Книга четвертая 4 страница

– Может, ты и прав, братец Бран. Да, может, и прав. Посмотри-ка. Чуешь? – он принюхался к чернозему и, зачерпнув его рукой, дал понюхать Брану. Тот потянул носом и потряс головой. – Не чуешь? А, по-моему, воняет конским дерьмом.

Руэ подмигнул сыну. Они терпели, сколько могли, а потом все же не выдержали и хрипло расхохотались.

– Вы оба недоумки! Я знаю, что видел!

– Ты видел одного из дублинских норманнов в плаще из волчьей шкуры, глухой ты ублюдок! Господь всемогущий! Ты что, считаешь, это был фаолай? Один из этих сраных варваров из Осрайге, которых сам Святой Патрик проклял семь лет ходить полуволками? Начнешь так думать, так и мы подумаем, что ты башкой повредился! – Руэ Мор прошел мимо Брана, толкнув его плечом, и презрительно фыркнул себе под нос. – Скоро стемнеет, парень. Сегодня остановимся вон на той поляне. Достань еду. Я присмотрю за пони.

– А этот? – Дунлан кивнул на Брана. Руэ Мор в ответ лишь пожал плечами.

Отец и сын вместе принялись за работу: сняли тюки, стреножили и покормили пони, развели костер, и на углях забулькал железный котелок с олениной и капустой. Завернувшись в плащ и достав из ножен меч, Дунлан принялся точить лезвие камнем и полировать его маслом.

Но Бран не шелохнулся. Он остался стоять, с подозрительным прищуром всматриваясь в вершины Каррай Ду. Пони вели себя беспокойно. Трава и прошлогодние листья хрустели под их копытами; легкий ветерок шелестел в ветвях над головой. Вдали раздавался насмешливый крик воронов. На смену огненно-красному вечеру пришла отливающая серебром ночь.

Руэ Мор озабоченно нахмурился, беспокоясь за старшего товарища. Он поднялся. От миски с рагу в холодный вечерний воздух поднимался пар.

– Просто пошутили чутка, Бран, – тихо сказал Руэ Мор. – Не бери близко к сердцу. Мы с парнишкой устали, только и всего. Нам бы всем отдохнуть немного. Этот твой дув-галл…

– Говоришь, я слепой, Руэ Мор? Сумасшедший, да? – покосился на стоявшего вдалеке товарища Бран. – Прислушайся. Что ты слышишь?

– Ничего, – ответил, помедлив, Руэ Мор.

– В том-то и дело. Кто бы там ни был, думаю, он сделал круг и зашел к нам со спины.

– Чушь!

– Неужели? – Бран хлопнул узловатой рукой по плечу Руэ Мора. – Может, ты и прав. Может, нет там ничего. Просто какой-то обосранный дан, который разозлился, что твой парнишка стащил его капусту. Но если вдруг это какое-то дьявольское отродье из адовых глубин, которое на нас дублинская ведьма напустила, то твой костер и ужин выведут ублюдков прямиком к нам.

Руэ Мор, который был больше поэтом, чем воином – хотя и то, и другое получалось у него неважно, – стал белым, как мел.

– Христос наш Спаситель! – он повернулся к сыну, точившему у огня меч. – Гаси его, парень! Гаси костер!

– Вот уж ни хрена подобного, – откликнулся Дунлайнг. И хмуро взглянул на отца. – Что на тебя нашло, па?

– Я сказал, гаси чертов костер! – прошипел Руэ Мор.

– Погоди, – остановил его Бран. Оглянувшись через плечо, он пристально всмотрелся в густой подлесок и почувствовал, как встают дыбом волосы в серебряной бороде. Его рука легла на окованную железом рукоять висящего в ножнах на поясе скеггокса. – Мы опоздали, парни.

