Четырнадцать 35 страница

/10/ " Стихи как полудетская песня над карьером общества, над большою рекой природы и маленьким сквером личной жизни - над державой " Дощатый поселок" - ребенок знает обо всем этом - как он стар; и как он одинок среди этого пейзажа. Ржавая пружина традиции - движитель того карьера. Стихи из глины - а глина из того карьера. Очеловечивал карьер, вспоминая забытые, старинные мотивы, когда не было никаких карьеров. " Можно верить в человечность, если только не знать про бесчеловечность". ... Свистулькой почтил карьер из пренебрежения к карьеру, но карьер сказал: " просто у него слабые способности - массы поведут другие, деятели масскультуры". " Непрочна красота, игрушечна красота, а мы беспечны как дети - летит бумажный змей моей тоски" - но и спасается и беспечностью, и игрушечностью и податливостью-непрочностью - бумажным змеем стихов. Надрыв самосвалов масскультуры в том карьере - и оседает под грузом " хлеба и зрелищ" душа, но пружинит. Спасает даже игрушечный трепет души, даже лужа - в ней свет после дождя вдохновения. Вот и слеплена песня - эклектика-естество полета...

/11/ " Жить как и все – холодно, бесцельно, мокро. Недельная усталость, жалость к себе без тепла /жалость - это уже тепло! /... Это теневое, сумеречное состояние таит в себе для моего хребта и гибель и потери /оно уже потеря; оно потеря, таящая гибель; оно - крест, который надо нести, чтобы гибель закончилась воскресением, обоснованной - а не безумной /несмотря на всю четкость команд командира/ - радостью/. …Моя слабость идет по шоссе, как все, а моя сила идет поперек, по лесу, полна здоровья и веселья, она как взвод солдат. Мы отделились от леса и он для нас отсырел, а для них он - здоровье. ... Иду одновременно и вдоль и поперек - вот и головокруженье. ... Холодный мир и теплая, сухая война. ... И командира и товарищей иметь как хорошо, когда они хороши». Встреча интеллигента с народом, понимание: " я тоже могу быть здоров как взвод пехоты».

Ключевые слова: " вспоминаю" и " судьба" - в них прошлое и будущее дополняют друг друга... Прожить день, жизнь, чтоб они могли присниться. Конечно, Тютчев вспоминается /и, наверное, тот же феномен общительности и общественности - как реакция на одиночество, борьба с ним. Тем более, что налегке легко перемещаться в пространстве и временах/. " Трифоновское» поколение: пустота экзистенции - чистое полотно /можно вспоминать/ и стены добропорядочного функционерства /стены защищают чистоту, дают иллюзию формы пустоте/. Стихи - как свидетельство того, что никто не нужен: разговор с самим собой. Ценят этот разговор и, начиная уважать себя, становятся еще добропорядочнее во внешнем формальном своем общении-функционерстве. ... Время как время, форма как форма - формы у каждого времени свои и все они различны, но одного уровня; но все /по определению/ ограничены. ... Поколение " застоя": один апокалипсис прошел, а следующий еще не наступил /вспоминается, как у того же Высоцкого, прошлый и предвидится будущий/. …В самом апокалипсисе люди беспамятны и непрозорливы, они фантомы, а не бездеятельные призраки.

Возмечтал набраться храбрости и сидеть в том солнечном раю у стены сарая, на который все годы только смотрел из тени! С того большого дома меня не будет видно, а наш маленький стал совсем маленьким, когда появился большой! В том месте, конечно, станешь безумным от счастья и ничего толком делать не сможешь /буду только делать вид/ - ничего, на счастье не жалко время терять!

…Представил, что вот так и жизнь пройдет – и вот сижу я на солнышке и, чувствуя слабость, изнуренность и затопленность светом, думаю: «нет, не удалось стать лучше; не было никакого плавания-то…»

Болезненный аппетит запиваю чистой водой, а болезненное возбуждение - чистым воздухом. Вдох – приподнялся, замедлился и зафиксировался, выдох – расслабился и успокоился. Вздох раскаяния и сожаления и выдох смирения и согласия.

Желание стать лучше как выход из себя – поэтому так часто оно сопровождается нервными срывами. Каждый, кто ни обращается к тебе, имеет в виду тебя прежнего – и тем тянет назад.

