92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 43 страница

«Одеревенеешь тут» – сказало дерево, кивая на ветер.

Ветер – это хищник, пожирающий слабых.

Ветер – это дух беспорядка, неудовлетворенности, безумия и жажды крови; только Христос может сказать «умолкни, перестань» и «выйди дух нечистый из ветра сего».

Это сатана в оковах невидимости, вечно взбешенный, вечно шныряет, валяется всюду, вечно что-то назойливо гудит каждому в ухо.

Описывая мир, природу, улицы, вечно забывают про ветер, их главного обитателя, жителя, князя без трона и свиты.

Ветер – это слепой жадюга, вечно ощупывающий то, что ему то ли принадлежит, то ли только может принадлежать.

Я сидел, не разрешив какой-то неопределенности в себе, а Женька заржал на веранде, на своей кровати – хотел высунуться с «не ржи, скотина! », но проглотил слова, а не выплюнул, сохранил/! / покой. «По предвечернему небу сегодня плывут желтые облака» – говорю себе, заедая проглоченное.

…Летом не читать ничего, осенью и весной читать посторонних, а зимой читать только своё, Библию и любимых.

Какая-то резервация для лучшего… Зимняя церковь… Зимой дом выполняет функции рая, хранит огонек, от которого загорится лето /а в современных квартирах одно греет, а не светит, а другое светит, а не греет.

«У индивидуальности и общности между собой такое же соотношение, как у веника и совка» - подумал я, беря совок и веник, «нужно и то, и другое, и они друг друга не заменят и сами по себе полуобессмысливаются».

Быть знакомым со многими людьми – это тоже ложное богатство. Лучше останусь бедным, посторонним, одиноким – но обостряющим вялотекущую прозу.

Дело – это погружение в сон наяву. Обычно только портят себе настроение, задыхаются, увядают, не желая себе в этом признаться.

«Поклонники бегут за «Битлз»» – это не поклонники, это избалованные детки с визгом гонятся за своей новой игрушкой, причем некоторые - не помня себя, так что могут эту игрушку и взаправду разорвать.

БГ /и другим/ подпевать не хочется, а гимнам хочется – интонация у всех своя, а тут некая универсальность.

Имеющаяся высота используется для огранки своей субъективности, которую, если и ценишь, повторять не хочется.

…Подпевать шепотом гимнам, переводя универсальность на язык своей субъективности.

Папе навяливал яблоки и он бодро планировал взять их тете Г. И пошел в сени, а там темно и надо их перегружать, наклонившись, одной рукой держа сумку, а другой ухватывая яблоки. И в темноте, может быть, померкло хотение – «не нужно им или у них есть» – словно он попал ко мне в душу и заразился моим настроением.

Выбор: допить чай – но тогда придется еще полкуска булки взять – а значит, полкуска оставить в неопределенности, под угрозой засыхания – убирать лень, да и затеряется он или раскрошится в хлебнице – или же не допивать? Внутренний голос сказал: «допей, а булку потом тоже доешь»! «Чревоугодие пользуется моей бережливостью» - глубокомысленно подумал я, запихивая кусок с чаем в рот.

…В фото только веселый труд по воображению, сочинению интересных сцен…

«Фотографировать будем не столько сам футбол, сколько разгоряченные лица после него».

Боятся животные смерти и так борются за жизнь, что едят траву /травоядные/ и перегрызают другим глотку /хищники/.

…В горах холодно и бесплодно, так что остается только говорить странные, гордые и безумные слова, играть в войну с Богом, олицетворяемым пропастями вокруг…

Смирение – это личный пессимизм, а вера – это наша гордость за мир, за Бога.

Странно вообще всё, кроме того, что повторилось уже миллион раз – и если бы не повторилось, то и эта середина была бы странной.

Хожу по магазинам и, усталый от суеты разнофасонья, думаю, головой болею: «Как бы упразднить всё это? »

Вечно новые вещи – как новые фавориты, обитающие по преимуществу в дворцах-магазинах и в дворцах по показу купленного в магазинах… Ничего не сделано в старых вещах, а уже куплены новые. … Не жизнь придает вид им и их одеждам, а некий Бог переодеваний. И так послушны они этому Богу-командиру, что хоть повзводно строй. Был бы ты, идущий человеком-загадкой, поверил бы я в твою силу, если бы не носил этих послушнических одежд.

Всё забываю, путаю слова: «Вов, ты взял мой нож, т. е. ложку, т. е. …вилку».

