Книга третья 6 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 28Следующая ⇒

кто же уйдет незапятнанным?

Тебе – прощение; Тебе – закон,

и я пребываю с Тобой, Господи.

Моя душа послушна слову Твоему.

Моя душа согрета верой в Бога.

От рассвета до заката солнца

да уповает Израиль на Господа,

Ибо с Господом милосердие,

ибо с Ним искупление.

И помилует Он грешников израильских.

Аминь.

Послышался треск, словно ветер гулял в ветвях плачущей ивы, и занявший тело Хротмунда дух растворился; лишившийся поддержки чар, труп на глазах почернел и ссохся, от него пахнуло разложением. Этайн отшатнулась от него и отползла.

Корни древнего дуба опустили Хротмунда и разрыли под ним землю – вышла неглубокая могила. Через мгновение не осталось и намека на то, что Хротмунд Уэссекский, несколько лет назад погибший в битве при Рингмере в Восточной Англии, вообще жил на свете. Кривой дуб вновь превратился в обычное дерево, старое, как Мидгард, и не торопившееся цвести.

Голос Пастуха донесся из самой земли.

– Наш разговор подошел к концу, дочь людей. Иди же.

Не говоря ни слова и не оглядываясь, Этайн нетвердым шагом вышла из каменного круга круитни. При ее приближении духи растворялись, их потусторонние голоса затихали. Тяжесть последних нескольких дней – ее скорбь, боль и потрясения – грозила утянуть ее в пучину отчаяния. Взгляд затуманился, и она слепо брела, спотыкаясь, по корням и высокой траве, держась на ногах одной лишь силой воли.

Присевший неподалеку Гримнир наблюдал за ее приближением. Скрелинг – возможный убийца Ньяла, ее похититель, у которого она была теперь в долгу, – выглядел сердитым, жестокое мерцание в глазах не померкло. Он мог бы быть частью этой бесплодной земли – такой же жесткий, как камень, и цепкий, как куст ежевики.

Он что-то произнес, но Этайн не разобрала его слов.

Она вздрогнула. Прижала руку к разбитому лбу и сморщилась от боли. Гримнир заговорил вновь, но Этайн все никак не могла собраться. Незаметный до этого момента гул в ушах усилился. Она пошатнулась и шагнула вперед.

– Он… Он в Дублине. Бьярки Полудан… он… в Дублине.

И как только эти слова сорвались с ее губ, мир вокруг поблек и исчез.

Глава 24

Она пришла в себя…

Холодная вода на растрескавшихся губах. Шелест. Жар очага.

В беспорядке вспыхивали в темноте ощущения и образы. Невероятно…

Отделанная кожей кольчуга потемнела. Резко пахнет дымом и потом. Переплетаются тусклые змеи, пущенные вайдой по смуглой коже. Влажный мох, ветхий лен. В сильных руках легко. Пить. Есть.

В загробном внутреннем мире время потеряло всякий смысл. Часы? Дни? Все равно. Без разницы…

Кто-то поет знакомым голосом, низко, но мягко, немелодично, но с живой тоской:

Где же Волк?

Где же Змей?

Где стали Податель?

Где корабли каунар?

Где же битвы огни?

Этайн открыла глаза. Зыбкие тени рассеялись, показался навес из старых досок и соломы. Она лежала на койке под шерстяным пропахшим потом одеялом. Над головой играли ярко-рыжие отблески, будто грациозные танцовщицы кружились в пляске, похваляясь своим мастерством. Слышался треск влажных от морской воды поленьев; чуть повернув голову, Этайн увидела источник звука: обложенную камнями лунку, в которой полыхали куски выброшенной на берег коряги. Вспотевшее лицо горело, в истощенном лихорадкой теле сил осталось не больше, чем в осушенной фляге.

Напротив входа сидел у костра, повернувшись к Этайн широкой спиной и скрестив ноги, Гримнир. Он был гол до пояса и водил точильным камнем по лезвию сакса, заостряя его. Он напевал под тихий шум прибоя:

Увы ломателям копий!

Увы воинам в сребряных кольчугах!

Увы могучим вождям!

Закатилось их солнце,

Утекло их время,

Словно и не было их!

