Книга четвертая 3 страница

Круах не обратил на нее внимания.

Огромная птица села на подлокотник трона Ситрика, и король отшатнулся. Не отрывая немигающего взгляда от Бьярки Полудана, ворон распушил перья. Взгляды черных и красных глаз встретились, Бьярки выпрямился и раздул ноздри.

– Выкладывай, старая ворона! Если у тебя есть новости, говори!

И Круах рассказал.

С Востока идет

Балегирово семя,

в залы, где прячется

выродок Гренделя,

в Блэкпул за вергельдом.

Не за браслетами,

не за золотом жарким,

кровь Полудана

пролить жаждет в битве.

Круах встряхнулся и расправил крылья, словно очнувшись ото сна, он огляделся, заметил Кормладу и перелетел на протянутую ей руку. Тихо напевая, она погладила ворона по зобу. Маэл Морда расхохотался.

– Твоя ворона научилась говорить виршами, или это какое-то пророчество?

– Да, – поддержал Ситрик. – Что это значит, матушка?

Кормлада покосилась на Бьярки.

– Пророчество предназначалось ему, и только он может…

– Это не пророчество, – прервал ее Драугр. Он с мрачной улыбкой на худом лице повернулся к Бьярки. – Это сбывается обещание. Он здесь.

За краткий миг на лице Полудана сменились несколько выражений. Он недоверчиво вскинул брови, в глубине его души мелькнул страх – чистый древний ужас – но он тут же скрылся за маской ярости, столь же смертоносной, как топоры Драугра. Лицо Бьярки исказилось от злобы, а его глаза стали похожи на мерцающие угли.

– Спустя столько лет, – Драугр кивнул, словно пытаясь убедить в этом самого себя. – Он наконец здесь.

Бьярки сплюнул.

– Значит, пора тебе отработать свой долг!

Улыбка Драугра превратилась в широкий яростный оскал. Развернувшись, он тихо исчез из тронного зала, а Полудан быстрым шагом пошел к лестнице, которая вела на балкон и в башню Кварана.

То ли забыв о них, то ли не обратив на них внимания, Маэл Морда продолжил пить. Однако Ситрик и Кормлада обменялись озадаченными взглядами. С тихим любовным воркованием Кормлада отпустила Круаха и последовала за Полуданом.

Глава 9

Когда Кормлада поднялась на балкон, Бьярки уже стоял на ступенях, ведущих в башню Кварана. Она не поняла почти ничего из слов ворона; без сомнения, их вложил в уста Круаха Нехтан, но что за игру вел повелитель Туат? О чем предупреждал? И, самое важное, что вообще могло вызвать – хоть и на краткий миг – страх в глазах такого человека, как Бьярки Полудан? Что было скрыто от нее и известно Нехтану?

Он здесь, сказал Драугр. Спустя столько лет он наконец здесь. Разумеется, какой-то враг, но кто и откуда? Дублинская ведьма разочарованно скрипнула зубами.

Должно быть, на лестнице ему встретилась служанка. Кормлада услышала, как женщина скомкано извиняется; как кулак Полудана с хрустом впечатывается в плоть, сопровождаемый ругательствами. Раздался короткий вопль ужаса. Женщина не устояла и упала: было слышно, как она катится по лестнице; когда она приземлилась у ее подножия, раздался тошнотворный хруст костей.

Притаившись в тени, Кормлада замерла. Бьярки спустился вниз – и точно не из жалости к женщине. Он сошел на балкон, спиной к Кормладе, и, точно стервятник, склонился над служанкой – простоволосой бритткой, которая шла умываться. Кормлада тоже ее видела: ее шея вывернулась под странным углом, а золотые волосы рассыпались по полу, залитому текшей из рассеченного черепа кровью. Она издала последний хриплый стон и замерла, смотря остекленевшим взглядом в темный от копоти потолок.

Бьярки задумчиво осмотрел ее позу. Внимательно изучил очертания лужи и кровавых брызг, словно пытаясь прочесть в этой липкой жиже будущее, а затем разразился гневной тирадой на незнакомом Кормладе языке и, поднявшись, вновь пошел вверх.