ТВ: спортивная аэробика. Спорт для глухонемых духовно. Спортивный секс.

Культуризм – мужская порнография.

«Повышать уровень благосостояния» так же бессмысленно, как повышать уровень воды в водоеме с целью утопить плавающего в нем человека – он, с теми же своими болячками, нервами, стрессами, дурным самочувствием, всё также будет плавать над водой. От богатства человек испытывает лишь томительно однообразное «моральное удовлетворение». Если есть нервы, то предлог для боли всегда найдется, причем боли предельной, ибо предел этот у человека достигается очень легко, чуть ли не от комариного укуса уже. И если есть радость, то предлог для неё тоже всегда будет, пока светит солнце.

Богатством либо унижаешь других, либо благотворишь другим, превращаясь в слугу с инвентарем и рабочим инструментом.

Запад по своей природе однозначен и прост: в материальном мире он материалист, а в духовном - идеалист, т. е. живет в двух отделенных друг от друга мирах практики и теории.

Но материальные товары приближаются к искусству, а искусство приближается к материальному товару. Т. е. идеология и наука пошли на службу материальному прогрессу, а материальный прогресс пошел на помощь хиреющему духу и его искусству.

…Наши планировали воздвигнуть вавилонскую башню, да вот рассорились, разбежались, расхватав заодно стройматериалов с той стройки себе на хибарки.

Так или иначе, но все они ведут частные жизни на вершинах своих вавилонских башен. Скоро, скоро это будет не предмет гордости, а страха, стресса и потери разума. … Разделятся на испугавшихся и на ожесточившихся против испугавшихся /не испугавшихся, но нервничающих и радующихся возможности безнаказанно сорвать нервы на более слабых/.

Итак, я отныне вообще ничего делать не буду. Просто будет тот или иной выбор – например, беру ручку или учебник, или книгу – или лопату – а дальше всё тот же отдых, покой, свобода в движениях, отклик на материал и ситуацию.

Во взрослости либо ты начинаешь жить и являешься в мире, либо ты начинаешь работать и окончательно исчезаешь в мире. Работа должна быть покоем, чистым стеклом, чтобы познание и жизнь увидели друг друга.

…Самоутверждаются как за счет любви к себе, так и за счет недоверия к другим. Что ты не добираешь в любви – к себе и к ближним – то тебе приходится добирать в ненависти.

…Люди-народы, похожие на перепутанные клубки веревок. Люди крепкие, ибо крепко веревки перепутаны, люди своеобразные, ибо перепутанность у каждого своя, причудливая настолько, что достойна пера художника /коих и много/…. Словно когда-то был назначен старт – чтобы бежать наперегонки – но он давно отложен, и они только вроде бы соревнуются во вроде бы приготовлениях к этому вроде бы старту.

«Референдум – наивысшая форма демократии» – она же и наинизшая. Из болота вечно прыгают сразу к «наивысшему», минуя землю. Как с коммунизмом выйдет: прыгнуть не прыгнут, но витрину соорудят.

Я богатство ценю только как качество того минимума, который данному человеку необходим - и минимум этот обширен, если жить по-настоящему. Я бедность ценю как дух тоски, уничтожающий всё неподлинное и тот минимум испытывающий на прочность.

…Оставаясь в рамках благополучия и среднего размера, получение сильного впечатления есть зело трудная и невозможная задача, так что хоть устраивай беспредел в среднем!

Документальный фильм «Тихая обитель» – вот как бы всё подобное собрать, вычленить из ТВ-мусора – можно было бы целый телеканал устроить /как Толстой собирал свои цитаты /чтобы укрыться в этом кабинетном занятии от своей страсти, которая нам не по силам//.

…Толстой любуется крестьянами: трудились и пели. Действительно удивительно…

Пусть у людей будут машины, но бензин должен быть дорогой, чтобы люди ездили лишь по действительной необходимости /не на работу: работа должна быть у дома/.

«Известия»: «Нигерийцы не верят в перестройку генерала Бабангиды» – напоминание, если забыл или сомневаешься. Массы в таких газетах, кроме заголовков, ничего и не читают. Т. е. «демократическая» газета – это сборник лозунгов плюс мелкий шрифт для имеющих хорошее зрение и хороший досуг.

…Горби не имел возможности что-то сделать: до 88г. воевал с партократами, а после 88г. – с национал-демократами. На стыке только немного успел. Но надо было дать людям не по 4, а по 40 соток: чтоб усадьбу могли построить и развернуться /а как «стимул»: хороший налог на землю, чтобы не пустовала/.