Руэ Мор посмотрел в ту же сторону. Среди зарослей орешника и плюща, жимолости и папоротника светились чьи-то глаза…

Глава 14

Прятавшаяся далеко за кругом неровного света костра Этайн наблюдала за ирландцами и гадала, что ее выдало. Откуда этот хитрый старик с серебряной бородой узнал, что в темноте кто-то притаился? Троица разбила лагерь недалеко от лесной тропы – по одной из таких позабытых охотничьих троп вел ее большую часть дня волкодав Мэйв Конан, уверенный, что она идет следом. И она шла – так быстро, как позволяли ноги. Дорога вилась по коронованным древними камнями холмам и укрытым листвой низинам, на которые нога человека не ступала еще с тех пор, как здесь жили круитни. Из пса вышел замечательный проводник: он был умнее, чем большинство известных Этайн людей, и, если не считать грозного рыка, всю дорогу молчал. Конан провел ее через горы Куалу к подножию Каррай Ду в два раза быстрее. И до сих пор им не встретилось ни души.

Если судить по стоявшим около стреноженных пони мешкам провизии, эти трое доставляли войсками провиант. Но чьим войскам? Этайн не отличила бы мунстерского воина от лейнстерского; их речь ничем ей в этом не помогала, хоть некоторые слова и звучали знакомо. Они шли не в Дублин, и Этайн сделала вывод, что это, должно быть, люди короля Бриана. А может быть, обычные бандиты, шакалы в человечьей шкуре, решившие воспользоваться хаосом лейнстерского восстания для собственной выгоды. Как бы то ни было, Этайн поняла, что цель у них общая: Каррай Ду.

Если обойдем их, они могут зайти к нам сзади. Она в нерешительности закусила большой палец. Но если они пойдут первыми, мне, скорее всего, не удастся подобраться к вестэлфар незаметно, а если те испугаются или забьют тревогу, то больше я их никогда не найду.

Гримнир, конечно, просто убил бы их на месте. Зарезал без сожаления и оставил их тела гнить в лесу. Даже теперь ей слышался его резкий презрительный голос. Пф! Волки с овцами не дружат , сказал бы он. И Этайн, к ужасу своему, была с ним в чем-то согласна. Но все равно не одобряла убийства. Она-то не яростный каун, жаждущий битв и славы, а дитя Белого Христа… и тут ее озарило. Неважно, из Мунстера эти ирландцы или из Лейнстера… разве они не мои братья во Христе?

Рядом глухо зарычал Конан. Она чувствовала, что, несмотря на внешнее спокойствие, пса разбирает нетерпение; день подходил к концу, и ему хотелось поскорее вернуться к хозяйке.

– Потерпи еще немного, – прошептала Этайн, зарывшись пальцами в его пятнистую шерсть. И, нахмурив лоб, задумалась о том, что ей делать: она не могла ни убить ирландцев, ни пройти мимо них. И как же решить эту проблему? Невольно вспомнила она о Гластонбери. В подобных ситуациях аббат любил ввернуть одну присказку – хотя, по большей части, этот нечестивый ублюдок использовал ее, чтобы отлынивать от тяжкой работы: «В одиночку не одолеешь и кочку». Конечно, подумала Этайн. Вместе с помощниками будет легче противостоять похитившим Гримнира вестэлфар … Но как это устроить? Ответ пришел сам: нужно было обратить возможных врагов в союзников. Обратить так же, как я обратила Рыжего Ньяла, сына Хьялмара.

Этайн выдохнула. На ней не было крестика, чтобы поцеловать его на удачу, так что она прошептала молитву на латыни и убедилась, что сакс Гримнира свободно выходит из ножен. Если дело примет опасный оборот, клинок ничем ей не поможет, но ее немного успокаивало то, что он рядом.

– Не дай им схватить меня, большой косматый варвар, – сказала Этайн. Она нагнулась и обняла огромного волкодава за шею. Конан заскулил. – А если схватят, то не дай им меня удержать.

Три рваных вздоха, чтобы не лишиться храбрости – которой и так не осталось – и Этайн их окликнула. Она не стала тратить время на саксонский и латынь, а вместо этого, по примеру слепой Мэйв, позвала на датском:

– Я не причиню вам зла, славные сыны Эриу! Я лишь бедное дитя Христово!

