Клаус Дж. Джоул 11 страница

Он все еще размышлял: КТО мог писать ЭТОТ дневник?

ДИСК WORK F:// СНО-ВИДЕНИЕ Доступ запрещен [опасное вложение]

Файл pobeda.tmp

Папка: ИНТЕРМЕДИЯ НА СЕМИНАРЕ.окружение

А между тем с Капитонычем случилось вот что. Насвистывая какую-то мелодию, кажется, ветхозаветного Боба Марли, он спустился с пригорка, на котором располагалась турбаза, перешел дорогу. Метрах в ста, наверное, в ста пятидесяти — станция электрички, и там магазин, который по традиции называли «смеш- торгом», но совсем не от слова «смешной» а от смешанности его ассортимента. Коньяк стоял на одной полке со средством для чистки плиты. Поэтому Капитоныч сразу же, загодя, совершал самый естественный ритуал: он смеялся, посмеивался, похохатывал и прыскал; делать это было легко, потому что на душе стоял даже не майский день, а тихий июльский, с летящими паутинками и золотом солнца в дождевой луже...

Но очень скоро ему стало совсем не смешно.

Это было, как если бы он, идя босиком по стеклам, вдруг налетел на заточенные бритвенные лезвия. Не будучи к ним готовым, не находясь в спасительной нирване. Ноги сначала его обожгло болью и кипятком: удар рванулся вверх, выстрелил через голову. Капитоныч еще шел по инерции, как подводная лод

ка, но сознание гасло, слабо посылая в темную пучину наивный «SOS»; все, рванул девятый отсек, дым сдавил горло, и лодка, кренясь носом, медленно падала в глубины океана. Чудовищное давление чугунной плитой расплющило виски, Капитоныч забирал корпусом влево, бессмысленно глядя на мир помутневшими глазами.

Программа, заложенная Сарасвати-бабой, сработала четко: маг, давая крен метров на пятнадцать, свернул с тропинки к магазину и ткнулся лбом в бок белого «Москвича» модели «каблучок», с надписью «Купинская Птицефабрика» — прямо в улыбающегося нарисованного цыпленка. Ткнулся в закрытые задние двери. Те, впрочем, сразу распахнулись, четыре волосатых руки с закатанными оранжевыми рукавами втащили его в темный кузов вместе с шуршащими пакетами, дверцы захлопнулись...

И машина резко стартовала с места. На песке дорожки осталась лежать выпавшая из его руки бумажка со списком продуктов и шальная десятка.

...На место отъехавшего «Москвича» сразу же почти подкатили желто-ржавые «Жигули». Один из сидящих в машине резко крикнул: «Погодь!», открыл дверцу и по-обезьяньи ловко подобрал деньги.

Эти двое были в форме, обыкновенной серой милицейской форме, высоких ботинках-берцах и в кепи, которые придавали их головам характерную квадрат- ность; впрочем, форма тут немногим отличалась от содержания. Мысли у двух сидящих милиционеров были такие же квадратные. Один вертел в руках синенький билетик-приглашение на Семинар, который был в свое время изъят у гражданина Пилатика Э. Г., находившегося, к радости обоих, тогда в совершенно неадекватном виде.

— Вобл я! — удивился водитель. — Куда они его?

— На Семинар. Он типа свалить хотел, гы! — заржал его напарник. — А они его за жабры... Давай, Леха, гони за «Москвичом».

Машина выехала на трассу из кустов — и не опоздала. «Москвич», светя жизнерадостным цыпленком, как раз пересекал переезд.

Ни оранжевые в «Москвиче», ни двое милиционеров в желтой старой машине не знали, что на самом деле все они уже несколько часов находятся под пристальным наблюдением, а хитрая аппаратура сканирует все их движения и звуки, включая бормотание оранжевых и треск в похмельной голове одного из ментов. За двумя машинами, сменяясь, чтобы не мозолить глаза, следовали: беленькая неприметная «тойота», фырчащий ЗИЛ «Горзеленхоза» и чистенькая «Газель» с прохладными эмблемами «Чистой воды». С виду они казались обычными, но каждый кубический сантиметр их полезного пространства был напичкан сложнейшей аппаратурой.

