КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ 5 страница

– Как ты можешь быть так в этом уверен?

–Потому что таков мой выбор, – усмехается он. Я удивлена; я ожидала, что он будет зол или расстроен: шедевр за шесть миллионов долларов – это значимая вещица, чтобы ее потерять, но вместо этого он полностью сконцентрирован на мне:

–Ты сейчас куда?

–Иду домой, – говорю я ему. – В интересах следствия «Кэррингерс» закрывается рано.

– Что ж, если ты свободна сегодня днем, возможно, ты сможешь помочь мне кое с чем? Поделишься своей экспертной оценкой?

Я смеюсь:

– Вообще-то никакой я не эксперт...

– Позволю себе не согласиться, – вновь улыбается мне Сент-Клэр, врубая свое очарование по полной. –Я рассматриваю вариант покупки картины и хотел бы знать твое мнение.

– Серьезно? – Он меня подкалывает, да? – Почему?

Он приподнимает бровь, вроде как говоря: «Да ладно тебе».

– А как ты думаешь?

– Я понятия не имею, – признаюсь я, растерянно. – Я совсем не квалифицирована, как сертифицированные оценщики или консультанты. Не знаю, а если... – он прикладывает палец к моим губам, и шок от его прикосновения заставляет меня замолчать.

– Мне плевать на квалификацию, – говорит он, пронизывая меня своими бездонными синими глазами. – У тебя наметанный глаз и превосходный вкус. Вот, что для меня важно.

Я вздыхаю.

– Ну, ладно… – говорю я. – Но ты не сможешь винить меня, если я скажу тебе потратить миллионы на детские каракули.

Он снова посмеивается.

– Там будут и мои старомодные официальные советники, но мне действительно нужна и твоя страсть. Твоя инстинктивная реакция. – Он берет меня за руку, будто это что-то самое естественное в мире. – Твое внимание к деталям.

Боже мой, у меня нет слов. Все, о чем я могу думать, это детали, которые я замечаю прямо сейчас: покалывание от его пальцев на моей коже, волнение, оттого что он просит моего совета, его признание. Ах, да, и еще рельеф его мышц под рубашкой.

– Так что скажешь? – спрашивает он. – Прокатишься со мной?

Мое сердце делает сальто в груди, но мне удается сдержаться, чтобы мой голос не был похож на писк куклы из Маппет-шоу, когда я отвечаю:

– Да. С удовольствием.

ГЛАВА 9

Пересекая мост «Золотые ворота» на пассажирском сиденье роскошного автомобиля Чарльза, я вновь захвачена красотой этого города. Клочья тумана и низкие облака плывут сквозь толстые оранжевые кабели и металлические башни моста. Когда я была ребенком и смотрела на него с земли, он часто выглядел так, словно парит, я чувствую сейчас нечто аналогичное. Это головокружительно, волнительно и мечтательно.

– Здесь так великолепно, – говорю я. – Когда-нибудь я хочу нарисовать этот мост оттуда. – Я указываю на холмы Мерин Хедлэндс над мостом в северной части, оголенные скалы, окрашенные в серо-зеленый: – Идеальный ракурс.

– Давай так и сделаем, – говорит он, поглядывая на меня. – Мне придется украсть тебя как-нибудь в другой раз.

– Какое-то время мне не стоит отлынивать от работы.

– Ты не особо нарушаешь правила, да? – смеется он. – Никаких тайных историй о купании нагишом или побегах через окно посреди ночи?

– Нет, если не считать нарушением правил то, что я ужасно училась в школе, – говорю я, думая о моей средней оценке С[30] из-за проблем с концентрацией внимания. – Я вела себя хорошо, просто не переставала делать зарисовки.

Под нами проплывают парусники, воспользовавшиеся гуляющим по заливу ветром, а на мосту десятки туристов бросили вызов ветреному дню, чтобы насладиться удивительными видами на город.

– Например, такие, – говорю я, показывая на весь окружающий нас мир жизни и искусства. – Как я могу не пожелать запечатлеть это?