Всё стало захватанным, практичным и «носким»?!

Горчичное зернышко Евангелия должно превратиться в огромное дерево текстов – куда будут прилетать небесные птицы художества. Познание - крест, а художество - благодать, но надо брать и крест. Иначе будет не художество, а месиво и мякушки – не будет позвоночника, скелета. /А значит, придется делать его мраморным, каменным и античным, если амбиции будут понукать. Впрочем, беспозвоночные – это тоже класс жизни…/

«Ну и мучительнейшая же задача – быть лучше всех! »

…Они как улитки в перламутровых раковинах; их нет, слизь одна, есть только раковина, «творчество» – т. е. они способны общаться ещё меньше меня.

Нашлепал «стильных» портретов – 26 штук.

Горби хорошо вчера раскрылся в длинной передаче. Ему разгон нужен, отрывистость не в его характере.

«Вовк, тебе не жена, а мамка нужна. /Зачатия будут почти непорочными! /»

На дворе ноябрь. По сути, у всех в семье /кроме папы/ день рождения в ноябре.

«Кто посмотрит на женщину с вожделением…» Взгляды неуловимы, а сердце сокрыто… Сердце учащенно и согласно бьется не от правил…

…Подумал о С. Федорове. У него образ жизни римского сенатора: вилла, вертолет, теннис, лошади, имение...

По потенциалу я выше, а по реальности ниже их всех. Высокая тоска, заурядная закомплексованность и низкие страсти.

Читаю «к Ефесянам» /5-6гл. /: Христос и апостолы как уход от вечного положения униженных и оскорбленных миром и грешных внутри. Революция класса добрых: «добрые всех стран, соединяйтесь! » Небоязнь смерти в своем роде устрашает не меньше, чем способность убить. «Религия жизни и подвизаний! » «Не боимся смерти и приветствуем страдание! » Дан пример и проповеди, и подвизания, и строительства общин, и писания своих особых книг – дан пример стиля жизни.

…В писаниях своих исполняю «не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божья», в пении /нерассудительно! / назидаю сам себя псалмами и славословиями, и песнопениями духовными; в рисованиях же своих исполняю «работайте молча своими руками, создавая незабвенную красоту кроткого и молчаливого духа».

…Исполнять правила начинаешь, когда устаешь и теряешь веру в сочинение и говорение их!

Метод Павла похож на мой: беспрерывное перетекание от одной темы к другой…

Простоты мне всего более не хватает, более всего оправдываю свою непростоту. Непростота подобна большой силе трения, когда трудно двигаться.

Узок путь от слов к делу.

Парадокс: стремишься познать то, насколько ты ничего не знаешь!

По ТВ очередная поп-группа /мужики, бабы – большой состав/: видно, что они там у себя хорошо блядуют и потому им весело.

Репродукции живописи: «сценами» заменяли отсутствие кино, портретами и пейзажами, близкими к натуре – фотографию. Старые итальянцы совсем не впечатляют. Брюллов, Левицкий, Кипренский и многие другие – интересные портретисты. У многих одни картины сильны, а другие слабы /тот же Церетели/. У русских специфические деятели: Коровин и Малявин. Интересны Домье, Синьяк, Шаванн, Сислей… Отчасти: Делакруа, Сезанн, Лотрек, Росетти, Кельвиц… Современные художники поразили своей деградацией: /Табенкин как пример/. Рисуют скульптуры – бред! Честный неоклассицизм Федоровой и др. … Все же мне нравится «смазанная» живопись. …Смотрел как другие рисуют видения и какого они уровня…

Злотников: «Морозное облако» – лучше не скажешь о нем.

Апокалипсис: в тридевятом государстве в ветер подсыпают какой-нибудь бациллы или химии – и в тридесятом государстве вдруг повальный мор. «Это вы?! » – «Да, что вы! ». Тихо, мирно, никаких войск посылать не надо. Ветер никакая оборона не удержит. Радуются – вдруг со встречным ветерком пришел аналогичный «дружеский привет»…

Космические успехи русских и американцев – плоды того же экспансионистского инстинкта.

Передача о жестокости японцев – все народы, будучи язычниками, жестоки.

