Четырнадцать 55 страница

Ван Гог много странствовал по городкам и полям, по свежему воздуху; и Толстой много чего видел, много в чем участвовал: за границей был, в деревне был, в городе был, великосветский мир знал, другие сословия тоже понимал; ну и, конечно, воевал, влюблялся и учился – есть о чем писать.

…Интересно, в скольких процентах случаев надо говорить не о «любви», а о фанфарах радости людей, предвкушающих соитие и волнующихся от телесной близости друг к другу.

Ван Гог говорил, что нельзя одновременно давать и свет, и цвет – это кардинально ошибочное неверие, от него впору стреляться! …Живописую взахлеб и думаю: «а ведь эти чудеса доступны каждому, по аналогии пройти в те же места, что и я, наверное, возможно – и вот чем люди должны заниматься, какие богатства неисчерпаемые собирать, а они грызут землю и друг друга и, как табаком, провоняли бессмыслицей…. Никакая политика была бы не нужна, потому что всё это чепуха и суета по сравнению с таким вот живым великолепием! Тут и богатство, и власть, только в плюсе, а не минусе! » …Даю много, очень много света и цвета, много, очень много как динамики, так и статики, много экспрессии и много мягкости.

…На своих двоих передвигаясь, мудрено сойти с ума, а вот когда на машинах мчишься, это уже совсем нетрудно…

Да, куда ни сунься, везде добро смешано со злом и никак не объяснишь, в чем разница между тем и другим, хотя саму эту разницу видишь со вполне удовлетворительной ясностью.

Снились сады и счастливая жизнь и снова думал с отчаянием и обидой: «ведь это так просто! »

…Ведь современный мир переполнен информацией и техническими средствами связи и если ты хочешь узнать о чем-то или обучиться чему-то, ты можешь это сделать буквально между прочим: к примеру, чистишь картошку, слушая магнитофонную кассету. В жизнь надо привносить не столько обучения и производства, сколько творчество и поступки. А так стоят вавилонские башни молитв без деяний и деяний без молитв, но это только муравьиные кучи.

Не успел я проснуться, как через маму меня уже успел искусить сатана: упала и разбилась чашка, поставленная ею так, что она не могла не упасть, стоило только покрепче шевельнуть подушкой, устраиваясь досыпать под утро. Сразу искушение устроить хороший скандал, «проучить», разбить и их в осколки – ведь это я и мой сон разбиты. И тем самым заглушить малую толику своей вины: ведь я видел эту чашку вечером, мог бы догадаться, что она в опасном положении, рядом с проводами. По щиколотку в дерьмо, в жижу мы все тонем, даже у апостолов ноги были нечисты, помоги Христос вообще не провалиться в эту «воду» – кругом люди душевные, грешники, а это болото и кругом люди, бесами одержимые, «праведники», а это танк и стена. Зачем мне превращаться в танк и лезть на стену. Разъярилось зло и стало биться головой о стену – а ты, добро не «возмущайся», береги мир и покой, сохраняй себя от зла. Сто раз в неделю случаются эти «возмущения» - поищи чего-нибудь нового под солнцем. …Но в невозмутимости быть неправым не труднее, чем во гневе – мол, их дело, меня не касается...

…Вовку по беспечности на работе опять чуть током не убило. Подведет его под монастырь лень. А меня – гневливость /«убью», «убивать таких надо»/. А его – упрямство. А меня – робость…. Шаткие сооруженьица, мытари несчастные. Грешим в мыслях, чувствах, словах, делах тайных и явных, даже в снах грешим /приснилась голая задница и голые груди, и голос «делай, что хошь»/.

…Несомненная служба гнусу сатане…

…Нередко они наоборот респектабельно одеваются – чтоб получился интересный синтез, эдакие член с галстуком и надушенная задница. Они благостно гнусавы…

Если ты не ощущаешь себя блаженным, счастливым и находящимся в раю, то это только оттого, что сатана еще рядом в достаточном количестве процентов. ... Немалое количество людей лезет в боги – и из самого мелкого, болезненного, нелепого и немощного тщеславия, так что чем больше лезут, тем больше этот якорь и вечный причал, где всё на холостом ходу и, значит, суета сует.

