Четырнадцать 24 страница

Мельница

Раскалился котел и пошли трещины белыми молниями /белыми лицами/, и сгустился черный дым в черную тучу – будет гром, будет взрыв.

Черный дым врагов по крыше стелется, приглашая везти зерно свое на мельницу общества /к примеру, стихи в журнал/. А у друзей белый дым поднимается вверх, как поют БГ и Розенбаум. /Правда, у Розенбаума белый дым стелется, а у БГ поднимается. /

Кузница-темница и мельница-застенок – замаскировались.

Змея под чашей – на тему медицины. Лечат нас прогрессом этих котлов чугунных.

Ларец янтарный, в болоте добываемый – тюменская нефть!

Уж пытают его, а он всё «да неужели, братцы, не умеем по доброму». То ли наивность, то ли святость. /«По доброму? А кто пел мерзни, мерзни волчий хвост на реке? »/

Плечистые Лохи-блохи, сельчане подковали и перемололи Левшу-хуторянина.

«Кыш, воронье, не проворонил он свое несчастье».

Крест нательный превращен в винт похмельный. Переплавили кресты на самолеты. «Не знаем других крестов, кроме тех, что на игральных картах». «Крести в козырях»: религия и идеология – это всегда туз.

Жарко как в аду и от этого холодок /жарко как у родителей в квартире – и открываешь настежь окно и получается не тепло, а смесь жара с холодом/.

«Сто грамм разгонные для мук творчества». «Сто грамм бездонные» – напился и заломило, и завертелась мельница.

«Мундиры чистые, без погон» – на санитаров похоже, что смеются над бедным помешанным; вяжут и прямо под жернова своих шоковых лекарств.

От бездонных-то богатств за твое-то зерно и зная, что тебе умирать, уделят тебе в виде платы 100 грамм.

«Это добро было нашим, пока мы не увязли в борьбе» – а теперь на мешках мент–собака – муха сонная - и баба его, муха жирная.

«На 100 грамм, только ты учти, что у нас ковши без дна».

Литература, засиженная мухами – мужикам-собакам, чтоб лучше спалось, да бабам, литературным от своей сытости.

Спороли старые погоны, новые ещё только шьют, ходят без опознавательных знаков со скользкими ладонями, пряча черноту свою в смехе и интеллигентности бород.

«Ближе лампы» – вспоминаются огромные звезды и светильники Ван Гога. «Всё ближе безумие и срыв». Лица болезненной мучной белизны, лица злом раскаленные добела…

«Ближе к полночи вези зерно свое к милицейской вдове – получишь самогону».

«Ближе лампы» – на допросе слепят светом. «Тесно, братцы, от этого света».

Настроение после концерта: «сгорело к черту всё и мыши греются в золе». «Устал кочевать торной канавой концерта. После него ломит-давит грудь похмелье».

«Протянул руку и увидел на ней 3 зернышка и капли дождя». 3 зернышка в подкладке песен – всё уничтожат, спалят литературные блохи, потешатся в своих комментариях лютых, но подкладка останется.

«Придите ко мне те, кто как добрая земля и борозды – брошу туда три зернышка и огня будет уже не унять».

…Путь к суевериям, к преувеличениям?!

Комментарий к Гофману /подустал и потому ограничусь только двумя короткими рассказами – да и возможно ли, и нужно ли всё комментировать? /а писать им нужно было?! //

На его примере ясно увидел, что западным людям недоступно первичное – земля и небо, материя и дух – они чуть ли не изначально живут в городах и комнатах, в окультуренной природе, среди продуктов своей деятельности и отношений друг с другом и не контактируют с немотой и косноязычием огромных миров, что внутри и вне нас. Поэтому им органична сказочность и сочиненность /в русской сказке не может быть человечков в чашечке цветка и превращения кукол в людей и людей в кукол/.

…Фантастика всюду, где свет, именно свет фантастичен. Он то заливает формы, то скрадывает их. Маленькие свечки – это, по сути, рисовальщики фантазмов! Или фонарь на огромной черной улице! Фантастика может быть и мрачной – если мало света и много тьмы – и веселой. А музыка подобна свету и потому тоже фантастична…

Кавалер Глюк

Баха тогда почти не знали. Может, действительно Гофман подобен Моцарту? – в чем подобен, в том и не так силен /в тех же живописаниях и восклицаниях своих /и в описании музыки у него много банальностей//.