Творчество как беспрерывный процесс разрешения от сладкой муки. /Т. е. если совсем разрешусь, то кончится творчество и начнется и действие и покой/.

Хоровое пение подобно эпосу…

…Левитан сейчас разочаровал. Серов – понравилась летняя лирическая серия /«Дети», «Девушка с персиком», «Летом» и т. д. /.

…Были на живописной выставке - немало крепких художников. Вообще, меня опять очень сильно лихорадит на переходе от одного сезона к другому – опять потери времени и ощущение своего ничтожества.

…Стараюсь быть предельно широким, но за пределом – жесток.

…Из всего роскошного альбома - «Авангард, остановленный на бегу» - к хорошей живописи можно отнести только некоторые работы Ермиловой-Платовой.

Вовке /нарисовал уродин/: «никогда не рисуй уродства и садизм».

Сон был из разряда мучительно-сладких /баня добавила сладости, а «начало» муки/. Какой-то художник – подставное лицо /скорее, подставная душа – лица-то как раз не было видно/ - помимо плохих картин рисует и хорошие – или же его плохие картины можно превратить в хорошие. И какая-то у него на эту тему философия. И становится холодно, когда речь у него идет о деньгах и становится мучительно сладко, когда переходишь к разговорам о творчестве…

Не хотелось вставать, хотелось длить это ощущение теплоты на холоде, света в темноте, действия во сне. /Встал, пишу, а оно всё ещё длится! /

…Спокойно плыву по любым волнам, находя свои прелести и в адажио, и в аллегро…

«Письма» Ван Гога. Машина сработала на износ, а бунтарь возглавил новую традицию. Нечаянные новации и почитание авторитетов любителя. Ища сладкую воду и в религии, и в искусстве, слишком много выпил горькой воды. Мотылек, сгоревший на огне, успев сообщить, что огонь есть. Он был не столько честен – человеческих качеств в нем вообще мало – сколько мужественен. Он – жертвоприношение. Ему не хватало гибкости и юмора – а это половина человечности. Его картины вполне может рисовать компьютер. Вот вам иллюстрация на тему «позитивизм – могильщик». Позитивизм не может не быть догматизмом. Он увидел Бога, не понимая, что видит и потому сгорел в этом свете. «Увидим Его как Он есть» – это и об истинной живописи. В работе он искал забвения, а не разрешения проблем. Он нарисовал ужасную церковь, а вот нарисовать ужасный храм искусства было уже выше его сил и он его убил. От сети, расставленной для народа он сбежал к умникам, а от сети, расставленной для умников бежать уже было некуда. Получилось, что опровергнув их, он опровергнул и самого себя. Получилось, что он достиг истины случайно, как фантом – и это объясняет, почему другие не смогли продолжить его направление.

…Я буду идти туда, куда меня ведет главный нерв. Сейчас он в живописи /писательская жила истощилась, а музыкальная так и не началась еще /но петь охота//.

Ван Гог упростил живопись и по сюжетам, и по исполнению. Да, ни Ван Гог, ни БГ – никто теперь для меня не авторитет – как не авторитетно для меня и моё собственное прошлое /для которого все они и были авторитетами/. Для них искусство всё же заслоняло жизнь. Даже Бах монотонен в своей величественности. Но так, казалось бы, естественно улетать с бедной земли, когда есть крылья и силы…

…И сколько же их, талантливых по всей стране, а БГ говорит, что, мол, сколько ни слушал, что ему присылают, не встретил ничего хорошего…

БГ: «все религии равны» – т. е. он не христианин, не понимает, что они равны, если только христианство укоротить на голову. «Всё едино и нет истории и надо найти светоносного истукана, объединяющего всех». «Бог есть свет» говорит и Заратустра. БГ не хочет страдать, претендуя, как это свойственно поэтам, на чин ангельский.

…Критики всё время пишут о формах и соотношении форм и тенденциях, модах и традициях в формах – для них греческая ваза с дерьмом безусловно ценнее кожаных мехов с вином. И даже если сравниваются две вазы, то опять же не важно что в них. Искусство, мол, безразлично к добру и злу. Олимпиец Маммона…

2апр. 95г.

Жан-Люк Моро /«Октябрь»/

Комментарий в минусе:

«Дымок. Сверчок» – уже поэзия.

