92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 34 страница

Достоевский – это духовный солдат, который пьет духовное вино, чтобы решительней подвизаться; а подвизается он, чтобы стать духовным генералом /другом Победоносцева! /. Солдатчина – это разновидность мещанства, не тихая, а буйная! Перо – штык, журналы – поле битвы, романная форма – это правила ведения боевых действий. В нем преобладало не преклонение перед непознанной частью истины, а служение-война на стороне истины познанной. Толстой у него это перенял, пытаясь убежать от суеты и мороки, преодолеть которые у него не было сил. Они воевали с обществом, мечтая об обществе лучшем, но воевали по его правилам, т. е. и воюя утверждали его. Они верили в возможность благородных «Отечественных» войн в рамках этого общества.

Пессимизмы крайнего натурализма /когда много видят, но ничего не чувствуют и потому сливаются с видимым на его территории, а не в своей собственной душе/ и оптимизмы крайнего инфантилизма /когда ничего не чувствуя, еще избавляют себя и от труда что-то видеть/. …Французы все сочные натуралисты, они все потомки Рабле и Тартарена. А кто избавляется от плотоядности /как Паскаль или Гюго, или Камю/, тому нечем было ее заменить и он становился бесплотным, «экзистенциальным»! /Что-то у меня всё перепуталось: ведь сочный натурализм оптимистичен, а худосочная экзистенция мрачна. /

…Люди, заземлив свои молнии и преобразовав их энергии, стреляют ими обратно через свои орудия и ружья. /

Писания, все «занятия» – это само собой разумеющиеся следствия духовного, медитативного состояния. Будь таковым и во всем остальном можешь жить как птица небесная, без забот.

Моя сила пробилась на простор сквозь пытавшиеся ее ослабить, извести многотрудные редуты. /Сила – это, конечно, и отсутствие жалости. /

Снова: все они ведут себя в духовном мире как первобытные люди или марсиане: потребительски, истерично, волюнтаристски. Как впавшие в детство. А это реальный мир, с точно такими же многочисленными параметрами, требующими безусловного подчинения себе, как и мир материальный. О штурмах, преобразованиях этой «природы» не может быть и речи. И если ты туристом выехал до ближайшей лужайки – которую испохабил – то не мни себя знатоком природы: всё у тебя магазинное, ничего ты не вырастил.

Всё больше нахожу себя, укореняюсь в роли комментатора всего и вся. …Вперед пойду верно и задом наперед, если позади будет всё верно осмыслено!

/К. 94: …На Западе, наверное, сильны тенденции и к экологии духа? И как с природой у них хорошо, так и с духом? …Природа огорожена, как огорожены зоопарки – а всё остальное пространство это бесприродный, бездуховный ад. Где ездят машины, там не должны ходить люди – теперь это моё убеждение. Живут среди машин, а в отпуск ездят /на машине! / в какие-нибудь далекие страны, где еще не всё разорили /или на морской берег – вдоль кромки суши песок еще сохранился/. /

Духовное как соль – сама по себе она несъедобна, но именно в ней секрет вкуса. У них немного соли – только на один романный суп - а у меня много – каждый может досолить свою жизнь.

/К. 94: Материальное – гарнир, душевное – соус, духовное – соль. У них гарнир с соусом без соли. Отсутствие соли может не заметить только тот, кто никогда не знал о ней. /

Лучше всего не считать себя никем: ни «пророком», ни «уединенным художником» – только в этом случае получится что-то действительно оригинальное. Строить дом без чертежа, а то и видишь не дома, а одну геометрию.

/К. 94: Строить дом, начертив лишь с «десять заповедей» – остальное пусть будет вольным творчеством «от руки». «Профессионализм» закрывает возможности братства. И пусть пьяный мир не упрекает нас в нетрезвости: мы пьем новое вино в Царстве Отца нашего! /

Взялся за Чехова и с первой строчки стало ясно то, что раньше понять было не под силу: это переход от реализма к декадентству.

/Революция как апогей декадентства, апогей бесцельности – одно упоение «процессом». /

А Тургенев – это переход от романтизма к реализму. Романтизм и декадентство – это два склона у пика реализма.

