92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 38 страница

1ч. 42п. Творчество – это всякое расширение горизонта, т. е. всякое начало нового /в том числе и в старом занятии/.

51п. Подумывал о том, чтобы быть трагичным – вот, мол, апофеоз.

59п. Как атеисты – это худшие теисты /потому что агрессивные и нищие/, так и адогматики – это худшие догматики.

1ч. 78п. Парадокс: люди и общественники, и эгоисты.

…Воскресшие фуриями. Все воскресают, поэтому-то и совершается вечный круговорот, поэтому-то никто не уходит и ничто не приходит…

…Христос заведомо далеко глядел, потому что евреи заведомо Его не могли принять. Даже Иоанн больше Его призывал к немедленной революции. Ещё надо было пройти весь путь от зверей-псов до людей.

…Всем пугающимся надо зарубить на носу очень простую «догму»: Христос ни от кого не по силам не требует.

1ч. 87п. Рабочий – ценность в работе, а не на балу, например.

Доходит и до сочувствия Плюшкину. Действительно остается только копить. …Такое приобретательство – это как корова в поисках травы: остался один этот инстинкт /и жизнь прекрасна! /.

Думанье – это просто жизнь сознания.

Каждый в своем господин, а в чужом слуга /но: своим служишь, а чужое потребляешь, как дитя/. Как во внешней жизни мы можем быть не одиноки, так и во внутренней – т. е. нет там никакого специфического, неизбежного одиночества: точно также один внутренний мир дан на всех и точно также есть соседи и друзья.

Проценты проголосовавших за Гитлера надо рассматривать как разлитые во всех; и логика: «ведь он всего 1/3 /или сколько там/ в нашей душе занимает». …Парламентаризм – это путь, пригодный для мирного восстания. Они только к власти приходят мирно, а всё дальнейшее уже может быть вовсе не таково /уж лучше наоборот/. Идеалисты чураются не крови, а материи.

Деревенские жестче, но это оборотная сторона их большей честности и только.

2ч. 42п. Вечная песня: «Христос сильный, Он - Бог, а мы что – слабые и грешные». И вывод: «нам по другим правилам надо жить, чем Он жил». Не поверили не тому, что Он - Бог, а тому что Он – человек - чем упразднили Его подвиг.

Кант: «всё нужно доказывать, в Бога же можно верить».

Всегда в своих революциях порождают духовную мышь и практическую гору. Причем, на словах, на виду – эта мышь /и потому она кажется горой/.

По ТВ картины какого-то современного художника – типовые страшные головы. У них страх должен обозначать глубину – но ведь это только тема, раз сама живопись – поверхностное художество. Для них, конечно, глубина – это мир чудовищ, а поверхность – красота, уют - по своим душам судят.

«Великие» не только не стимулируют появление новых «великих», но и напротив, являются разрядкой накопившегося общественного творческого напряжения. /Кстати, и при Горби произошел этот сброс творческого потенциала. /

Парадоксально видят только вдали, а вблизи ничего не видят.

К Бердяеву подходит притча про того богатого, который верил в Бога и соблюдал заповеди и спрашивал, что делать для того, чтобы иметь жизнь вечную.

Я тоже был либералом; и остался бы им, если бы не был нищим. Было бы у меня такое же гуманитарное образование, такая же безоблачная жизнь.

…Этому предложил оставить всё и следовать за ним, а Пилату и не предлагал – у того был шанс, а у Пилата не было. Тот искал большее /«жизнь благую», а не абстрактную «истину»/, а богатство его было меньшим: частным, а не государственным. И каждый судит по себе: для того высшее отличие – звание учителя, а для Пилата – звание царя…

«Бог – предел бытия и предел рассуждений Бердяева» – то-то и плохо, что предел. Бог не потолок, который не достанешь – Он вокруг нас и в нас. А так: небо – как стенка тупика; остановка перед самими воротами.

«Свобода слабым» /«покой больным»/ - а т. к. слабым труднее обеспечить гарантии свободы – столько сил кругом – то приходится изобретать суперсильные, самодовлеющие – т. е. абсурдные и ввергающие в рабство – свободы. Становись сильным и будешь свободным, иначе тебе неизбежно придется искать покровителя в трудные – а они и самые ответственные – времена.

У либералов вроде бы как полагается: Бог – человек, а человек – бог, но ни до неба и Бога, ни до земли и человека они на самом деле не доходят.

