9. Жена ювелира 2 страница

Выходит, он поторопился, решив, что после появления Икташа его оставят в покое. Дудки! То есть Волкодав верил в благородных врагов, но самому ему они доныне редко встречались. По пальцам пересчитать можно. И в этом городе счет им не увеличится. Так значит, теперь на него еще и всесильного Альпина вздумали натравить…

Беспутный успел уже опрокинуть в себя несколько кружек, и теперь ему срочно требовалось добавить. Волкодав следил глазами за приближавшимся здоровяком и молча желал, чтобы ноги пронесли того хоть немного подальше. Например, в «Серебряный Фазан», ставший с некоторых пор более притягательным для пьянчужек…

Не повезло. Беспутный отшвырнул попавшего под ноги мальчишку– продавца, перевернув его лоток со сладостями (двое слуг, следовавших в приличном отдалении за господином, бросили обиженному монетку), и устремился прямо на венна.

Волкодав не стал отодвигаться с дороги.

– Погоди, любезный, – негромко и вполне дружелюбно сказал он Беспутному. – Ты малость ошибся. Тебе не сюда.

Его рука указывала в сторону «Серебряного фазана». И одновременно перекрывала вход в «Зубатку».

– Я слышал, сегодня там подают халисунское вино из ягод твила, вселяющее храбрость в сердца, – продолжал Волкодав. – Пойдем, я тебя угощу.

Когда‑то давно, когда он только начинал подрабатывать вышибалой и собирал бесконечные синяки, Мать Кендарат, не одобрявшая таких заработков, все же сжалилась над совсем диким и глупым, по ее словам, учеником и дала ему несколько наставлений. Одно из них он и пытался воплотить в жизнь.

Глаза Беспутного Брата были когда‑то карими, а теперь – неизвестно какого цвета. Одежда носила следы умелой починки: наверное, даже у Альпина не хватало средств каждый день заменять рваную. Полдень только что миновал, и потому наряд вельможи еще пребывал в достаточно пристойном виде. К вечеру замшевые штаны будут продраны на коленях, пушистая безрукавка – достояние старинного рода – засалена и выпачкана разной гадостью, а широкий плащ окажется сверху донизу распорот ударом ножа. На нем и так уже красовались два длинных шва, а после сегодняшнего плащ, пожалуй, отдадут какому‑нибудь бедняку. Дыры от ножа казались Беспутному признаком доблести, а день, когда ему не портили наряда, – потраченным зря. Он не догадывался, что кровожадные головорезы, уродовавшие его одежду, больше всего боялись зацепить его самого. Ибо в этом случае пришлось бы не только отдавать назад деньги, но и отправляться куда‑нибудь подальше Змеева Следа.

…Ошеломленный оказанным ему приемом, Беспутный дал взять себя под локоть и даже прошел с Волкодавом два шага в сторону «Серебряного Фазана». Но потом вспомнил, что явился сюда не за выпивкой, а ради вот этого вышибалы, о которого, как шепнули ему на ушко, стоило почесать кулаки. Он бешено рванулся:

– Прочь руки, ублюдок!..

Волкодав подумал о том, что распутство доконает Альпинова брата определенно не сегодня. Дряблое с виду, оплывшее тело рванулось неожиданно мощно. Волкодав еле успел слегка ослабить захват, чтобы вельможа, сохрани Боги, себе что‑нибудь не сломал. Беспутный трепыхнулся снова, и Волкодав покосился на слуг. Те всполошились и чуть было не ринулись выручать своего господина, но вовремя поняли, что ему не чинилось вреда, и снова безучастно отстали. Особой любви к нему они не испытывали. Да и Альпин, если Беспутному легонько намнут бока, их не накажет. Они знали это из опыта.

Венн довел присмиревшего вельможу, как и обещал, до двери «Фазана». Здесь глядел за порядком даже не один,

а сразу два молодца. Волкодав, как и обещал, вынул из кошеля монетку:

– УГОСТИСЬ, добрый человек, и не держи зла. Вельможа остался туповато разглядывать лежавший на ладони полулаур. Волкодав решил не ждать, пока он придумает, как быть дальше, и вернулся на свое место. Он давно усвоил, что в таких случаях лучше всего было подобру‑поздорову исчезнуть с глаз. А там пьянила, паче чаяния, отвлечется и позабудет.