Торжественная мелодия сливалась с шорохом камня по металлу и шепотом океана, и Этайн чувствовала, как медленно тяжелеют веки; вскоре она уже размеренно дышала, вновь соскользнув в пучину снов…

Холодная датская ночь; над потрескивающим костром кружат снежинки, двое часовых смеются и пьют из рогов медовуху. Позади них залитые светом чертоги их господина Хротгара, и слышно, как их братья поют шумную песню. Около входа в чертог воткнута в землю дюжина кольев, и на вершине каждого голова – темная, уродливая, черноволосая. Некоторые украшают татуировки синей вайдой. Ужасные скрелинги севера, побежденные в битве славными данами Хротгара несколько недель назад. На самом высоком колу – голова и правая рука вождя скрелингов, на его широком лбу начерченное самим Хротгаром слово: Грендель.

– Я видел, как он вырывает сердце из груди бедного Магни и рассекает Эйнара от шеи до бедра! А потом с ним сошелся Бьярки Полудан, – говорит один из часовых.

Его товарищ шумно плюет на основание кола.

– Полудан? Скорее уж Полускрелинг! Клянусь Всеотцом, он один из этих! Надо было и его голову воткнуть рядом с этим чудовищем!

Часовые продолжают обсуждать битву и насмехаться над добычей. Ни один не видит, что к ним, сверкая глазами, подкрадывается бесшумная, как сама смерть, темная фигура. В свете огня вспыхивает сталь; один из данов резко поворачивается, заливаясь кровью из вскрытой глотки. В ту же секунду стремительный удар настигает и второго: раненый в грудь, он грузно падает рядом с товарищем. Скрежещет по кости металл, раздается сдавленный крик, и над мешаниной тел поднимается ужасающий, залитый кровью Гримнир. Он пришел отомстить за своего брата Хрунгнира, вождя каунар.

Из снежной пелены появляется еще дюжина скрелингов, они идут к остроконечному чертогу Хротгара: одни несут с собой смолу и китовый жир, другие уже натягивают луки и встают у входа с поднятыми копьями. Гримнир знаком отправляет нескольких к черному ходу. И, взяв флягу с жиром, поливает им деревянный настил. То же делает еще один каун. Вскоре доски насквозь пропитываются жиром и смолой.

Гримнир берет мигающий факел и поджигает смолу. С тихим треском занимается жир, медленно въедается в дерево, начинает тлеть покрытая снегом соломенная крыша. Дымящийся чертог озаряет тусклый рыжий свет. За краем тьмы прячутся духи – призванные обещанной бойней девы-воительницы. Гримнир смеется. Песни внутри затихают и сменяются криками ужаса. Отворяются высокие двери, и начинается резня…

Небо потемнело от стрел и копий, пронзительно вопят раненые, сыплют проклятиями не успевшие покинуть горящий чертог. Пламя трещит и обжигает, скрелинги воют, как их сородичи волки.

– Не щадите их, братья! – рычит Гримнир. – Но этого жалкого слизняка Хротгара оставьте мне!

Каунар знают свое дело. Тех данов, кому удается пробиться через огонь и тучи стрел, их заклятые враги режут на куски. Мерзлую землю усеивают трупы мужчин, женщин и детей. Наконец появляется и сам Хротгар – старик с разделенной на две половины серебряной бородой; он одноглаз – Одину он служит так же верно, как и своим воинам. Он опирается на тяжелое копье с железным наконечником. С древка свисают скальпы каунар.

– Злодей имя тебе! Грязное животное, проливающее кровь добрых людей у домашнего очага! Боги покарают тебя, скрелинг!

– Старый дурак! – рычит в ответ Гримнир. – Думал, я не приду мстить за Хрунгнира?

Хротгар плюет на землю.

– Он тысячу раз заслужил свою смерть!

– Как и ты, древняя погань!

Начинается бой. Гримнир быстр, как змей, он уклоняется от копья Хротгара и быстрым ударом сакса подрезает ему поджилки. Рыча от боли и ярости, старый дан падает на колени. Сапог Гримнира ломает копье пополам, а его сакс вонзается в грудь Хротгара.

Он отпускает клинок и кровавыми руками хватает Хротгара за голову. Вождь славных данов смотрит, как склоняется над ним смерть.

– Где Бьярки Полудан, старый дурак? – шепчет Гримнир. – Его здесь нет. Куда он делся?

Единственный глаз Хротгара смотрит на Гримнира. Окровавленные губы растягиваются в улыбке.