Они вдруг вздрогнули, и Этайн решила, что они ее понимают. К их чести, мужчины не выглядели испуганными. Они и так знали, что в кустах кто-то есть, и, кажется, ее голос – голос человека – их немного успокоил.

Но они все равно недовольно перебросились парой фраз на гаэльском. Наконец сребробородый резким жестом велел другим молчать и ответил на датском:

– Дитя Христово, да? Покажись, и мы убедимся, что ты не хочешь нам дурного.

– Тогда поклянитесь мощами Святого Патрика, что и сами не обидите меня.

– Клянусь, – ответил старший.

– И все же твои товарищи не опустили оружия.

Старый ирландец со спутанной бородой прорычал что-то на гаэльском через плечо и отнял руку от рукояти топора. Второй, кажется, на несколько лет его младше и со следами оспы на лице, воткнул копье в землю острием вниз. А третий гаэл, самый молодой – корноухий, высокий и широкий в плечах, как все даны, – поначалу и не думал вложить в ножны меч, который сжимал в покрытой шрамами руке. И лишь когда старшие велели ему, он неохотно подчинился, но все равно держал руку рядом с плетенным из проволоки и кожи поясом. Его спутники вновь повернулись к Этайн.

– Видишь? Даю тебе слово! А теперь покажись!

Этайн перекрестилась… и встала. Она выбралась из кустов и пошла на свет, при каждом шаге бряцая костяными амулетами на сумке Гримнира. Мужчины недоверчиво уставились на нее. По их глазам Этайн поняла, что они ожидали увидеть в ночи кого-то страшного, дикого. Но худенькую девчушку? Она была точь-в-точь как их оставшиеся дома дочери – не считая сакса в ножнах, висевшего у ее бедра. Подойдя ближе к костру, Этайн убрала руку с клинка.

– Христос милосердный! – воскликнул рябой. – Не похожа она на твоего сраного оборотня, а, Бран?

– Нет, – проворчал сребробородый, которого назвали Браном. Он нахмурил брови, потряс головой и посмотрел Этайн за спину, словно настоящая угроза крылась где-то во тьме, за пляшущими красными бликами.

Мужчина с оспинами на лице смерил ее взглядом.

– Что ты делаешь одна на дороге, девочка? Потерялась?

– Нет, – ответила Этайн и перевела взгляд на Брана. – Вы служите королю Бриану?

– Пока нет, – отозвался тот.

Этайн заметила, что ирландец с изуродованными ушами – в котором ей виделось сильное сходство с рябым – медленно подходит все ближе. Этайн вздрогнула. В его глазах она прочла ту же низкую похоть, что и у горбатого дверга Нали. Он облизал губы и что-то пробормотал на гаэльском, из-за чего Бран гневно рыкнул на него:

– Довольно!

– Это с меня довольно, старик! – выплюнул тот. – Может, твои бесполезные яйца и отсохли, а мои – нет! Все же честно, да, па?

Этайн подобралась; хоть ее ум и сковывало страхом, вызывая в памяти сцены насилия и жестокости, она все равно не двинулась с места и встретилась взглядом с каждым из мужчин. В ее голубых глазах застыл лед голубого зимнего неба. Когда она открыла рот, в голосе зазвенела сталь:

– Я не чья-то собственность. А если хотите взять меня силой… что ж, тогда лучше вам быть в ладах с Господом, – она легонько коснулась рукояти меча Гримнира. Клинок привлек их внимание – как и свернутая кольчуга, пожелтевшие костяшки пальцев и длинноволосые скальпы на ее потрепанной сумке. Она увидела на лице Брана сомнение – оно же отразилось и в серых глазах мужчины со шрамами от оспы. Но третий гаэл, тот, что с подрезанными ушами, лишь насмешливо поднял руки, будто собираясь сдаться.

– Хорошая речь, девочка, – сказал он. – Но лучше бы тебе отдать этот ножик мне. Не то еще порежешься.

Он сделал шаг к Этайн, затем еще. На третьем он скривил губы в злобной улыбке…

И широко распахнул от страха рот, услышав из чащи громогласный низкий вой. Не успел он схватиться за рукоять меча, как бросившийся из темноты волкодав Конан повалил его на землю. Человек и собака покатились по заросшей травой поляне, сплетясь в кричащий и рычащий узел. Тоже закричав, рябой потянулся к копью… но так его и не коснулся.