Чехов – это глава всей мелкоты, глава поколения Гулливеров среди лилипутов… Он мог бы с таким же успехом заниматься чем угодно /он и занимался – медициной/. Философия у них оформляется уже задним числом, причем только для вида. …Интеллигент – это человек, склонный к психопатии, он смирный, если только его школить. /Так сегодняшние пинают «шестидесятников». /

…С одной стороны, функционирование, где всё ясно, но узко, а с другой, времяпровождение, где всё широко, но неясно – сейчас функционирование стремится стать легким времяпровождением, а то в свою очередь – функционированием, с преодолением трудностей /«туризм» и т. п. /.

Понравилось только два рассказа: «В овраге» и «Мужики». Все его любови – это какая-то тянучка, слабительное.

Чехов легко писал, потому что уже была потеряна жесткая и мучительная связь с реальностью и всех забот было: стиль. Он превратил реальность в условность. Унылый, сентиментальный, он уже заранее грустен. А когда он рассуждал, у него, наверное, бывал легкий жар с головокружением.

Неженатый, сентиментально мечтал о прекрасной любви, взывал со вздохом: «Мисюсь, где ты». И наверняка, что искал, то и получил.

Сейчас уже ясно, что СНГ оказалась Г и ясно, что надо бы и без Украины – которая никуда со своим гонором не денется /гонору нужны внимающие, а не будет их – не будет и гонора/ - опять осуществлять горбачевский план конфедерации /а там и федерации – ведь понятия эти плавно перетекают друг в друга/.

Е. только для того и добивался короны, чтобы показать каков он в голом виде.

Инфляция – это признак болезни, а массовая безработица – это признак смерти после этой болезни.

Русским надо сознательно делать упор на тяжелой индустрии, раз у них есть такая склонность. Мелкое – это не их ниша, это японцы и китайцы мастера.

Все нации так же склонны к заболеванию манией величия, как люди к насморку. Прославь разумного за его разумность и он станет безумным. По отдельности вроде никто ничем не примечателен и земля – место как место, а вот всё вместе вроде слегка и светится.

Не отвергаю теперь и революции, и тайны /чудеса/. Эволюция – это путь, а революция – это встреча в конце пути. Иначе путь всё-таки оказывается бессмысленным, бесплодным. Запад – это ложная эволюция, а Россия – это ложная революция.

Для меня у русских ценным кажется только дух захолустья /чем ближе к свету, к «светочу» интеллигенции, тем хуже: тем больше людей породы «из грязи в князи»/.

Англия – это «правила хорошего тона», т. е. вид, Франция – социальность, Германия – вера в разум, Испания – религиозность, Италия – античность, смешанная с религией. …Франция с Германией – это какая-то сдвоенная баржа. Нет, пара волов в упряжи! Т. е. в Европу вливалось от двух источников: один через Италию /античность/, а другой – через Англию /собственно европейское начало/. …Испания же мне представляется каким-то исключительным случаем, за гранью не только географически, но и духовно.

…Наукообразный Бог – это пара Богу религиозному, только Он не всё запрещает, как тот, а всё разрешает.

…Мол, личность имеет права, но и государство имеет права – какие права останутся у Моськи по соседству с «правоправным» слоном? Это права раба /почему-то предпочитают слово «подданный»/. «Сиди на цепи, а в остальном свободен».

Немецкая экспрессия – это их реакция на их же порядок. Немцам не дано выпрыгнуть из ряда в пространстве, из традиции – во времени. Немцы – это ограниченная величина.

…Гете – это Фауст, столкнувшийся с Мефистофелем. Фауст сам по себе бессилен. Он не страдает, а ломает себе голову /среди всей этой химии невозможно страдать. Все эти ядовитые курения – уже как призыв явиться сатане/.

Гете: «Лунный свет дрожал над широкой гладью Рейна и мы, стоя у окна, как бы качались взад и вперед на широких волнах полноводной реки». Здесь художество: «качались», а остальное штампованный театральный хлам. Это типично: поиск возвышенной волшебной жизни приводит к театральности.