Парочки целуются, а дети едут на велосипедах – это идеальный портрет Сан-Франциско.

Когда я оглядываюсь, то ловлю его взгляд на себе.

– Что? – спрашиваю я, смутившись.

– Ничего, – таинственно улыбается он. – Просто мне нравится, как ты смотришь на мир, вот и все. Многие никогда так и не находят времени, чтобы увидеть то, что раскинулось прямо перед ними, а ты видишь красоту во всем.

Я краснею.

– Это у меня от мамы, – делюсь я. – Она была самым наблюдательным человеком, которого я когда-либо знала. – Я смотрю на него с любопытством: – А что на счет твоих родителей?

– Я провел большую часть своего детства в школе-интернате в Англии.

Я скорчила мину – не смогла сдержаться – и он смеется:

– Не все было так уж плохо. Во всяком случае не так, как ты наверно подумала. Я научился дисциплине, и независимости, и лояльности, но я и правда скучал по семье, по дому.

– Уверена, и они по тебе скучали, – говорю я, представляя, каково это быть вдали от дома большую часть года, вдали от моей мамы. – Ты с ними близок сейчас?

Он медлит с ответом:

– Ну, мы ладим, но в моей семье, даже если ты ненавидишь кузена, все равно будешь улыбаться и за столом, во время семейного ужина, предложишь последнюю порцию, потому что это диктуют хорошие манеры.

Я тихонечко смеюсь.

– Прости, – говорю я. – Это не смешно. Это вроде как печально.

– Так и есть, это одновременно и смешно, и печально. Британская семья старой закалки, ну, ты понимаешь? Традиции и поддержание фамилии стоят на первом месте.

Мы пересекаем мост и въезжаем в Мерин Каунти: теперь по обе стороны от нас возвышаются пышные зеленые холмы, покрытые мхом и капельками влаги от тумана. Я не знаю, должна ли как-то это прокомментировать. Вся его жизнь кажется мне такой чуждой.

– После того как мы потеряли Роберта… – Сент-Клэр медлит. – Он был старше меня, был непосредственным наследником. Но вдруг все давление семьи опустилось на мои плечи.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто протягиваю руку и сжимаю его колено.

– Держу пари, они очень гордятся тобой сейчас, всеми твоими международными успехами.

– Я в этом так не уверен. – Хотя тон у Сент-Клэра и легкий, но я вижу, как тень омрачает его лицо. – Они ни разу ничего об этом не сказали.

– Это просто присущая британцам «твердость духа», верно? – говорю я, надеясь, что он не поймет меня неправильно. – Я имею в виду, разве не так? Вы, британцы, ведь не знаете, как выражать симпатию?

Чарльз смотрит на меня, от взгляда этих глаз по моим венам бегут маленькие искорки.

– Я позволю себе не согласиться.

Я чувствую, как внизу живота распространяется тепло и успеваю отвести взгляд, чтобы он не увидел разгорающееся во мне желание, явно отражающееся на моем лице. Он вновь фокусирует внимание на дороге, и мне становится доступен к созерцанию его профиль, контуры его идеальных черт. Я помню наш поцелуй, проскользнувший между нами разряд, и мне безумно хочется вновь ощутить этот импульс на своей коже.

– Так, – говорю я с надеждой, что мой голос не звучит так, словно я только что представляла его губы на моих и то, как его кожа соприкасается с моей… Прекрати, Грэйс! – А куда мы направляемся?

– Художественное полотно находится в поместье в Напе, – отвечает он. – Оригинал Мане,[31] судя по всему, был обнаружен пару недель назад в погребе этого дома после смерти владельца. Семья ищет, кому бы его продать.

– Ты шутишь! – восклицаю я. – Такая находка…

– Я знаю, – говорит он с таким же благоговением в голосе. – Если это подлинник. Мои представители уже там, чтобы убедиться в его аутентичности, но я никогда ничего не покупаю, предварительно не взглянув.