«Ночь погребов и аромат давилен» – ночь музеев и аромат делания поэзии.

В общем, погреб-то выстроен для обыкновенного сверчка.

Комментарий в плюсе:

«Когда горят долины, сады прячутся в вине, а вино в погребе».

Просто жгут траву в поле – для золы; потом он идет садом и спускается в погреб за вином – почему же у тебя не получаются положительные комментарии, ведь ты его причислил к избранным? Он избран мной в неизбранном жанре /все жанры на земле неизбранны/.

Вообще, можно пользоваться словами как клавиатурой компьютера: назвал слово и на экране души возникает соответствующая эмоция.

8 строчек – из них 7 осенних, а одна летняя и вся ценность в ней. Снаружи стелется огонь, поднимается дым, стекает виноградный сок, растекаются ароматы, а внутри скрипы сверчка, двери и ключа и запахи снаружи, как запахи вин.

Размышление над фразами из интервью рок-музыканта Насти Полевой журналу МИКС №7, 91г.

«Замкнутость на самих себя» – все тусовки замкнуты на себя. Секты!

…Таковы слова, эти мыльные пузыри, которые вылетают раньше, чем ты подумал и улетают быстрее, чем ты успел их сосчитать…

«Верили в легкость достижения целей» – верили в легкие цели.

«Мир… задан; когда поёшь, расширяешь свой круг» – мир неподвижен, потому что мы никак не можем расшириться настолько, чтобы выйти за пределы сцены, белого листа и сдвинуть его. А кто и не хочет выходить, тот кончит декадансом, мягко говоря.

…Почему-то вспомнил историю Самсона: женитьба укорачивает длину наших мыслей – а в ней наша сила. С короткими мыслями умников нетрудно превратить в тот же рабочий скот, на потребу увеселений язычников /пишут музыку для них и т. д. /.

«…Через говорение /о творчестве/… сила /творческая/ и уходит» – высокое познается не низшим, а только еще более высоким. Низшее, «познавая», убивает. Говоришь, объясняешь – и понимаешь, что ничего не знаешь. «Не я владею силой, а сила владеет мной; но через нее я владею всеми низшими силами».

«Я верю в «чуть-чуть»» - женское выражение.

«На сегодня у меня есть желание пожить в других местах» – всё-таки как действует на нас время: и у меня, и у БГ в те годы было такое желание – теперь уже нет веры, что далекий свет там станет ближе. Эффекты – это те же шоры, та же тьма.

Если хочешь расти, надо начинать заново каждый раз, как почувствуешь боль. Всегда надо ощущать, что всё уже закончилось и ничего еще не началось – иначе будут одни повторы. «Я свободен, потому что уже умер».

Мне нужны такие цели, устремленность к которым избавила бы меня от моей болезни: желания оглянуться – отчего всё происходящее начинаешь ощущать как нереальное, испытывая головокружения и колебания. Я же не могу ничего делать, когда на меня кто-то смотрит – и это естественно: надо заниматься смотрящим, а не делом.

«Гомо сапиенс» – название, конечно, придумал ученый, т. е. человек не очень умный и однобокий: как не понимать, что главное в человеке – это его двойственная /тройственная/ природа: «человек разумный и чувствующий».

…Спланирую в одном состоянии, а завтра настроение уже изменилось – и все планы оказываются в положении поезда, слетевшего с рельсов. Чем-то одним надо жертвовать: душой или «локомотивом прогресса».

Это-то не дает мне ни истины узнать, ни элементарной коммерции сделать: постоянно то поезд давит душу, то душа устраивает диверсию поезду. Никак сатану не свяжешь так, чтобы не бил по рукам, не пускал туман в голову и не отравлял душу.

Капля коммерции помогла бы мне твердо стоять на земле? /«твердо на земле стоят одни деревья»/. Ведь эффекты безобидны, это просто фейерверк для детей – какая уж тут опасная отрава?

Я сам по себе ярок и эффектен, а у них эффектность подкреплена профессионализмом…. - т. е. мне бы не в коммерцию, а в большое искусство идти.