…Ради Божественного пренебречь человеческим – вот сатана. Божественным же может быть у кого наука, у кого государство или нация, у кого искусство, у кого религия. Коммунисты просто превзошли всех своим рвением. /Русские вечно позорят Запад – «в семье не без урода»! /

…Запад понимает, что «если бы не знали, то не имели бы вины» – поэтому и движутся в сторону эстетизированной /украшенной/ безмозглости. И красоту получить, и невинность вернуть – стать не христианами, а «невиновными» древними греками.

Христос лишил невинности наш общественный языческий мир: бросив нам «кость», Он выявил в нас пса: не может пес устоять перед тем, чтобы не схватить кость!

Двигаясь так, безмозглость достигается, красота достигается, а вот невинности становится всё меньше – так что каждая предыдущая эпоха /для Гете – Возрождение/ каждый раз кажется восхитительно невинной.

…Человек, которым владеет дух, есть человек загипнотизированный. …Гете почитал искусство – т. е. духовное - природу – т. е. материальное – и народные нравы – т. е. душевное – гармония /причем, осознанная и культивируемая/. Шарлотта для духовного, а Кристиана для чувственного /а для душевного – прохожие красотки /тоже как созерцание природы! //. Я и сам бы мог оказаться склонным ко всему подобному.

«Стиль» – это душевность в доспехах /в танке! /

Мы с Женей вечно во дворике… зимой он носит вязаную шапку типа «петух» и, когда у него состояние хорошее, одевает ее правильно, вдоль, а когда плохое – поперек и кажется страшным, рогатым. Сегодня настроение у него почти хорошее. У меня тоже – но друг на друга мы избегаем смотреть: сразу всё испортится. С этой своей бородой похож на старика. И лицо – глаза – голое, старое. «Неужели вот так и до старости доходит. Будет ему, к примеру, 57 лет – эдакий дядя, но дорожка всё та же. Будет 40 лет «стажа». 40 лет будет давить нас как каменной плитой. Он уже свыкся со своей жизнью сумасшедшего.

…Если бы коты и собаки имели пищу и теплую нору без людей, они бы быстро наплевали на них. Просто это единственные животные, которых удается соблазнить такой дармовщиной.

Глянул некоего Батая, француза: уходят, родимые, за горизонт и можно помахать ручкой на прощанье. Осталась одна точка собственного «я» и сплошное головокружение по этому поводу. Трудно, трудно /насмешливо поцокал языком/ быть циркулем, трудно быть здравомыслящим сумасшедшим; даже банальность в таком положении является головокружительным кульбитом и удачей.

…Собрать весь мир и вместить его в точку, и причем, как раз в ту единственную, что является черной всасывающей дырой /иначе бы не вместил даже две точки в одну/.

«Все теории, все люди односторонни – вот если бы всех собрать, то, наверное, получится полная картина-мозаика». Теории – это античная традиция, а Христос – это еврейская традиция.

/Море критики, а в самом ведь всё те же слабые пункты, ничто не изжито. /

…Никак нельзя отделить рассудок от веры.

Они твердо усвоили, что революция – это падение. Пусть их эволюция – это только стояние – это лучше падения. Да вот можно ли долго простоять. А на ослабленный стоянием организм всякое движение производит революционный эффект. Развлекают себя как могут, чтоб не так скучно было стоять.

Гуманизм делает Христа человеком – «хороший человек» - а понятие о Боге у него размыто – «ну, природа, космос» - а религия делает Христа Богом, понятие же о человеке весьма туманно.

Умники должны восходить к 7-му дню, а народные возвращаться в рай первых 5-ти дней…

«Интервью? Нет, я всё написал – разве мало? Я за экономию бумаги и так ее, к сожалению, много пошло на всю эту мою писанину. А это пустяковое интервью займет такое количество бумаги, которое равноценно, наверное, целому дереву – пусть живет зеленое дерево! »

Америка – это Рим не предваряющий, а завершающий. …Мы – подножие этого престола! Нагоняя ужас, мы тем самым с гарантией заставляем Европу броситься в объятья Америки. …Правда, были и вспышки света в этом нашем мраке. Правда, были и конфузы у престола, линял не раз: за краской оказывалась обыкновенная штукатурка.