В трактире царило веселье. Рейтамира только что кончила «Стрекозку», уже кем‑то переименованную в «Рыбачку», народ пробивал ногами пол, по нарлакскому обычаю выражая полный восторг, и громко требовал еще чего– нибудь в том же духе. Волкодав слегка пожалел, что не успел дослушать, чем же там кончилось. Потом утешился: вряд ли Рейтамира исполняла свое творение в последний раз.

Она показалась ему очень красивой. Оживленная, раскрасневшаяся от всеобщего внимания и успеха. Совсем не та бессловесная, забитая сирота, которую им с Эврихом довелось спасти от засранца‑мужа в безымянной деревне на берегу…

– Эй, венн! – окликнул его мужской голос. – Поди сюда, дело есть!

Волкодав сначала покосился на улицу, но не усмотрел никаких признаков затеваемого безобразия и решил подойти. Его звал молодой разбойник, сидевший со своим горбатым приятелем за лучшим столом. У горбуна был довольный вид человека, только что выигравшего спор.

– Садись! – сказал Кей‑Сонмор. Волкодав сел вполоборота к двери. Справному вышибале не возбраняются разговоры с гостями, надо только, чтобы служба от этого не страдала.

Перед Лугой лежала на плоском блюде горка душистых блинов. Как раз когда подошел венн, сын Сонмора проверил пальцем остроту ножа, разрезал всю горку начетверо и придвинул к себе масло, смешанное с мелко нарезанной соленой форелью. Большинство нарлаков ело блины именно так, но Волкодав внутренне сморщился: чего ждать от беззаконного племени?.. Это ж додуматься надо, печь блин во всю сковородку, чтобы потом резать его на мелкие части…

– Мы тут наслышаны о тебе, – жуя, сказал ему КейСонмор. Ни один венн, даже очень голодный, не стал бы беседовать с набитым ртом, но Волкодав в своей жизни насмотрелся еще не такого. – Нам рассказывали, – продолжал Кей‑Сонмор, – как ты задал перца недоноскам Тигилла. Это правда, что ты угробил его со связанными руками?

– Может, и правда, – проворчал Волкодав. Разговор

ему не нравился.

– Я знавал Тигилла, да не отринет его душу Священный Огонь, – сказал Младший. – Нужен великий воин, чтобы одолеть его так, как это сделал ты. А еще люди говорят, будто Канаон. сын Кавтина Ста Дорог, тоже был рубакой хоть куда. Так это, венн?

– Может, и так, – хмуро ответил Волкодав. – Людям видней. Это все, зачем я был тебе нужен?

Кей‑Сонмор вдруг необыкновенно развеселился:

– Вот и батюшкин советник считает, что ты зря тратишь себя в этом клоповнике. Послушай‑ка лучше моего друга, мастера УЛОЙХО: у него найдется для тебя работа получше…

Венн положил руки на стол, и УЛОЙХО сразу подумал, что об эти ладони можно было полировать изумруды. Венн внушал ему робость.

– Здесь не клоповник, – мрачно сказал вышибала. Он явно собирался встать и уйти.

Ювелир открыл рот говорить, но тут произошло неожиданное. Волкодав не то чтобы поднялся – слетел со своего места. И оказался возле двери чуть не прежде, чем сидевшие за столами успели что‑то заметить. В следующее мгновение с улицы донесся глухой рык, и перед дверью вырос Беспутный. Волосы у него были всклокочены, а в руках он держал толстый кол, подхваченный неведомо где. Не подлежало никакому сомнению, что он благополучно пропил врученный Волкодавом полулаур и во зрелом размышлении счел, что венн его все же обидел. То ли тем, что не пропустил в «Зубатку», то ли тем, что не пошел пить с ним вместе. Беспутный пребывал на последнем пределе ярости и рвался внутрь с невнятным ревом:

– Убью!..