«Инкогнито среди нас расхаживают все великие авторы» /но конечно, за «серыми рединготами» и «неприметными домами» немало есть и безвестных великих/.

Всюду критика школьных правил, мнений так называемых «знатоков» и т. п.

В «Дон Жуане», скорее всего, речь идет о воображаемом спектакле - бывают ли театры при гостиницах?!

Полно вставил и актуальных, и отвлеченных суждений /о путях к сочинительству музыки прочел с интересом! Или: «Вы покоитесь в огненном коконе»! /.

Интересная система: «чтобы понимать искусство, надо входить тесными вратами. И искусство – это только царство грез на пути к истине, промежуточный этап».

О себе: «был в царстве грез и творчество обернулось двумя гигантами, которые принялись душить меня». «Два гиганта» - тело и дух, а «терция-дева» – душа. …Гиганты Дон Жуан и Липорелло – демонизм в искусстве…

«Подсолнечник» /«око истины»/ - Ван Гог!

«Зазвучало вдохновение и стало слишком жарко» - и не мог усидеть. А до того был безразличен и контактен: «у меня нет никакого мнения – оно зависит от того, кто вы» – он снисходителен к не знатокам.

«Автор среди нас как Христос /подал стакан вина: «кто подаст мне кружку холодной воды…»/. Произведение исполняют, но не понимают – всё как с христианством». /Хотя вопрос о содержании музыки куда как труден! /

Еще рассуждение: художники и композиторы крохоборствуют в «серебряных» тонкостях и излишествуют в авангардных переворачиваниях вверх дном. Лапландская кухня классицизма, реализма и прочих течений /вспомнил Д. и прочих! /. Ван Гог стремился к солнцу /я сегодня тоже крохоборствовал и был едва тепл/…

Усмешка Глюка – а потом усмешка донны Анны, усмешка архивариуса...

«Какой дьявол приковал меня к кресту такого почета? » «Злые чары разрушены мной» – обнадежил его Гофман, «а добрые чары восстановлены».

Первой фразой мог бы написать: «Как-то встретил Глюка на бульваре»…

Дон Жуан

Музыка разбудила его душу – а мою разбудило слово, а потом живопись и музыка поддали жару.

Сатана на тех, кто под хмельком – тема «Эликсиров сатаны».

«Прямо под моим носом болтался шнур звонка» – Гофман не затрудняет себя реализмом, даже утрирует такие бытовые моменты. Ведь он пишет пьесы-притчи.

Прокомментировал «Дон Жуана»! Дон Жуан – это та полная воля, которую человек может дать своим страстям.

…Зрители хотели посмотреть пьесу про «ветреного героя» и Гофман использует такое их желание, закладывает свои «эликсиры» в безобидные с виду сказки или щекочущие нервы повести.

Дон Жуан – это сатана, т. е. ангел, ниспавший с неба. Убивает старика и губит женщину – всех слабых. «Безрассудно религиозный старик-традиция набрасывается на дьявола, не имея сил». «Для женщины муж – Христос или сатана». Донна Эльвира – поносит дьявола, но отчего поблекла ее «замечательная красота», не от него ли? Обманута и брошена.

«Смотрю в свою душу как в опустевший театральный зал». Время жить в высших сферах и время осмыслять там пережитое – иначе оно будет душить и сводить с ума. …Низкое вульгарное толкование, завышенное эстетическое толкование - и истинный смысл. …Рассуждения про то, что наслаждение женщиной – это петля дьявола БГ бы почитал! Или: «искусство – невеста сатаны, но чистота в искусстве позволяет сохранить душу».

«Золотой горшок»

Гофман свой концентрат разводит и получается вкусная водичка для публики. Я же предпочитаю лабораторные занятия с самим концентратом. …Когда в первый раз читал, долго не мог понять смысл и чуть не утонул в воде, а теперь вижу, что, собственно, каждая фраза имеет свою мотивацию.