Седоватый мужчина в камуфляже с зелеными, полевыми знаками различия прижал к губам миниатюрную рацию:

— Говорит Сокол. Внимание всем группам. Операция начата!

Капитоныч понимал, куда его везут. Понимал он странно раздвоившимся умом: часть сознания, словно услышав, почуяв опасность, лай фокстерьеров и рожки охотников, спряталась в самую глубину норы, пока остальные метались наверху и вытаскивали других лис из убежища — безвольных, поникших. Эта часть забилась в мозжечок или еще дальше, она не кричала, она слабым голосом объясняла: вот, приехали сюда, здесь будет то-то, осторожно, Капитоныч, только осторожно.

А «Москвич» между тем поехал в противоположную от «Дубравы» сторону. И скоро был уже в районе одного из дачных поселков, где за крепкими заборами глухо лаяли кобели, а копавшиеся в машинах небритые мужики внимательными, цепкими взглядами сопровождали каждое проехавшее мимо транспортное средство. Чужаков здесь сразу узнавали и откровенно не любили.

В таком же доме с кирпичным забором, огораживающим очень большой участок, творилось что-то необычайное. В центре двора, на строительных козлах, стоял суперсовременный музыкальный центр, блестящий деталями «под сталь». А вокруг, по двору, бродили люди. Некоторые были в одежде, но со странным смешением стилей: поверх дамских кружевных трусиков — кожаные мужские пиджаки, валенки, нечистые лифчики в сочетании с голыми ягодицами, плавки и рубашки с галстуками. Некоторые были в одних только носках, некоторые нагишом вообще. И все эта людская масса каталась по двору, окруженному старыми тополями, под маревом майской теплыни, как бильярдные шары по зеленому сукну, под музыку, заунывную, но ритмично выстукивающую по их головам тамтамом раз-два, раз-два, раз-раз-раз, раз-два... Стихийно образовывались какие-то группы. Преобладали юные девы субтильного телосложения, перезревшие, с целюлли- том и ожирением, обесцвеченные дамочки и солидные дяди с висящими животиками. Каждая группка была занята своим делом.

Там, где участок спускался к ручью и лежала внушительная куча компоста, смешанного с навозом, в глинистой грязи возилось человек семь. Многие женщины были раздеты догола, другие яростно ерзали худыми телами в белье, напряженными животами по грязи; иные сплетались в комок, грызя друг другу бретельки. Дядька, сидя в позе лотоса, меланхолично шлепал на лысую голову комки жидкого навоза, и они черными струйками сползали по его расслабленному лицу. Кто-то, извиваясь в грязи, подвывал. У забора такая же группа полуодетых, стукаясь странно одеревеневшими телами, ходила по кругу. Многие успели распороть босые ноги о стекла и сбить пальцы: на икрах и руках виднелась кровь, но они этого не замечали. Кто-то сидел вокруг дома, раскачиваясь, как китайский болванчик, кто-то в разодранном белье яростно истязал себя. Полная голая дама, сидя на крохотном детском горшке с облезшей краской, яростно хлестала себя по спине тонкой цепочкой от собачьего ошейника — на жирных лопатках вздувались багровые рубцы. В самом доме, в каждом комнате копошился клубок человеческих тел. Кто откровенно, не видя и не слыша ничего вокруг, занимался сексом в странных позах, ритмично погружая себя в чужое тело как машина любви. Периодически мелодия из центра пускала петуха тонко «О, Кришнаааа-а! Хэй!», и вся эта разношерстая толпа гортанно орала «Хэй!!!».