– Я… от-тослал его… отослал по китовому пути. Н-не бывать твоей мести, скрелинг! Бьярки останется со мной! Он будет тебе, как гвоздь в сапоге, всю твою проклятую долгую жизнь!

Гримнир отпускает Хротгара и пинком выбивает из его руки обломок копья. Он знает, к чему это приведет: дан войдет в следующий мир безоружным, эйнхерии лишь посмеются над ним и не дадут ему сесть с ними за стол. Рука Гримнира сжимается на рукояти сакса.

– Услышь меня, Злокозненный, Отец Локи! Я беру в свидетели Имира, господина великанов и повелителя морозов! – Он вытаскивает клинок и, склонившись к открывшейся ране, выдирает из груди дана все еще бьющееся сердце; Хротгар издает предсмертный вопль. – Я клянусь на этой крови! Я не успокоюсь, пока мой клинок не поразит Бьярки Полудана!

Каунар воют в ночи вместе с Гримниром, и им вторят голоса волков; земля дрожит, раздаются раскаты грома. Наблюдающие за миром с северных гор боги принимают клятву Гримнира…

Глава 25

Этайн проснулась от собственного крика; распахнув глаза, она резко села на кровати, завертела головой, словно ожидала услышать раскаты божественной бури в заснеженных вершинах Северных гор и обнаружить десяток крадущихся к ней в полумраке, словно стая волков, каунар, окровавленных и смертоносных.

Но вокруг нее все еще была выстуженная рыбацкая лачуга, и в ней при тусклом дневном свете смотрели на Этайн из тени лишь два знакомых красных глаза. Когда она вновь упала на подушку, вдали послышалось эхо грозы, и сердце Этайн вновь забилось быстрее. От очага осталась только кучка еле тлевших углей, они уже не могли помешать сырому холоду. Снаружи завывала буря. По обветшалым стенам хижины барабанил косой дождь; небо озаряли вспышки молний, которым гулко вторил оглушительный гром.

Занавешивавшую дверной проем ткань полоскало на ветру. Гримнир невозмутимо сидел неподалеку, не сводя с Этайн глаз. Она закашлялась и нащупала на лбу повязку – он молча смотрел, как она ведет пальцами по ветхой тряпке, в которую он завернул мягкий мох, торфяной деготь и лекарственные травы. Когда она попыталась дотронуться до раны, он цокнул языком.

– Nár! Оставь в покое.

Она кивнула.

– Пить.

Он кивнул на пол у кровати. Этайн осторожно приподнялась на локте. У койки стояли миски: глиняная – с водой, и деревянная – с рагу, холодным месивом из рыбы и сушеных овощей, которое пахло так же плохо, как выглядело. Поморщившись, она потянулась к первой миске и наполовину опустошила ее, придерживая дрожащими руками. А потом снова легла ровно.

– Где мы? Что произошло?

– Трещина в голове почти тебя доконала, – ответил Гримнир. – Зараза попала внутрь, началась лихорадка… Я сделал все, что мог.

– Что бы ты ни делал, я жива, слава Богу, и теперь я снова твоя должница.

– При чем здесь твой бог, подкидыш, – проворчал Гримнир. Он выглянул за занавес и сплюнул. – Мы на побережье, южнее и западнее этого сраного Бадона. Ты свалилась мне под ноги шесть дней назад, и эта клятая погода – единственная причина, по которой я все еще здесь. Позавчера налетела буря.

– Шесть дней? – Этайн долгое время молча хмурила брови, вспоминая нечеткие размытые образы событий, то ли пригрезившихся ей, то ли произошедших на самом деле. – Ты меня сюда… принес?

– И что с того?

– Я… я же рассказала тебе все, что ты хотел знать. Ты мог бы бросить меня гнить у Бадонских стен и отплыть в Эриу. Но не бросил.

– Так и что с того-то?

– Спасибо, – Этайн вновь замолчала и прислушалась к шуму дождя, к низкому ворчанию грома. Он напомнил ей о сновидении, о том, как скрелинги резали людей Хротгара посреди ледяной пустоши. Это был просто сон или видение минувших дней? При чем здесь она? Поерзав, она перевела взгляд на своего собеседника.

– Гримнир. Мой сон… Я… я видела, как ты и другие скрелинги мстят за твоего брата – его звали Хрунгнир, так? Я видела, как вы вырезаете данов Хротгара.