Лысые холмы сменились виноградниками и парой ферм с коровами и лошадьми, блуждающими по полям. Огромные пушистые облака медленно плывут по ясному голубому небу, ястребы и вороны парят в вышине, выписывая широкие дуги. Он сворачивает с шоссе, и стелящаяся перед нами дорога ведет через дубовую рощу, за которой раскинулся виноградник – все зеленые листочки мягко колышутся от дуновения легкого ветерка. В конце подъездной дороги стоит огромный каменный особняк, размером с четыре обычных дома и каменной башней с одной стороны.

Сент-Клэр паркуется рядом с другой машиной.

– Прекрасно, они уже здесь.

Внутри дом выглядит так, словно его не обновляли с момента постройки более двухсот лет назад. Двое пожилых мужчин ждут в фойе.

– Джентльмены, спасибо, что приехали. Грэйс, это мистер Пемберли и мистер Коутс. Грэйс Беннет – моя подруга, – объясняет он, и мужчины вежливо пожимают мне руку.

Вместо носового платка из переднего кармашка у Пемберли выглядывает настоящий монокль:

– Как мило с вашей стороны присоединиться к нам, мисс Беннет.

– Это большая честь быть здесь, – отвечаю я, едва сдерживая усмешку из-за его старомодных манер.

Мы проходим мимо большой парадной лестницы, направляясь в гостевую приемную. В комнате от пола до потолка выстроились книжные полки, несколько мягких кресел стоят у гигантского камина. В углу примостился письменный стол с чернильницей и пером возле листа бумаги, словно кто-то начал писать письмо, но так к нему и не вернулся.

Брокер, бойкая женщина, которая явно смахивает на Лидию, указывает нам на угол у окна, где установлен мольберт с картиной.

– А вот и она, – говорит она величественно. – «Парусники на закате».

Я с трепетом замираю на месте. На картине изображены лодки, мягко покачивающиеся на каналах Венеции. В колледже я делала сборник по работам Мане, поэтому узнаю характерные полосатые столбы и синюю гладь воды на переднем плане, а также белые стены и освещенные окна городских построек Венеции на заднем фоне.

Коутс хлопает в ладоши:

– Замечательно, просто замечательно. Я предполагаю, что холст и краски были протестированы на соответствие периоду времени?

– Конечно. – Брокер предоставляет папку с документами касательно аутентичности, фотографиями, выглядящими официально печатями и прочими бумагами, в то время как Пемберли подходит поближе к шедевру, доставая из кармана свой монокль.

– Это умопомрачительно, – говорит Пемберли, разглядывая холст вблизи. – Бесподобно.

Коутс проверяет документы, кивая:

– Похоже все в порядке. – Он в свою очередь подходит к холсту.

Пемберли сияет:

– Определенно Мане. Какая изумительная находка, мистер Сент-Клэр.

Коутс поднимает глаза от картины:

– Однозначно. Находка – мечта. Невероятная инвестиция.

Пемберли говорит:

– Через несколько месяцев у нас будет показ в городе, а до этого создадим шумиху.

Я ожидаю, что Чарльз тоже присоединится к ним и будет праздновать, но вместо этого он смотрит на меня.

– Грэйс? – спрашивает он. – А ты что думаешь?

Я не уверена, что еще могу добавить, но делаю шаг вперед, чтобы рассмотреть поближе. Картина и правда красивая, и вся комната вокруг будто растворяется, когда я впитываю картину, погружаюсь в ее замысловатые мазки, в работу импрессиониста в наилучшем виде.

Она выглядит настоящей, и все в движении краски и шероховатости на холсте говорит, что она из периода Мане, но тем не менее…

Я медлю.

– Что такое, Грэйс? – спрашивает Чарльз, подходя ближе. – Что ты видишь?

– Ну… – Я поднимаю взор и замечаю все эти взгляды, устремленные на меня в ожидании, взгляды полные скепсиса на лицах пожилых людей. Я делаю шаг назад и качаю головой:

– Скорее всего, это не существенно.