Выйдя из тени, Кормлада окинула взглядом тело под ногами. От падения грубое шафранное платье женщины задралось до бедер, одна мягкая кожаная туфля пропала. На шее служанки поблескивала серебряная цепочка с кулоном из грубого граната в обрамлении серебряной проволоки – конечно же, дар какого-то норманнского поклонника. От удара проволока лопнула. Кулон валялся в луже и был похож на красный, покрытый запекшейся кровью глаз. Как привидевшееся ей прошлой ночью среди туч око.

– Он боится того, что вспугнуло mná sidhe , – хмурясь, прошептала она. Послышался шум крыльев; обернувшись, Кормлада увидела в одной из арок Круаха. Склонив голову набок, древний ворон не мигая смотрел на труп. – Что такое, Круах, любовь моя? Ты же знаешь, да? Знаешь, что разбудило ночных ведьм… знаешь, чего он боится, ведь это одно и то же.

Круах перевел на нее взгляд, и в его глазах загорелась искра дикого света. Искра ненависти, конечно, но за ней стояло что-то еще. Что-то, чего Кормлада раньше в нем никогда не видела.

– Ты… и ты тоже этого боишься? У этого ужаса есть имя?

Когда Круах ответил, в его крике Кормлада услышала отзвуки темных времен. Он проронил одно лишь слово:

– Фомор.

По спине побежали мурашки. Дублинская ведьма вдруг поняла, о чем предупреждал крик mná sidhe.

Глава 10

Беги, крысеныш, приказал голос Гифра.

И он побежал.

Хотя ноги слушались плохо, Гримнир все равно словно летел вперед, длинными и мерными скачками, как волк на охоте. Море лежало по правую руку, а он пересекал глубокие ущелья по склонам поросших густым лесом холмов, обходил стороной поселения и держался ближе к деревьям, останавливаясь лишь затем, чтобы зачерпнуть ладонями воды из полноводных речек.

Беги, подгонял его голос Гифра. Беги, пока не обожжет огнем легкие! Беги! Беги, пока не вскипит в жилах кровь и не раскрошатся кости!

Даже без понуканий он так бы и сделал.

Несмотря на этот неумолкающий призыв, Гримнир остановился на краю скалистого уступа над неглубоким лесистым ущельем. Отер с век пот, припав к земле, потянул носом воздух в поисках оставленного Балегиром следа – похожей на гнилую плоть и разложившийся саван вони vestálfar и крепко отдающей железом крови каунар. След уводил с прибрежных низин выше в горы, где древние дубы и рябины сменялись соснами, а потом каменистыми пустошами и заросшими осокой болотами. Гримнир раздул ноздри, в нем поднялась перешедшая ему по наследству ненависть к восточным эльфам, такая же древняя, как эти корни и стволы. Он завопил, бросая эльфам вызов, голос эхом полетел по холмам и низинам; когда он стих, ответом стала лишь тишина. Ни птичьих трелей, ни жужжания насекомых, ни собачьего лая; рыжие белки попрятались в свои гнезда, а совы – в дупла, в норах затаились лисы. Казалось, что сама земля задержала ветряное дыхание и замерла в ожидании удара. Над одинокими пустынными болотами прокатился хохот Гримнира.

Беги, чтоб тебя, рыкнул Гифр . Беги, в Каррай Ду или в Хельхейм! Вонючие белолицые загнали твоего господина в ловушку, а ты здесь смеешься? Беги!

Гримнир выругался и тяжело выдохнул сквозь желтые клыки. Теперь он бежал быстрее в два раза. В его груди билось черное сердце сына Балегира, он был чистой местью, мастерски заточенным жестокой рукой клинком. Он не знал ни усталости, ни сна, ни смерти, ни жалости; враги не добьются от него милосердия, ибо милосердие – для слабых духом слизняков! Он понимал силу. Понимал страх. И он понимал жестокость. Но знал и хитрость – как и любой другой сын Балегира. Он был коварен, как змей. И, словно змей, он набросится на врагов Балегира…

Только если успеешь, крысеныш, сказал Гифр .