Ясеневое древко выскользнуло и, лишившись опоры, со стуком упало на землю; выпучив широко раскрытые глаза, рябой посмотрел на холодное украшенное рунами лезвие, которое Этайн со знанием дела приставила к его горлу – хотя сама она даже не помнила, когда успела достать его из ножен. Бран лишь наблюдал за ними, держась в стороне.

– Конан, – позвала Этайн, не выдав голосом обуявших ее чувств. Не дрогнула даже ее рука. Куда делась женщина, еще две недели назад умолявшая Бога вступиться за нее на дороге к Роскилле? Этайн надеялась, что она канула в небытие. – Не убивай его, косматый ты варвар.

Конан отпрянул от упавшего мужчины – тот сыпал проклятиями и пытался дотянуться до рукояти меча, запутавшегося в его плаще. Ему было плевать, что с ним ничего не случилось; его гордость была уязвлена, и искупить его страдания можно было только кровью.

– Христос милосердный! Грязная шлюха! Убейте уже, кто-нибудь, эту тварь! Бран! Держи ее! Я…

Не дав ему договорить или даже нащупать в негодной одежке рукоять меча, Бран подошел к нему и резко пнул его в висок; недостаточно сильно, чтобы изувечить, но в самый раз, чтобы тот лишился сознания. Суровый взгляд, которым он наградил Этайн, предупреждал и ее не делать глупостей.

– Это твой сын? – спросила она. Рябой осторожно кивнул, стараясь не порезаться. – Я говорила, что не желаю вам зла. И не желаю теперь. Но если он попытается тронуть меня хоть пальцем, клянусь, у него не будет шанса раскаяться. Это понятно?

– Я… я п-понял, девочка, – ответил рябой.

– Да, тебя никто не тронет, – сказал Бран. – За это я ручаюсь.

Этайн отступила и осторожно убрала сакс Гримнира в ножны. Конан подошел и, сев у ее ног, вывалил язык. Хотя ее рука легла волкодаву на затылок, Этайн не спускала глаз со сребробородого старика.

– Ты Бран?

Он кивнул.

– Бран из рода И Гаррхонов. Когда-то я служил Маэл Морде, но это время прошло. Это Руэ Мор из рода Уа Фейеле, а то его жалкий ублюдок с обкромсанными топором ушами, Дунлан мак Руад.

– Меня зовут Этайн, – ответила она. – И мне нужна твоя помощь, Бран из рода И Гаррхонов.

Глава 15

Над медными курильницами клубился фимиам, притаившаяся в тени балкона Кормлада наблюдала сквозь кольца дыма за скрючившимся над гадальным столом Бьярки. Тот не замечал слежки – он застыл, будто вырезанный из китовой кости и хрящей кенотаф. Он так и сидел с самого заката, бормоча заклинания на гортанном языке, его свирепый ум целиком приковывала к себе покрытая рунами чаша с плескавшей в ней черной водой Лиффи. Минуты собирались в часы, а Кормлада все смотрела; смотрела, как над склоненной головой Бьярки вырисовываются из густого дыма завораживающие образы – призрачные зубчатые пики гор с единственной вершиной, открытой всем ветрам…

Вздрогнув, она вдруг поняла, что знает ее: Каррай Ду.

– Ничего! – Бьярки вскочил и перевернул гадальный стол. Древняя чаша из потемневшего от сажи алебастра упала на пол и рассыпалась на осколки, словно стекло. На звук из тени вышел Драугр: он свирепо сверкал глазами и сжимал в руке топор.

– Не могу его найти! – рыкнул Бьярки. – Что-то прячет его от моих чар! Руны, кишки, сейдхьял … все без толку!

Драугр в ответ лишь пожал плечами.

– И что? Почему ты вообще тратишь время на колдовство?

Полудан покосился на сурового тэна так, словно тот сошел с ума.

– Почему? Да потому, что он мне как кость в горле, вот почему!