…Распятие – это только бунт раба, которого наказали примерно…. Земля – это место, где надо служить Богу, спасая Его от такой позорной судьбы. Он в плену здесь и так было всегда.

Еврей – это прохиндей, с одной стороны и фанатик, с другой, любитель карьеры и девиза «цель оправдывает средства». Прохиндейство и фанатизм сами по себе еще худосочны, но, например, теперь есть еще и весомый лом американца. Но не вечно дружить лому с прохиндеем, монотонной машине с неугомонным фанатиком, выйдет из под контроля и этот «управляемый ядерный взрыв», грянут времена безумные – а затем будет новая простота и тишь да гладь на тыщи лет. Вообще, потребление без труда имеет столь же страшные последствия, как и труд без потребления…

У Черномырдина убили личного врача: пришел, кинул горсть земли в могилу и решительно отряхнул руки от прилипших черных крошек смерти. Можно сказать, умыл руки, отмахнулся – рано, мол, мне туда, не захотел в черную яму заглядывать, горстью земли откупился, десятиминутным визитом…

Думаете, всё это блестящее остроумие? Правильно думаете, но одновременно это всего лишь знакомая дорожка, по которой бреду машинально, с больной после ополовиненного сна головой…

Надо двигаться по спирали, а не по кругу, только тогда будет развитие, а не ноль, худеющий со временем, но ведь когда ты движешься, постоянно заворачивая, то ты не имеешь ориентиров и не знаешь твердо, не замкнется круг или всё же замкнется и всё вновь будет впустую…

Не бывает пустой жизни, есть только пустая голова и слепота…. Иду по пустой улице, пустому городу, освещенному ярким солнцем, читаю книгу о сельской жизни, причем коллективной…

Встретить и полюбить бы девочку 16 лет – не девушку 16 лет и, тем более, не женщину 16 лет.

Похороните меня в одежде домашней, в домашних тапочках и вот хоть в этом синем свитерке с двумя полосами, красной и белой. Меня ужасает не смерть, а то, что мертвецы всегда при параде…. И добавьте розовой краски на лицо и кисти рук – или не смотрите на меня. Хочу, чтоб был веселый румянец, если даже его и при жизни-то не было. Но не дай Бог, если будет выглядеть ненатурально!

Крестись, но знай, что важно, чтобы произошло чудо и ты вышел новым человеком. Кто может чудотворно окрестить, тот может совершить и всякие другие чудеса. Исцелить больного не труднее, чем окрестить грешника. …Когда настает время творчества, тогда время прежних чудес проходит. Творчество - это чудо, совершение которого достигается каждым путем подвизания, а не по мановению палочки некоего, мановением же избранного, демиурга.

На человека Бог потратил всего чуть-чуть – с плевок Своего Божественного вещества, «спермы». При оргазме человек в полноте ощущает Бога и рай…

Зло подобно грязи. Воистину, что понятнее призыва «очиститесь», разве духовная чистоплотность не заложена в самой нашей природе и мы не мучаемся, видя свою душу покрытой серой пылью и жирными пятнами...

Моя живопись подобна избушке, а их – дворцу. Попробуй, докажи, что избушка натуральна и естественна, что в ней легко дышится, а с другой стороны, она дешева, проста и экологична. …

У меня тяга к тому, чтобы не было четких планов и предметов, и всё сплеталось, плавилось и угадывалось смутно.

Нравится работать стремительно; когда разгорелось, тогда всё идет как по маслу – и даже ощущаешь покой.

Оставляя заднее, устремляюсь вперед, смесь горемыки и героя, глупца и гения. Вижу свою фигурку жалкой, но наклоненной вперед. Облит потом и солнечным светом, горем и радостью, ненавистью и любовью, отчаянием и надеждой, сомнением и верой.