Бедная Европа – всё тщилась сохраниться – и вроде удалось, но вот по бокам выросло два чудища – один зело ужасен, другой зело прекрасен. Хоть и подозрительно всё это осторожным европейцам, но логика тут чудовищно очевидная, не напрашивающаяся, а навязывающаяся.

…Об вещах будущего: количество всяких тряпок должно быть сведено к минимуму. Каждый раз все эти десять слоев, на кровать настеленных, расправлять - морока. Расправлять только верхний – халтура. Всюду такое неравенство: посуда – классический пример: легко пачкается и с трудом восстанавливается. …Эстетизация заплат, починки – вот где она, эстетизация, наверное, к месту.

…Эротика – по сути, речь идет о расслабленности, только не старческой, а молодежной.

Могила под асфальтом, посреди людного проезжего перекрестка: ни креста, ни ограды, только медная табличка, наезжая на которую, как на крышку колодца, стучат машины.

А то что же: живем в шуме, гаме, а мертвыми «покоимся» в деревенской идиллии. Какая жизнь, такая и смерть – так должно быть.

«Умирайте легко, чего там! Гражданин, ну что вы мнетесь, ничего страшного, «чик» и там, не вы первый, не вы последний и никто не жаловался. Видите, вокруг вас все готовы, махнули рукой, решились; тем более, это ведь почти ради общего дела: соблюдения порядка и приличия. А то пробки, да один обосрался, а другой заорал и испортил себе напоследок биографию: в дурдом попал».

Жили как во сне и смерть встретили как во сне, машинально, так и не проснулись.

…Только когда не будет напряга – тогда и испытывай свою силу…

Вот Вовка идет ко мне по Айвазовского от магазина: вдали на этих горах выглядит в этом своем черном плаще как Петр Первый, как черный всадник…

…Нужно подавать хотя бы тем нищим, которые действительно вызывают сочувствие – а то все проходят мимо.

…Он тебя так легко раздражил, потому что слой добра в тебе очень тонок и, чуть тронь – сразу же прорывается. Добро ведь не только помогает другим, но и тебя защищает от зла других /этих же «других»/ и от возбуждения твоего собственного, отнюдь не обессиленного – вечно «тренирующегося» – зла.

Классицизм будет жить – меняя обличья и нормы, образцы – пока будет жить ориентация на официальную, казарменную психологию.

Дилетантизм – ведь это и есть тот плод, по которому видно каково влияние искусства на людей, какие жалкие и ничтожные иллюзии оно порождает.

Все люди склонны к действию по принципу «цель оправдывает средства». Просто не у всех и не всегда есть цель, ради которой стоит так «стараться», что переступаешь через все нормы, идешь на преступление.

…То ли ты возвращаешься в первобытное состояние, становишься дикарем, способным на всё, то ли напротив, превращаешься в суперсовременного расслабленного индивида, неспособного ни на что.

Вовка по поводу декадентов: «А мне все – и они – нравятся, кажутся добрыми»…

Я верю, что моё знание действительно, я знаю, что моя вера обоснованна. Знание без веры – это абсурд «прикладной техники», а вера без знания – это сумасшествие, которому приходится господствовать над миром и быть очень агрессивным, чтобы некому было упечь в дурдом.

…Сначала человечная идеология либералов, затем бесчеловечная идеология революционеров и, наконец, отмирание и самой идеологии – остается одна бесчеловечность.

Я и стоик, и эпикуреец… Болею – склоняюсь к стоицизму; полон физического здоровья, отдохновения – склоняюсь к эпикурейству.

Когда косность накопилась, ситуация уже безнадежна и вся забота должна быть о том, чтобы разрядить ее с меньшим ущербом – так Христос разрядил духов в свиней.

Руки Иоанна не были чисты, они были грязнее рук Христа…

Было: Иудея – точка, где находилась вертикаль Бога /лестница Иакова/ и Антика – горизонталь, где опробовалось всё, что угодно. После Христа произошло их соединение. …Про христианство будущие «эры» будут говорить так же, как наша эра дерзает говорить про Христа: «то ли было оно, а то ли и не было».

Павел – это кость, брошенная псам?! Такое смирение было у самого Павла. …против гордости у человека нет иммунитета.