Гримнир бросил на нее пристальный взгляд.

– В каком смысле «видела»?

– Словно я стояла там с вами плечом к плечу, – ответила Этайн. – Голова, они отрезали Хрунгниру голову и насадили ее на кол…

Он рыкнул.

– Да, – ответил Гримнир. – Да, но не эти червяки отрезали его голову. Нет, эта вина лежит на плечах другого горбатого подонка, – он поднялся и подкормил уголья очага почерневшими дубовыми ветками.

– Бьярки?

Он резко кивнул.

– Выродок Хрунгнира, – он подбросил в огонь полено и поджал под себя ноги.

Это открытие поставило на место очень многое, от долгих лет, прошедших между Растаркалвом и набегами короля Олафа, до туманных фраз dvergar.

– Он твой племянник, – пораженно сказала она.

Гримнир угрюмо покосился на нее.

– Нет, – ответил он, вороша поленья. – Этот гаденыш мне не родня. Просто щенок Хрунгнира, вот и все.

– Что произошло?

Гримнир был явно не в духе; он с недоверием посмотрел на нее и скривил губы.

– Тебе какое дело?

– Пожалуйста, – попросила она. – Я хочу понять, что стряслось.

Гримнир раздул ноздри. Он был раздражен, но ему некуда было деваться, пока не утихнет буря. Наконец он нагнулся вперед и сплюнул в очаг. Зашипела на черном от сажи камне слюна.

– Что стряслось, говоришь? Это долгая история, подкидыш, – Этайн пожала плечами под звуки завывающего ветра и барабанную дробь дождя. Гримнир кивнул. – Моему брату Хрунгниру – а он был старше меня почти на век – посчастливилось родиться одним из тех болванов, что и в свином дерьме серебро отыщут. И настоящим воином – под его знаменами наш народ нещадно резал ютов, саксов и англов. Они звали его Гренделем , Крушителем костей, благодаря своим набегам он завоевал право зваться вождем, подателем колец, грозой людей. После Маг Туиред Мы думали, что обречены. Но Хрунгнир отсрочил наше падение.

– Маг Туиред?

– Да, Великая битва, – ответил Гримнир. – В ней мы сражались с вестэлфар , проклятыми восточными эльфами Эриу, – и в ней погиб Балегир. Многие говорят, что именно там каунар наконец настиг Суд Одина. Пф! Однако кое-кто из нас все-таки выжил назло этому одноглазому тирану!

– Ты тоже был там?

Гримнир помрачнел.

– Nár! Меня тогда еще от материнской груди не оторвали. Для Хрунгнира это была его первая битва, первая буря мечей, и он ее пережил, а потом вместе с Гифром и другими выжившими на единственном корабле вернулся в Оркханк, на Скандинавские горы. По праву старшего вождем должен был стать Гифр, но старого мерзавца заботили только вино и серебро. Нет, он передал свое право Хрунгниру, а тот отстроил волчьи корабли и вновь заставил всех бояться каунар . На это ушло несколько сотен лет, но ко времени Юстиниановой чумы в Миклагарде – теперь его зовут как-то по-другому…

– Константинополь?

– Да, он. В общем, к тому времени мы уже хорошо устроились.

Этайн села поудобнее. Вспышка молнии выхватила из темноты лицо Гримнира, землю сотряс удар грома. Какое-то время скрелинг сидел молча. Потом заговорил опять:

– Но мой туповатый братец обленился, – проворчал он. – Отъелся и размяк за эти годы. У этого идиота была слабость к женщинам… к датчанкам. Схватил одну во время набега на Зеландию, держал ее при себе – она и понесла. Когда пришло время, он сам вырезал дитя из ее чрева. Надо было убить обоих. Но Хрунгнир, глупец несчастный, оставил молокососа и вырастил, считая, что тот станет верно служить ему, как пес хозяину, – он слабо улыбнулся. – Что он был за уродец, отродясь таких не видал. Руки-ноги длинные, как у паука, спина горбатая, морда цвета мочи. Несмотря на это, он показал всем, что он не какой-то белокожий слабак. Но маленький ублюдок все равно был полукровкой. И грязная кровь данов превратила его в вероломного змея, – от этих воспоминаний он снова помрачнел. – Балегир бы ему голову открутил.