И повсюду сновали оранжевые балахоны. Бритые молодые парни, крепкие и накачанные, девушки с квадратными личиками. Все они были в кожаных сандалиях, крепко стягивающих ноги, двигались бесшумно, гладко. Они дирижировали каждой группой, иной раз останавливаясь, приплясывая и быстрым тенорком произнося какие-то речи. Из этого общего гомона выделялись отрывочные слова «сегодня, сегодня... не успеете... индекс ноль... присвоен индекс ноль... анкета не уйдет... надо сегодня, сегодня!». Периодически кто-то срывался в рыдания или безумный, раскатистый смех — к нему бросалась пара оранжевых, прижимали извивающееся тело к земле, зажимали рот. Вот худая девушка в остатках лифчика вдруг упала на раскисшую от сотен ног землю и тонко завизжала: балахоны бросились к ней, один сел на ее ноги, прижимая порезанные пятки вместе — замком, второй — на ее плоскую грудь и принялся мазать ей лицо глиной, брезгливо отряхивая руки; визг стал глуше.

...А иногда кто-то подскакивал и начинал метаться, выкрикивая: «Я, я, я! Сейчас! Я!!! Едем! Я!!! Хочу!!! Сейчас!!!». Тогда балахоны точно так же молниеносно, группой подхватывали танцующего и волокли его к колодцу в углу двора, наскоро ополаскивали водой, смывая грязь и испражнения, чаще всего сдергивая превратившуюся в лохмотья одежду, оборачивали в простыню с каким-то синим клеймом и тащили в дежуривший за

воротами микроавтобус. Тут, дрожа, выкидывали дым выхлопных труб две «Газели» с тонированными стеклами. Последним заскакивал в «Газель» балахонистый с пачкой документов в руке — паспортом, какими-то бумагами и ручкой. Иногда человека после этого грубо выпихивали из машины, и он продолжал бродить по участку, что-то бормоча и потеряв простыню, а иногда его увозили куда-то и возвращали через полчаса, притихшего и опустошенного.

Дух безумия, густого и терпкого, как облепиховое оранжевое масло, витал над всем этим, над тополями и мрачными, старыми бревнами дома, сгнившими на венцах. А за всем этим наблюдал с застекленной веранды дома человек в красно-оранжевой мантии — нет, не балахоне, с коричневым складчатым лицом, бритой одутловатой головой без растительности и с золотыми украшениями везде — на шее, на руках, в мочках ушей. Сидел этот человек в инвалидном кресле с электромотором. Он напоминал бесстрастного, ожиревшего шарпея, закутанного в эту яркую мантию. Оранжевые изредка подходили кланяясь и что-то шептали.

Шабаш был в самом разгаре.

...Капитоныча привезли и втолкнули во двор. Сразу двое оранжевых обхватили его крепко за корпус и повели к низине, к грязным. Они же ловко сняли с него майку, обнажив худое жилистое тело йога, шорты, оставив только веселенькие, в горошек, семейные трусы. Подвели его к ползающим; музыка стала громче, усилилась ее бухающая составляющая. При виде Капитоныча эта группа закричала нестройно, жалобно; к ней начали подбегать многие, исступленно срывая с себя одежду, выставляя напоказ голые груди, животы, бедра, трясясь в экстазе и стараясь коснуться Капитоныча. Он пошатнулся, чуть не упал, но ведомый оранжевыми, начал кружиться на месте, танцевать. И толпа, гудя, повторяла его танец. Он притягивал всех с этого двора.

Склонившийся перед Сарасвати-бабой оранжевый тихо произнес:

— О, Учитель, он вошел.

— Пусть разводит большой хай, — спокойно ответил тот, едва шевеля пергаментными губами. — Работайте с теми, кто выпадет из круга!

Оранжевый кивнул и удалился мышью.

Менты заехали в поселок с другой улицы. Они попросту потеряли «Москвич» в переулках, прыгая на колдобинах и объезжая вросшие в землю запчасти от полуразобранных «Кировцев» и «КрАЗов» у заборов домов. Матерясь, они остановили машину перед журчащим, мутным от слива помоев ручьем. На противоположном берегу росли густые ивы, закрывая все пространство лохматым начесом, и раздавалось нестройное пение под музыку.

Один обратился к другому бодро:

— Обдолбанные, факт! Я ж тебе говорил... Значит так: выцепляем по одному, шмонаем, предъявляем, разводим, понял?