…Во всю европейскую историю – бесконечный спор о методах…

…Для многих в войне-то только и жизнь: скучно хоть со своим казенным рабством-господством, хоть со своей свободой-бездельем.

…По сути, либерализм – это краткий миг на переходе от одного средневековья к другому. Лютер и есть вождь этого нового мракобесия… как можно упиваться и прикрываться своей ревностью. Это об этом говорится: «ревнуют по вас нечисто».

…У католиков и рога, и копыта по рассеянности торчат. А у протестантов та же продажа индульгенций совершается совершенно натурально: жертвуй на благотворительность и это тебе несомненно зачтется.

…Утверждение /Лютер/ всегда победит сомнение /Эразма/ - сомнение хорошо не само по себе – это нелепость – а только как путь к переплавке своих утверждений, чтобы они стали еще сильнее и чище. …«Утверждаю – не знаю, что, но подразумеваю – знаю что» – оба они таковы.

Лютер: мистифицировать Бога и рационализировать земные дела – это значит, развести землю и небо, делать обратное тому, что делал Христос.

«Избавиться, наконец, от этой христианской шизофрении, заключить ее в лечебницы, то бишь в храмы! » И тогда достаточно посылать дань, посылки туда /уже неизвестно куда/, достаточно навещать бедного больного – свою собственную болезнь: тоску по Богу. …Они сделали Его зрителем – а на самом деле судьей, оценщиком.

Эразм: «ничего сверх меры», «золотая середина» – сколько в потоке жизни в каждый миг приходится заполнять этих мер, которые все как одна не имеют к тому же никакой шкалы, никакой середины – такая идея может всерьез занимать только совсем кабинетного человека… Т. е. середина должна быть итогом, а не методом. Причем, это итог не обладания всем в гармонии, а исчезновения себя во всем.

И делать не хотят, и плохими быть не хотят. Не хотят быть слугой, вот и становятся рабами у самих себя.

…Нужно стать ветром, чтобы быть реальным участником игры. Призывы же сбываются – т. е. они на самом деле не призывы, а предсказания.

«Умники» свободны в духовном и рабы в физическом, а народ - наоборот. Но и те, и другие свободны для труда, порабощающего до смерти, но и те, и другие рабы для отдыха и благодати. …По отношению к тому, кто ниже и слабее нас, мы свободны – но и ответственны – а по отношению к тому, кто сильнее нас, мы рабы, но и безответственны, как Адам в раю.

Человек свободен настолько, насколько он не приступал еще к своему выбору – и это свобода двоечника, у которого еще весь труд впереди. А чем более однозначно этот выбор сделан, тем более человек лишается своей свободы, но и тем менее ему остается труда /рабства! /. Т. е. он лишается свободы выбора и приобретает свободу от выборов – а в этом весь его труд.

…Либералам не хватает одного: личного страдания. Тогда бы им Бог понадобился на деле. Тогда бы у них появилось дело – всякое дело начинается со страдания, с готовности страдать и терпеть. Но либералам обычно отводится комфортная ниша. И мало прищемить всех либералов – они и диссидентствовать способны комфортно.

…Напоминает спор Елкина и Горби. …И всё вещают от имени Духа, Бога, Христа – будто они Им сватья да братья. Это тотальный метод, цемент, которым обмазывается каждый кирпич. …У них слово «Дух» звучит как «боевой Дух», а вовсе не «Святой Дух» или «Утешитель». …Безумцы, уверяющие, что у них изнутри грудь в алмазах и медалях. Их Бог реализует себя только в воинственности – точно так же, как у арабов в первые века после Магомета. …Да они без Бога и шага не ступят: без Бога им и война - не война и захват - не захват, и полицейское государство – не полицейское государство – ничего не мило.

…По Елкину ненавистная мне манера голословно уверять, что у него свет, а у других тьма, громоздить Эверест из произвольно присвоенных цитат и утверждений, громких по виду, по звуку, но туманных по смыслу. Никто не решится бороться, против дурдома нету лома: кто сможет разложить по полочкам всю эту галиматью. Да и скучно, да и медленно – а он уже далеко убежал, другим интригует. Напортачить легко – исправить трудно. Нет, это победитель – в стране заранее побежденных.