К либералам отношусь хорошо, сочувственно, но к философам-либералам хуже, чем к либералам других профессий: слишком большая лафа для них философия.

Свобода священна, но как священно зерно, которое должно умереть. Конечно, навязывать людям смерть абсурдно – само понятие жизни потеряло бы смысл, мы сами должны придти к этому - что и является содержанием нашей жизни.

…Либерализм до сих пор во мне не изжит: например, вся эта политиканская борьба со злом.

Богатство – это крест всех богатых. Христос не сказал тому богатому, чтобы он немедленно следовал за ним, как мытарю или рыбаку. Никаких тюрем и прочих подвигов – это слава свободных и бедных…

Либерал – это светлый трутень!

Как Шестов, но барин, а не маньяк.

«Я смысл любил больше жизни, дух больше мира» – так смысл и дух нужны именно для жизни в мире!

«Я не делаю себе никаких иллюзий о действительности, но считаю действительность в значительной мере иллюзорной» – так я мог сказать, когда учился в чуждой, иллюзорной для меня среде, в институте.

«Всю жизнь искать» – у меня тоже был этот соблазн: готов мучиться, страдать, но лишь бы налегке и ничего не делая.

Крестьяне-единоличники завидуют друг другу так же, как завидуют друг другу деятели духовной сферы.

Вечно разоблаченные - не утешишь себя тем, что я загадка, что я многое могу.

Сам Запад – это либерализм, примирившийся с недостижимостью неба и земли и принявшийся коротать время за обживанием этого промежуточного пространства между небом и землей.

Б: «тоска по вечности - а то всё одни мгновения». Не понимают, что вечность как раз в мгновениях.

Да, у них свобода – это свобода от ответственности. По сути, просто отдых. Но их и понять можно: столько они рутиной без роздыха занимались, что хочется передохнуть, раз наконец появилась такая возможность. Так что только избранные используют передышку для подрыва ложной рутины… К тому же эта передышка оказывается либо тяжелейшим бременем – трудно ощущать свою пустоту – либо разложением – бегством от себя, пустого.

«Насильно навязать свободу или истину». Что же тут плохого, если хорошее тебя активно влечет, что-то от тебя требует и т. д.

Всё о Христе и Достоевском – чувствовал, что здесь суть того, чего ему не хватает, а понять не мог.

Умышленный, злонамеренный догматизм – это уже не догматизм, а криминал, прикрытый гражданской одеждой. Это знак присутствия смерти и отсутствия вечно-текучей жизни.

В «серебряном» революционном веке они разделились: одни оторвались от земли, стали «духами» и призраками, а другие, как Розанов, наоборот, порвали с небом и прибалдели от земной, жабьей участи. «Мудрый» Бердяев так и не понял, куда он попал /а то бы помер со страху/…

Ленин – бог, Сталин – папа. Всякий консерватизм религиозен, религия – это его оправдание.

Трастить про свободу – это держаться за воздух.

…Предложения как кирпичики и их в книге не меньше, чем нужно на целый дом. Прочитать книгу – пересчитать кирпичи чужого дома.

Должна начаться и физическая жизнь. /А одиночество уже вступает в 3-ю фазу полного развития, а общение с ближними во 2-ую фазу, развитость? /

Запад всегда поддерживал фашистов /Гитлер, Пиночет, Франко /он бы и ЮАР поддержал, если бы не собственные негры. Арабов в Америке нет и такой же расистский режим в Израиле они поддержали// - и в нашем случае происходит то же самое. Фашизм – это такой же соблазн для богатых, для капитализма, как коммунизм для бедных. И они многократно совершали фашистские революции и всегда поддерживали фашистов.

Их бы потом репарации заставить выплачивать за то, что внесли решающий вклад в навязывание русскому народу фашистского режима!

…Быть бы Дэн Сяо Пином, но не выше, а в стороне, неизвестно где. Т. е. жить как мне хочется, возделывать сад, заниматься ремеслами, общаться с близкими, а для остальных быть скрытым и сообщаться с ними только через писания. /Вообще ложно, когда, не доверяя другим, пытаешься всё успеть сделать сам. /

…Потому и возобладало в «серебряном» веке язычество и эллинство, что жили в столицах - расположенных на Западе страны. Столица должна находиться на границе между Западом и Азией!