Гофман узаконивает раздвоение на низкое и высокое – «кесарю – кесарево…».

Мещанин-мертвечина о разговоре с самим собой: «сатана болтает их устами». А всякое искусство – это разговор с собой.

«Неуклюж» – «не от мира сего». …«Архивариус и экспериментирующий химик» – соединяет в себе и знания прошлого, и прогресс будущего /не во все эпохи искусство ходит в чудачествах: реализм и классицизм более чем респектабельны/.

…«Берегитесь всякого чернильного пятна» - чистота в искусстве /также: «берегись графоманства, а то будешь заключен в склянку чернил»/.

«Восточная напыщенность» – да ведь это Библия!

Любовь к природе, музыке, поэзии и драгоценным камням…. Золотисто-желтая краска изгоняет ведьм с картин.

Я тоже, как Ансельм, занявшись искусством, обрел уверенность и определенность. И тоже надеюсь, что это «переписывание манускриптов» /комментирование манускриптов, в том числе и гофмановских! /, это списывание с оригинала своей души и подражание Христу приведет меня к истине /и там тоже будет женщина?! /.

…«Со стороны ведьма ужасна, но сблизься с ней и стань ей дочкой и увидишь, что она совсем ничего, просто стара и потрепана жизнью» /у Гофмана много старых и совсем юных/.

…Родство духа и материи: ведьма в кофейнике, яблоках и зеркале, архивариус в пунше и трубочке /т. е. среди грешников?! / - милое детство…

Кот старухи похож на кота Воланда. Булгаковым позаимствован /БГ: «пока не начался джаз»/.

«Маленький зимний сад» – сад искусства посреди зимы мещанства. «Золотой горшок» – как есть ночные горшки, сосуды для низкого употребления, так тем более есть и золотые горшки – для высокой красоты и произрастания жизни /а всё же жизнь без горшка искусства европейцам незнакома! /. «Шлафрок» – это похоже на восточное одеяние Христа. Архивариус в царском образе – параллель с преображением Христа перед апостолами. …Золотой горшок золотого века. «Поэзия-змейка искусно змеится между колючками жизни и не тонет в волнах». …Архивариус добывает огонь из воздуха: «ведь если нет огня, мы знаем где его взять»! /«и из камней сих можно сотворить детей Аврааму»/.

Еще выпад против мещан: писцы и ученики в склянке /Гоголь: в футляре! /, а говорят: «мы благодушествуем, а ты, пророк сошел с ума» /«в тебе бес» – Христу говорили/. Пророки «видят то, что скрыто»…. Но и у них «специес-талеры»: «солнце светит и добрым, и злым».

В один и тот же день 4 февраля /не удивлюсь, если окажется, что это дата из жизни Гофмана/ Геербранд произведен в надворные советники, а Ансельм допущен в особую комнату, где лежат древние пергаменты /а на них песни БГ про животных и любовь, про травы и камни! /. И Геербранд чуть было не лишился своего избрания.

Гофман: «я саламандр на гос. службе, надворный советник в особом отделе искусства».

«Щелкунчик и мышиный король»

Тут много орехов-ребусов такого сорта, что мне голову жалко тратить на то, чтобы их разгрызать. Разыграл детскую игру – авангардная идея. Встреча Пирлипат с мышью – встреча Евы со змеей. И уже надо разгрызть орех истины, чтобы вернуть себе рай.

«Дроссельмейер – забавный собеседник, как щелкунчик разгрызает разные философские проблемы, чинит механизмы, гадает по звездам» – но всего этого мало для того, чтобы справиться с главным злом и сделать не роман - замок с персонажами, чьи движения одни и те же навсегда - а райский сад /и сказку Гофмана! /. Гофман – его племянник, Самсон, не бривший волос и не носивший сапог воинственности.

«Ах, что-то Гофман смастерил нам на этот раз! » – «Да вот, не затейливый замок, а простую историю про храброго и жалкого уродца – человека».

«Парик из стекла» – вот с такого и начинается превращение человека в куклу. …В детских душах идет игрушечная борьба добра и зла.