Как поет Высоцкий, «и всё же, брат, трудна у нас дорога». Всё новые и новые пласты прежней жизни обнаруживают свою ветхость и никчемность.

…Зачем же мне переживать за каких-то спортсменов? – да, пока не весь отдался переживанию за самого себя.

Родители вот уже с полмесяца тут и это тяжело мне как какая-нибудь оккупация. Изнурительные и бесплодные споры и такие же работы служки, рабочей скотинки, мальчика на посылках. Недоброжелательство излучают даже их спины. Невозможно ни рисовать, ни писать. Жизнь в режиме выживания.

Сны: в мотор самолета попала песчинка, другая… - и он просто стал есть песок, как не сломаться; у нас парашюты приторочены к белоснежным креслам, но когда самолет падает, взрываясь и распадаясь на куски, важно не поторопиться с раскрытием его, а то запутается, порвется и сгорит. Накувыркался, когда языки пламени и потоки раскаленного воздуха рядом летали, и, всё, сказал себе, больше на самолет я никогда не сяду. Хотелось бы, конечно, везде побывать, позор не переместиться в пространстве, все едут, радостно машут друг другу руками. …Мелькнула мысль про пароход, но тут же следовал рассказ про то, как тонут в ледяной воде…. Дальше ночь, бело-сиреневый фонарь и железнодорожный перестук колес. Дорога адова, но в купе тем более уютно – как и на станциях отправки и прибытия, где радостные встречи. Черная ночь, холодное железо и мягонький диван. …Еще снилась дверь из тонкого железного листа с массивной ручкой, дверь дребезжащая и скрипящая в той же ночи, и, наверное, в сортир ведущая, но даже если бы за нею шло уютное литературное собрание, тоски от нее, крашенной и облупленной, серого «серебристого» цвета, любому хватило бы на всю жизнь. …Снился человек, серый как газета, читающий газету, цветную как картина или человек; и еще лестница – верхние ступени ее были небесно голубыми, нетронутыми и девственными – потому что там никто не лазил – а несколько нижних заношены и чуть ли не изгрызены. В какой-то миг я снова малодушно и гордо махнул рукой, мол, довольно высоты? Малое дуновение греха, но пьянящее – и я пьян - холодное – и я шмыгаю простуженным носом и хриплю заболевшим горлом. Кто из жителей Вавилона не сильнее меня – в их домах больше этажей, чем на моей лестнице знакомых мне ступеней. Кто захочет испугать меня – испугает, кто захочет соблазнить – соблазнит. Потом-то я исправлюсь и враг утонет сам, а я, мокрый, буду возбужденно греться у костра – но не в первый миг. Как дельфин, ныряю и взлетаю…

«На каком небе Мне и поселить тебя? За такую малую плату и на такой малой высоте даже трудно придумать что-нибудь…» – сказал мне Бог, когда я в окошко Его лавки постучался.

Творчество как сон долгий и желательно спокойный. «Не посплю – плохо себя чувствую». Творчество как необходимый посредник в отношениях между людьми: «покажите мне ваше творчество и я скажу, кто вы и интересны ли вы мне». А иначе не знаешь, кто перед тобой и вслепую понапрасну тратишь время.

…И иду я по улице, изображая человека сильного и невозмутимого, иногда почти «крутого». А ведь знаю, что стоит кому-то приласкать меня и я растаю, стоит пригрозить и я сожмусь, стоит обругать и я взовьюсь, стоит приналечь со своей суетой и я превращусь в существо равно суетливое и раздраженное. Нет, один шаг я сделал, но это еще не победа, нужен еще шаг. Нужны новые идеи.

Вовка в последнее время мало меня вдохновляет /как и я его/, мало подбадривает. На дачу его по прежнему не затащишь – если и едет, то как бы спиной вперед, чтобы потом сподручней было домой ехать! Мы с ним как Дон Кихот и Санчо Панса.

Кино про войну: герой догадался отбежать от того места, с какого сначала стрелял и потом сбоку ударил врага – а я бы растерялся, махнул рукой на свою способность что-то подобное сообразить. «Не уставай до темноты, всегда и везде расслабляйся и покойся по самому пределу».