…Травят съезд, требуют референдума: «пусть решает народ, а не это сомнительное собрание»: демократия – это вера в то, что парламент – это и есть народ в политике. Также: «Опять всевластие Советов» /мол, как при большевиках/ - плохо было не всевластие, а то, что в этих Советах была только одна партия.

Ещё о Бердяеве:

«Я всегда сильнее чувствовал Христа, а не Бога-Отца» – а ведь только тот чувствует Христа, кто приходит через Него к Отцу.

«Соблюдение правды, а не жертвоприношения угодно Богу» – потом оказывается, что нет правды без жертвы, без дел, без подвизания, без отказа от себя.

…В общем-то сама идея творчества – это идея совершенно неслыханная, религиозная, высшая, во все века укорененная лишь в единицах /только разговоров, как и о боге много. И институтов-организаций как и в религии, паразитирующих на этих одиночках, много/. В ней ведь предвестия нового Христа, «новых даров Святого Духа», взыскание их. И получилось, как сказано: «многие лжехристы придут»: дар, да не тот, творчество, да ложное.

«Христос победил смерть /и сатану/» – Он победил их в Себе, а не в мире. Великое значение этой частной личной победы только в том, что она доказала, что такое в принципе возможно и указан путь.

Всегда тревожно, когда видишь как велик мир, как много ценностей он плодит без тебя и не объясняя тебе.

Очевидная дилемма: новое, но ещё не освоенное и потому некачественное или качественное, но типовое…

Слишком стараться, значит, заужаться.

И Ван Гог и Сезанн показывают нутро, но первый идет путем сотворения целого, а второй путем разложения целого.

Сколько перечитал за зиму, а словно бы ничего не помню. Летом надо будет поддерживать духовную форму точно так же, как зимой физическую.

В последнее время ты не забываешь слова «самоотдача», но забываешь слово «любовь». Суть в том, чтоб не забыть ни единого слова…

Смерть тоже бесконечна, разрушаться можно без конца, по кругу… Только свет не горит и даже закоптить его огонь земной не способен! …

Может, я Ван Гог в новом воплощении, снова тщащийся стать светом! Может, поэтому только и жизнь длится, что избранные ещё не достигают света, рая, а гибельные массы ещё не достигают огня и ада.

Жванецкий каламбурит свой личный «одобрямс» Кстати, вчера читал корейцев и понял почему они без массового действа с ритмическим пением жить не могут. Не в этом ли «идеи чучхе»? Тогда понятно, почему сытые южане вечно всем недовольны, а голодные северяне - напротив.

Вспомнил поэта Жданова. Это новые дары, но они даются нам, потому что мы гибнем.

…Трудно продать душу дьяволу, как и отдать её Богу!

Фет – это Розановское.

Это было ещё в конце марта: в воскресенье вышел поработать на участок – выпал снег в последний раз – и в конце, когда работал около крыльца, проходившая незнакомая девушка, улыбнувшись, сказала «доброе утро». Надо ли говорить, что это меня занимает и до сегодняшнего дня? Встретил ее потому, что, как оказалось, я забыл перевести часы на летнее время и было не начало восьмого, а начало девятого. Я, собственно, почти и не помню, какова она на лицо, помню что симпатична и что куртка была красной и всё. Хочу из окна её выследить, чтобы знать время её прихода и ухода на работу, да всё недосуг. Хотя сначала сказал себе: «я теперь и без любви не буду жить - пусть гипотетической или даже смешной».

Не «здрасьте», а «доброе утро» сказала - вот что интересно. И первой. Может она меня из окна наблюдала? …Лицо у меня было красное и темное от напряженной работы, но я, не моргнув, тихо и мягко ответил «доброе утро» - не выдав своего удивления, оставшись непроницаемым и приветливым.

«Вот, я – «проклятый буржуй»» – а сам усиленно улыбается мне, мол, видишь, какой я, напротив, приятный.

…Часть технической интеллигенции поддерживает Елкина, потому что схемы чертить легко.

Раньше у пропагандистов в цене был монументальный голос, а сейчас сладкий.

«Всенародно /с нажимом/ избранный президент» – так не фюрером же его избирали.

Привычка: язык набок и что-то щупает там в зубах. Это следствие мысли набок.

Вовка тоже меняется, взрослеет, к тому же борода и джинсы – так что с расстояния я его с трудом вычленяю из толпы.

У него котелок большой - и потому, чтобы достичь полноты, ему приходится много читать – а тело тщедушное - и потому, чтобы устать, ему достаточно пяти минут. Вот он и говорит: «я уже много работал и мало читал».