— Ну. А у них будет?

— Ну, ептить! — ухмыльнулся первый, доставая из кармана сигареты, — косячок-то один найдем... Ну, а если не будет, то... все равно будет.

И он хитро подмигнул напарнику.

И менты пошли вдоль ручья, прикидывая, где бы его перейти: мостик здесь явно должен был быть!

Тем временем все,~что происходило за забором, конечно, оставалось недоступным для чужого взгляда, хотя и не ходили тут чужие; кирпичная стена надежно укрывала двор, показывая лишь верхушки тополей. Но вокруг высились форпосты недостроенных коттеджей, угрюмо смотревшие на мир провалами окон и словно скорбевшие о своем владельце, до срока посаженном или убитом. Из этих коттеджей, обступавших особняк, можно было хорошо разглядеть двор. Особенно если помогала хорошая оптика, морская, с сорокапятикратным увеличением.

На чердаке одного из таких коттеджей, куда бы и муха не пролетела — был оборудован аж тремя видами сигнализации по периметру! — по-хозяйски расположились люди, используя незанятое пространство. Походная лаборатория в виде оперативно развернутой локальной компьютерной сети с обрабатывающим сервером, спутниковой связью, осциллографами и генератором вихревого поля. Люди в камуфляже и наушниками молча сидели за компьютерами, по экранам которых безмолвно бежала цифирь, а седоватый человек рассматривал двор в бинокль, слегка высунувшись из-за подоконника. Метров с трехсот показалось бы, что изредка в темном провале окон чердака мелькают какие-то искорки...

Один из сидевших за компьютером снял наушники и, обращаясь к седому, настороженно проговорил:

— Товарищ полковник, фон густеет... Спиральное преобразование пошло!

— Ничего, Сережа, ничего, — медленно ответил полковник, опуская бинокль. — Пусть раскуражатся...

От лестницы, ведущей вниз, колыхнулась тень офицера с такими же зелеными знаками различия и шевроном Военно-космических сил на рукаве. Офицер, пригнувшись, подошел к полковнику, быстрым движением отдал честь и доложил:

— Товарищ полковник, квартира установлена. Центр города, Ленина, 16, 25. Там у них нотариус, риэлтер, оценщик, один меняла... даже врача со «Скорой» прихватили!

— Врача со «Скорой»? — удивился полковник. — Ну, дают, елки-палки. Сколько собрали? Много?

— Около пятнадцати миллионов рублей. Плюс коробка с кольцами, драгоценностями, браслетами. Все то, что они приказали с себя снять.

— М-да... Ладно, свободны. Подождем еще. Маловато пока.

И полковник вернулся к созерцанию мира в бинокль.

Еще не дойдя до мостика, менты получили роскошный подарок. Прямо на них выскочила парочка, кото

рой посчастливилось убежать с шабаша через низинку. Это были парень и девушка.

Девушка, обесцвеченная, веснушчатая толстушка и хохотушка, шла, как зомби, нетвердо перебирая босыми ногами с глубокими царапинами на полных икрах. Она была одета — если можно было бы так сказать! — в разодранную на лохмотья юбку, через дыры которой бледно светились голые ягодицы, лишенные белья, а на плечи была наброшена бесформенная кожаная куртка парня, который шел с ней в джинсах, но с голым торсом. Левый глаз девушки затек, багровел, а бровь у парня была рассечена и струйка крови засохла на виске. Судя по его более-менее уверенным движениям, вырваться из особняка им удалось благодаря парню: девушка шла, периодически заливаясь истерическим смехом, складывая ладони вместе и причитая: «Атман! Ай на якши-сараванджа-на! Айна!», а парень периодически отмахивался от чего-то невидимого.

Они не стали переходить мостик, а так и пошли через вонючий ручей, по грязи, парень, придерживая девчонку, упал разок, вымочив в пахнущей навозом воде джинсы. Он помог подруге взобраться на противоположный бережок, упираясь крепкими босыми ступнями в чавкающую грязь, и в таком виде они наткнулись на двоих в милицейской форме.