– Я успею, старый ты мерзавец! Это ты ленивый свин, а не я! – и Гримнир бежал вперед, с нечеловеческой выносливостью пригибая ветви и перескакивая через поваленные деревья. Все дальше, в самое сердце Эриу – чтобы найти там выживших при Маг Туиред, пока еще не поздно…

Очарованный магией Туат, Гримнир не заметил в чаще рябины и орешника обветренного лица. За огромным булыжником, похожим на побитую временем голову великана с цветущим мхом на подбородке, притаился человек с растрепанной серебряной бородой. Гримнир прошел мимо, скользнув по нему невидящим взглядом; мужчина проводил его глазами и, перекрестившись, убежал звать на помощь.

Глава 11

Когда Этайн наконец проснулась, утро уже минуло и в разгаре был день. Поднявшись с настила, она потерла глаза, прогоняя сон, и зажмурилась от ударившего в глаза теплого солнечного света, бьющего сквозь щели в закрытых ставнях дома.

– Что случилось? Гримнир? – спросила она хрипло – в горле пересохло.

Никто не ответил. Из открытой двери пахнуло по-весеннему сырой землей, травой и покрытыми почками фруктовыми деревьями; где-то вдалеке щебетали птицы. На скалистый берег моря набегала волна, и ее шепот был похож на едва различимое биение сердца.

– Гримнир?

– Он ушел, – ответила слепая Мэйв. Вытянув шею, Этайн увидела, что старая ирландка сидит в той же позе, что и ночью, опершись хрупкой спиной о крепкие камни очага. Мэйв кривила губы от боли, и это добавило ей морщин вокруг рта. Она попробовала подняться – и вздрогнула от усилия.

Хотя под одеялом Этайн была без одежды, она поднялась на ноги и поковыляла к Мэйв. Помогла старухе подняться; с большой осторожностью они доплелись до стула с изукрашенной подушкой, и Мэйв присела. При свете дня ее лицо казалось Этайн еще более измученным. Еще более болезненным. Под копной нечесаных седых волос виднелся изогнутый шрам от лишившего ее зрения удара. Он напомнил Этайн о ее собственной, уже зарубцевавшейся ране. Но Мэйв не просто ослепла – ее глаза омертвели, сморщились и окосели, – жалкое напоминание о даре, который у нее отняли. Заслышав их шаги, со двора прибежал волкодав Конан. Огромный зверь, скуля, ткнулся носом в дрожащую руку Мэйв.

– Да жива я, мохнатый ты варвар, – сказала она.

– Ты говоришь, что Гримнир ушел? Куда? Что с нами случилось? Этот сон был непростой, – Этайн нашла вязаную шаль цвета опавшей листвы и накинула ее на плечи Мэйв, а потом, подхватив с пола у очага одеяло, прикрылась сама.

– Да, – дрожавшая даже в залитом теплым солнцем доме старуха закуталась в шаль. – Да, это и впрямь была редкая теперь черная магия, – Мэйв дотянулась до ладони Этайн. – Мне жаль, дитя. Чем бы ни обидел тебя в прошлом твой Гримнир, на что бы ты ни намекала ночью… что ж, больше он тебя не обидит.

– Почему? – спросила Этайн, присев на корточки у стула Мэйв; внутри у нее все сжималось от… от страха? Она осталась одна. Одна, и она была… свободна. Свободна. Впервые с тех пор, как себя помнила. Страх обернулся жгучей болью. – Что произошло? Куда он ушел?

– Туда, куда тебе дороги нет.

– Пожалуйста, Мэйв! Скажи мне.

– Они призвали его.

Щеки Этайн вспыхнули от гнева. Она сжала кулак, до боли впившись ногтями себе в ладонь, и выдохнула.