Рисуешь и получается не то – не тот. Т. е. такой человек тоже может существовать и наверняка существовал или существует /или будет существовать! / - ведь он выглядит столь же законченной личностью, как и данный и искомый тобой… Так же и в словах: тебе кажется, что ты определил его, а на самом деле ты определил целый сектор людских типов, похожих на него… По этому-то принципу и плодятся люди; это как лотерея. И, конечно, связь лиц с душой, а значит и с судьбой куда более очевидна, чем линий на ладони руки или на пятке ноги.

Дошло очевидное: рисунок с фото лишен объемности. Тут только глазомер, а там работа с массами. И к вычурности потому тянет - это абстракция. Там упрощаешь, а здесь детализируешь…

Бог без стремления к лучшему – это путь в религию; лучшее без Бога – это путь в искусство.

Голые деревья молятся Богу религиозно, воздев свои руки–ветви; лучшее без Бога невозможно воплотить реально, не иллюзорно.

…Зло, доставшееся мне по наследству от мира и добро, доставшееся мне по наследству от Бога…

Я иду в высокий напряг, надеясь наконец переплавиться там и стронуться с места. …Быть подобием творящего Бога, иметь полноту отдачи и полноту получения…

Толпа «великих» смехотворно велика. Мне тоже сотни раз казалось, что я уже нашел. Вещь хорошо блестит, отражая небо, пока она новая, пока не обветшала. После подлинно нашедшего будут появляться не новые искатели, а ученики. Иначе чем, как это сделал Христос, истина явиться не может. Зерно не может быть большим, а растить его надо самим людям, а не сидеть сложа руки и пялиться на небо, ожидая чудесного представления с Христом на облаках.

Иезуитов /ТВ/, наверное, не озвучивает свои репортажи вкусно не поевши – смака, сочности в голосе не будет.

Женька выкинул куда-то замок. Я зашипел про себя: «Всё-таки нельзя таких держать в жилье, предназначенном для нормальных. Каждому свое – не психбольница, конечно /так же, как нормальным не годится контора или казарма/.

Рыбки, птички, цветочки. Не знак ли это того, что ты смирился с комнатной жизнью? /комнатными, камерными мыслями и чувствами/. Маме /просто так/: «в этих сферах я мог бы с увлечением и «бизнес» делать».

У Елкина типичный случай: пока не поддаст, выглядит ничего, но пасмурно очень – не живой. А так оживает. Но как переберет, сразу всё видно на лице /а чувствует себя всё ещё хорошо/. И вечно так перебирает. Он бы себе помощника завел по этому «вопросу».

Понравилась продавщица – но как с ней заговорить и о чем с ней говорить. Жизнь становится роскошью, когда так функционируешь /ради роскошной шмотки! /. И потом, это быстрое-быстрое функционирование создает иллюзию жизни / и дела/ - мне это знакомо.

А потоп похож на обыкновенную северную зиму: зимовали в теплом «ковчеге». «Вода спадала» – снег таял; «ветка в клюве» – весна. Айсберги тоже как памятники зимы, а не потопа.

Снисхожу до дворника. Стоек, но зажат отпором.

Размашистость руки – в живописи это чуть ли не синоним таланта. Линий, красок так много, что иначе с ними просто не управиться. У меня это есть…

Шахматы: при осторожной игре один стандарт надежности, а когда на пределе, то тут все «неприкосновенные» резервы приходится пускать в ход /рокировкой, пешкой, фигурой жертвовать и т. д. /. Нельзя смотреть внешне, надо погрузиться и искать в этом море ту посильную, реальную ступеньку, которая подвигает дело. И не на один ход смотреть, а на много – уже с двух, как с трамплина можно прыгнуть очень далеко.

Каспаров: вроде конь залез вперед необоснованно, висит он там, однако если помедлишь, вокруг этого начнется такая кутерьма, такие интриги по отвлечению соперника и укреплению коня! Также: «слоны и ладьи должны бить издалека, а коня необходимо завести в центр вражеского лагеря /или пешку/. Не кони, а дьяволы». Также: «Приходи туда, откуда только что ушел противник.

Всё учусь. Как бы заново: все благодатное детство и благодатную юность впустую просиживал штаны.

Класть на тарелки поменьше: не будет переедания. Объедки противны как говно /которое тоже от переедания/.