Бьярки пнул обломки гадального стола; под его ногами захрустели осколки чаши – он с проклятиями принялся мерить балкон шагами, словно запертый в клетке лев. Вскоре он сумел взять себя в руки.

– У римлян была легенда о могучем воине, которого мать окунула в воды реки подземного мира, даровав ему защиту от меча и стрелы – не считая одного пятака на пятке, не больше бабского пальца величиной. Этот воин бросил вызов самой смерти. И он бы высоко поднялся, не скажи один завистливый божок об этой слабости его врагам. Планам этого воина положила конец отравленная стрела, – Бьярки остановился и потряс кулаком. – Этот ублюдок – этот поганый вероломный нидинг, который дышит мне в спину еще со времен Хротгара, – он стрела, которую выпустил в меня сам Злокозненный! Но ты прав. Там, где бесполезны чары, поможет смекалка. Его собратьям по вкусу дикие места. Снаряди конные отряды на пустоши Куалу. Пусть обыщут все вплоть до Ренельских низин…

– Нет, – прервал его Драугр – Кормлада подумала, что лишь он из всех живущих может перечить Полудану. – Не делай ничего. Строй планы и готовь ловушки для битвы, которая одарит тебя короной мак Кеннетига.

– Мне что, ждать , пока эта стрела меня пронзит? Ждать ее ядовитого укуса?

– Нет – точить клинок и выжидать. Скрелинг придет. И у тебя, в отличие от хваленого римского воина, будет щит, который убережет тебя от стрелы.

Полудан насмешливо фыркнул.

– Хочешь сделать из меня приманку? Так не пойдет, Драугр. К тому же, что, если он присоединится к Мунстеру? Он может стать могучим союзником…

Кормлада услышала достаточно. Она выскользнула с балкона и поднялась на вершину башни Кварана. По холодным ступеням зашуршал край ее парчовой ночной рубахи.

Каррай Ду. Она нахмурилась. В последний раз она была там еще девчонкой – в ту ночь, когда мать приняла ее в культ Морриган, богини, которой служили все женщины в ее роду, – но помнила все до последней детали. Бьярки попросту потонул в густом дыме и не увидел в нем ветряного горного пика; не углядел его, несмотря на все свое искусство. Каррай Ду, логово Нехтана. Должно быть, он у Туат, вот почему Бьярки не видит своего фомора…

Дублинская ведьма встала посреди своих роскошных покоев и вытянула руку. Сидевший на подоконнике открытого окна Круах крикнул, приветствуя ее. Птица расправила крылья, царапнув когтями по камню, ворон поднялся в воздух и осторожно опустился на протянутую руку. Склонил голову. В глубоких черных глазах горело древнее загадочное пламя.

– Круах, любовь моя, отведи меня к Нехтану. Отведи на Каррай Ду. Мне нужно самой с ним поговорить. Нужно увидеть это существо своими глазами.

Огромный ворон помедлил, пристально всматриваясь в хозяйку; взгляд был на редкость оценивающий, как у привратника, размышляющего, стоит ли пускать в свои владения какого-то босоногого бродягу. А затем Круах издал странный мелодичный звук, словно заиграла сама по себе флейта. Трель вылетела в окно. Еще не стихло эхо, как в башню влетела дюжина мелких птиц. Вороны, грачи, вороны-падальщицы и сороки; дюжины, сотни – их крики и хриплое карканье слились в разрозненный шум. Круах взлетел, и от взмаха его крыльев разметались волосы Кормлады.