– Кто призвал, Мэйв? Точно уж не норманны. Какая-то шайка ирландцев… может, союзники Полудана? – Этайн обвела взглядом темные углы дома. Вещи Гримнира: его кольчуга, безрукавка, плащ и старая римская сумка, – так и висели у очага, где он оставил их ночью; его сакс валялся под столом, словно отброшенный в сторону пустяк. Ни крови, ни следов борьбы – а она была уверена, что даже если Гримнира застанут врасплох, без этого не обойдется. Ничего. – Ты сказала, это черная магия. Может… это что-то другое?

– Ты думаешь, слепая Мэйв сошла с ума, дитя.

– Нет, уверяю тебя. Кто его забрал?

Мэйв вздохнула.

– Это фейри. Туат, которые правили Эриу до прихода праведного Святого Патрика. Это их рук дело. Они спели нам колыбельную, а его утащили с собой – в мгновение ока.

Сковывающий Этайн страх вдруг перерос в ужас. Она вспомнила, что Гримнир рассказывал ей на английском побережье о Маг Туиред и судьбе своего народа.

– Эти Туат… А как называют их даны?

– Эльфы, – ответила Мэйв.

– Vestálfar, – потрясла головой Этайн. – Христос милосердный! Куда они его забрали?

– Наверное, в свое логово, к Черному камню на вершине Каррай Ду. Но если ты хочешь спросить, зачем, то, что ж, у слепой Мэйв нет ответов…

– О, я знаю, зачем: сын в ответе за грехи отца, а его отец, судя по рассказам, погряз в грехах, – Этайн качнулась на пятках и встала. Она кивнула, больше себе самой, чем Мэйв. – Мне нужно идти за ним.

Мэйв вскинула голову.

– Ты что, оглохла, дитя? Единственное, чем ты можешь помочь Гримниру – это молитвой, и молись усерднее, потому что тебе до него не добраться. Ни один смертный не устоит перед фейри, но если он благочестивый христианин, то, может, Всевышний услышит твои мольбы.

Этайн в ответ расхохоталась. Услышав ее смех, Мэйв нахмурила морщинистый лоб.

– Я бы сделала, как ты велишь, – поспешно добавила Этайн, посмотрев на нее, – если бы не знала, что это ни за что не сработает: Гримнир совсем не такой.

– О чем ты, дитя?

– Он и не смертный, и не благочестивый христианин.

Слепые глаза старой ирландки расширились и сразу же сузились.

– А, это все твоя история? Лучше расскажи мне ее с самого начала.

Этайн осмотрелась в поисках своей одежды – от нее остались лишь лохмотья, но все равно это лучше, чем голой бегать.

– А есть ли у тебя что-нибудь, чем я могу прикрыться? Кроме одеяла.

– Все, что найдешь в доме слепой Мэйв, твое, дитя. Если только все мне объяснишь.

И вот Этайн, блуждая по дому в поисках одежды, начала свой рассказ:

– Я встретила его в пещере по дороге в Роскилле, что в Дании, осенью девятьсот девяносто девятого года от anno Domini. Для любого разумного человека это случилось пятнадцать лет назад, но для меня с того дня не прошло и двух недель…

Осторожно выбирая слова, Этайн описала Мэйв пещеру и рыскавшее по ней существо; не поскупилась на слова, описывая, как Гримнир пытался убить Ньяла и с каким ужасом она ходила по краю Древнего мира. Слепая Мэйв вздрагивала и крестилась, слушая рассказ об их походе к Иггдрасилю, о двергар и о ее кошмарном путешествии по Пути Ясеня.

Этайн тихим голосом описала свой плен, катастрофу в Бадоне и встречу с Пастухом холмов. Она упомянула всех погибших на этом пути: Ньяла и Хрольфа, сына Асгримма, павших от ярости Гримнира; ярла Оспака из Мэна, который был к ней безмерно добр; она рассказала и о самом Гримнире, которому, несмотря на всю его нечестивость, была не чуждо некоторое понятие чести.

– Он нес меня на руках. Шесть дней нес меня – я до сих пор не знаю, почему; ведь мог же просто бросить меня там, где я упала. Думаешь, я сошла с ума? – вдруг спросила Этайн, кладя найденную стопку одежды на стол и позволяя одеялу соскользнуть на пол. – Услышь я эту историю от кого другого, думала бы так же.