…И, может, я бы тоже «пособничал» или даже «предавал». К тем же ударам по лицу, например, ведь привычка нужна. Вообще, среди героев 90%, наверное, было людей не умных и смелых, а очумелых дураков. Дураку война мать родна. 100 дураков по дурацки погибнет, зато одному вдруг жар-птица геройского подвига выпадет.

…А вот мог бы писать в трамвае? «Что пишем, если не секрет? » – «Вы навязчивы. Если не вдаваться в подробности, то нечто умственное». Так сразу настолько смелым не станешь.

…Как ты подойдешь к ним и как они заметят тебя, если будешь так робок? …В глазах можно прочитать всё…

Что, и билеты в трамвае будешь компостировать и на ворованной бумаге рисовать побрезгуешь?! Но я ведь пособия от государства не получаю…

В лесу рядом с дачами разносятся позывные «Маяка». Почему-то приятно. А как приятно было бы Баха в лесу слушать! И как уместна музыка именно в лесу! Пташки знают, что делают.

…Снова увидел интересные перспективы в фотографировании, но где взять время и силы…

…Трудно любить не-бога, существо проблематичное, ограниченное и однообразное…. «Ты любишь и веришь? – не успеет пропеть петух дважды, как ты же уже трижды отречешься от своего энтузиазма».

Обучение – это обучение человека навыкам машины с целью превращения в машину.

Будь моя воля, я отменил бы все эти «литературы» и продолжил писание Библии, книги. …Лучшие из «литераторов» это и делают частично. Они не имеют силы только оттого, что всё еще скованы Антикой, ее соблазнами и угрозами /угроза в попадании в «антиобщественные элементы»/.

В моих текстах и картинах есть /на удивление – ведь я прост/ что-то подлинно магическое. Им место во внушительных сумрачных залах древнего Вавилона! …Мрачные мысли с оттенком гордыни…

…А все эти мои выборы дня для «начала»; а моё маниакальное затворничество /при общительном характере/ - тоже магия. Как Моисей и всякий одинокий человек, обрастаю причудами и тайнами…

…В каких кошмарах пребывает бездыханный, при каком искусственном дыхании пребывает тот, кто за работой…

Умираю от грехов своих и ругаю себя, умирающего.

Кто боится оскорблений от людей, тот боится и неудач в делах. Боишься приступить к делу, спешишь считать свои результаты удачей. …Перефразируя Толстого: человек тем больше, чем мягче он ведет себя, большую имея силу.

Вспомнил, как в нашу дверь постучался бомж в виде самом несчастном и с историей самой жалкой. Я, правда, отдал ему наши лишние ботинки /уже была глубокая осень, а он был чуть ли не в тапочках/ /родители были против/, но и только. Когда зацикливаешься на искусстве, в своем деле и вечерами сидишь опустошенный, то уже не способен на деятельное соучастие. Нет, не хочется пачкаться, боязно и затрат жалко. «Иди с миром! » нет в нас силы, а, значит, и свободы. Сначала предаем себя /и других/, а потом жалуемся, что несчастливы. Конечно, не будь я безработным, я бы, наверное, не вел себя столь ущербно…

«Известные», «великие» и прочие литераторы – это просто литературная власть. Обыкновенно, конечно, это люди невразумительные, с одной маниакально отчетливой идеей…

Читаю Чехова последнего периода – исправный «толстовец», маленький Толстой; причем, у маленьких есть свои преимущества: «мало» – «мило».

Все «великие» хоть сколько-то, но задирали нос и я готов бить их по мордасам. Вон, по ТВ Шевчук вежливо говорит всякие банальности – неплохой человек и у нас могли бы быть неплохие отношения, но могло бы случиться, например, и такое: он, хладнокровно: «Сбесился, что ли, дерьмо? » – «Нет, ты, скот, еще меня испугаешься! »

…Один поет про «последнюю осень», другая про «маленькую страну», третья про «розового фламинго» – ей Богу, всё едино.