Ее окружили птицы – черная стена перьев, темный вихрь; и чем они были ближе, тем плотнее эта вытканная из самой ночи вуаль скрывала от нее покои. Дублинская ведьма зажмурилась…

…и поняла, что оказалась в другом месте. Исчез знакомый запах дорогих благовоний, теплого дерева и воска, сырого камня и пыли; вместо них она чуяла папоротник и вереск, гниющую осоку, торф… и что-то еще, что-то резкое и терпкое, как вонь загнанного зверя. Исчезли ковры под ногами, испарилось чувство защищенности. Темная вуаль вокруг нее распалась, и Кормлада открыла глаза: она стояла на краю пика Каррай Ду. В небе сияли звезды; внизу протянулись густые леса, ветви дубов и сосен шелестели на легком ветру – а за ними раскинулись Дублинская равнина и полуостров Хоут. Но стоило ей обернуться и взглянуть на древний стоячий камень, Камень Бруль, кто-то протянул к ней из темноты бледную руку и схватил ее за горло. Он не давил, а только удерживал ее на месте – но стоило лишь чуть подтолкнуть, и она сорвалась бы вниз, навстречу неизбежной гибели.

Но ей хватило духу не дрогнуть.

– Дочь Мурхады, – прошептал ей на ухо мрачный голос. – Зачем ты здесь? Разве я звал тебя? Говори тише.

– Нет, Нехтан, – прошептала она. – Я пришла по своей воле.

Ее развернули, и Кормлада посмотрела схватившему ее созданию в лицо.

Нехтан был на голову выше ее, но худ, как щепка; на нем серебрилась кольчужная безрукавка из наползающих друг на друга чешуек, мастерски вырезанных в форме вороньих перьев. Под ней сиял лунным светом потертый шелк. В полупрозрачной коже Нехтана, его светлых волосах и впавших щеках Кормладе виделось сходство с ее матерью – ведь оба они были выношены в одном чреве. Но если глаза ее матери были темны, словно ночная бездна, то глубокие, с прожилками глаза Нехтана цвели зеленью древних дубовых листьев и сияли дивным светом Иномирья.

Они приковали ее к земле. В их изумрудных глубинах ясно читалось: если она посмеет солгать, ее жизнь оборвется немедленно.

– Что ты здесь делаешь?

– Ищу фомора .

– Зачем?

– Хочу посмотреть на него своими глазами.

Нехтан усмехнулся – так же ласково, как если бы провел по камню острием ножа.

– Ах вот что, дочь Мурхады. Не смею мешать, – Нехтан с чрезмерной осторожностью отступил в сторону, но длинных пальцев на ее шее не разжал – Кормлада поняла, что так стала частью его колдовства.

– Он нас не увидит, – ответил на ее немой вопрос Нехтан. – Лишь темную ночь. Наши голоса для него – просто комариный писк. Он там, в тени Камня Бруль.

Кормлада увидела скорчившуюся во тьме неясную фигуру.

– Можно подойти ближе?

Нехтан был не против. Они медленно приблизились к камню.

– Откуда взялась эта тварь?

– Кто знает? Когда мир был еще молод, его народ приплыл с севера на волчьих кораблях с черными носами. Кто-то считает, что их изгнали северные боги, но я думаю, они явились просто чтобы жечь и грабить селения. Понимаешь, они не способны творить – только разрушать, они пышут жаром и зловонием войны, но и ее им никогда не бывает достаточно.

– Но разве наш народ их не победил?

Нехтан замолчал, Кормлада чувствовала, что мысли его обращены к далеким, давно прошедшим временам. Когда он заговорил вновь, его голос звучал глухо и был полон глубокой печали.

– Не сразу. Нас разбаловал мир. Фоморы застали нас врасплох, их подлый вождь Балор Дурной Глаз укрыл их туманом. И лишь когда он и его поганые собратья пожгли зеленые долины на холме Слейн, Туат вступили с ними в бой. Мой сородич, Луг Длиннорукий, пустился за ними в погоню – фоморы уже отступали с рабами и всем награбленным к кораблям. Но мы нагнали их на равнине Маг Туиред и перебили многие тысячи. Луг своей рукой убил их проклятого вождя и выбросил его голову в море.

– И зачем же вернулся этот?..

– Для меня это загадка, – ответил Нехтан. – Смотри же, дочь Мурхады… перед тобой заклятый враг нашего народа.

Теперь Кормлада отчетливее видела припавшую к земле фигуру – настолько же хищную и дикую, насколько был воздушен Нехтан. Голый по пояс, в грязном килте и с метлой в узловатых руках – без сомнения, под действием чар он считал ее копьем; из-под вуали нечесаных черных волос с вплетенными в них костяными и серебряными бусинами горели угольями узкие прорези глаз. В его голове роились какие-то темные мысли, и он кривил жесткие губы в клыкастой ухмылке.

