» разили как ядра.

Само собой, я обвинялся в том, что «накрутил Сару». Я сказал, что ничего подобного. Фэй спросила, что я думаю о Носферату. Когда я ответил, что он показался мне весьма приятным юношей, она совсем взбесилась. Потребовала, чтобы перед ней извинились и перед Люсьеном тоже.

Я заверил, что попрошу Сару перезвонить, как только они с Носферату проспятся.

По правде говоря, вернувшись с работы и заглянув на кухню, я подумал было, что в мой дом забрался барсук, который разворошил мусорное ведро. На полу валялся недоделанный бутерброд, рядом с ним — замасленный нож. На столе — четвертушка сыра с отпечатками чьих-то зубов. Сара и Мо завалились в мою кровать, даже не сняв ботинок, и посапывали в ней как ни в чем не бывало. Все было так, словно я попал в сказку про девочку и трех медведей.

Не скажу, чтобы меня слишком уж возмутил бардак в доме, где я маниакально поддерживал порядок. Честно говоря, немного хаоса здесь не помешало бы. Это напомнило мне время, когда дети были еще совсем маленькими и я не мог встать с кровати, чтобы не наступить на острый кирпичик «Лего» или какую-то другую фиговину. Но что меня не на шутку взбесило, так это набег на мой книжный шкаф.

Под словом «набег» я подразумеваю, что со средней полки вытащили четыре или пять книг, которые теперь были как попало разбросаны по дивану. Тайник, в котором я прятал тетрадь Шеймаса, был таким образом рассекречен, причем саму тетрадь оттуда тоже извлекли. Она валялась на диване, раскрытая на третьей странице. Тот, кто начал ее читать, — Сара или Мо — забросил это гиблое дело задолго до того, как влез в своих фиглярских ботинках на мою снежно-белую постель. Я вернул книги и тетрадь на место. Затем заварил крепкого кофе.

Когда я вошел в спальню с горячим кофе, они еще крепко спали. «Кого же разбудить первым?» — подумал я. Конечно, Носферату.

Он проснулся, громко всхрапнув, и резко сел, потирая бритый череп. Саре тоже удалось проморгаться.

— О господи! — сказала она. — О господи!

Мо выглядел чуть краше покойника. И смотрел на меня так, будто впервые видел.

— Кофе я оставлю, — сказал я. — Поговорим внизу.

Полчаса спустя Сара вышла из душа. Из одежды на ней был мой белый купальный халат, а на голове — тюрбан из полотенца, который она несла с типичным для женщин вызывающим видом. Она тоже смотрела на меня так, будто вчера родилась.

Я сделал ей большие глаза:

— Перезвони матери.

— О господи!

— Вроде бы надо за что-то извиниться.

— О господи!

Спустился Мо. Он был немногословен. Просто стоял и перебирал железяки в брови, словно хотел убедиться, что ни одна из них не пропала, пока он дрых.

— Ты прибрался, — заметила Сара. — Не надо было. Мы так насвинячили.

— Пустяки.

— А вот и нет. Я тебя знаю: сейчас посадишь нас в такси и отправишь обратно к мистеру Кренделю.

— Нет, правда, все нормально. Слушай, мне пора идти.

— Куда идти? — Сара размотала тюрбан и принялась ожесточенно вытирать волосы.

— В общем, будьте как дома. Вино под лестницей. Только книги больше не трогайте, ладно? Вот это меня и впрямь бесит.

— Круто! — сказал Мо.

— Моих рук дело, — призналась Сара. — Прости.

— А почему ты вытащила именно эти книги?

— Без понятия. А ты куда?

— У меня назначена встреча. А все-таки, почему из всех книг ты выбрала именно эти? Просто интересно.

Сара пожала плечами:

— Наверное, они торчали наружу. А что за встреча?

— Ни фига они не торчали. Ни на сантиметр. Я на этом зациклен, так что все книги у меня стоят по линеечке. Такой вот бзик.

— Послушай, я вовсе не против, чтобы ты с кем-то встречался, — сказала она.