Правильно в Восточной Европе сделали, что всё свое ГБ раскрыли – иначе это двойное дно и управлять можно так, будто это двигатель под капотом.

Плохое состояние – отшибло память о всем хорошем. Словно должен свершиться некий цикл, вроде пищеварительного, прежде чем ты мог бы вновь обрести свободу.

Коллектив равных поможет? Коллектив – это только зеркало, только усилитель того, что в тебе есть. Нужен не коллектив подобных, а лучшие тебя.

А при общении с худшими трудно говорить о чем-либо, планы останутся планами /превратятся в покореженную реальность – в автомобиль, разбитый в аварии ещё до спуска в город, на самом конвейере/.

Идти можно, если есть ведущий, а первого должен вести сам Бог.

…«Раз существенного нет, то будят интерес к несущественному! Жалкое занятие и потому не смогут противиться, когда появится существенное, хотя оно им явно не понравится, покажется не интересным».

…Трусливый, но злой: стерпел, но вот стихли грозные шаги и он стал думать о том, как бы сподручнее в спину ударить. Стал перебирать все запрещенные приемы, все подлости – для полного святой ненависти подлого не существует, есть только свои и чужие.

«Вдохновение» – когда чувствуешь себя неясно, нервно и неуверенно, тогда нужен этот вдох, тогда каждый просвет обнадеживает-вдохновляет, тогда ясность, ввиду её редкости, кажется чудом – вдохновением. Разумеется, это не только дар, но и проклятие, мука неудовлетворенности; поэт – бог, но и раб подземелий…

Так что образ мастера, который знает, что делает, рисуется мне теперь более радужно. Такие мастера словно некие ангелы жившего ранее Бога-человека-творца.

Делают дороги в Казани – наверняка ради своих иномарок. И ремонты домов – чтоб не портили им вида. И людей кормят и одевают для этого же: «у хорошего хозяина и слуги хороши» – так же, например, как пуговицы или ремень на штанах.

«По моему мнению, подлинная демократия…» – «По моему подлинному мнению, демократия…»

Читал «Кавказского пленника»… Ну и враг же ты, Костылин, ну и мина – Жилиным надо быть, чтобы, на вас подрываясь уцелеть. Костылин хуже колодок – с колодками дошел, а с Костылиным – нет.

Опасность кажется нереальной, а дорога – бесконечной. … У таких, как Костылин ружьё, конечно, дает осечку, а лошадь не держит.

Дурова вспомнил: артист – это всегда карикатура /на народность, на высокое чувство, на жизнь/, всегда.

…Просто он ей понравился /так, что сначала испугалась/: все увязли в грубых делах, а он сидит только да что-то тонкое мастерит.

…Как-то письма идут из горных аулов в далекие деревни…

…Обод на колесе соскочил – Костылины-то еще есть…

…Татары и олени бродят по ночному, почти русскому лесу, по горам и лунным дорогам.

Догоняет луна и освещает Жилина, но тихо в горах, все спят и длится сказка…

У меня писание как современный спорт: скоростное, силовое, насыщенное различными резкими разворотами.

Таким бы я был в современном спорте, да дух парализовал тело.

Колесо коляски заедает, отягощая и без того нелегкую ношу: представил, что мои силы протекают на асфальт, как, бывает, протекает бензин в машине. Картошку довезли, а вот силы все пролили.

Ходил по комнате, заедая ходьбой ужасную ломоту, хватая ртом воздух, в котором, однако, тоже нет сил.

Что-то было, что-то видел и что-то чувствовал, но ведь пока есть, не поймешь что. Поэтому если не оглянулся, не вспомнил, не узнал оценку со стороны, то ничего и не было. В жизни мы лишь набираем потенциал, а кинетикой и реальностью это становится в нас, если проживем бывшее еще раз. Всё надо проживать дважды. И если другие вспомнят после о тебе, то это тоже значит, что ты был в тот раз. Не стоит жить среди людей без памяти – обрекая себя на забвение и ненужные иллюзии.

Опоздали на поезд, и пошли на бугор, где заманчиво, золотом сверкала листва. Туризм в два шага. Листва, земля и небо не обманули, мир был фантастичен, как всегда и я в упор не видел консервных банок. Там был осинник шириной всего метров в 20, но этого оказалось достаточно для того, чтобы скрыться в нем и обнаружить тропку-лабиринт и опушки на обоих концах этой тропки, и лесное запустение с дальней стороны, у глухого забора с колючей проволокой – там начиналось другое царство, сады, где было тихо и где в тени не могли дозреть яблоки. Оттуда с колясками выходили странные путники, жители этого царства, а на другой стороне колеи, той, что ближе к домам, тоже на бугре гуляла девушка в белом и черной собачкой.