Щелкунчик похож на Дон Кихота. Хотя щелкунчик – грызун, как и мыши – грызуны.

«Милый, тебе ведь известно, какая колбаса мне по вкусу» – в этом есть нечто сексуальное! …«Посади мышь за стол, она и ноги на стол». …Тоска по колбасе – высшее, королевское чувство мещанина.

Гофмана «читать слишком много сразу – вредно для здоровья».

Искали истину в «Азии» и нашли: поняли, что она везде.

Мешок с произведениями искусства переехала «тяжелая фура» истории /она тоже «щелкунчик»! /.

…Сын изображал паяца «два Рождества», а Дроссельмейер его до сих пор изображает. В молодости все «изображают паяца».

У А. Грина похожие имена и мотивы.

Король на одной ножке и королева в обмороке – это, конечно, тоже игрушки: короля сделали одноногим, а королеву плохо стоящей на ногах.

«Семиголовый сын» – по числу убитых братцев – т. е. к нему перешла вся их сила, так что лучше б их не убивали /в «Эликсирах» подавляли грех и он вспыхнул, взорвался, скопившись/.

«Серый советник посольства» – советник медицины вообще мышей не ловит /и ничего не понимает/, а советник суда и техники ловит только второстепенных.

Из лисьей шубы попали на луг, где те же лисы, наверное, жили счастливо. Попали то ли в прошлый, ветхозаветный рай, то ли в будущий. Там имя Бога чтут - Творец кондитерских изделий! - но всё же и там драки и толкотня…

«Село Пряничное, где у всех зубная боль» /живут в красивости, но злы/ - у Гальцева есть подобное.

Пародия на Данте, с его путешествием по раю, аду и чистилищу?! Детский Дант! …Щелкунчик в раю рассказывает Гофмана…

Художникам и прочим «артистам» и философам точно так же должны давать пособие, как пенсионерам, инвалидам, многодетным! Давать всем, по предъявлению «художеств», без оценки их качества и истинности. На Западе, кажется, есть стипендии – но это только «талантам», по протекции и временно, да и сумма слишком велика. Ведь такие люди пытаются бороться с безумием, бездарностью и тупостью человечества /если только не оформляют и украшают ее! /.

Гегель и проч. – вроде бы мелькают в их псевдонаучной тарабарщине какие-то тусклые искры разума, но говорить, что это вавилонское здание?! /«третий рейх»! /. Неужели до сих пор такой «наукой», как тяжелым бревном, кого-то бьют по голове…

Снова: часто чувствую себя неуютно на солнце – и это подобно тому, как бы я себя чувствовал в богатстве – при моей-то духовной нищете.

Если читаешь и не хочется комментировать – значит, зря читал, значит, у тебя не появилось ни одной новой мысли. Ешь еду, словно зачарованный…

На свою воображаемую «славу» либо распускаю губы, либо поджимаю их – но и то, и другое плохо, потому что отвлекает как и всякая рефлексия. Я уж не говорю про неудачи – и стоицизм, и разъедающая душу горечь ведут к ущербу. Опять убеждаюсь в том, что во взрослости всюду укороты и потери – закругление холма /вершина, конечно, но мечталось о горе/. Осуществление дается в обмен…

У Гальцева прокомментирую только первую фразу: «Сколько лет-зим» Во-первых, показывает его сдержанный характер – никаких восклицаний; во-вторых, литературное умение: убрав повтор слова «сколько», превратил штамп в литературу. «Сколько лет-зим я ждал этой публикации». Сколько добра-зла намешано в жизни, горя и радости…

У Мельника прокомментирую несколько «цветных бумажек», что прилипли, стоило мне сунуть голову в «мусоропровод» его сознания: цветная бумажка – это весть о жене, которая прилипнет к нему в мусоропроводе жизни.

Вообще, они похожи: Гальцев критикует науку, а Мельник – психбольницы – и оба вставляют в текст философские рассуждения.

Никто не знает, что есть победа, а что поражение /и самый отказ от борьбы может быть и победой, и поражением/.