Кого именно он собирался убить, так и осталось неведомо. Он, может, и сам толком не знал. Однако вид детинушки вполне соответствовал словесной угрозе. Рейтамира испуганно прижала к груди лютню – свое единственное достояние, – и даже у Кей‑Сонмора на мгновение остановилась рука, подносившая ко рту четвертинку блина. Его ребята выманили сюда Беспутного нарочно затем, чтобы УЛОЙХО посмотрел венна в деле. Теперь Луга старался сообразить, не слишком ли далеко забрела веселая шутка. Ладно, сказал он себе затем. Наслышаны мы про этого венна. А теперь и сами увидим, так ли горазд.

Волкодаву размышлять было некогда. Он и не размышлял, ощущая только досаду: неужели не мог сразу понять, что выпивоха вернется?.. Ишь, допустил отвлечь себя разговором, увести от дверей. Выпроваживай его теперь вон. А кабы прощения просить не пришлось у почтенных гостей за то, что позволил их напугать…

УЛОЙХО невольно втянул голову в плечи. Луга не впервые вытаскивал его, как он говорил, в шумную харчевню «проветриться», и всякий раз дело кончалось одним и тем же. Дракой с кровью и выбитыми зубами, причем Луга, как положено будущему Сонмору, обязательно бросался разнимать драчунов…

Тем временем страшный, в скользких лохмотьях сгнившей коры, кривоватый кол необъяснимо перекочевал из рук Беспутного в руки венна. Со стороны могло показаться, будто вельможа вприпрыжку обежал вышибалу кругом и жизнерадостно устремился обратно за дверь. Держа его за шиворот, венн бросил отобранный кол в черный угол, туда, где у выхода во двор хранили веник и поганый совок. Оплошность оплошностью, а безобразничать в трактире он никому не позволит. Вытащив Альпинова братца за порог (низенький был порог, не как в доброй веннской избе…), он без лишних слов распластал его на неласковой каменной мостовой.

Слуги уже бежали к своему господину. Один темноголовый, второй рыжевато‑русый, они были похожи друг на друга, как близкие родственники: два губастых молодых остолопа, уже начавшие отращивать животы. Таких рабов Волкодав немало в своей жизни встречал. Привыкших жировать при незлом господине, точно коты, забывшие про мышей. Они никогда не бегут на свободу, а вздумай хозяин отпустить – в ноги бросятся, чтоб только от миски не гнал…

– Эй, громила! – сразу закричал на Волкодава темноволосый. – Убери‑ка лапы, ты!.. Ты знаешь хоть, кого осмелился…

– И знать не хочу, – сказал Волкодав. – А только забрали бы вы его, от греха‑то подальше! Второй надменно выпятил брюхо:

– Господин наш волен идти куда пожелает, и мы ему не указ!

Волкодав скривился в весьма неприятной улыбке:

– А я волен ему шею свернуть. И легонько нажал коленом на локоть задранной кверху руки, вдавливая в землю плечо. Никаких шей он ломать, понятно, не собирался, но вельможа взвыл. Рыжеватый

шагнул вперед:

– Да тебя за это…

Его голос прозвучал выше прежнего – к привычной наглости добавился страх.

– Ага, – кивнул венн. – Только меня еще поймать надо, а вот тебя точно на кол посадят: не устерег!..

Тут на выручку двоим рабам подоспел третий. Это был седобородый дядька весьма почтенной наружности. Волкодав не удивился бы, скажи ему кто, будто старый раб с пеленок ходил за хозяйским мальчишкой и до сих пор любил его, как любят непутевого сына. Он и теперь готов был заслонить рычавшего и барахтавшегося вельможу, если придется, собственным телом.