— Цыц! — грубо оборвал я. — А не то и правда отправлю вас обратно к матери.

При этом я думал о том, не бес ли подвел Сару к этой самой полке.

— Уговор, — сказала она смиренно. — Уговор. Все путем.

Я зашел в ванную и запер дверь прямо у нее перед носом. Включил душ и стоял под ним долго-долго.

ГЛАВА 19

На этот раз мы встретились в «Виндзорском замке», что в Ноттинг-Хилле. Место выбрала она, но я бывал там и раньше. Честно говоря, мне знакомы все столичные пабы. Я мог бы рассказать вам современную историю Лондона по его закусочным и забегаловкам, хотя вряд ли вы захотите слушать. Я мог бы объяснить вам городскую топографию по маршрутам движения развозчиков пива. А еще я, скажем так, наслышан о потусторонней жизни пабов, поэтому хорошо знал, что кроется в подвалах «Виндзорского замка», еще до того, как Ясмин об этом упомянула.

В каждом пабе есть духи. Ладно, не в каждом, но если в пабе нет духов, то и делать там нечего. У меня есть теория, что все лондонские пабы в совокупности — это своего рода энциклопедия демонов. «Виндзорский замок» и впрямь унылый и мрачный — весь обит деревом и разделен на секции чем-то вроде раздвижных деревянных переборок.

Я ждал ее во второй секции, за угловым столиком под какими-то картинками в рамах. Но едва я увидел ее, меня охватил ужас. Сидевший в ней бес больше не прятался.

Дело в том, что они наглеют. Если знают, что вы о них знаете.

На ней было шелковое платье-чонгсам с высоким воротником, черное с красным шитьем. Поразительно красным: как губы восточной куртизанки, мелькнувшие за тонким балдахином паланкина, как перерезанное горло жертвы в сером тумане викторианского Лондона. Такая вот краснота. Она подошла ко мне; на ногах у нее были платиново-серые чулки и туфли на высокой шпильке. На плечах — казацкая шинель длиной до лодыжек, с золотыми пуговицами в два ряда. Если раньше я еще как-то мог убедить себя, что это не свидание, то теперь этой иллюзии пришел конец.

Я слишком поспешно вскочил ей навстречу, заметив, как другие мужчины поворачивают вслед за нею голову. Они таращились на нее, а я, помогая ей снять шинель, радовался, что она не удостоила никого ни единым взглядом. Возможно, теперь они ломали голову насчет мифических секретов, которыми владеют мужчины постарше. Если бы она только покосилась в их сторону, они с облегчением решили бы, что она спуталась со мной из-за денег, славы, власти или еще чего-то, столь же банального. Но это дурачье ничего не знает о роли бесов. Им невдомек, что тут стоит на кону.

— Извини, что опоздала.

— Ты не опоздала. Все нормально. — Я сложил ее шинель на скамье, а Ясмин села напротив. — Отлично выглядишь.

— Ты тоже постарался.

Пожалуй, да. Раскошелился на льняной пиджак и зеленовато-голубую сорочку. Подрезал непослушные волоски на бровях. Каким бы смешным мне все это ни казалось, иногда на внутреннего тролля нужно наводить лоск.

— Я уже выпил. — Мне было не по себе, и она это заметила. — Есть хочешь?

Она кивнула. Похоже, она не могла удержаться от улыбки, глядя на меня. Бес женской улыбки; слишком уж много они улыбаются. Я пытался говорить непринужденно:

— Знаешь что? Жутко хочется кабанчика с яблоками.

— И мне. А еще устриц.

Сказав «устриц», она мельком глянула на меня поверх меню, словно это был какой-то пароль. Я же, притворяясь, что поглощен изучением меню, то и дело на нее поглядывал. Так, чтобы она не заметила. Бесы, знаете ли, весьма умны. Шмыгают внутрь и наружу. Они не входят в кого-то раз и навсегда. Они как птицы на проводе: спорхнут в испуге, покружат — и вновь на исходную. Могут засесть на несколько месяцев. А могут заскочить лишь на пару секунд.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