Лютер: «Бог сверх Писаний нам неизвестен, а Писание всё понятно» – какая чушь!

…Для протестантов проблема Духа – это проблема революции, производимой каким-то конским возбудителем. …Нечего говорить о Духе, ведь Дух – это сила, которая создана для дела и которая постоянно в деле – и дела-то и говорят о Духе, причем адекватно и совершенно достаточно. Что уверять, что я богатырь!

Мы можем быть вполне уверены в том, что в Божьем предопределении нет никакого волюнтаризма, никакой прихоти. И это Бог знает судьбу, но мы-то не знаем. И в этом Божьем знании нет ничего удивительного: это просто доведенное до совершенства наше человеческое малое знание о людях: ведь и мы зачастую можем немало сказать о вероятной судьбе того или иного человека, который нам известен как человек с такими-то задатками, как поставленный в такие-то условия. Т. е. слова о знании тех, кого Он, Бог себе избрал, означают только то, что Бог знает, какими должны быть избранные люди. Бог не играет нами как шахматными фигурками – Он видит нашу шахматную партию, но и мы ее видим, только Он нашу позицию понимает идеально /а это не значит, что до конца! /, а для нас всё в тумане и, дай Бог, разглядеть ближние три дерева.

Лютер – это простолюдин, который понимает всё в каком-нибудь своем портняжном ремесле и не понимает ничего в духовном – вот ему всё и просто.

Лютер не считается, как Магомет, пророком только потому, что Европа, хоть и хвалится своим индивидуализмом, на самом деле признает лишь индивидуализм «частного» /мелкого, «обычного»/ человека, бесповоротно помещенного в стадо – в общество, в государство, в «социальную ячейку». А мусульмане оказываются ближе к еврейской традиции.

…Культура сначала была жизнью и истиной – пока не стала превозноситься и заорганизовываться…

Бог – это не идол, это стержень, т. е. вполне практичный ключик ко всему.

Лютер Эразму: «Куда тебе открыть хотя бы одну единственную тайну /тайнушку! /». «Куда тебе установить хотя бы одно единственное правило». И смех, и грех. И таковы-то их вожди!

…Странный способ избавления от своего говна у демагогов: закидывают им других. …«Море, срамотами пенящееся».

…Это умозрительно легко пренебрегать чужими ценностями, а вблизи не только крушить трудно, но трудно и самому не соблазниться, не прилепиться.

…На юге православие имеет тенденцию перерождаться в католичество, а на севере – в протестантство.

…Вот, мол, Толстой отрицал чудеса – что ж, это, по крайней мере, честно /а значит, уже по христиански! /

Более того: блаженны чудес не видевшие, но уверовавшие в Меня! Человеку нужно сначала школу кончить, а затем – предел мечтаний – вуз, что уж заноситься сразу в академию. /Вон, апостолы были допущены лицезреть беседу Христа с Моисеем и Илией – может, это и было заседание духовной академии! /

После Достоевского, если его не игнорировать, по честному-то уже невозможно заниматься условным словотворчеством – оно стало безнадежным словоблудием.

…Пытаться содрать асфальт сбоку – ничего не выйдет, только место для себя отдерешь /которое не оценишь! /. Надо просто протыкать асфальт там, где находишься -–вот и окажется, что задача не сложна…

Жизнь – это воды, а философия должна быть правилами о плавании в этой воде. Причем, плаванию не научишься по правилам: надо плавать – надо жить. Так что нечего собирать публику на берегу и чертить ей на песке пляжном свои глубокомысленные знаки.

Рассуждения о народах – мировом пространстве, мировой истории –

Это уже предельные расстояния познания и поэтому подходить к ним надо осторожно. Впрочем, поймешь мировую историю тогда же, когда и историю одного человека.

Романтика – это когда и в жизни, и на душе хорошо; декадентство – это когда в жизни еще хорошо, а на душе уже плохо; мистика – это когда и в жизни, и на душе плохо.

Снова о квартире-мечте: человек должен иметь место для уединения только в неподвижности и место малодоступное – лучше всего этим условиям отвечают полати. …Никаких кресел, диванов и кроватей /вообще ничего тяжелого, что способно довлеть/.