Сент-Клэр бросает на меня взгляд:

– Скажи мне.

Я действительно не хочу этого делать, но, подумав об альтернативе – что он покупает эту возможно не аутентичную картину – я должна сказать.

– Ладно, – я вздыхаю. Надо это сделать. Пожалуйста, не возненавидь меня. – Думаю… это подлог.

Брокер ахает:

– Да никогда!

Коутс громко смеется.

– Кто эта девушка? – говорит он. – Уверяю вас, документы говорят сами за себя.

– Я, наверное, ошибаюсь, – быстро говорю я со смущением. – Простите.

Сент-Клэр берет меня за руку и отводит сторону:

– Что заставляет тебя думать, что это не подлинник?

– Не знаю, я просто чувствую это нутром.

Коутс прерывает нас:

– Все тесты были убедительными.

Пемберли показывает Сент-Клэру файл:

– Пигменты в краске, композиция нитей холста – это все из 1850-1890 годов, которые соответствуют периоду Мане.

– Но на этот период приходятся и самые лучшие подлоги, – говорю я, не в силах остановиться. – Верно? Подражатели рисовали подделки картин в тот же период, а затем передавали их из поколения в поколение, пока кому-то не удалось бы выдать ее за оригинал работы художника.

– Но подпись идеальна, – говорит Пемберли, указывая на нижний левый угол картины. – Безупречна.

– Вообще-то, – продолжаю я, чувствуя, как учащается мой пульс. Зачем теперь останавливаться? Все или ничего. – Именно из-за подписи я и призадумалась.

Привередливые мужчины все еще смотрят на меня скептически, но внимание Сент-Клэра обращено на меня, а только он и имеет значение.

– Покажи мне, – говорит он, наклоняясь.

Я указываю на «Т»:[32]

– Видишь, как мазок кисти, который пересекает «Т» идет слева направо? На настоящей подписи Мане «Т» пересекается справа налево.

Арт-консультанты остаются при своем мнении.

– Этому нет официального подтверждения по каждой картине, – говорит Коутс.

– Это крошечная деталь, – соглашаюсь я, – но у этой картины необычное происхождение. Вот так просто была обнаружена спустя все это время? Это один шанс на миллион.

– Значит, либо мне действительно повезло, либо кто-то хочет, чтобы я так думал, – медленно произносит Сент-Клэр.

Он откидывается назад и вдумчиво рассматривает картину, затем, наконец, объявляет:

– Я ее возьму.

Брокер издает вздох облегчения:

– Замечательно.

– Великолепный выбор, – подхватывают остальные, но я воспринимаю его слова как предательство.

Он не поверил мне.

Я чувствую себя раздавленной. На глаза набегают слезы, и я близка к тому, чтобы выставить себя в еще более неприглядном свете, поэтому со словами «Прошу меня извинить» я покидаю старинный дом и выхожу под лучи солнца.

«Все хорошо», – говорю я себе. Ну и что из того, что он поверил тем опытным арт-консультантам, а не мне? Разве не так же поступил бы любой здравомыслящий человек? Особенно при таком крупном вложении денег?

– Грэйс? – Я подскакиваю от оклика, но это Сент-Клэр, и он выглядит обеспокоенным. – Ты в порядке?

– Мне так жаль, – я снова краснею. – Чувствую себя такой идиоткой.

Он присаживается рядом со мной:

– Не стоит. Я тебе верю – ты была права относительно пересечения у «Т».

Я вытягиваю голову от удивления:

– Ты тоже думаешь, что это подделка? Тогда зачем ты ее купил?

– Потому что это все равно прекрасная картина, – улыбается он. – Почему одна картина должна цениться больше другой только потому, что она принадлежит руке конкретного человека, а не кого-то другого? Разве она не удивительна по-прежнему, вне зависимости от того, кто ее нарисовал?

Я не могу поверить. Ему и правда плевать на имена и ярлыки.