Она накинула длинную, ниже колен, льняную тунику цвета прогоревшего угля, подпоясалась широким ремнем из грубой кожи и зеленой парчи. Среди вещей Мэйв отыскалась так же пара туфель из мягкой кожи с твердой подошвой из воловьей шкуры и залатанная накидка – Этайн накинула грубое шерстяное полотно на плечи и прикрепила его фибулой из позолоченной бронзы.

– Я бы подумала, что рассказчик либо лжец, либо безумец, – сказала Этайн, запустив руку в короткие медные волосы.

Пришел черед Мэйв смеяться.

– Ты – но не гаэлы, дитя. Народ Эриу слишком долго верил в силу Иномирья. Да, его волны омывают нас, как во время прилива; тот мир дик и странен, в нем ни толку, ни проку – и подчас от него может уберечь лишь Христос-спаситель. И в этом тоже своя магия.

– Спаситель, – еле слышно повторила Этайн. В ее голосе слышался тягостный отголосок так долго глодавшей ее боли. Она нагнулась и выудила из-под стола забытый Гримниром сакс; выпрямившись, она добавила: – Когда я была ребенком и жила в Гластонбери, один послушник из Эриу, гаэл по имени Эйдан, брал меня и других подкидышей с собой в лес, собирать травы для кухни. Мы думали, что он станет читать нам проповеди, цитировать Евангелие, но вместо этого Эйдан рассказывал нам всякие истории: сказки о сиротах, которые бились со злобными ведьмами и ловили говорящих рыб; о девчонках, катавшихся на плече великанов, и о мальчишках, сбежавших с оборотнями Севера.

А мы – что ж, мы просили еще, постоянно, и днем, и ночью, так что юному Эйдану приходилось уступать. Думаю, эти сказки нравились ему куда больше Слова Божьего. Однажды в середине лета – мне тогда пошел двенадцатый год – Эйдан должен был идти на вечернюю службу. Но одного из нас, спаси его, Господи, убил кровавый понос, и Эйдан вместо церкви пришел нас проведать. Прокрался в нашу спальню и подбодрил нас рассказами о Кухулине, – с улыбкой произнесла Этайн, но тут же погрустнела. – Конечно же, нас нашел аббат. Этому человеку были чужды доброта и сдержанность – даже к собственным братьям. Он отослал Эйдана прочь, думаю, что обратно в Эриу. А нам – за то, что сбили послушника с истинного пути, – он придумал самое страшное для сирот наказание… голод.

Этайн подошла к висевшему на колышке поясу Гримнира и осторожно убрала сакс в сделанные из дерева и кожи ножны. Пояс и остальные вещи она принесла с собой к столу.

– Две недели мы ели только черствый хлеб и горькие травы, – продолжила она рассказ. – И каждый раз, когда мы давились этими крохами, добрый аббат повторял, что мы верили этим байкам по глупости, что в мире не осталось магии – а если вдруг и осталась , то это проделки Лукавого и мы навлечем на свои головы вечное проклятие, если только на них посмотрим. «Есть лишь Бог, – говорил он. – Бог и церковь, и все, о чем вам стоит думать, – это чтобы ваша душа к Судному дню была достаточно чистой, чтобы вас пустили в Царствие Небесное!»

Этайн отвернулась от стола. В ее глазах блестели слезы многолетнего отчаяния; она утерла их тыльной стороной ладони.

– Но где это Царствие, Мэйв? – спросила Этайн надломившимся голосом. – Где же оно? Его так и нет до сих пор? Мир, который я знала, перевернулся с ног на голову! Спаситель? Я видела колдовство прежних времен, ходила темными путями, которых никогда не касался свет Христа, и говорила с бессмертными нечестивыми созданиями! Но дни и ночи сменяют друг друга, как это было с того момента, как Всевышний создал свет, и я начинаю задумываться, не миф ли это долгожданное спасение! Может… может, я уже в Аду?..