Крупный собственник заставляет быть наемниками многих из тех, кто сам бы мог быть собственником. Насколько люди отличаются в росте – настолько они должны быть неравны в богатстве /или насколько люди отличаются в физической силе или в общих умственных способностях /что определяется отнюдь не по школьным отметкам – у многих просто не в эту сторону голова, с ее способностями развернута – и это может быть умнее! //.

Авраам ушел из дома как «искатель приключений». Из Месопотамии в Египет – из рабства в рабство через истину: из крайности в крайность. Истина и рай как оазис в пустыне. Сначала ты в Месопотамии сын, а в Египте вельможа, но кончается всё рабством. Ушли от прихотей царей, основали свой «монастырь». «Ковчег завета» – ларчик /мой дипломат с рукописями! /. Потом Бог стал расти и стал царем /евреи ведь так и не нашли земли молока и меда – нашел один Давид /и воспользовался один Соломон//.

«Яхве» – «Бог сражающийся».

Заурядность и прозаическая обусловленность развития Израильского царства – не было ничего сверхъестественного, кроме легендарного исхода из Египта. При завоевании Ханаана еще были кое-какие чудеса, а потом они вовсе иссякли, перейдя на личный уровень, имея дело лишь с отдельными людьми – причем, потом иссякло и здесь.

Видимо, не случайно история бегства евреев из ада столь же легендарна, как и история изгнания Адама из рая…

Когда пришли, то сначала теснились на горах, а ханнанеи жили в долинах и городах, но добро, как и зло, имеет способность проникать и распространяться! Всё дело в силе. Евреи прошли огонь и воды и они могли оценить эту землю, а тем всё досталось даром…

Всё-таки, если б Христос не воскрес и не вознесся, Он остался бы «как один из пророков».

Отступники от евреев постоянно отпадали, и целыми пластами /и постоянно вливались целые слои иноземцев/: ведь после разделения на Иуду и Израиль, последний погиб, растворившись в плену. После же иудейского плена случилось обратное – отпали те, кто в плену не был /т. е. отпали те, кто сломался в испытаниях плена и кто соблазнился без испытаний/

…Типичный переход от военной демократии к аристократической олигархии – в наши времена этому тоже уйма примеров. …Демократия любит войну /ведь она по определению есть война за права/. У римлян мир и покой наступил только при императоре Августе…

…Евреи сейчас верят во вчерашнего Бога и в современного дьявола – безрадостный и лукавый выбор.

…Еврейская вера в «мессию» – это всего-навсего мечта о «хорошем царе» – неудивительно, что она оказалась несостоятельной. Истина проста, но не банальна.

…Понял, в чем позор смерти на кресте – висеть приходится несколько дней на театральном обозрении и в жалком виде; и: «даже не надо рук марать - сами сдохнут». …Умер сам и воскрес сам. …Христос быстро умер, потому что уже был истощен всей своей деятельностью?

Женька–бездельник: когда овладевает безделье, приближаешься к безумию?!

По ТВ снова увидел как ярок и шикарен современный мир – даже меня смущает /а их слепит – не просто так глохнут и слепнут люди/. Я понимаю теперь почему все художники делают картины огромные и настолько затехниченные, что не производят впечатления рукодельных…

Пропаганда может всё – даже доказать, что мы, ее подопечные, чуть ли не в плену чужой пропаганды пребываем - и нас необходимо срочно спасать. Или, имея неограниченную монархию, можно представлять монарха чуть ли не бедным Лиром. Ведь достаточно троим людям иметь одно мнение, отличное от твоего, чтобы ты засомневался – что уж говорить о газетах, прилетающих, быть может, со всезнающего неба /осведомленного и о том, что случилось в Бразилии и о том, как там, в селе Голопупино/. /Но способный противостоять троим, способен противостать и миллионам! /

Все же раньше я не осознавал то, что делаю, во что втягиваюсь так, как осознаю теперь: это единоборство со всем духовным миром, со всеми мироощущениями. Достаточно немного сдвинуться, чтобы увидеть - «в расселину»! - с чем тебе предстоит иметь дело…

Америка – это райская часть сатанинского ада, а Россия – это адская часть, ад в квадрате. И невозможно им перейти соблазн американского ада, перехватывает тот их позыв.