…Мне не хочется описывать «жизнь», мне хочется описывать рай или ад. … Сидели на солнце, на ветре; вверху ветви дерев дрались, а внизу тихая станция /на которой на самом-то деле часами пусто/. «Солнце, его блики на нежной листве – вот что делает нас человечными. Вот что делало человечным уже первого человека…»

…И как же в комнатах темно и пусто! Тут без дела не выжить…

…Одним занимаешься, а всем остальным любуешься и вдохновляешься.

На нашем участке неба и земли были у кого-то белые голуби, а сейчас снова пуст голубой, в раме из золотой листвы холст /в рамах! – голуби перелетали из картины в картину/.

Муравьи! Забралась на меня одна японская «тургруппа» и вонзила свои кусачие конечности, а они у них больше головы.

«Отец Сергий»: какая любовь описана. И она пошла в монастырь грехи молодости замаливать, а он пошел из монастыря, грехи монастырства своего излишнего замаливать.

Поздний Толстой пишет на уровне Короленко или Чехова – эпоха определяет!

А ведь в философии «золотой век» был в «серебряный век» литературы /т. е. и в этом Толстой шагал в ногу/. Да это и логично: сначала, в молодости радуются – поэзия, потом живут – проза и, наконец, в старости осмысляют свою поэзию и прозу.

Вовка купил Мамлеева в шикарной обложке. Почему бы не делать книги в соответствии с их содержанием?! Тогда бы том Мамлеева представлял бы из себя нечто заскорузлое, спермой замазанное. Обложку взяли американскую, а суть российскую. … У русских с американцами такая же иллюзорная общность, как у лешего с инопланетянином.

Познав то, что птица летает потому, что махает крыльями, сам не полетишь.

/Это всё, что сохранил из длинного «предварительного» монолога – с жалобами, сомнениями и т. д. /

Ищу истины, которая бы убедила меня и красоты, которая действительно бы радовала. Разве я не предпочел бы, просто протянув руку, взять книгу и найти их там. У всего свой срок жизни – и жившие раньше истины и радости уже умерли.

Богу придется прийти ещё раз, повторить Своё слово – тем, кто жаждет услышать, ибо встрепенулся и встревожился при первой встрече – случившейся, к сожаленью, при дороге. /Да, Господи, в первый раз Ты сеял семя при дорогах. / «После двух или трех вразумлений отвращайся»…

Лозунг горяч и красив, сам ты снаружи тепл и приличен, а в глубине холоден и коряв. И нельзя успокоиться, отдохнуть, ибо нельзя опуститься в эти свои глубины, которые только и предназначены для покоя.

Духовно и материально человек должен быть предельно сложен, а душевно предельно прост. Непростая, замутившаяся душевность ломает сложные механизмы материи и духа, а, в свою очередь, неполадки в этих механизмах вызывают душевные муки и искажения.

Кризис – это не бессмысленное бедствие, а такой вопрос к нам, на который у нас нет осмысленного готового ответа.

Гигантизм, задавивший своих строителей – Египет, о. Пасхи… «Чем больше размер /картины, телевизора, дома и т. д. /, тем лучше» – это и наше ощущение. Но на первый план у нас вышло другое – красота – и также задавило нас.

Чем ты пытаешься завладеть, то и завладевает тобой. Ведь человеку ничего нельзя иметь - просто невозможно.

Достоевский – это не показ психологии, а ее, душевной жизни объяснение.

Вообще, любители сюжетов берут на себя роль богов и управителей людей.

Да, лица у многих прекрасны – но ведь и у меня тоже, а я и борясь, тем не менее, свою жизнь не выигрываю, добро во мне отнюдь не победило – они же, не борясь, заведомо в проигрыше - хотя только изредка о том уведомлены. Наше лицо – это наше небо, но человек его не достигает. Мы не имеем неба, не видя своего лица, мы можем увидеть свое лицо, если напитаем его светом окружающий нас мир.