– Ох, милая, – Мэйв протянула руки, Этайн подошла и вложила в них свои. Мэйв притянула ее к себе и, когда та опустилась на колени, поцеловала ее в макушку. От этого жеста, полного искренней нежности, Этайн не смогла сдержать рвущихся из глубины души рыданий. Ее плечи задрожали от накопившегося горя.

– Послушай-ка, – Мэйв погладила ее по волосам. – Ты не в Аду – как и слепая Мэйв. Всевышний наградил тебя великим даром, дитя. Да, это и дар, и бремя… Он избрал тебя пройти по краю между мирами. Ты светоч Христа, и если маленький народец отвергнет Его спасение, то слово Его станет твоим клинком.

– Но… – выдохнула Этайн, все еще всхлипывая. – Но… конец… света…

Мэйв насмешливо фыркнула.

– Кто сказал, что миру конец, дитя? Этот твой аббат? Или другой ученый глупец, который считает, что может предсказать волю Всевышнего по книжным закорючкам? Нет, если и быть концу, то Господь сам выберет время и место, не прося совета у этих жуликов с крестами. Все, что нам следует делать, дитя, – это жить достойно, помогать тем, кому можем, и с достоинством принимать и хорошее, и плохое.

Этайн надула щеки и кивнула.

– Жить достойно?

– Да, жить достойно, – Мэйв смахнула мозолистыми большими пальцами слезы из уголков ее глаз. Этайн поймала ее руку и, поцеловав ее, встала. Утерла лицо рукавом туники. – Так ты идешь за ним?

– Если уж мне выпало ходить по краю, – ответила Этайн, – то нужно верить своему чутью. Я еще пригожусь Гримниру, я уверена.

Она подошла к столу и стала складывать вещи Гримнира: свернула его плащ и кольчугу, привязала их к римской сумке, повесила его пояс через плечо, словно перевязь, – скрытый в ножнах сакс тяжело повис у ее бедра.

– Ты знаешь дорогу к Каррай Ду?

Этайн замешкалась.

– Если ты подскажешь, в какую сторону мне идти…

– На север, к Дублину, потом через холмы. У тебя есть еда с собой? – Мэйв поднялась и пошла к кладовой. Она наощупь сложила в льняной мешок буханку черствого хлеба, завернутый в ткань сыр, глиняный кувшин вина, две луковицы, колбасу и кусок копченой баранины. А потом подошла к Этайн и, не слушая ее возражений, сунула мешок ей в руки. – Тебе нужно что-то есть, дитя, а еды у слепой Мэйв в достатке.

– Спасибо тебе еще раз, – сложив еду в сумку, Этайн взялась за лямку. Застучали амулеты и фаланги пальцев. Кожа сумки пахла Гримниром – резким животным потом, дымом и старой кровью. – Говоришь, мне на север?

Мэйв усмехнулась.

– Нет, у меня есть идея получше: пусть тебя проводит Конан, – она низко свистнула, в ответ со двора прибежал огромный волкодав. Он уселся напротив хозяйки и вывалил язык. Его голова доставала Этайн до плеча. Мэйв вытянула руку, Конан ткнулся в нее носом и лизнул. – Да, ты у нас большой косматый варвар! Отведи ее к Каррай Ду. Делай, как говорит слепая Мэйв. Понял?

Конан склонил голову. Он озадаченно перевел взгляд с одной женщины на другую и зарычал. Этайн хотела было что-то сказать, но Мэйв прервала ее и сердито прикрикнула:

– Да нет же, глупый ты верзила! С Мэйв все будет хорошо. А ты веди ее в Каррай Ду – и не смей пререкаться! И позаботься, чтобы с ней не приключилось дурного, понял меня? И не потеряй ее по дороге!

Конан склонил голову, а потом поднялся на лапы и, развернувшись, выбежал из дома. Мэйв похлопала Этайн по руке.

– Лучше поспеши, дитя. Этот старый варвар доведет тебя куда надо, но потом весь изведется, пока не вернется назад. Если встретишь кого по дороге, назови мое имя, поняла? В этих краях знают слепую Мэйв, ни один лейнстерский парень или усатый дув-галл не посмеет тебя и пальцем тронуть, если узнает, что ты от меня. Ну давай, иди.