«Ты извини, пожалуйста, но я не выношу, когда смотрят на то, как я работаю – парализует. Такая у меня особенность до сегодняшнего дня» – «Наверняка и все остальные негативные особенности по-прежнему при тебе». …Да, они при мне. Они как гвозди – чем я живое, тем они сильнее вонзаются – до смерти на этом кресте.

Цюй Юань – похоже на Чацкого и на Данте.

Пока нет проблемы личного Бога, нет и проблемы индивидуального человека. Где Бог – небо, там человек – природа. Т. е. ко всему надо доходить через игольное ушко своей индивидуальности. На Западе же застряли как верблюды от своего богатства. Запад – это грех. А Восток – это здоровье, но только природное, недуховное.

Когда превозносили Бога, тогда отделяли Его от себя – и теряли.

Восток – вот что должно и может быть массовым, ведь это сама природа, близкая и понятная всем - а не американская «массовая культура» порнографии, мордобоев и т. п., что людей силом соблазняет.

Корея – это экспрессия /словно большой народ попал в маленький горшок/. Тоже ожидал встретить и у японцев, но они оказались экзистенциальны, пессимистичны; их стихи странно лишены субъективности: это какой-то мини-объективизм. Похоже на фотографию. У китайцев в стихах всё связано с человечьим общежитием /с моралью и т. п. /, у корейцев же это заглушается неуемным позывом к движению /все их стихи – это глаголы/.

…Кто ближе к воде, тот ближе к небу. Вода – это подобие неба. Вода – это то, что никогда не заслоняет неба…

«Будь добр и счастлив и ум не нужен, ум – это аварийная команда, когда нет того или другого».

Ум – это некая боковая метафизическая ниша, где можно жить без добра и счастья.

Какая-то часть моих состояний теперь не требует поиска, как раньше или работы, как, в основном, теперь – ничего не требует, становится самодостаточным отдыхом, наслаждением, пронзительной экзистенцией.

Насчет индусского феномена – это дурдом. Горами огороженный, теплый – можно быть слабым и взбалмошенным. Еды полно, жилищ и одежд особо много не требуется – много времени для безосновательных мудрствований и фантазий. Кино, зверинец, на который с древности смотрит весь трудовой, природный, но наивный, склонный к такого рода басням, Восток.

Уже с древности у японцев развиты сюжеты, вкус к сексу и боевикам. Также: сочетание агрессивности и воинственности с гипертрофированным «гуманизмом» /в итоге, очень часто агрессия направлена против других, на которых этот «гуманизм» распространяется много меньше/. Они - последыши Востока так же, как Америка - последыши Европы.

Стихи у них – действительно, листья /«Манъесю»/, рядовой товар /не «вещицы» как у Бо Цзюй-и, а нечто более функциональное, практичное, массовое - «массовая культура»/.

В шахматах выигрывают не налеганием на чужого короля, а переигрывая соперника в чистом поле экзистенции. Так и в жизни; поэтому и бесполезны теоретические, богословские споры.

Идея узора, орнамента – это тоже попытка воспроизвести рай, создать на земле, в квартире подобие сплетения ветвей и цветов райского сада.

У нас всегда большевики будут в большинстве, а меньшевики в меньшинстве в революционные времена /а в мирные наоборот/.

Царство Божие детства оказывается вовсе за кадром, а прекрасная юность способна воплотиться лишь зелено и коряво. …Итак, сначала, в детстве живешь за счет других, потом в юности живешь сам, но другим от этого ничего не перепадает, затем в зрелости живут другие за счет тебя, и наконец в старости живешь опять за счет других, но сформированных тобою – и это итог твоей жизни, суд над тобой, с наградой или наказанием.

Почитал японских стихов-куплетов и вышел во дворик. А там весна: «стихи – только маленький фрагмент, а здесь прекрасного полно кругом.

Мне хочется творить море, стихию. У них нет источника, откуда взять и нет стержня, на котором крепить – поэтому только капельки выжимают…

Нет сил /и смелости! / на качество – тогда пусть будет не количественный труд, а качественный покой. Количественный труд – это удел трусливых и нетерпеливых.

Скромность – это истина бедного. Кто сильнее скромной девушки в моих глазах?