Рисую беспорядочно и вслепую всё, что ни попадется под руку. Топь уныния, потерял любовь, смысл, вкус.

Дар во всякой силе. Дураки и мещане отнюдь не сознают всей пропасти, над которой они строят свои птичьи гнезда. Сколько раз умирал и воскресал, столько жизней прожил.

Есть широкая языческая дорога жизни – возиться с делами, с семьей, чаи пить, притязать где-то по своей мещанской части…; взгляды иметь самые натуральные: с тобой по доброму и ты добр, с тобой по злому и ты зол. Словно в тулупе, но большом, неплотно сидящем, с пустыми местами – поддувает туда всякая «иррациональность». К толщине тяготеющим мужчинам и женщинам тулуп этот впору! Худые несчастны, а стройным – высшая участь…

Пошел по магазинам и дорогой печально думал о безработном положении своем. Может быть, желание быть красивым – это всё же «серебро» во мне?

Портрет или пейзаж похожие на дом в лесах - не более ли уместно изображать человека или мир еще только строящимися? …

Мимоходом прислушался к русской эстраде: «а ведь в ней та же литературность, что и в русской живописи 19 и 20 веков /с перерывом на авангард, когда бросились в другую крайность, воинствующую беспредметность/. Русские далеки от раскрепощенного язычества…»

Тяну руку к выключателю, находясь уже в соседней комнате, поздно вспомнив о том, что надо выключить свет - и вспоминаю твеновского «Тома Сойера» – руку, протянутую в подземелье. …Слушаю Женькино вышагиванье и вспоминаю командоров топот у Пушкина…

Нельзя примириться с жизнью и обрести в ней гармонию, не возлюбив страдания. Это естественное дополнение к «любите врагов ваших». Радости и друзей все любят. Именно страдания сообщают нам 3-е измерение - глубину /а радости – высоту/.

«Все равны» /мужчина и женщина и т. д. / - и «всё равно»! Демократия как скудоумие: ум в том и состоит, что всюду видит разницу, различает детали механизма жизни.

«Бог есть любовь» – наибольший из грехов есть эта фраза без своего противовеса «Бог есть справедливость».

Гофман «Песочный человек»:

Три припадка, три сумасшествия – на беду в 3-й раз забрался высоко.

Это всё полемика с «Фаустом» Гете. Дьявол в обличье адвоката и продавца науки. Барометр измеряет вес духов, незримо находящихся вокруг нас! Душа – это окно, пускающая всё – и дух должен справиться со всем вошедшим. Стеклянные глаза, собачьи глаза, глаза с песком – мало глаз, в которых можно прочесть незавербованную душу. …Куклу раздирают бесы – увидел свою жену после свободы /или Клару внутри своей идиллии! /.

Страсть, рождающая фантазмы, мешающая отличить подлинное от подделки, золотой век от искусственной красоты.

Человек среди мещан и демонов.

Несовместимость женщин и высшего начала: «не могу убежать от кофея». «Лучше сойду с ума, чем женюсь». Опять сошел с ума накануне свадьбы!

…Отец – это всегда притча ребенку-сыну, рассказывающая о его будущей судьбе.

…Октавия в соседней аудитории – женщина как наглядное пособие к лекции про Антику и Возрождение, т. е. про современный мир. Пришло время и он прослушал сей «урок». …Пародия на первый бал /и будущего Толстого! /…

Комментарий к «Двойнику» Достоевского:

А ведь такая проза могла восприниматься как интеллектуальная, жесткая, с показом иных ритмов работы сознания – т. е. вот как сейчас, например, воспринимаются всякие Каледины…. У Достоевского вообще не было нежных чувств, баховского, музыкального или поэтического начала – всякий раз слишком силен закрут, тут не до неба, его из подполья не видать, оно только воображается, гипотетически надстраивается при помощи слова «Бог». …Он реалист, но в его реальности Бог и дьявол /в более ранних авторах нет Бога - только душевность пред лицом демонического мира/. Старый мир сам растворяется - не надо никаких специальных разрушений. Чиновники, черт знает, чем занимаются; чиновник как фантастический персонаж…

«Вялотекущая шизофрения» обострилась от неудач. У человека малое расстройство и ему бы помочь согреться /оттого он и ластится ко всем/, но раскручивается обратный механизм….