…Вот она, моя жизнь – в этих писаниях! Небось отличается от Чехова! Вольно ему, глядя на людей сверху вниз с навеки заданной позиции закругляться, людей в двух фразах определяя.

Читаю Чехова дальше и настроение меняется: всё ноет, ноет, тоску наводит. Ну вот, мол, опять ничего не вышло. Всё-таки, малым Толстым быть невозможно. Толстой без оптимизма и с лирикой! Наташи Ростовы поставлены на конвейер…. Всеядность от безвольности: и Бог влечет, и бесы манят. Он уже заранее знает, что будет в конце и поэтому с самого начала однозначно настроен. Это именно рассказ о жизни, а не сама жизнь. Все эти микродетали – это только условная, фиктивная привязка к жизни, что годится только для сценария в кино.

Папа не хочет читать взятые из библиотеки дневники Толстого, предпочитая засаленного Бендера – хочет побыть в мире, в котором уже всё решено.

«Церковь» - имеет смысл объединение тружеников в одно предприятие для делания трудных для одиночки дел, но они же мистически гордятся самим фактом своих собраний.

…Снова этот типаж: мамаша с дочкой очень по летнему, в шортах, панамах и майках. Безвкусны панамы, майки и шорты, а главное, тела очень рыхлы и белы. Не надо бы их показывать. Такая скороспелость подобна поносу. Такие, не моргнув, могут решиться на что угодно…

«Большой поэт» – нонсенс, это по определению существо камерное и комнатное. БГ – поэт, Чехов – поэт…

«Дневники» Толстого – всё же в таких правдивых самоотчетах нет благодати, настрой всегда серый, ровный и кончается эта ровность самоудушением, отчего и бросаются всегда дневники даже людьми педантичными и привыкшими к писательству! Отчет же требует беспристрастности. И весь день вот так над самим собой малосимпатичным господом богом висишь. Всё подмечается, видится, проницается, но всё служит только для удручения.

…Велосипед дешев, имеет достаточную скорость и дает здоровье человеку. Достаточно иметь хорошую систему общественного транспорта, причем бесплатного!

«Живу в цистерне поезда, который стоит сейчас на захолустной станции и направляется в дикие края. Поплавал как в бассейне, залез на небольшое возвышение, сижу и, ногами болтая, читаю при свете некой керосиновой лампы. Вот только спать неудобно; сворачиваюсь калачиком и мне начинает чудиться, что здесь воздух какой-то дурной и я могу задохнуться…. Дурной сон подобен смерти, а в сладком сне не страшно и взаправду умереть.

Коммунисты и «Свидетели Иеговы», военные и бюрократы, мясники и пьяницы… - меня в дрожь кидает от всех подобных «сословий»…

Не однажды читал про людей из 20-х годов, которые жили очень тихо и любовно в провинции: возделывали сад, что-то читали, писали…

Ум – это просто очень ясное сознание. Ведь все головушки в тумане.

Евангелие они в два счета прикарманили и высокопарности их учить не нужно…

Клянусь, такого понимания еще никогда ни у кого не было. Смертоносная суета и рутина лишаются своего жала: ведь и в чистке картошки может быть момент поступка, а если нет творчества, то она не может помешать мне «витать в облаках».

«Не имейте двух одежд» – и двух квартир!

Цивилизацию я ценю только за тонкость.

С удовольствием читаю «Отрывки из воспоминаний – своих и чужих» Тургенева. Добротная работа, интересные рассказы о невыдуманной жизни.