На несколько мгновений он опять затих, пристально вглядываясь в яркое пламя очага. Этайн не знала, что ему там мерещилось; она ждала, и вскоре Гримнир очнулся, отряхнулся от воспоминаний, словно волк от воды.

– Как бы то ни было, – продолжил он, – мы звали его Дауфи, Маленький тупица, но сам он называл себя Бьярки. Хрунгнир водил его по морским путям, брал с собой в набеги, чтобы тот убил парочку саксов и англов прежде, чем схлестнется с народом своей матери, зеландскими данами. Говорили, слизняк был хорош. И даже больше – ублюдок рос умным. Когда он был чуть старше тебя, уже успел заслужить право на собственный корабль, собрал на нем всех дохляков. Хрунгнир гордился.

– Говорили? А где был ты сам?

– На востоке. Искал серебро и вина вместе со старым Гифром – и грабил чумных псов Миклагарда. Nár! Хрунгнир не хотел, чтобы я ошивался рядом. Боялся, что я подниму бунт.

– А ты поднял бы?

Гримнир бросил на нее красноречивый взгляд; его глаза горели жаждой войны. За земли или за власть, все равно. Дитя Раздора искало любого способа учинить его вновь.

– Я не застал момент, когда брат рассорился со своим ублюдком. Но слышал, что Бьярки слишком близко принял шутку о матери, – Гримнир злобно усмехнулся, показав зубы. – Маленький тупица! Все и так не по разу с ней забавлялись. Ну, говнюку это не понравилось, и, слово за слово, дошло до драки. Даже его несчастная команда встала на сторону моего брата. В конце концов, он сказал и сделал вещи, непростительные у домашнего очага, и Хрунгниру предстояло решить, убить или изгнать ублюдка. Этот идиот отослал его прочь, вместо того чтобы, по завету предков, вспороть ему брюхо и поджарить над костром.

Снаружи наползала на усыпанный галькой берег тьма. Над Северным морем все еще завывал ветер, но дождь почти утих, и молнии били уже не столь яростно. В хижине потрескивал огонек: выгорал и синел, оставляя плясать на стенах тени.

– Только потом я узнал, как отомстил ему Бьярки. Тогда я еще был на Востоке. Резать византийцам глотки оказалось выгодно. Ну а Бьярки – наполовину дан, и может сойти за одного из них. Он возвращается к народу своей матери, и там его примечает Хротгар. Между нашими народами древняя вражда, и этот мелкий слизняк хорошенько ее подкормил, обернув против Хротгара. Бьярки стал одним из его ближайших советников. Пять раз сменились времена года. На шестую зиму даны собрались под предводительством Бьярки и устроили Хрунгниру засаду, – Гримнир потряс головой. – Несчастный балбес! Выяснилось, что мелкая тварь хорошо изучила его повадки.

– Он заманил его женщинами, – сказала Этайн. – Датчанками.

Гримнир кивнул.

– Жены и дочери данов сыграли роль рабынь. Ублюдок Хрунгнира пускает слух, будто по Скагераккскому проливу поплывут работорговцы: часть туго набитых товарами торговых кораблей, которые везут товар в Борнхольм. Услышав это от своих лазутчиков, мой брат решает испытать удачу и снаряжает девять волчьих кораблей, надеясь вернуться домой с добычей, – узкие глаза Гримнира блеснули в темноте. – Ловушка данов захлопнулась: они оттеснили его к побережью Ютландии, загнали вглубь страны, в торфяники, и уже там прирезали. На этом клятом болоте мой народ потерял последнюю надежду на будущее, а все потому, что мой братец – Имир его побери! – думал хреном!

Гримнир поднялся, заметался по маленькой хижине, забряцали в длинных волосах серебряные и костяные бусины. Он сжимал и разжимал когтистые руки.

– Двое добрых парней пережили бойню и принесли весть о ней на восток. Сказали, бой был равный. В тот день клинок Хрунгнира спел погребальную песнь многим данам. Он уже почти прорвался, но Бьярки как-то зашел со спины и отрубил ему топором ведущую руку. Как по маслу отмахнул. Но у моего братца хватало огня в сердце. Ха! Говорили, это была лютая схватка, у него из плеча хлестала черная кровь… Он вцепился Бьярки в глотку и начал его душить, в то же время давя второго дана – у того черепушка раскололась, как яйцо. А потом этот сраный ублюдок Бьярки поднял топор и рубанул Хругнира по шее. Только с третьего раза сладил. И все равно я бы спустил это людям Хротгара – я считаю, битва была честной, – но они, на радость Дауфи, отпраздновали победу тем, что подняли окровавленную голову моего брата на копье, а такое нельзя стерпеть. Мы с Гифром вернулись, и я стал вождем. Я хотел мести, но нас осталось лишь тринадцать. Мы придумали хитроумный план мести… Ты сказала, что видела, чем все это кончилось.