Есть разум, есть чувства, а при решении всё равно велика роль слепого инстинкта. То ли мало информации поставляют чувства, то ли не справляется разум-компьютер…. Инстинктивно – это значит: по аналогии, используя имеющийся навык. Т. е. дело в опыте, а не в высшем знании. …Мир чувств и разума огромен, но нами используется лишь этот тонкий, ближний слой, что прилегает к телу нашего опыта и инстинкта. Хотя мы постоянно видим всю величину этого мира – и это тревожит и волнует нас. …Инстинкт чувств и опыт разума. Опытный, натренированный инстинкт и интуитивно срабатывающий опыт…

Начал было листать очередной талмуд с поэтами /«Поэзия народов СССР 19 – начала 20вв. »/, но бросил на середине подборки белорусов – это занятие тоже потеряло интерес: раньше удивлялся каждому «хорошему», а теперь убедился, что это целая прослойка, причем, ознакомившись с несколькими, ты как бы уже знаком со всеми.

…Песни для меня требуют полного одиночества, вечера, а этого нет /хочешь петь песни тоски и печали?! /.

…Начал мазать маслом – неприятные ощущения во время работы и какие-то фантастические результаты. Себя не узнаю. Выбросить бы, чтоб не травили душу эти памятники моей инвалидности…

Перечитал 2-ое Послание к Коринфянам: какое интенсивное погружение в отношения с людьми и какая обильность и реактивность этих отношений. Когда есть сила, не нужна солидность комода. И никакой суеты, а постоянная возвышенность – это образец, ведь люди либо возвышаются, отделяясь от людей, либо суетятся в общем муравейнике. Хотя многие его слова про Бога туманны или так скоротечны, что трудно разобрать, что же промелькнуло. Ведь Павел, как Достоевский и его персонажи, тоже сначала заблуждался и совершал преступления из лучших побуждений. Т. е. Евангелие - это нормальная книга, а все прочие книги – недоделки на подпорках и «колоннах» искусства/. Теперь могу читать его на одном дыхании, видя не темную и величественную каббалу, а нормальных людей со всеми их «тусклыми стеклами». …Зачем ему щиты оболочки, когда так сильно закалено и переплавлено его нутро. И он не пытался овладеть чужими душами или сковать их – пытался зажечь и сделать подобными себе. Даже крестил, тавро свое ставил мало. Это и других апостолов имел в виду Павел, когда писал о Моисее: «то служение даже не оказывается славным перед этим служением»; и: «если служение смертоносному тавру столь славно, то сколь славнее служение животворящему духу».

Толстой был деятельным Петром, а Достоевский – бездеятельным Павлом /вспомнил, что Достоевский описывал какое-то видение, от которого он преобразился! /. Вообще, эти места /например, 8, 9; 4, 10-12; 12, 10 и т. д. / - это его познание креста и воскресения, тогда как остальное – это вера в то, что теперь всё новое, вера в благие намерения, братство и великодушие. На сердце невозможно написать никаких законов, поэтому каждый постоянно должен их писать и произносить заново. Моисея с его каменными догмами упразднила бумага /точнее, не упразднила, а развила/…

…Как кипучий дух, носился по миру, получив дар по величине проклятия, силу по величине немощи. «Так велики грехи наши, что только если спасем весь мир, спасемся сами» Потому и велики грехи, что давит, нагибает к ним, к грехам этот целый мир, которому они открыты. Праведнику в своем огороженном приветливом садике всё это без нужды. Всякий праведник как Адам в раю – не бывает других праведников, если у человека нет сада /пусть и в переносном смысле/, он не может быть праведником, а если есть сад, то есть и праведность /смотря по тому, каков сад/.

…Павел хочет греметь и быть ласковым, расстраиваться и утешать других в одно и то же мгновение! Юродство истины есть юродство невозможного…

…Свиньи поедают дураков – это как закон природы…. Голое здравомыслие, развивающееся в сторону тонкостей, а не в сторону серьезной силы…

Снова вспомнилось «Когда я вернусь» Галича – сумел пробежать, земли не касаясь ногами – касания эти обычно ввергали его в желчность и пессимизм. Он был не свой ни здесь, ни там: «не знаю, где преклонить голову». Здесь отдушиной была тоска по «там», а там – ностальгия по «здесь». Собственно, эта песня похожа на песни «белой эмиграции»…