Раздвоение в мире масок. Человек с маской – это тоже двойник, но маска – это гроб окрашенный, щит и за ним мещанину хорошо - а у Голядкина всё навыворот: вместо мертвой маски жизнь подпола - сознания. Все мы потенциальные сумасшедшие, что подтверждает пьяный человек – что несет его раскрепощенное, сбросившее маску сознание! Ведь сознание – это сумасшествие и раздвоение чуть ли не по самой своей природе: оно есть разговор с самим собой в каком-то странном и невидимом подземелье. Т. е. это поэма не о материальной бедности /Голядкин совсем не беден, что и продемонстрировал наличными; и даже был готов деньгами откупиться от своих проблем/, а о бедном сознании. О том, что случается с мещанином, если он с «Северной пчелой» /или «Известиями»/, но без бутылки и веселой компании. О том, что случается с газетными фразами, с романтизмом и с Дон Кихотом в реальной жизни.

Конечно, не было никакого двойника: свидетельство Антон Антоновича – это лукавство Достоевского: поверим ли бредням чиновничьим?! Да, он и сам отопрется: мол, в свидетельство никакого документа не писал. Есть только огромной силы трагикомедия разделения на человека слабого, старомодного, но «добропорядочного» и человека сильного, но наглого. Тут и несостоятельность всей России с её неграмотными, комплексующими, но амбициозными «интеллигентами». …«Особая дорога Голядкина» – «особый путь России». …По сути, было два двойника: один от неудач оробел, а другой во все тяжкие пустился, «отца родного» продал /притча о блудном сыне: он не вернулся, а только отец вообразил себе его возвращение и свое прощение/. …Когда единственный друг, которому ты поверял всё сердечное, вдруг превращается во врага и Иуду, грозного знанием твоих слабостей /так что не отсидишься «как-нибудь», молча - что хотел Голядкин/, то от этого действительно можно и с уму сойти, и на крест взойти. И как немыслим комфорт в несоциальном государстве: сидишь в гнездышке над пропастью, потому что если упразднят канцелярию, то ты упал и погиб. …С добрым и робким двойником Голядкин действительно жил бы душа в душу – тихое, незаметное сумасшествие, как бы пьяненький, как бы «5 стаканов пунша» и только. Робкий человек приободряется, когда встречает существо ещё более робкое. …Пытался покровительствовать слабому Голядкину и покориться Голядкину сильному. Слабый часто старается прилепиться к сильному, но это самая ужасная ошибка, потому что вся сила таких сильных только в жестком и хладнокровном использовании слабых. Есть люди со злым умом и есть люди глухие и слепые, которые творят зло только потому, что бесчувственны и глупы.

Погиб на вершине своих надежд – трудно душевному человеку в современном мире крупных ставок, он тонет в рефлексиях. Думают в рай попасть, а приезжают в ад. Стоит сбиться и уже всё невпопад. Ужасное зрелище, этот сумасшедший в сенях, приготовившийся войти и быть как все. Ирреальность: нечто произошло, но пока вроде бы нет никаких последствий: «может, обойдется, может, ничего не было – да и я не я». Как на обрыве или в болоте, когда всякое движение усугубляет положение: думал, смелел, выяснял – а положение всё хуже. И всякий раз: «дождь и снег разом». И единственная разумная фраза: «что я, с ума, что ли, сошел? » Хочет дать бой, а уже проиграл – не допускают на сцену. В конце вдруг допускают, но оказывается, уже для освидетельствования и потехи. Это, конечно, Голядкин-дьявол рукой Клары Олсуфьевны водил – мол, она за него выйдет! – знал, на какой крючок бедный «друг» его, и погибая клюнет. А вообще, в конце Голядкин обнаруживает всего более ума – и если б он ушел и не вернулся, то уцелел бы. Ах, нужен отказ от сумасшествия гонора и сумасшествия интриг. «Кто здесь охотник, а кто птица? »