– Но я не понимаю, как я это увидела, – ответила, помедлив, Этайн. – Еще с Брода Нунны мне видится всякое. Странные вещи: свечения, духи, призраки. Может, что и демоны. Наверное, после удара по голове…

– Скорее, после Пути Ясеня.

– Но на этом твоем Пути со мной все было в порядке. Даже если мы и правда прошли им, я сошла с него невредимой.

– Что, правда? – Гримнир остановился и фыркнул. – Невредимой? А ты все та же маленькая тупица, а, подкидыш? Ни один смертный не может пройти по ветвям Иггдрасиля и остаться, как ты говоришь, «невредимым». Его корни пьют из колодцев Судьбы, Мудрости и Смерти. Наверное, боги отметили тебя с какой-то великой целью. Кто знает?

– Я ношу на себе метку лишь одного Бога, Бога Израильского – благословенного Господа Вседержителя.

Этайн начало незаметно клонить в сон. Она укуталась в рваное одеяло, укрывшись им от холодного воздуха, от которого не спасал дверной занавес.

– Что теперь со мной будет? Я все еще твоя пленница?

– Ты свободна, как мы и договаривались, – ответил Гримнир. – Иди куда хочешь, подкидыш.

– Даже… даже с тобой?

Гримнир покосился на нее, но ничего не сказал.

– Дома у меня нет, – продолжила Этайн. – Родных тоже. Мой единственный друг умер пятнадцать лет назад. Ты… Кое-то случилось, когда ты увел меня из той пещеры в Зеландии. Если бы за день до того ты сказал мне, что я увижу столько черной магии, сколько я повидала с тобой, я бы подумала, что ты лишился рассудка, – с тех пор не прошло и дня, чтобы я не думала то же о себе. Я бы процитировала тебе труд Святого Августина, который называл веру в любых божеств, кроме Единого Господа, языческими заблуждениями. Я бы рассказала, что, по законам Церкви, колдовство считается преступлением против Бога. И я бы помолилась о твоей бессмертной душе. Но я не могу отрицать того, что видела, – и не могу назвать это проделками Дьявола. Ты вытолкнул меня на эту дорогу, сын Балегира, и я хочу видеть, куда она меня приведет.

– Ты обуза! – сказал Гримнир. – Зачем ты мне нужна – ты камень на шее!

– Ты не Бьярки, тебя с человеком не спутаешь, – ответила она. – А если он скрывается среди людей, то я стану твоими глазами и ушами. Давай начнем заново, с чистого листа – tabula rasa . Никаких долгов и угроз.

Гримнир взвесил ее слова.

– Если отстанешь, ты сама по себе, подкидыш. Я не полезу за тобой в огонь, как это было в Бадоне.

– По рукам.

Гримнир потянулся, хрустнув костями, и пошел к выходу. Потянул носом сырой воздух. Веки Этайн налились свинцом, она моргнула. И услышала, как он ворчит под нос:

– Значит, вот что за игру ты затеял, да? Пусть так! Пусть бушует ветер и грохочет гром! Что до них сыну Волка и Змея? В воздухе пахнет скорой кровью! Сломаются копья, треснут щиты! – он обернулся к Этайн, и на его лице расцвела свирепая улыбка веселья. – Если хочешь посмотреть, куда приведет тебя дорога, то лучше отдыхай, пока можешь, подкидыш. С отливом отплываем в Дублин – хотел бы я посмотреть на человека или бога, который попробует меня остановить!

Укутанное грозовыми тучами небо рассекла молния, и, даже засыпая, Этайн не могла избавиться от чувства, что боги его услышали, как и в тот раз, когда Гримнир клялся отомстить.

Книга третья

Гэльское королевство Лейнстер, юг Дублина

1014 год от рождества Господа нашего Иисуса Христа

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