– Не знаю, как тебя и благодарить, – сказала Этайн, сжав ее руку.

Мэйв улыбнулась.

– Когда смолкнут все слова и свершатся все деяния, возвращайся и расскажи обо всем старой Мэйв. Нечасто я проклинаю свою слепоту, но сегодня делаю это от всего сердца. Эх, увидеть бы то, что увидишь ты…

Конан звучно гавкнул, торопясь в дорогу.

– Обещаю, – сказала Этайн. И в последний раз быстро поцеловав старуху в щеку, пустилась в путь.

Глава 12

Такой же потный и перемазанный грязью, как болотные скрелинги, когда-то жившие на топях Сконе, Гримнир карабкался вверх по осыпающемуся откосу, продирался через заросли тисов и наконец поднялся, пошатываясь, на вершину Каррай Ду – и увидел на открытом всем ветрам обрыве единственный стоячий камень. В лучах заходящего солнца не было никого: ни проклятых белолицых, ни каунар, – как и никаких признаков, что кто-то из них был здесь раньше.

– Я здесь! – закричал он – голос потерялся в исполосованном красным небе. – Где они, лживый бурдюк с дерьмом?

Они придут, ответил Гифр.

Да, согласился Гримнир. Они придут. Он уже слышал их: отдаленное звяканье оружия эхом доносилось с западных равнин, гремел боевой клич Балегира, созывавшего войско на полные добычи волчьи корабли; восточные эльфы с криком умирали от клинков каунар – глупцы, думали, что могут встать между темной волной разбойников и их кораблей.

Гримнир медленно обошел кругом стоячий камень, почерневший и побитый ветром за долгие годы; ему показалось, что по форме он напоминает человека. Гримнир подошел к краю пропасти и посмотрел вниз. Он был на убийственной высоте, в тысяче футов – а то и больше – под ним виднелся каменный скат; за ним шли под гору одетые листвой леса, а дальше – очищенные от деревьев равнины, где Гримнир разглядел обнесенный стенами город, усевшийся, будто стервятник на жерди, в устье реки, воды которой – как и воды залива за ней – сверкали под лучами заходящего солнца, словно начищенная медь.

– Что это за город? – спросил он, начиная подозревать, что что-то упускает.

Нет там никакого города, маленький тупица, ответил Гифр.

Нет, согласился Гримнир. На равнине внизу не было никакого города.

Он обернулся – Гифр выступил из-за камня, темная фигура – темнее сгущавшихся вокруг него сумерек. Глаза горели зеленым огнем, как у кота.

– Имирья кровь, жалкий ты слизняк! Так и будешь стоять на открытом месте? Скройся, дубина, не то все поймут, где мы!

Гримнир с проклятиями бросился вперед и припал к земле у подножия камня. Сев на корточки, он положил на колени копье и поднял взгляд на Гифра.

– Сколько ждать?

– Недолго. Дай нашим пройти, а потом зайди сбоку к вонючим белолицым, которые погонятся следом.

– В одиночку? – нахмурился Гримнир. – Один я не…

Гифр фыркнул и сплюнул.

– Да, считать ты умеешь, мелкий засранец. Ты что, ему не сын?

– Один против…

– Неважно.

Да, согласился Гримнир. Это неважно. Он нападет на этих клятых восточных эльфов сбоку; забрызгает этот жалкий камешек их бледной кровью – Локи свидетель. Он их сокрушит.

– Пусть приходят, – сказал он, оскалив зубы в жестокой ухмылке. – Пусть приходят – а ты не смей приближаться, старый мерзавец! Не хочу зашибить тебя ненароком!

– О себе позаботься, крысеныш!