– Уже становится поздно, – говорит он, глядя на сумеречное небо. – Что думаешь, если мы останемся на ночь здесь, вместо того чтобы ехать назад? У меня неподалеку есть жилище.

К моему лицу приливает кровь, и я становлюсь пунцовой быстрее, чем успеваю сформировать в голове целое предложение.

– О, – больше подойдет ОМГ.[33] Он и правда только что предложил мне провести ночь вместе?

– У меня есть парочка свободных комнат для гостей, – быстро говорит он, но в этот момент мы встречаемся глазами. Волнительное напряжение.

Ночь с ним наедине, подальше от всего... заманчиво, непредсказуемо и определенно вне моей лиги. Но рядом с ним мне хочется рискнуть.

– Да, – говорю я ему и совершаю прыжок: – Я останусь.

ГЛАВА 10

Не знаю, чего именно я ожидала – чего-то вроде английского замка – но когда мы, обогнув холм, подъехали и остановились перед жилищем Сент-Клэра, то им оказался современный, элегантный дом. Скорее, он больше походил на особняк: здание из камня и стали, с огромными стеклами, располагалось среди холмов над красивым виноградником.

– У тебя шикарный дом, – выдыхаю я, следуя за ним через парадную дверь. Все помещение со свободной планировкой[34] и массивными окнами с видом на холмы. Кухня больше, чем вся моя квартирка, обширное пространство оборудовано бытовой техникой из нержавеющей стали и кухонным островком с широкой гранитной столешницей.

Я смотрю по сторонам, стараясь впитать все это, и тут замечаю на стене ее: настоящую картину Ротко.[35] У меня отваливается челюсть.

– Она выставлялась в Музее Искусств Лос-Анджелеса в прошлом году. Я безумно хотела пойти. Как ты ее заполучил? – почти визжу я, подходя к ней поближе. – Цвета такие изящные.

Сент-Клэр улыбается. Затем я замечаю де Кунса.[36] И… О, боже мой.

– Это подлинный Энди Уорхол?![37] – восклицаю я, подбегая чтобы посмотреть. – О Боже, да, это он! – Я слышу восторг в своем голосе и стараюсь одернуть себя, мучительно сознавая, что млею и готова впасть в экстаз как какая-то девочка-подросток на шоу бойз-бенда. – Прости, я никогда не видела никого, кто бы владел такими произведениями искусства. Они всегда были доступны мне лишь в галереях и музеях.

Но Сент-Клэр, кажется, не возражает против моего энтузиазма.

– Нет, это здорово. Большинство людей даже не замечают искусства как такового, они просто хотят уточнить имя художника и стоимость и проходят дальше.

– Это невероятная коллекция. – Я осматриваюсь по сторонам еще некоторое время, в груди появляется головокружительная легкость, по мере того как узнаю каждое новое полотно, а с моего лица не сходит улыбка. Я останавливаюсь, только когда замечаю, что он наблюдает за мной.

– Не останавливайся, – говорит он, широко и гордо улыбаясь. – Можешь спокойно лепетать. Я так рад возможности разделить эти творения с кем-то, кому это не безразлично.

– Обидно, что такие люди, как тот парень, Эндрю, который почти выиграл твою картину…

– Мою украденную картину, – добавляет Сент-Клэр с дразнящей ухмылкой.

– Да. Ну, что такие люди, как он, могут купить шедевр, в который не влюблены, – восклицаю я.

– А затем хранить его в погребе, как головку сыра, которая становится дороже с возрастом, – продолжает Сент-Клэр.

– Верно! Это трагедия, – говорю я серьезно. – Боже, если бы у меня был Пикассо, или Рубенс, или Ротко, я бы выставила их на показ, как ты. – Имею в виду, я бы и его выставила на показ, но жестом указываю на стены его дома, выкрашенные в однотонный белый цвет, чтобы выделить произведения искусства. – Где-то, где я бы могла любоваться ими весь день напролет.

– Искусство должно быть увидено, – говорит Чарльз, и я улыбаюсь. – Что? – спрашивает он.