– Смилосердствуйся, добрый человек, не губи!.. – бухнулся на колени старик. До венна не сразу дошло, что дед просил не за себя. Однако узловатая рука уже гладила буйную вздыбленную гриву Беспутного: – Я тут, господин, я с тобой. Накажи меня, никчемного, не уследил за тобой, споткнуться позволил… Ишь ведь, мостовая‑то какая здесь скользкая…

Волкодав выпустил вельможу, отступил на шаг прочь и стал ждать, что будет. Беспутный приподнялся на четвереньки, потом на колени. Старый раб обнимал его, ласково гладя по голове. Полупьяный вельможа пытался отпихнуть его, бормоча:

– Пошел прочь, ослиная задница… Я тебя выпороть прикажу…

– И прикажешь, добрый господин мой, всенепременно прикажешь. – Верный дядька уже помогал ему выпрямиться во весь рост. – Только, прошу тебя, давай сперва уйдем с этой улицы. Плохое здесь место, совсем не для таких красивых и важных господ… Грязь повсюду, и мостовая вся в лужах, прямо шагу не ступить… Ты же помнишь, господин мой, какой дождь всю ночь бил по крыше? Ну кто же ходит гулять после такого дождя?..

Молодые рабы присоединились к нему, и они в шесть рук взялись отряхивать одежду вельможи от воображаемой сырости. На самом деле людские ноги гоняли туда‑сюда пересохшую пыль.

– А ты знаешь, добрый господин мой, я только что нашел маленькую монетку, выпавшую из твоего кошеля, – продолжал хлопотливо кудахтать старик. – Смотри, это целый лаур, добрый лаур, отчеканенный в виноградной стране. Ты помнишь Нардар, господин? Помнишь, как твой досточтимый батюшка, да обласкает его Священный Огонь, возил тебя к молодому конису Мдрию?.. Пойдем скорее, купим еще немножко вина! Ты выпьешь его под старыми вишнями, которые твоя добродетельная матушка посадила во имя души своего праведного супруга…

Голос был заботливый и веселый, но по щекам седобородого невольника текли слезы. Верный дядька подлез под руку хозяина, и тот, подпираемый с трех сторон, неверным шагом поплелся по улице прочь. Волкодав некоторое время провожал глазами рабов и их господина, не торопясь возвращаться в трактир. Окажись здесь Мать Кендарат, что, интересно, она сказала бы ученику?.. Волкодав со стыдом чувствовал – не похвалила бы…

Кан‑киро, благородное кан‑киро, трижды глуп тот, кто понимает его лишь как искусство сражаться!.. Именем Богини, да правит миром Любовь!.. Венн тоскливо вздохнул. Видно, священная мудрость Богини Кан так и останется для него недоступной. Век быть ему вышибалой корчемным. Не годен на большее.

Мыш вылетел из двери и сел ему на руку, озабоченно заглядывая в глаза… Волкодав погладил зверька, водворил его на плечо и шагнул через порог обратно в трактир.

Общая комната «Зубатки» встретила его мирным говором и смехом полутора десятков людей, занятых вкусной едой. На душе полегчало: гости не спешили испуганно разбегаться. Даже две няньки с детьми, заглянувшие побаловать малышей плюшками и печеньем Зурии… Потом его взгляд натолкнулся на широкую улыбку Кей‑Сонмора.

– Вот видишь, Улойхо! – смеялся будущий Ночной Конис. – Кого бояться Вионе, если подле нее будет такой грозный страж? Это ты бойся, чтобы не полюбила его вместо тебя. Поди сюда, венн!

Волкодав нехотя подошел, кося одним глазом в сторону двери. Еще не хватало, чтобы его отлучка вновь кончилась непотребством. Он, правда, откуда‑то знал, что Беспутный Брат не вернется. Вот если бы я еще раз его выкинул, точно вернулся бы. Еще более обозленным. С новым колом вместо отобранного. А уведенный бессильным стареньким дядькой – угомонится и заснет до утра, как чистый младенец. Почему так?.. Сумею ли я когда– нибудь такого достичь?..