Уж Гримнир позаботится. Он сжал копье так, что захрустели костяшки пальцев. О, он позаботится…

Глава 13

На склоны Каррай Ду опустились неровные длинные тени. Хотя солнце уже скрылось за горизонтом на западе и лес под горой, в тысяче футов от вершины, погрузился в сумерки, Бран из рода И Гаррхонов и не думал разбивать на ночь лагерь. В этот день он кое-кого увидел , кто-то промчался мимо в долине внизу – с кроваво-красными глазами, желтыми клыками и языческими отметинами на темной коже. Несмотря на это, Бран был уверен, что встретил не дана, не норманна, ни шведа и не гаэла. Этих он различал, с ними Брану И Гаррхону доводилось скрестить копья – и выжить, чтобы об этом поведать. Нет, кто бы это ни был, он нагнал на Брана такой страх, что тот пустился от него наутек. Теперь, спустя несколько часов, он проклинал эту секундную слабость, недостойную керна из рода И Гаррхонов; проклинал успевший остыть след, с которым возился теперь в сумерках, как старый пес с костью. Но больше всего проклятий доставалось двум непроходимым дуракам, недовольно бурчавшим у него за спиной.

Они тоже были из Лейнстера – чужаки из племени Фортуата, облюбовавшего низину Арнкелл. Отец и сын – Руэ Мор из рода Уа Фейле и Дунлан с обрезанными ушами, когда-то он был рабом Торвальда Ворона, вождя дув-галлов Вейсафьорда. Им, как и Брану, досталось от Маэл Морды, восставшего против доброго седого старика-короля мак Кеннетига. Они шли через каменистое сердце Куалу, чтобы присоединиться к войску верховного короля.

И не с пустыми руками. Хотя у них не было при себе оружия, кроме меча, топора и копья, они вели за собой троих пони, груженых копченой олениной, тюками ячменя, зимними овощами и ранней капустой, которую они стащили из-под носа дублинского короля.

– Говорю тебе, это был вонючий дув-галл, – сказал Руэ Мор, когда Бран в очередной раз остановился – осмотреть повисшие на низком суку пряди волос. – Готов поспорить, какой-то темноволосый выродок датской шлюхи из тех, что по лесам таких, как мы, выискивают! – Руэ Мор оперся на копье. Человек он был дородный, со следами оспин на обветренном лице. Он носил тунику из лоскутной ткани. – Христос милосердный! Хватит бегать за призраками! Давай разведем огонь и поужинаем, пока совсем не стемнело.

– Да, – согласился Дунлайнг.

Но Бран только невнятно рыкнул в ответ. Он был крепко сложен, лыс и щеголял роскошной седой бородой – точь-в-точь обугленный дуб, выращенный и скрученный в дугу рукой Господа; тело прикрывал выцветший зеленый плащ, который он обернул вокруг туловища на манер туники и закрепил широким плетеным поясом, на ногах плотно сидели штаны из мягкой оленьей кожи.

– Не дув-галл это, – ответил он. – И не гаэл.

Он поднес пряди к лицу и обнюхал. Даже среди И Гаррхонов, славившихся тем, что могут ящерицу среди камней поймать, Бран считался необычайно умелым следопытом.

– Никогда не видел человека с таким волосом. Больше похоже на волчью шерсть. И я чую что-то еще… кожу и пот. Да, тварь, которую я видел, ходит на двух ногах, но это не человек. Взгляд у него что у самого дьявола! – он выпрямился и указал пальцем вверх, на просвет в древесном пологе, появившийся, когда упал один из дубов. – Узнаете?

Заговорил Дунлайнг. На корноухом сыне Руэ Мора была оборванная, но пышная одежда северного лорда – без сомнения, он снял ее с того же трупа, у которого позаимствовал и длинный меч, теперь висевшей у него на поясе.

– Да, это Каррай Ду. Это значит лишь то, что мы все еще слишком близко к сраному Дублину!

– Эта тварь туда пошла, – сказал Бран. – Ни один добрый христианин туда не полезет – вам бы подумать, что это за дьявольщина такая.

– Не буду я ни о чем таком думать, – ответил Дунлайнг.

Руэ Мор подошел к Брану и встал рядом. Он тоже присел и осмотрел землю; отбросил в сторону охапку опавших листьев и поскреб ногтем жирную черную глину, все еще сырую после позавчерашней бури.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