Старший сержант сдвинул на лоб кепи.

— Та-ак, граждане! — густо и сурово произнес он. — Куда путь держим... в таком виде?

Секунду парень изумленно смотрел на встречных, потом, признав в них стражей порядка, забормотал быстро, показывая рукой в сторону колышущихся ив:

— Там, там! Надо! Остановить... Там, там они! У всех! Надо... скорее, надо!

— Документы, гражданочка! — деловито бросил второй, сержант, заинтересованно обходя застывшую столбом девушку.

И тут парень сделал ошибку, простительную для только что вышедшего из дурмана человека. Он бро-

Издатсльство «Весь — ДОБРЫЕ ВЕСТИ

сился к милиционеру, стал хватать его за руки, вскрикивая: «Там! Остановите их! Там...».

— Да хуль ты руки распускаешь, а? — взревел тот обрадованно.

В следующую секунду милицейская дубинка, взлетев, ткнулась тупым концом сначала парню в солнечное сплетение, отчего он согнулся надвое, потом врезала по почкам — раз! Еще раз, с оттяжечкой; он рухнул в грязь, подтягивая по себя колени, как зародыш, и корчась.

Милиционер склонился над лежащим, быстро обхлопал его карманы, приговаривая:

— Ты смотри, руками хватает... Что в карманах, а? Оружие, наркотики есть?! Лежи смирно, я т-те говорю! Ага... А что у вас такое, гражданин?

Он жестом фокусника извлек из кармана джинсов лежащего какой-то пакетик; перевернул парня на спину и поднес пакетик к его лицу.

— А?! Что это у тебя, а?! — резко выкрикнул он. — Да поднимайся ты!

Он поднял его за волосы, потряс пакетик — высыпал на ладонь беловатый порошок.

— Ну что, герычем балуемся, ага?

Здравый смыл вернулся к юноше, наверное только сейчас, после болевого шока.

— Так он же... сухой совсем! — выдавил он хрипло.

— Ах, сухой, сука?! На! — милиционер врезал ему дубинкой по уху, повалив. — Сух-хой, падла! Ты у меня щас обдрищешься, тогда совсем сухой будешь! Хранение и распространение наркотиков, три года на зоне, слышал такое?! Деньги есть?

Девушка стояла между тем, дрожа и бормоча. Старший хихикнул:

— А эта... уже! Воняет, шиздец!

— Есть... немного... такси, — пролепетал парень.

— Сам давай. Давай сам, говорю!

Трясущимися руками тот протянул милиционеру

деньги. Тот, послюнив палец, отсчитал пять мятых десяток: сотенные оставил.

7 Резун И.

— На... на хрен на такси, на автобусе уедете. Ну чо, вопрос закрыт, да?

Парень, морщась, обреченно кивнул.

Сержант ухмыльнулся. Беззлобно пнул юношу сапогом по косточке босой ступни.

— И обуйся... простудисся! Пойдем, Серега.

Похохатывая над первой удачей, они пошли дальше.

В метрах в пятидесяти впереди, за заброшенным огородом чьего-то участка, виднелся железный мостик.

Их там уже терпеливо ждали.

...Странно, но калитка в кирпичной стене, железная и обычно закрытая наглухо, была в этот раз приглашающе приотворена. Менты осторожно толкнули ее ногой, и, озираясь, вступили во двор. И застыли — растерявшись.

— Оп-паньки! — протянул старший. — Леха, ты гляди...

Они стояли в середине двора, наблюдая картину всеобщего помешательства. Человек в инвалидной коляске молча смотрел на них черными жаркими глазами — смотрел, не мигая.

— Серег... — сержант дернул напарника за рукав. — Смотри, этот прям здесь бабу прет... Не, ты смотри!

На крыльце мелькали грязные пятки: волосатый мужик с придыханием, будто колол дрова, ритмично притискивал грузное тело к распластанной на ступеньках голой худосочной девушке.