…Мало найти хорошее, надо его обжить, закрепить и развить. И душевно так чувствуешь себя крепче, сосредоточенней и спокойней…

«Чьи картины? » – «Одного парня, который нигде не работает, посвятив себя интенсивнейшим духовным занятиям. Он как бы странствует по разным мирам, всюду отыскивая Бога» /! /

Всё время мерещится и снится моя жизнь в деревне: с одной стороны, раздолье и здоровье, окрыленность и счастье, а с другой, деревня – это сплоченный коллектив, стану колхозником, поневоле незаметно «опростившись». Возьмет меня в оборот какая-нибудь «девка» /или даже «девки»! /… Если говорить о «тихой провинции», то у нас на улице Волкова обстановка более соответствующая – в деревне может быть очень даже шумно. Или захолустно: всюду развалины, паутина и грязь. Паутина – дух умирания…

Сосредотачиваюсь на одной разновидности рисования и уже не могу запросто вылезти из этой ямы и выкопать рядом другую. Более того, когда «яма» выкопана, то хорошо только в ней: готов рисовать с утра до вечера, были бы силы. А иначе сидишь на краю той же ямы, усталый и грязный, с пустотой и холодом в груди.

«Что-то стала бледненькой, болтливой и ласковой – смертью пахнет».

Муж – это человек, который постоянно помнит о жене; равно и жена. Т. е. у них сознание изменено по сравнению с сознанием обычного человека.

Если не освещать тьму, то надо либо идти на волю, в народ, так сказать, либо обкладывать помещение мягкими подушками и диванами и включать электричество…. Их живопись, например, так зафиксирована, как будто они всё знают…

Любовь к ближнему – это любовь к ближнему иному, т. е. любовь к эволюции. Избавь меня, Боже, от друзей, которые сначала надоедают своей болтовней, а потом переходят к склочным упрекам…

1. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком без головы – села голова одного на руки-ноги другого и живут неплохо, только на «полпорции».

2. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком без рук и головы: села голова одного на ноги другого и живут оба, хотя и с трудом, изворачиваться приходится.

3. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком с головой, руками и ногами: содержал второй первого, утешаясь своей двухголовостью: «одна голова – хорошо, а две – лучше». Приходит вечером после работы, а в комнате темно, но дыхание слышно и ведь ждет, ждет. «Ну, посидим, поговорим. На работе одна беготня и кругом тупицы безголовые».

4. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком без ног и головы: запрягла голова первого руки второго как машину запрягают и живут ничего; могли бы лучше, но некому побегать с произведенным товаром. И скучно очень: голова ушла в свои привычные мысли, а руки в привычную работу.

5. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком без ног: эх, обезножены мы! А ведь и так рук мало…

6. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком без рук, ног и головы! Свирепая жизнь! Один вечно в бесчувствии перед телевизором валяется, а другой, заткнув уши ватой, с ужасом думает одну единственную мысль: «как жить-то будем! …Распродадим имущество – в первую очередь, телевизор – а дальше что? Да и кому нужно наше барахло? А если кому и нужно, то как найти таких нужных людей? – максимум, что смогу: открыть окно и кричать».

7. Соединила судьба человека без рук и ног с человеком без рук и забегалась вторая голова и совсем забыла про первую, а может, и сознательно решила ее в лопухи закинуть. И если бы не добрые, да доверчивые люди…

Всегда писатель косноязычен и коряв, а журналист гладок и наряден, как конфетная бумажка. Фразер, бретер и забияка…

Человека окружает огромное количество объектов и факторов влияния и на всё это тратится твоя энергия совершенно напрасно, ты рассосредотачиваешься и в голове винегрет…. Так что медитирую с утра до вечера.

Комара надо рисовать минимум на порядок большего размера – это будет его реальная сила. Вот против каких «врагов народа» нужен Сталин и не помешает газовая камера. Природа – рай, но и одного комара подчас довольно, чтобы этот рай превратился в ад. Поголовное истребление комаров было бы величайшим достижением цивилизации, искоренением варварства и людоедства.

От нечего делать продолжил сравнительное чтение Толстого и Тургенева – и видно, что у Толстого гораздо более конкретное и пристальное отношение ко всем проблемам и к самому себе /а значит, и к человеку в целом/ - а это оттого, что он гораздо менее уверен в том, что он, а тем более кто-то другой или «общество», знает что-либо удовлетворительно. Без заносчивости они вообще бы ничего не могли делать.