Когда Волкодав снова сел на скамью, близорукий Улойхо наклонился присмотреться к Мышу, потом капнул масла на палец и протянул руку через стол. Подобное не всегда кончалось добром, но нынче маленький свирепый боец чувствовал себя в безопасности: не зашипел, не попытался взлететь, просто вытянул шевелящийся нос, принюхался к угощению и бережно слизнул его с пальца.

– Здесь, конечно, не клоповник, Друг венн, – продолжая прерванный разговор, сказал Кей‑Сонмор. – Никто не хотел обидеть ни тебя, ни доброго Стоума. Просто мой батюшка научил меня знать всякий народ, чтобы с любым человеком беседовать согласно обычаю его страны. У вас ведь не принять заводить речи сразу о деле, не поговорив сперва о том и о сем…

Что‑то смутно зашевелилось в памяти Волкодава при этих словах. Голос? Нет, не голос. Выговор?.. Лута словно бы решил помочь ему, произнеся:

– Но ты, венн, наверное, тоже странствовал немало, а потому согласишься со мной: всякий обычай хорош для той жизни, к которой привычен народ, его породивший. Так и тут. Вольно вам, веннам, не одобрять спешки, когда живете в лесу и нового человека видите однажды в полгода…

УЖ прямо – в полгода. Раз в месяц, а то даже и чаще, обиделся Волкодав и… вспомнил. И спросил себя, чего, собственно, ради они с Эврихом потащились в Кондар. Неужто нельзя было облюбовать другой город, хотя бы и за Змеевым Следом?..

– Три лета тому назад, – проговорил он медленно, – твой батюшка был уже умудрен годами, но обещал жить и здравствовать еще долго. И я рад, что у его мудрости есть достойные воспреемники.

– Тот раз ты отверг предложение, от которого у многих слюнки бы потекли, – усмехнулся Кей‑Сонмор. – Что ж, мы с тобой гуляем по разным тропинкам, а лес большой… Скажи‑ка лучше, выручишь ты моего побратима? Жене его защитник потребен.

Волкодав подумал о письме наемника Гарахара, отправленном галирадцу Неклюду. Тут дождешься, еще станут доискиваться, отчего не явились в Кондар шестеро лиходеев. А потом вернется Кавтин, застрявший в Четырех Дубах из‑за покалеченного братишки, и государь Альпин, завершив Объезд Границ, пожелает проведать маленького любимца. А там, чего доброго, поймают беглого Сенгара, вздумавшего сунуться обратно в Кондар… «Венн? Какой венн? УЖ не тот ли, что возле Засечного кряжа жену от мужа увел?..» Не получалось неприметной жизни, хоть плачь. Волкодав хмуро подумал, что служба у горбуна всяко окажется денежной, чем в «Зубатке», кто ж к другому хозяину пойдет, заработок теряя! А значит, кошелек будет наполняться скорее, приближая покупку места на корабле. Однако для начала он все же спросил:

– Что за беда грозит твоей жене, почтенный мастер?

Деревянный меч размеренно возносился над головой. Вдох! Живительная сила, струившаяся с позолоченных солнцем небес, втекала сквозь дубовый клинок и проникала в ладони, чтобы искрящимся потоком излиться в низ живота. Выдох! Послушные ноги делали шаг, бросая тело вперед, тугая пружина воспринятой силы стремительно разворачивалась, возвращаясь сквозь руки обратно в кончик меча, и меч летел, рассекая невидимые препоны, чтобы наконец отдать все и замереть, глядя чуть вверх. Новый вдох!..

Дубовый клинок, один из двух, повсюду ездивших с венном, имел закругленные лезвия в полтора пальца толщиной. На первый взгляд лезвия выглядели безобидными – подумаешь, деревяшка! Чтобы понять ошибку, достаточно было послушать, как они свистели, взлетая и падая в руках Волкодава. Самый недоверчивый мог попросить у него меч и попробовать повторить.

Босые ступни венна скользили по утоптанной, засыпанной крупным песком площадке посередине небольшого садика. Именно скользили, словно по мокрому льду, не тревожа красноватых песчинок.

– Нас тоже учили такой походке, – сказала Виона. – Но только для плясок, а не для сражений. Вот, смотри!..