— Погоди, погоди, Лех! — рассеянно пробормотал старший. — Тут главный должен быть... С главным надо побазарить, Лех!

Но Леха его уже не слушал. Движимый обыкновенной похотью, он побрел к парочке, загипнотизирован- но глядя на измазанные глиной вздрагивающие пятки. Внезапно из кустов на него выскочила еще одна, ср- вершенно голая девушка с распущенными волосами, налетела, ударив твердой грудью, и умчалась.

— Эй! Епамать! — воскликнул ошалевший сержант. — Ты куда?

Но тут же заметил, как у колодца обливается водой очередная голышка: белокурая, розовая. Она хохотала, поглядывая на сержанта, выставляла голую попку, по которой скользила чистая вода... Сержант сипло крикнул: «Эй, стоять!» и пошел к ней, но девушка внезапно рассмеялась и растаяла в воздухе, оставив только пустое ведро; оторопевший сержант затравленно обернулся. Из кустов высовывалась рыжая красавица с большой, африканской грудью, которую она зазывно пощипывала — сержант бросился туда, но и дива при его приближении стала расплываться и тоже исчезла, слившись с кустами...

А старший чувствовал, как его ноги наливаются свинцом. Он сделал пару шагов к дому, бормоча: «Главного надо, Лех, надо с главным...» и ощутил, как мягкая, но жаркая волна обдала его и толкнула назад. Он шлепнулся на жирный зад, и размешанная глина под ним смачно чавкнула.

Со стороны это было забавно: один милиционер порхал по двору, поскальзываясь в грязи и размахивая руками, ловя невидимых бабочек. Второй сидел у забора почти в позе лотоса и раскачивался.

Сарасвати-баба еще некоторое время смотрел на них, потом, нажав на кнопки управления, с жужжанием развернул кресло.

— Забери у них оружие, — бросил он склонившемуся почтительно оранжевому.

Коляска, жужжа, проехала по веранде и скрылась в дверях небольшой комнатки. Комнатка оказалась лифтом, которая повлекла коляску вниз, в подвальный гараж. Через три минуты черный микроавтобус «Мерседес» с непроницаемой тонировкой стекол вырвался из подземного гаража на другой стороне участка. Он поколыхался на колдобинах деревенской улицы, выехал на простор шоссе и помчался в сторону города.

А в пятидесяти метрах от кирпичного особняка с высоким забором из проулка тотчас выехал зеленый фургон с надписью «Горзеленхоз» и перегородил дорогу.

В коттедже с недостроенным чердаком полковник прижал к губам рацию:

— Конвой — Соколу!

— Конвой слушает, прием.

— Объект движется к вам. По приезду начинайте захват, как поняли?

— Конвой понял, Сокол.

Полковник нашарил сзади и надел на голову кепи с офицерской кокардой. Несмотря на то, что кепи была обшита тканью, узнать ее секрет можно было только надев ее. Головной убор скрывал внутри прикрывающие голову свинцовые пластины.

ДИСК WORK F:// СНО-ВИДЕНИЕ Доступ запрещен [опасное вложение] Файл pobeda.tmp

Папка: ИНТЕРМЕДИЯ НА СЕМИНАРЕ_захват

«Мерседес», напоминавший взбесившийся кусок черного мрамора, летел к городу, а тут, в низине поселка Ельцовка, уже НАЧАЛОСЬ.

Два армейских «Урала», оснащенных чудовищными бронированными «кенгурятниками» на носах, конструкции которых позавидовал бы любой обладатель джипа, вышли на исходные позиции и через минуту ударили в кирпичный забор в двух местах. Эти места были заранее выделены полковником, поэтому вспыхнувшая внезапно брызгами кирпича и известкой, рухнувшая стена никого не травмировала. «Ура- лы» перемололи огромными колесами с подкачкой образовавшиеся проломы и стали во дворе.

Из них тотчас высыпались люди. Блестели серебристые одеяния, похожие на маскхалаты, белели какие-то шлемы сложной конструкции; у людей не было оружия, только какие-то проволочные рамки, которые они одним движением развертывали перед собой и замирали, да палочки, похожие на учитель-

ские лазерные указки, действительно, с лазерным целе- указателем, алой точкой.