Общественная «известность» – это тоже одиночество, так что не убежишь от проблем, от застоя в общение с людьми. Будет только шум в голове. … Но может, я его должен перетерпеть, так же как и нынешнее безмолвие? Писать всё, кроме шума не труднее вырывания слов у немоты, результат будет такой же… Познавшему одну крайность, нельзя не познать и другую. Из ямы - на гору, проскочив равнину жизни, где только и можно исчезнуть, отдохнуть душой в общении.

Будешь упрощать, давить на эффекты.

Теперь согласен быть и типовым писателем, жить, ведя «писательский образ жизни», когда пишут изредка, а больше бытуют, путешествуют и пьют «аперитивы».

Слава: заранее думаешь, что сказать, шлифуешь фразы - т. е. пытаешься скрыть уязвимость своей мысли; так что в действительности ты только повторяешь свои заготовки.

Сон, некая чудесная реальность, увиденная во сне, рекомендует только то, как лучше сделать реальность сном /вспомнил свою идею «желтых крыльев» в столовой/.

У бедного не только всё горе, но и все кайфы. Он знает, что такое пить горячий чай после холода, отдыхать и спать после работы, что такое терпеть долго и наконец добиться чего-то. Он проголодался и у него слегка кружится голова – и это тоже кайф и парение.

…Есть хлеб, но в конце – как маленький кусочек торта. Это как выходной день после рабочей недели.

Собака с тремя дырками под задранным хвостом. «Это что же выходит? » – думаю я, «одна задница и две…»

Гляжу на город, спаянный с небом как кастрюля со своей крышкой. Понял, насколько это важно – внести фактор настоящего свежего воздуха, настоящих, а не увиденных по телевизору людей, фактор широкого дыхания. Пусть будет и тщеславие: игроку нужен зритель. После победы я первый посмеюсь над самим собой.

«В эту зиму, проведенную уединенно, но с другом и в трудах с целью, с ним произошло нечто значительное, так как весной оказалось, что он заметно прибавил и навсегда».

Ничем не скованная экспрессия не может быть не художественной. И всё равно, если бы читал дальше, то кончил бы зевотой.

Реализм – это обычные сюжеты и обычные люди. Реакция на этот хлеб: необычные сюжеты и необычные люди. Еврипид – это высокие сюжеты и обычные люди. Меня же интересует четвертая возможность, реализованная Христом: необычный человек в обычных обстоятельствах.

…Люди, которые думали только один раз в жизни – а после только рассказывали об этом другим - образуя «общественную жизнь» – и люди, которые думают каждый миг, каждый день передумывая – и они ничего не делают и никому ничего не говорят.

…Ведь мы были плохо воспитаны, плохо, дичками росли и вот нам приходится силиться, чтобы отселекционировать своё лучшее, приходится чему-то учиться, когда учиться поздно, приходится блуждать в одиночку…

…Открытый всем свирепым ветрам людским, заболеваешь всеми человеческими болезнями.

Первые всегда в чем-то последние, а последние всегда в чем-то первые.

Я построил лестницу из дел: вершина – писание, ступенькой ниже – живопись и т. д. – с тем, чтобы было легче подниматься и безопаснее спускаться, когда нет сил на высоте.

…Убогая сила есть слабость.

Вряд ли съезд наберет кворум: минус «демократы» и минус наклавшие в штаны. …Даже тот же самый диктор, что и при ГКЧП. … Пригрозил тюрьмой и призвал «использовать все средства», т. е. включая армию и КГБ – и Клинтон с компанией поддержали!

Я бы заставил их выплатить контрибуцию под угрозой атомной бомбы!

Евреи вещают. Немцы убивали евреев как арийцев, т. е. как своих единственных конкурентов. Закон джунглей: убивают сильных, потому что они конкуренты и убивают слабых, потому что их можно убить.

И как подозрительно одновременно, будто им всем под столом яйца защемили, заверещали окружающие республики о своем желании вступить в СНГ-СССР-Российскую империю. …Что рыжий /Черномырдин/ предаст – не сомневался. Собчак несколько уклончив: наверное, всё-таки планировал попрезидентствовать, сволочь.

Надо чтоб деревенские на 2 выходных ездили в город, имели в нем «дачи» – однокомнатную квартиру!

У деревенских должны висеть картины городские, т. е. духовные, а у городских – пейзажи.

Чтоб в доме был слышен шум дождя и ветра… А нельзя ли сделать «раздевающийся дом»?!

А что, если под потолком устраивать грядки – ведь там намного теплее, чем внизу комнаты?!

…«Грязный электрический свет» – ну ещё бы, если 40вт: я включил 250 – и стало белым-бело. …Добровольно освещаемся второсортным светом.