– Так всегда говорила моя мама, – делюсь я.

– Умная женщина, – говорит он. – Прямо как ее дочь.

Наши взгляды встречаются, и я снова ощущаю между нами знойный импульс. Но откуда-то раздается бой курантов и момент разрушен.

– Позволь показать тебе гостевую комнату, – произносит он, и я следую за ним вверх по лестнице на второй этаж.

Ковер такой пушистый, что заглушает наши шаги, пока Сент-Клэр ведет меня к огромной хозяйской комнате, великолепной, как пентхаус в отеле.

– Ну, вот мы и пришли. Подойдет? – спрашивает он.

Я стараюсь не рассмеяться. В комнате огромная двуспальная кровать, а через дверь я вижу ванну достаточно большую, чтобы в ней могло поместиться все семейство ди Фиоре. Помещение такое роскошное, что не захочется уходить.

– Думаю, я как-нибудь справлюсь.

Он посмеивается.

– Ужин будет готов через час. Располагайся, чувствуй себя как дома.

Он закрывает за собой дверь, оставляя меня одну.

Вау. Декор ошеломляющий – еще более толстый ковер, элегантные шторы и постельная накидка, атласные простыни и красивое лоскутное одеяло с серебристо-голубым узором, которое выглядит как произведение искусства. Он подготовил это для меня или у него всегда готова изысканная гостевая комната, на случай, если он решит привести домой девушку?

Огромные окна выходят на частный патио с видом на виноградники. Я словно во сне, за исключением того поцелуя в лифте, который однозначно был настоящим и жарким, и он пригласил меня сюда, одну, что тоже не сон. Я в доме Чарльза Сент-Клэра и вот-вот буду с ним ужинать наедине. От этой мысли по позвоночнику пробегает нервная дрожь предвкушения.

Я направляюсь в ванную комнату и наполняю огромную ванну горячей водой и пеной с ароматом лаванды. Он сказал чувствовать себя как дома, а большая роскошная ванна кажется идеальным вариантом после сегодняшнего стресса и долгой поездки. Я разделась и скользнула в воду, наслаждаясь ощущениями на коже от пузырьков и горячей воды. Впервые мне не нужно никуда спешить или что-то делать: никакой смены в ресторане или собеседования по поводу работы, никакого босса, контролирующего мое время, я могу просто лежать и вдыхать все эти пары и ароматы.

Спустя некоторое время я начинаю беспокоиться, что могу опоздать на ужин, поэтому встаю и оборачиваюсь в полотенце. И тут до меня доходит: ведь у меня только рабочая одежда, в которой я была! Кажется неправильным надевать мою скучную блузку и костюм для романтического ужина, но, войдя в спальню, я замечаю разложенное на кровати платье. Это простенький голубой сарафанчик, который, похоже, хоть и будет плотно на мне сидеть, но все же будет удобным. Должна отдать должное этому парню. У него во всем хороший вкус.

На мгновение я задумываюсь, для чего у него под рукой новые женские вещи, но затем откидываю эту мысль. Мой макияж немного расплылся, но щеки розовые от жара ванной и мыслей о грядущем вечере, так что у моего лица по крайней мере есть цвет, а подводка для глаз слегка нечеткая в стиле «я-просто-заснула-с-макияжем-и-проснулась-выглядя-сексуально», который никогда не получился бы нарочно, если бы даже я специально постаралась. Неплохо, Грэйс. Снизу уже доносятся вкусные запахи, поэтому я одеваюсь, делаю глубокий вдох и вновь направляюсь на встречу с Сент-Клэром.

– Ау? – зову я, осматривая пустую гостиную.

– Здесь.