...Двор, до этого бывший хаотичным, но единым механизмом, в котором закручивалось колесо-спи- раль вокруг Капитоныча и безумствовал Ритм, вдруг взорвался тишиной: смолк музыкальный центр, противно задымив. И плотная атмосфера безумия порвалась сразу в нескольких местах; «оранжевые» поняли это и... побежали. Они прыснули в разные стороны, пытаясь даже одолеть стену. Но натыкались на рамки. Валившиеся с ног за пять шагов до них, ползли, елозили ногами в кожаных сандалиях по раскисшей глине. Некоторые пытались сопротивляться, падали на землю в позу лотоса, набычивали бритые лбы, но еще одна группа серебристых, с «указками», ловила их красными точками и вела, словно упиравшихся бычков, к «Уралам». И еще какие-то люди обозначились здесь. Уже без плащей, но в комбинезонах, они деловито принялись за участников семинара Сарас- вати-бабы: поднимали с земли, обтирали измазанные глиной лица, промывали царапины и порезы, обрабатывали перекисью и покрывали пластырем. Люди приходили в себя, многие начинали рыдать в голос, некоторые покорно, сгорбившись, садились на вынесенные походные скамьи, прятали пылающее краской лицо в руки. Капитоныча, бывшего центром круга, двое людей в комбинезонах ласково взяли за руки и крутанули так, что маг завертелся веретеном, как бедолага-кот в диснеевских фильмах, и тотчас успокоился, глаза обрели ясность. Полковник как раз прошел мимо, подмигнул ободряюще; подошел к совершенно голой женщине лет тридцати, стоявшей столбом у колодца. Остановился, сверля ее взглядом. Через двадцать секунд женщина внезапно оправилась от ступора, и, вероятно, увидев, что с ней происходит и где она, густо покраснела, закрылась руками и хрипло закричала:

— Не смотрите на меня... Я ГОЛАЯ!

Полковник кивнул уснокоенно: хорошо, отошел. Поднялся по ступенькам крыльца. Тут к нему подскочил давешний офицер:

— Товарищ полковник, разрешите доложить... тут были два сотрудника милиции.

-Да.

— Один без сознания, за домом. А второй ушел.

Полковник заиграл желваками на смуглом лице.

— Плохо. Очень плохо. А этот, который вырубился? Он с оружием?

— Никак нет, товарищ полковник. Кобура пуста.

— Это еще хуже. Сообщите группе захвата СОБРа, немедленно.

Нескольким «Скорым», неслышно выросшим на улице работы, хоть и мелкой, с йодом, бинтами и ватой, хватало.

Примерно через двадцать минут после описываемых событий в кухню двухкомнатной квартиры в центре города вышла молодая женщина. Вышла она в белой блузке, выбившейся из черной юбки, в колготках телесного цвета, скинув туфли в коридоре, расслабленно шурша подошвами по грязному линолеуму, украшенному плевками, окурками и даже кошачьими какашками по углам. Прислонилась к косяку кухонной двери, достала «Парламент» с полочки, закурила, сжимая сигарету узкими нервными губами. У ней были обесцвеченные жидкие волосы, а тренированные сухие икры и профессионально злое худощавое лицо выдавали в ней бывшую учительницу. Женщина с наслаждением выпустила струю дыма и проговорила:

— Ну вот, еще одного отмудохали... Блин, сколько их еще сегодня?

Один из двоих мужчин, сидевших за столом в грязненькой кухне и игравших в подкидного, хмыкнул. Они тоже курили, гася окурки в банке из-под кофе, уже переполненной; работал вентилятор в форточке, но воздух был сперт, а на диване спокойно похрапыва

ла полная дама в белом халате, поджав под себя ступни в вязаных носках, как на лавочке зала ожидания, — фельдшерица со «Скорой».