…Толстой женился на девочке – они все милы и обольстительны, и жалки.

По ТВ чествование Б. Окуджавы – это сборище напоминает мне православный собор: тоже «государственная религия». Есть в культуре и свои секты /авангардистов, например, можно уподобить каким-нибудь харизматам и т. д. /. А дальше идут вовсе никому не известные одиночки – и я в том числе. Одиночек завалило прежде всего чугунной плитой «государственной религии» и «государственной культуры», насильно «народу» навязываемой; грубо говоря: сколько эфирного времени этим ритуалам, всем заранее известным, отдано – на всех одиночек и личностей хватило бы…

Где государственное, там смерть, где секты, там проблема, а где одиночки, там жизнь.

Пора мне оставить все собственнические /и соревновательные/ идеи и желание дома в пригороде. Лесов, полей, садов и прочего мне хватит и без всяких обладаний. Во всяком случае: «Бог дал, Бог взял». Имей только насущное на день и то, что потребно вдохновению на день. Собственник бессилен перед злом, потому что он всегда должен быть готов к отпору силой. Земля должна быть землей чудес, а не имуществ. «Если это не чудо, то бремя». Мой любимый напиток – квас, моя любимая одежда – телогрейка.

…Знакомство – раззнакомство – знакомство и близкое новое раззнакомство – всё так недорого стоит…

Тело-собственность требует физической собственности и земли; дух-собственность ведет себя аналогично. А работа на других чревата рабством и пыткой…. Есть только одна гарантия: что на тебя не нападут сразу со всех сторон, будут и свободные места, и отдушины - люди еще не настолько мафиозны и бюрократичны, военизированы и идеологизированы...

Как мне не хватает физической работы: часто пью чай или ем что-то горячее только для того, чтобы разогреть кровь и почувствовать теплоту и гармонию…

Мои картины и писания не «ценятся»? – так это благо: никому не приходит в голову смотреть на меня как на собственника.

…Т. е. всё же и собственность /по силам/, и соревновательность /по силам/ - это изначальное благо…

…Вот поймет человек что-то /думаю о себе и Толстом/ и начинает всем это что-то «проповедовать» – т. е. повторять одно и то же миллион раз! Лафа, а не жизнь! В ответ либо спор, либо же соглашательство со стороны людей таких же плоских и умозрительных. Ведь и гордятся своей «самоотверженностью»: «на своей личной жизни крест поставил ради служения людям»!

Рисую для того же, для чего Христос чудеса творил – без чуда и слушать не станут. Плюну, сделаю «брение» и всё, готов «шедевр», т. е. чудо.

У меня пока такая смешная форма смирения: сам смирился, но невыносимо видеть как все вокруг по глупому заносятся.

Усталость оборачивается потерей контроля над собой: рисую, едва держась на ногах, как тот жнец Ван Гога, что жнет необъятное поле, которое должно быть сжато и безостановочно болтаю, чтобы забыться…

…Всё же я сколько-то хочу успеха внешнего /«признания» своей живописи и т. д. /, а значит сколько-то неправдив перед самим собой. Мол, буду полностью правдив, но ты сначала награди, Господи, а иначе это мне не по силам.

Человек малодушен, потому что ему кажется, что Бог требует от него слишком многого – нет, Бог никогда не требует от человека непосильного. К примеру, терять имущество и т. д. трудно, но ведь Бог награждает человека способностью творить и творить буквально чудеса – перед такой перспективой уже нет ничего трудного. Трудно учиться первокласснику в 3-ем классе, но уже 4-му классу 3-ий кажется детской игрой.

«Как тебя зовут? » – «Зовите меня просто «М» – и кивнул в сторону туалета.

Все же именно занятия живописью придали мне такой уверенности и крепости, какая подобает взрослому. С писаниями оставался призраком, духом и скитальцем. Теперь только могу спокойно расслабиться – не нужно никому ничего доказывать. А без расслабленности ты раб, ты скован и узок, слеп и опрометчив…