Будто волк на врага скалится , подумала Кормлада. Существо пробормотало что-то на незнакомом ей языке.

– Он выглядит… знакомо, – сказала Кормлада, чувствуя, как с каждым взглядом растет в ней беспокойство.

Нехтан в озорном изумлении вскинул бледные брови.

– Не сомневаюсь. Видишь его скулы? И этот острый нос. Ему бы еще бороду, густую и черную, как сорная трава, – и родовое сходство будет потрясающим.

Кормлада невольно попятилась, чуть не разрушив чары Нехтана. И задохнулась, будто тварь на нее замахнулась.

– Бьярки! Он похож на Бьярки! Но… к-как? Как такое возможно?

– Думаю, какая-то датская шлюха раздвигала ноги за деньги, не обращая внимания, человек с ней или фомор . Кровь твоего Полудана такая жидкая, что на него не обращают внимания даже mná sidhe . Но этот… проклятие Старого мира, семя самого Балора… не просто полукровка, заигравшийся со смертными Эриу во власть.

Кормлада вздрогнула, стряхивая с себя изумление от этого открытия.

– Как ты с ним поступишь?

– А как поступает с мышью кот?

– Ты его убьешь? – в жутких глазах Туат появилось подозрение, и Кормлада подняла руку, не дав себя прервать. – Я давно ищу управу на Бьярки, но все тщетно. До сегодняшнего дня. Этого он боится – хоть я и не совсем понимаю, почему . Скоро старый дурак мак Кеннетиг проиграет войну, и Бьярки восторжествует. И обыграть его уже не получится. Мой сын и туповатый братец станут его марионетками, а сам он будет править Эриу.

– А если мак Кеннетиг выиграет эту вашу войну?

Она наградила Нехтана тяжелым взглядом.

– Как бы храбры ни были его голозадые гаэлы, у них нет шанса против норманнских копий. Нет, вопрос лишь в том, кто воцарится после, Бьярки Полудан или…

– Или Кормлада, – закончил Нехтан.

Она подтвердила его догадку легким кивком.

– Вот и мое долгожданное преимущество. Понимаю, ты хочешь его убить, но, может, ты вместо этого его зачаруешь? Наложишь более могущественное заклятье. Может, гейс?

– Навечно пленить последнего из фоморов , – задумчиво произнес Нехтан и нахмурился. – Признаюсь, звучит заманчиво. Но такие чары… наложить нелегко.

– Но возможно?

Дивные глаза Нехтана сузились, вокруг него начали сгущаться тени, и его точеное лицо озарила недобрая усмешка.

– О, это возможно… Особенно если фомор умрет.

Глава 16

Когда предрассветное небо посветлело, а звезды поблекли, ирландцы – и Этайн вместе с ними – покинули лагерь и пошли вверх по южному склону Каррай Ду. Стреноженных, привязанных к деревьям пони и засыпанный костер они оставили внизу, под присмотром похрапывающего великана Конана. К их возвращению он должен был уже убраться восвояси – по крайней мере, так сказала Этайн; и Дунлайнг, чьи ребра и самолюбие все еще саднили, считал, что туда псу и дорога. Сердитый молодой ирландец шел первым, осторожно пробираясь через редкий лес; чем ближе они были к вершине, тем круче и опаснее становилась каменистая дорога. Ни у одного из них не было при себе доспеха – ни хауберков, ни шлемов, ни даже так любимых гаэлами круглых деревянных щитов, обитых кожей – но двигались они тихо и главным своим преимуществом почитали хитрость.

Следом шла Этайн, за ее плечами висела обернутая в несколько слоев плащом сумка. Она не доверяла корноухому Дунлайнгу, все еще похотливо поглядывавшему на нее, но верила – насколько вообще могла верить незнакомцам – его старшим спутникам, шедшим позади. Они были не из тех, кто легко нарушает данное Богу или человеку слово. И хотя все тело ныло, а глаза горели огнем и слезились от усталости, она взбиралась вверх безо всяких жалоб.