Голос Сент-Клэра доносится снаружи и, следуя за голосом, я выхожу на террасу. Это бесподобно. Мерцают свечи и на двоих накрыт стол, в деревенском стиле и с белой скатертью. За террасой закат окрасил небо во множество цветов, подсвечивая облака и превращая их в яркий микс из оранжевого, розового, фиолетового и золотого. Но ничто из этого так не захватывает у меня дух, как вид Сент-Клэра. Он переоделся в потертые повседневные джинсы, идеально обхватывающие его задницу, белую рубашку с расстегнутым воротником, и стоит босыми ногами на каменной плитке. Он выглядит расслабленным, непринужденным и достаточно хорошо, чтобы его съесть.

– Ты отлично выглядишь в этом платье, – говорит он, приветствуя меня легким поцелуем в щеку. – Мне пришлось угадывать твой размер, но я предположил, что оно подойдет. И я знаю, что тебе нравится синий, так что…

– Спасибо, оно прекрасное.

– Всегда пожалуйста. Я люблю держать здесь кое-какую одежду для гостей.

То есть у него здесь постоянно бывают женщины! Я стараюсь скрыть разочарование, но, должно быть, оно отобразилось на моем лице, потому что Сент-Клэр добавляет:

– Гостей вроде моей сестры. Она со своей семьей приезжает и остается в поместье на каникулах.

– О, – говорю я, в тайне чувствуя облегчение, что не являюсь просто очередной «гостьей», которую он привез сюда на ночь. – Звучит мило. Держу пари, им здесь очень нравится.

– Так и есть. Ты готова к трапезе? – спрашивает он.

– Да, пожалуйста! – сразу отвечаю. Я не ела с ланча, кажется, целую вечность.

Он посмеивается:

– Тогда я не буду стоять между тобой и твоим ужином.

Он выдвигает для меня стул, и я сажусь, мои глаза прикованы к меняющимся цветам на закатном небе.

– Это как живая живопись, – вздыхаю я, любуясь видом.

– Из-за этого я и купил это место, – говорит он, поднимая серебряные крышки с блюд, под которыми оказываются простой зеленый салат с рукколой и натертым пармезаном и два отменных стейка, приготовленного на гриле.

– Пахнет восхитительно. – Я пробую кусочек стейка. Очень вкусно. – Вау. Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь сделать?

Он смеется, наливая нам газированную воду из стеклянного графина.

– Я люблю готовить. Это помогает мне развеяться. А как на счет тебя?

– Я оставляю всю готовку на экспертов внизу. – Я улыбаюсь его озадаченному выражению лица. – Я живу над итальянским рестораном, – объясняю я. – Так что большинство вечеров прихватываю себе немного еды оттуда. Нона любит меня подкармливать.

– А что ты любишь делать для удовольствия? Чтобы расслабиться? – спрашивает он, перемешивая в салате заправку из лимона и оливкового масла.

– Спать? – Это звучит как шутка, но именно этим я занимаюсь при наличии свободного времени.

Он снова смеется.

– Нет, серьезно, – настаивает он. – Что помогает тебе избавиться от стресса, прийти в себя?

Я делаю вдох.

– Ну, рисуя, я обычно чувствовала, будто сбегаю от реальности.

– Больше нет?

Я пожимаю плечами:

– Трудно ощутить вдохновение, с тех пор как потеряла маму.

Он задумчиво кивает, пережевывая стейк:

– Ты хочешь рисовать профессионально?

– Возможно, – говорю я, гоняя еду по тарелке. – Также сильно как кто-либо другой наверно. Зарабатывать на жизнь в качестве художника не совсем стабильно.

– Ах, но так ты по крайней мере следуешь своей страсти! – все его лицо загорается энтузиазмом. – Представь, какой жизнью ты бы могла жить: путешествовать по миру, учиться у мастеров…

– Жить на улице… – добавляю я, и он замолкает, глядя на меня вопросительно. – Это звучит великолепно, но у меня нет денег или патрона, как бывало у художников в эпоху Ренессанса.

– Я понял. Но разве от этого ты не чувствуешь, будто задыхаешься, игнорируя свою истинную любовь?

Я стараюсь улыбнуться:

– Мне трудно заниматься искусством, когда приходится работать, чтобы оплатить счета.

Он медлит, глядя на меня через стол.