Вытянув из волос длинную шелковую ленту, она поднялась с плетеного креслица и, расстелив ленту по земле, быстро пробежала по ней.

– Видишь?

Движения молодой матери еще далеко не обрели прежней девичьей легкости, а ножки, привыкшие ступать босиком, были по настоянию заботливого мужа заключены в мягкие замшевые башмачки. Однако на шелковой ленточке не возникло ни складки.

– У тебя так не получится! – Виона проказливо показала Волкодаву язык.

– А вот и получится! – сказал он хозяйке. В такие мгновения он чувствовал себя мальчишкой. Нет, не тем озлобленным, диким и опасным юнцом, которого маленькая седая жрица пыталась учить Любви. Настоящим мальчишкой. Смешливым сорванцом. Навсегда, как ему раньше казалось, погибшим в свою двенадцатую весну. А вот теперь выяснилось, что добрый малец попросту спал, уязвленный колдовским ледяным жалом. Волкодав, ничего подобного от себя не ждавший, изумленно следил за его неуверенным пробуждением.

– Глянь вот!

Опустив меч, он на одной ноге пропрыгал по разостланной ленте, не помяв тонкого шелка.

– Тоже мне! – хмыкнул он в бороду, с торжеством косясь на Виону. И добавил с дружеской подковыркой: – Девчонка.

Она в самом деле была совсем еще девчонкой. Волкодав плохо определял возраст, но нипочем не дал бы Вионе больше семнадцати. А уж вела она себя в точности как ровесница мальчонке, которого он с таким удивлением в себе обнаружил. Слишком рано выдернули ее из детства в беспощадную взрослую жизнь. Танцовщица в храме, беглянка, рабыня, выставленная на торг… И вот теперь, на свободе, под защитой любимого мужа, она как будто добирала упущенное. И кому какое дело, что уже ворковал в люльке ее собственный сын…

Вот только на поясе у нее висел кинжальчик с драгоценной рукоятью работы мастера УЛОЙХО и длинным прямым лезвием, вполне способным убить. И Волкодав уже выяснил, что Виона владела им очень даже неплохо. Без промаха метала в цель и чертила в воздухе завораживающие узоры. Она объяснила свое умение танцами с оружием, происходившими в храме. Он ей не очень поверил, но допытываться не стал. Главное, сможет хоть как‑то себя защитить, если вдруг что.

Он поначалу не испытал большого восторга, когда молодая хозяйка попросила его показать воинские упражнения. И что за радость смотреть, как на утоптанной площадке вертится, скачет, катится через голову и машет мечом полуголый мужик, взмыленный, облитый резко пахнущим потом?.. Ко всему прочему, любопытство Вионы заставило его вспомнить службу у кнесинки Елени, и воспоминания были не из приятных. Он даже пообещал себе ответить отказом, если Виона, подобно галирадской кнесинке, захочет у него чему‑то учиться. Однако Боги миловали. Если государыню Елень влекло грозное обещание битвы, таившееся в каждом движении кан‑киро, то госпожа Виона, насколько он понимал, в первую очередь видела красоту. Красоту совершенства, отточенного столетиями. И даже чем‑то схожего с танцами, которым ее обучали в храме Богини Вездесущей.

Волкодав служил у ювелира уже несколько седмиц. Если светило солнце, Виона целые дни проводила в саду, возле малыша, что дремал в тени шиповника под присмотром бдительных нянек. Вот и теперь она шалила и дурачилась с Волкодавом, то и дело вызывая его на потешное состязание и мешая должным образом завершить воинское правило. По мнению венна, юной матери следовало бы занять себя чем‑нибудь поспокойней ‑> шитьем там, вязанием, – но его мнения не очень‑то спрашивали. А сама она… Ну что с нее возьмешь? Девчонка и есть.

Служба у него пока что была спокойная до неприличия, но бдительности Волкодав не терял. И, как положено телохранителю, первым заметил хозяина дома, вышедшего из двери.

– Госпожа, – сказал он негромко.