Замыкали строй Бран и Руэ Мор. Такие непохожие друг на друга: Руэ Мор шел тяжело, хрустя суставами и опираясь на копье, словно на посох; зато Бран двигался с проворством, которого сложно было ждать от седобородого старика. Он прихватил из лагеря лук – прекрасный образец мастерства его создателя, с покрытыми рунами костяными вставками у обмотанной кожей рукояти, – и успел натянуть на тетиву стрелу. Ее широкий железный наконечник поблескивал в лунном свете.

Бран остановился и внимательно посмотрел назад.

– Что такое, друг мой Бран? – прошептал на гаэльском Руэ Мор, скосив на него глаза.

– Просто стараюсь не прозевать чего.

– Ты со мной в глухого старичка-то не играй, – рассердился Руэ Мор. – И ты, чтоб тебя, знаешь, о чем я! Об этом! И о ней! – он дернул подбородком в сторону Этайн. – Ты сам сказал: ни один добрый христианин сюда не полезет, но мы-то сюда полезли! Повелись, три дурака, на бабскую болтовню!

– Ну и оставался бы внизу с пони, – ответил Бран.

Руэ Мор вспыхнул.

– Да ну тебя в задницу, ублюдка такого! – он попытался обогнать Брана, но тот легко с ним снова поравнялся. Десяток шагов они прошли бок о бок. Наконец Бран прервал молчание:

– Я не большой мастак раздумывать. Давно с тобой знаемся, ты и сам уже мог понять. Не знаю уж, с кем она там сражается, но когда такая малявка без страха суется за помощью к таким бродягам, как мы, значит, дело серьезное. Да и нам по пути. Все равно хотели идти этой дорогой. Может, заодно глянем, кто там шныряет наверху.

– Почем тебе знать, что она не в западню нас ведет?

– Нутром чую, – ответил Бран. – Мы с тобой давно б померли, если бы не чуйка. Готов спорить, она недоговаривает, но я не верю, что она из тех, кто сбивает добрых людей с пути.

Руэ Мор вздохнул и потер нос тыльной стороной ладони.

– Надеюсь, ты прав, друг мой Бран. Христос милосердный, надеюсь, ты прав.

Этайн повернулась к ним.

– Все хорошо? – спросила она на языке данов.

– Да уж, черт тебя дери. Просто здорово.

Она недоуменно посмотрела на рябого гаэла, и Бран добавил:

– Он радуется, что недалеко еще осталось. Ему бы только усадить толстый зад на камень.

Этайн кивнула и улыбнулась. Но в ее глазах старый следопыт различил смертельную печаль – печаль женщины, которой пришлось пережить слишком многое. Этайн знала, как ведутся дела, знала, что рано или поздно они с нее спросят. Люди не делают добра просто так, не назначив за него цену. Бран знал это – и она тоже. И в каждом взгляде Этайн читалась попытка понять не только, как велика будет их цена, но и где и как придется ее заплатить.

В ночи запела птица; Бран нахмурился. Он едва различал впереди силуэт Дунлайнга. Тот притаился у скрытого зарослями ежевики уступа, около последнего растрескавшегося откоса, который отделял их от вершины, – он казался неестественно ровным, будто кто-то давным-давно насыпал земляной вал, да так и оставил. Дунлан помахал им рукой, веля поторапливаться, но приложил палец к губам. Бран, Этайн и Руэ Мор метнулись к нему.

– Там кто-то есть, – прошептал Дунлайнг. – Я видел свет.

– От огня?

Дунлан покачал головой. В сумерках его лицо казалось бледным пятном.

– Ни хрена. Он вроде… зеленый.

Этайн решительно сомкнула губы и положила ладонь на рукоять сакса. Когда она пошевелила в ножнах клинок, сталь тихо заскрипела.

– Я пойду первой, – сказала она. – Я слышала, те, кто забрал моего товарища, пугливы. Могут и сбежать, если увидят нас вместе.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