– Тебе надо постараться найти время, Грэйс, иначе однажды ты сама себя не узнаешь. Посмотришь на свою жизнь и удивишься, когда ты перестала чувствовать себя живой.

Так случилось с тобой? – хотелось мне спросить. В его глазах было что-то похожее на сожаление, но мне не хотелось портить нам настроение.

– Спасибо, – вместо этого сказала я.

Он казался удивленным:

– За что?

Я указала жестом на ужин, на наши почти пустые тарелки, виноградник, темнеющее небо.

– Сегодня был удивительный день. И не только сегодня, – добавила я. – С тех пор как я встретила тебя… Не знаю, я чувствую себя как-то по-другому. Более живой.

Не могу поверить, что только что это произнесла, но взгляд Сент-Клэра не дрогнул.

– Сегодня еще не закончилось, – сказал он сексуальным низким голосом.

Я покраснела.

Он начал собирать наши пустые тарелки.

– Позволь, я помогу, – сказала я, подхватывая миску для салата. – В конце концов, на данный момент я самая опытная официантка в доме.

На кухне мы сложили тарелки в раковину. Я начала их мыть.

– Тебе не нужно этого делать, – останавливает он, потянувшись руками по обе стороны от меня, чтобы выключить воду.

Я замираю, его тело нежно прикасается к моей спине, а дыхание согревает мой затылок.

– Нет? – Я чувствую тепло его тела рядом со своим, сладкий аромат его лосьона после бритья, когда он отводит волосы с моего плеча и целует в шею.

Я с трепетом выдыхаю.

– Сегодня ты уже достаточно сделала для меня.

Я перестаю дышать, когда он разворачивает меня лицом к себе, а его синие глаза проникновенно смотрят на меня.

– Позволь мне сделать что-то и для тебя, – говорит он и целует меня, сначала медленно, но постепенно усиливая напор, его губы требовательно прижимаются к моим, пока я не приоткрываю их, позволяя ему больше.

Его язык поддразнивает меня, я обхватываю руками его мускулистую спину и притягиваю ближе. Наши поцелуи становятся более быстрыми, более глубокими, и я ошеломлена пробегающими по моему телу ощущениями. Страсть, возбуждение, единение, потребность.

Раньше я ничего подобного не чувствовала.

Он сжимает мои бедра и нежно прижимает к своим. Его губы легонько касаются моей шеи, опускаются ниже к плечам и вырезу платья, посылая трепет по всему моему телу и мурашки по коже, каждый дюйм которой изнывает в ожидании прикосновения… в ожидании ласки.

– Боже, как ты прекрасна, – шепчет он, вновь пристально глядя мне в глаза и прижимая ладонь к моей щеке. Его глаза потемнели от страсти, такое же желание отдается и в моем теле, концентрируясь в самом центре у меня между ног. – Мне хочется не переставая смотреть на тебя.

Его руки проскальзывают под бретельки моего платья, медленно стягивая их вниз по моим плечам. Я встречаюсь с ним взглядом, и он отступает, чтобы понаблюдать, как я не спеша спускаю платье вниз по бедрам, и оно соскальзывает на пол.

Делаю судорожный вдох. Я стою перед ним в одних трусиках и лифчике, но чувствую поклонение, обожание. Сент-Клэр смотрит на меня с таким трепетом, что я чувствую себя произведением искусства.

Он склоняется и прокладывает дорожку из поцелуев вдоль моей ключицы, его руки поглаживают и накрывают холмики моих грудей. Я стону от удовольствия и выгибаюсь, усиливая контакт.

– Теперь твоя очередь, – выдыхаю я, потянувшись к его рубашке. Расстегиваю пуговицы и распахиваю ее, целуя его широкую накачанную золотистую от загара грудь. Неожиданно Сент-Клэр подхватывает меня на руки и несет к обеденному столу. Он укладывает меня на него, так что я оказываюсь распростерта полностью Чарльзу на обозрение, в желудке снова все переворачивается.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 Следующая ⇒