Мауве и Терстен порвали с Ван Гогом, но Ван Гог-то с ними отнюдь не порвал, всё скулил, мол, не понимаю, почему они меня гонят и посылал «Персики». Т. е. по сути, Ван Гог был обычным гуманистом /все гуманисты с сумасшедшинкой/; и он лишен подлинной самостоятельности: от Сера – мелкие мазки, от Милле – сюжеты, от японцев – простые формы, от импрессионистов – открытые цвета. …Открытость цвета – это народность в живописи. Умники всю историю закрывали цвета, твердили, что главное – это уметь рисовать тени. Ван Гог как явление масскультуры! В «Едоках картофеля» он попробовал поумничать, но получилось нелепо. …У меня же до сих пор какое-то неопределенное отношение и к открытым цветам, и к закрытым – избегаю и того, и другого; неверие и в радости народные, и в глубокомыслие умников…

Кажется, опять будет нечего читать. Зато забрезжило то, что могу работать очень быстро и легко во всем /прежде всего в рисовании/.

Спросил Вовку: «ты утром встаешь как на каторгу или с удовольствием? » – «С удовольствием» – «Значит, ты либо закоренелый грешник, либо закоренелый праведник. Конечно, последнее: инфантилизм – это тоже праведность» – «Да, но мне ночами страшные сны снятся! » – «А-а, ты бежишь от плохого! » – с растерянным смехом.

…Не буду рисовать «Тиберий-пейзаж» и прочие подражания чужим стилям – это тоже работы с каторги /Богу не нужно – т. е. доказываешь своей гордости, что можешь и своему желанию иметь и быть богатым/.

«Голоса нет» только на то, чего и в характере нет; какой характер, такой и голос – т. е. себя всегда можно выразить. Только мне нечего петь – нет у меня в жизни экстазов и я буду бормотать, слегка взлетая. Пока я «отрицаю вдохновение»…

Как мало мне надо, чтобы волноваться на ниве женского пола: в фойе сидело пять девушек в одинаковых одеждах /белая рубашка с черной юбкой/ - может, ожидали своего выхода на сцену, репетицию – и та, что с краю, смотрела на меня, клянусь, особенным взглядом /невольно тянулась смотреть и смущалась/. Плюс маленький эпизодик, когда мы, выходя, проходили мимо: «здрасьте» – сказала задорная девица из середины – «здрасьте» – ответил я с улыбкой, помедлив не в растерянности, а в рассеянности и легком смущении /и она улыбнулась – я видел это краем зрения, потому что повернул к ним голову, незряче и неуверенно уткнувшись в их ряд. «Туалет ищите? » – игриво – «Нет, где здесь выход? » – деловито, целеустремленно и невозмутимо. И ушли с Вовкой /он, по-моему, вовсе ни на что внимания не обратил: что значит, привычка к общению/. А ведь легко можно было бы задержаться поболтать – они скучали; начать говорить что-нибудь остроумное, поглядывая на свою избранницу… И т. д. и т. п. /познакомиться, проводить, поцеловать, обнять, уложить в постель, ощутить себя семейным человеком/. …Она была хорошая, добрая – только не сильная, не яркая, а главное – всё равно заодно со всеми. Если бы стал зарабатывать, то женился бы. Т. е. тогда я наверняка задержался бы.

Мама у нас вроде бы и обычная, но она чтица и виртуоз разговоров: сколько эмоций, интонаций, улыбок и просто ума. В ней есть крестьянская ухватистость, гонор барыни, беспомощность человека со слабым сердцем, детская любовь к сладостям, ну и религиозность того типа, которому много веков /помолившись, делает поклон до пола/; т. е. есть и страстность, и легкомыслие… Бабы Тани милая натура… Очень редко кому удается сочетать простоту, ум и эмоциональность.

Папе /болеет, но всё равно собирается телепать в собрание: «дома скучно»/: «ты говоришь, что без семьи в старости плохо, а я говорю – без книг: сидел бы сейчас на солнышке, а так видишь как тебя гонит».

Вовке: «ты и в живописи, не только с людьми, смелее меня: смело и рисуешь, и малюешь – а я робок, всё норовлю уйти от выбора и произвола, всё за какими-то готовыми линиями следую».