Бедность – это оптимальное состояние человека: ничего лишнего. …Скромность – вот реальная, а не идеалистическая святость, скромность – это проза святости. /Её поэзия – это уже рай. /

Блаженство богатых не подлинно: на стимуляторах /«надо радоваться, чтобы денежки, на это ухлопанные, не пропали»! /. Человек является человеком только тогда, когда он борется за свою человечность. Если побеждает, то - бог, если проигрывает, перестает бороться, то - уже не человек, а зверь.

Вся сволочь жирует на антикоммунизме, делит убитого медведя. Если они и каются, так только в том, что раньше не поняли конъюнктуру.

Цари – это земные боги, поэтому всюду, где цари /т. е. где государство/, там язычество. Чем выше обычный человек залетает, тем он хуже. …Они вечно ждут царя–мессию, а спасение-то снизу начинается.

Есть периоды, когда почему-то выглядишь красивым на лицо, а есть, когда - не очень.

Близкие мне песни пою с воодушевлением и нравлюсь сам себе, а уже следующую – неприятно себя слушать.

Порыжелости, зеленоватости, потертости – вот окрасы естественные и тонкие. Даже машины можно сделать такими. …Есть много прекрасных материалов: камень, дерево, бумага, холст, солома /не случайно стул Ван Гога соломенный/, кора дерева, водоросли, мох.

…Как бы сарай, превращаемый в дом. Обживаемое запустение.

Вот стоит небоскреб нашего рода! …А когда умирают старшие в роду, все следующие поколения спускаются вниз на одну ступеньку.

…Надо читать про дизайн, про народную культуру и т. п.

Меня и проблемы питания интересуют. …Есть отдельные натуральные продукты, а не блюда-смеси – это то же, что в живописи пользоваться чистыми цветами. Нужна только приправа, чтобы была гамма оттенков основного цвета. Человек не привык ценить такие вкусовые качества /также как натуральную фактуру вещей/, поэтому он снова и снова ест мясное и горячее.

Поэтичность сродни прожектерству. Истина бедна, не украшена единорогами. Как бедным, можно, но очень трудно выбиться в люди, так и истине.

Роден, как и Пикассо – интерпретация классики /античности/.

Руо /одна маленькая открытка/: для меня тоже черный цвет – основа.

Всё ничего, гладко, но вот вновь она, «рыбка» раздражения /«праведного», конечно/ - живет, родимая, плавает… Да, «ничего» – это только ничего.

Слово – как капли воды в пустыне. Говорить вслух – это всё равно, что быть вне дома.

Интересна только жизнь. «Интерес к делу» - значит, смог устроиться так, чтобы дело было жизнью, содержало жизнь. Т. е. такое дело восприимчиво не только к усилиям, но и к чувствам души.

Я сплю хорошо, засыпаю хорошо, потому что во мне много желания камнем пойти на дно, махнув смиренно на всё рукой.

Если уж 500-летних дворян раскулачивали, то тем более раскулачат этих самозванцев.

Нужен новый Толстой. Они специально поощряют все эти идиотские пляски: выход энергии и выход разума. Ищут радостей в маразме – больше она им нигде не доступна.

Хоккейная куча мала – радость победы. И вот лицо одного из них очутилось среди тел как в темном лабиринте. И странно ему показалось там радостно сверкать глазами. Тем более, что в угрожающей близости поблескивала сталь конька соседа. Стены здесь окрашены странно, и пронумерованы как дома, но огромными, во всю спину цифрами…

Пишешь, пишешь, а всё равно жизнь так многообразна, что не исключены и пропуски. В сильном волнении теряю ориентацию и дар речи, не слушаются ноги. И легко достигаю такого волнения /наблюдаю 1-майские столкновения/ /а мурашки по коже и вообще чуть ли не ежедневно бывают – например, от всякого сильно сказанного слова и проявленного чувства/. Также и с сильным страхом – от которого мокнут подмышки и с сильным гневом – когда мутится в голове…

Прогрессирую не через осуществление, а через умирание надежд – удобряется почва этим перегноем с каждым новым годом. А надежды снова будут. Мы ведь камни: много нужно смерти, чтобы покрыть камень достаточным количеством земли.

Вообще, я чувствую себя совсем взрослым и сильным. Но от этого пока только множится неудовлетворенность: не могу найти адекватного дела /адекватно перестроиться в старых делах/.

Сказавший уже не имеет сил осуществить сказанное – на слова уходит абсолютно всё, цепенеешь как распятый. Как укусившая оса.

Отсюда резкая разница: Христос бродил и толковал, а апостолы сразу стали строить.