На людях Виона покрывала волнистые черные волосы нарлакским наметом, а оставаясь среди домашних – убирала по обычаю своей родины. Заплетала во множество мелких косичек и связывала эти косички в толстый пук прямо на темени, так что они валились во все стороны. Когда она побежала навстречу мужу, заплетенные пряди упали назад, покрыв спину до бедер. Мастер обнял Виону, застенчиво улыбаясь нянькам и Волкодаву. Юная жена была на полголовы выше его. Мастер, сутками не вылезавший из‑за верстачка, был до того белокож, что казался бесцветным. Тело Вионы, родившейся на западе Мономатаны, отливало на солнце густой вороненой медью, зеленовато‑голубые глаза казались двумя самоцветами в драгоценной оправе. Прожив с нею год в любви и согласии, родив сынишку, УЛОЙХО так и не привык к своему счастью. К тому, что именно он удостоен был первым и единственным постичь ее красоту. Ему все казалось – Боги могли бы найти такому сокровищу хранителя и получше.

А ну как Они распознают содеянную ошибку и надумают исправить ее?.. Если бы мастер мог видеть себя рядом с Вионой со стороны, он понял бы, как распрямляла и красила его любовь.

– Скоро я снова буду танцевать для тебя, – сказала Виона.

– Я тоже приготовил тебе подарок, радость моя, – ответил ювелир. – Оденься для гостя. Мы примем его у меня, в «самоцветной шкатулке».

Вот это Волкодаву уже совсем не понравилось. То не беда, полбеды, если девочка‑хозяйка играет и резвится в саду. Тут все свое, тут и Домовой знакомый поблизости… если, конечно, водятся Домовые у беспутных нарлаков… Но вот показывать недавно родившую чужому человеку? Гостю неведомому? Оглянуться не успеешь, такую порчу наведет, что и пятками назад не отходишь…

Виона обрадованно чмокнула мужа в щеку и убежала одеваться. Служанки потянулись следом, не успевая за легконогой молодой госпожой. Венн досадливо опрокинул на себя ведерко воды, смывая пот, и полез в сумку за чистой рубашкой.

В «самоцветной шкатулке» мастера УЛОЙХО Волкодав до сих пор не бывал. Только знал, что имелась в каменном доме особая, любимая комната. Видел запертую дверь, когда в самый первый день осматривал все входы и выходы. Еще ему было известно – горбун в свое время немало трудился над внутренностью чертога. И вроде бы действительно создал нечто вроде драгоценной шкатулки, достойной вмещать чудеса его ремесла… Чудеса эти Волкодава интересовали меньше всего.

Идя следом за Вионой к заветной двери, венн все думал о госте, которого ожидал мастер УЛОЙХО. И о подарке, который у этого гостя, по‑видимому, предполагалось купить. Да. Небось что случится, с кого спросят? С телохранителя. Прозевал, скажут. Недоглядел.

Слуга отворил госпоже двери, и венн шагнул в заповедный чертог.

…Так бывает с неопытными воинами, когда они рвутся вперед, стремглав вылетают из‑за угла… и получают по– лбу хорошо если обухом, не острием… В комнате не было окон. Ее освещали две масляные лампы, искусно упрятанные в неровностях камня. Виона привычно зажгла их, и Волкодав воочию увидел факелы, дымно коптящие в полутьме подземелий… Юркий Мыш сорвался с плеча, метнув по стене крылатую тень… Впереди зазвенел по камню металл. Пещерное эхо донесло ругань, удары бичей и надсадный хрип десятков людей…

– Тебе нравится, Волкодав? – спросила Виона.

Ее голос порвал паутину, и морок распался черными клочьями, медленно отползая обратно в потемки души. Венн увидел – пещера была не настоящая. Мастер УЛОЙХО сотворил ее из обломков самородного камня, ловко подогнав их один к другому и пустив виться по стенам и потолку разноцветное переплетение рудных жил. Отличие от виденного на каторге состояло лишь в том, что дорогие камни покоились в гнездах породы не грязными бесформенными желваками, – заботливая рука отполировала и огранила их, научив таинственно мерцать на свету. Старому рудокопу, каким считал себя венн, это резало глаз. Он подумал и сказал себе, что продавцы камней и заказчики, приходившие к мастеру УЛОЙХО, вряд ли бывали когда‑нибудь под землей.