…Вот папа – казалось бы ходячая схема, но ведь и дерево – схема, а сколько на нем зеленых листочков эмоций. Скажи не о схеме 20 слов, а о листочках 20 книг. Молодо трепещут листья на ветру и не верится, что ствол уже подрублен.

Ещё раз ходили в галерею: Д. опять сменил метод и что называется «творит» /запомнился мне этот его метод – он ведь близок и моим подходам /только он рисует метр на метр и за каждую гребет по миллиону /а мог бы и больше цениться/, а у меня клочки и небытие/: рисование символической, концептуальной, отрывочной, привидевшейся природы и т. д.

Меня гипнотизируют и сковывают собственные претензии. Уединился и на всю катушку включил все краны, идущие извне /ТВ, радио, разговоры/! Состояние отуманенное и возбужденное одновременно. …Вновь и вновь останавливаю время, вылезаю из его загрязнившейся реки, ища чистую, способную крестить меня и сделать новым человеком. …Теперь буду «начинать» не еженедельно, а ежедневно и даже ежечасно, и даже ежеминутно. Конечно, всё будет в отрывках – где-то и не заметишь, что уже не живешь.

Ван Гог жил на полном пансионе, не имел больного брата, не работал сторожем и дворником. …Я начинаю думать, что искусство – это все же странная сфера и дорог к безумию через неё, конечно, проходит много. …Но искусство и уводит от безумия, дает разрядку, помогает справиться…

Ужас вселился во все его пейзажи и натюрморты: им объяты оливы и кипарисы. …Цветы в черных траурных рамках!

Вовкин красный цвет /фирменный знак! /: «проще простого, Ватсон: красиво там, где красно! »

…Есть ремесленники /добиваются большого буквального сходства/ - это отчасти искусство, есть Д. и компания – это собственно искусство, и есть я – это жизнь, не искусство и не ремесло. Продавать можно либо как искусное ремесло, либо как умное искусство /при том, что ремесло очень трудоемко, а искусство смертельно ядовито/. Художник-ремесленник ничем не отличается от столяра – стол тоже может быть более или менее искусным и нет предела совершенству. Искусство – это всегда гимн смерти.

…Нет, не избежать участия и в ремесле – ведь и мне надо есть свой хлеб – и в искусстве – ведь и мне не миновать смерти. …Вот если бы явились новые «импрессионисты», т. е. художники, начавшие всё сначала, как ничего не знающие, не интересующиеся ни ремесленными пейзажами, ни аллегорическим мертвым искусством /но их опять потянет к варварству, не вверх, а вниз от культуры/.

…Иоанн сам по себе, Павел сам по себе, апостолы сами по себе…. Евангелия сами по себе, Послания сами по себе, Апокалипсис сам по себе…

Грюневальд – кроваво красочные картины. …На итальянцев после Возрождения напала порча, ужасно выродились, какие-то черноты как проказа; Франция – полный ноль. …И Рубенса – плотское – надо как-то в живописи осмыслить. …Дюрер, Брейгель и Босх очень современны. /А в целом, как погляжу, не очень-то всё это интересно. /

Теперь коротаю время с «Дневником писателя» Достоевского. Он с этими газетами, чувствуется, дневал и ночевал – много хуже, чем я. Соответственно, и понимание жизни во многом специфическое. Во всё-то влазит, все-то случаи ему интересны /во всех-то случаях детектив видит, а в детективе - объяснение всем случаям/. Безмятежно верит в мессианизм русских. Горячка натуральная. И народничество самое натуральное /времена такие были - и Ван Гог «верил в народ». То в Эмс, то в народ лечиться ездили – комедия/. И вечно он в Наполеоны и Раскольниковы лезет – плохи турки, так можно, значит, их топором по голове? А у турок дети есть – тут столько «слезинок ребенка» пролилось ради «великого и славного дела»! При том мне не близко его сентиментальное человеколюбие по отношению к преступникам и самоубийцам. Преступник может искупить своё преступление только понеся за него наказание. …Беременная, не беременная – какая чушь! Ясное дело, что большинство преступлений совершается в «аффекте» /иначе бы они совершались беспрерывно! /. Те же экстазы и вдохновения, кстати – это тоже аффекты, только положительные.