Еду в покореженном автобусике, разглядываю покореженные и пропечатанные лица /угадывая, что корежило и кто ставил печать/.

«Нехудожественна как раз только прямая линия и плоскость. Всякая же кривизна – это знак красоты или жизни…. Заасфальтировали всё, а потом нарисовали на асфальте цветы…. Жилец из дома 158А, подъезд 4, квартира 82 не знает, что умер жилец из дома 185Б, подъезд 3, квартира182 – а это по соседству…. Каждое повреждение – это источник энергии, которым можно питаться. В каждую щель стремится попасть земля смерти, а из всякой земли стремится вырасти растение жизни. Нет высшей ценности, чем обитание в художественном мире, но нет лучшего метода делания, чем конструктивизм /старая проблема сочетания дела и жизни/…»

Чувствуя кризис, весь мир вижу кризисно – и потому говорю Вовке: «что ты такой грустный, бодрись, не нужно ли чего»! /впрочем, кризисы у всех так часты, что совпадение состояний действительно вполне возможно/.

Снова Мамлеев на глаза лезет. Ну что ж, раз просит, чтоб я отхаркнулся…

«Какой всё-таки общагой веет от всей литературы 20-го века. Такие всё ма-а-аленькие человечки и вечно все в каких-то движениях и поползновениях, дома не сидится, бегут по общаговским коридорам, пахнущим вечно сырой штукатуркой…»

Спокойненько, простенько так описывает свои бредовые фантазии, притчи, откопанные на помойках, в штанах и т. д.

Интеллигенция агонизирует: «всё не только ужасно /так было уже и у родичей, «серебряных»/, но и бесцельно». Воландов уже не наблюдается – одни лешие и домовые…. Взошли те семена и дали плод, засравший всю землю.

Былые боги – красота, философия – при деле: украшают и оправдывают паскудство /сами по себе давным-давно никому не интересны/.

Опять усмехаюсь горько, недоуменно хмыкаю, глядя в «Новую ежедневную газету»: смехотворство – это, конечно, лучшее занятие, но не на пороховой же бочке. Отказывает мне чувство юмора сейчас».

«Идеальная» демократия: всего понемножку, а чего-то одного очень много.

Что вообще движет людьми, где их головы: раньше кричали о демократии, как о правах меньшинства, теперь о ней же кричат как о праве большинства. Объединяет только одно: неизменно кричат в свою пользу. И если бы только кричали…

Отбраковывайте, люди, чугунных сразу, тогда не будете через раз получать Сталина, Брежнева, Елкина /вертлявых тоже отбраковывайте/.

Гавел, как же ты так бездарно всё перепутал: попал в собственную пьесу абсурда.

Просто Запад расположен на сухом месте, а мы - в болоте – в этом вся разница /немилосердно сказал ученый, стоя рядом с утопающим с указкой. Он на него уже рукой махнул – всё равно не вытащить, пусть хоть послужит науке. Не могу я спокойно ждать его смерти, надо как-то отвлечься…/. «Средний» уровень – их всеобщая мечта /даже и богачи не прочь выглядеть «средними»/.

…Шел под вечерним солнцем по нашей грязной, захламленной улице и представилась другая улица – под тем же самым солнцем, но где-нибудь в Прибалтике: улица чистая и ухоженная…

Природа неидеальна, также как и человек, также требует возделывания и воспитания – и потому задача не в том, чтобы только сохранять её /и себя/ в некоем «первозданном /первобытном что ли? / виде».

Маме, от хорошего настроения взявшейся читать одну из религиозных писанин: «может ли менее умный объяснить более умного?! Не ясно ли, что такое объяснение есть только профанирование умного. Оставьте же вы, наконец ваши дурацкие фразы, пропагандисты всех мастей и направлений! »

Т. е. не собираюсь я радоваться их хорошему настроению!

…Думают: «И что плохого, если плохих людей прижмут, их ведь, негодяев, так много. Вон сосед мой - негодяй, вон сыновья мои - негодяи». Так и рассуждает вся страна негодяев…

Солженицыну: зачем читать старую историю, если можно смотреть новую.

…Они понимают, что они самозванцы – и тем рьянее будут уничтожать своих соперников.

Во всех случаях можно говорить лишь о том, что какой-то группе умников удалось возбудить народ захотеть то-то и считать так-то.

…Эти необольшевики доказывают, что если врать много, то получаешь качественно новое и потому устойчивое состояние.