— Пивка бы... Мужики, может, кто-нибудь из вас сгоняет? Вон, киоск-то во дворе, — просительно протянула блондинка.

— Низ-зя... — задумчиво ответил один из мужчин, вытаскивая карту. — Ну, епт, у меня больше пик нет... Марин, всем же сказали: носа из квартиры не высовывать. Пока не закончим.

Та вздохнула. Потерла ступней о ступню, освобождаясь от прилипшего окурка.

— А сколько их еще будет?

— Да черт его знает. Обычно он человек тридцать точно окучивает. Я с ним в Самаре работал, так там нас две бригады было. Он сто человек уделал. За раз. Нотариус себе на эти бабки джип купил и в Москву свалил. Ходи, Сеня!

В квартире, кроме них троих, спящей фельдшерицы и седенького старичка-нотариуса, работавшего в большой комнате над бумагами, никого не было. В зале стояла дорогая, наспех собранная мебель и лежал более-менее чистый ковролин. Вторая комната была заперта, и там не было никакой мебели вообще, кроме столика с компьютером.

Блондинка-оценщица откинула маленькую головку, докурила сигарету двумя затяжками, бросила ее в раковину и ушла обратно в зал. Там некоторое время стояла у окна, всматриваясь в темноватый, тенистый двор под завесой старых разлапистых тополей. Вдруг приметила девчушку на скамейке. Лет шестнадцати. В майке, ветровке, драных джинсах, босоногую. Девчушка сидела на скамейке и копалась в расшитой бисером косметичке.

Марина оглянулась на пыхтящего дедка-нотари- уса, решительно залезла на подоконник и высунула голову в форточку. Тихонько свистнула — квартира находилась на первом этаже; девчонка подняла голову, увидела ее, нехотя подошла.

— Эй! — деловито сказала оценщица. — Тебя как зовут?

— Лида.

— Деньги есть?

Девчонка замялась.

— Да ладно тебе, я же вижу, есть, — скороговоркой отрезала Марина. — Лида, сгоняй в киоск, а? Купи пачку «Парламента» и банку «Балтики»... Я тебе за них сотку дам. Твой полтинник. Идет!

Та кивнула. Через три-четыре минуты она уже, вставая на цыпочки и напрягая худые грязные пальцы, протягивала Марине пиво и сигареты. Как раз в этот момент на кухонном столе ожил мобильный телефон; услышав мелодию, один из мужчин изменился в лице и рассыпал карты.

— Черт! Бабища приехал... Где Маринка? Не вовремя, черт...

И бросился открывать стальную дверь входа, снабженную десятком надежнейших замков. Оценщица успела получить свой заказ, кинуть в окно сотенную купюру и смущенно прошмыгнуть через коридор, неуклюже скользя подошвами в колготках по линолеуму и пряча банку с пивом за спину.

Дверь открылась. Сначала вошел высокий смуглокожий, в оранжевом коротком балахоне, подозрительно огляделся, сверкнул глазами; потом двое таких же, но с лицами поглупее, внесли старика в мантии на инвалидном кресле. Заурчал моторчик, кресло проехало через зал, в отдельную комнату. Мужчины, сбросив под стол карты, потянулись в зал.

Марина же стояла у раковины, спрятавшись за шкафом-пеналом; сорвав зубками петельку на банке, она с наслаждением, торопливо вливала в себя холодное пиво.

Она уже почти не помнила, что было. Помнила, что девочка передавала ей сигареты и банку; но то, что в этом момент позади девчонки вдруг появилась пожилая цыганка в цветастом платье и тихим голосом сказала ей что-то, Марина не помнила и не могла

помнить: дырка в ее сознании уже была пробита, и все, что негромко внушала ей цыганка, оказалось записанным прямо в подсознание четко и рельефно, как на восковой валик старинного патефона...

А в большой комнате, с коричневыми шторами, тускло пропускавшими остатки света, двое мужчин вытащили из-под стола картонную коробку и поставили ее перед смуглолицым в балахоне. Потом еще коробку поменьше. Старший из мужчин, заметно волнуясь, по бумажке доложил:

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