Осмотревшись внимательнее, Волкодав заметил кое‑что еще, из‑за первоначального потрясения ускользнувшее от его взгляда. Низкий столик с удобным креслом при нем. И твердый кожаный короб на каменной полке, вблизи упрятанного светильничка. Насколько венну было известно, в таких коробах держали свой товар книготорговцы.

Он подумал о том, что супруг госпожи, обустраивая рукотворный занорыш, должно быть, все вызнал о подземной жизни камней. Во всяком случае, каждый самоцвет сидел именно в той породе, какая ему соответствовала. Наверное, горбун расспрашивал многих. Но не только. Скорее всего, еще и книжки читал…

– Тебе нравится? – не дождавшись ответа, повторила Виона.

Он неохотно проговорил:

– Я не люблю пещер, госпожа.

– Что с тобой, Волкодав? – удивилась она. – Только что девчонкой дразнил…

У него не было никакого желания что‑то ей объяснять, и он снова отвернулся к стене. У пещеры ювелира было еще одно отличие от всамделишних подземелий. Чистота. Бережно подобранный пестрый камень был умытым и гладким. В Самоцветных горах даже самые красивые слои трудно было различить за пылью и грязью. Никто не протирал мокрой тряпочкой красные, зеленые, фиолетовые изломы, не останавливался восхищенно полюбоваться…

Отделка комнаты не была завершена. В углу лежало несколько приготовленных, но не установленных камней и при них – ящичек с опрятно убранным инструментом. Там же виднелась лесенка, поначалу воспринятая Волкодавом как необходимая рудничная принадлежность. И длинный кусок окаменевшего древесного ствола с корой и ветвями, еще не нашедший в этой странной комнате своего, только ему присущего места…

В отличие от Волкодава, Мыш сразу почувствовал себя дома. Тягостные воспоминания не беспокоили маленького летуна. Покрутившись туда и сюда, он облюбовал подходящий уступ, прицепился к нему… и немедленно облегчил животик, украсив драгоценный каменный ковер пахучим длинным потеком.

До сих пор он, что‑то понимая своим звериным умишком, не позволял себе подобного в местах, где ему приходилось жить вместе с людьми.

Давно уже Волкодав не испытывал подобной растерянности! Позже он вспоминал, как первым долгом прислушался: не идет ли мастер УЛОЙХО? Об руку с уважаемым гостем?.. Пока он стоял столбом, Виона хихикнула, всплеснула руками – и стрелой выскочила за порог, звать служанку с тряпками и ведерком. Мыш сорвался с насеста и полетел было за нею, но потом вернулся к Волкодаву. Кажется, до него начало смутно доходить, что они были все‑таки не в пещере. Он сел венну на плечо и потерся о шею, как всегда, когда ему случалось нашкодить. Перелететь на стену зверек больше не пробовал. Он не очень понимал, что же именно он сделал не так, только то, что лучше было не связываться.

И надо ли говорить, что к приходу хозяина дома все следы преступления были надежно замыты.

Гость оказался худощавым пожилым сегваном с длинными седыми волосами, по обычаю Островов собранными в хвост на затылке. За хозяином следовал телохранитель, тоже сегван. Он ощупал Волкодава взглядом, лишенным всякого дружелюбия. Венн никак ему не ответил, но про себя усмехнулся. Парень тащил большую плоскую коробку, явно принадлежавшую гостю. Хорош охранник, допускающий, чтобы у него были заняты руки!

Между тем сегван с уважением и любопытством обозревал внутренность «шкатулки».

– Ты, добрый мастер, конечно, бывал в рудниках? – спросил он, усаживаясь.

– Куда мне, – кротко вздохнул УЛОЙХО. – Я на улицу‑то не каждый день выхожу.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