92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 31 страница

…Чужое фортепьяно бренчит в твоем «расстроенном воображении», чужое… Может, радио играло – и будь ты Бах, если я расстроен, то и ты будешь звучать расстроенно и только раздражать.

Свет воодушевляет тебя, но и раздевает. Отсюда и перепады: когда воодушевлен, забываешь о себе…

Из серии «мореплавания». «Скучный день на дне морском…»

Мученик, пошевеливший извилиной на предмет препарирования собственных мучений. Напиши, что угодно, употребляй любые слова, всё равно высмотрю твоё состояние во всей простоте его.

85: Впрочем, всем «положительным» людям свойственен, по крайней мере, один недостаток: они не могут быть талантливы в искусстве.

Но и меня не поднять словом, не поднять!

Хотя классическая музыка пробуждает духовное. Вернее, если я настроился, то чувствую отклик в себе.

Они, другие не понимали и не поймут.

92:

Может, дав нам пример и представление, они тем самым искупили всю вину своих заблуждений.

…Надеюсь, что и слух мой разовьется и даже чувствую этот прогресс, когда обретаю способность к большей концентрации на слухе и звуке.

…Ты ведь избегаешь слова «смерть», желаешь «бескровного варианта».

85: Главное с утра - не обращать внимания на собственное настроение, которое всегда почему-то с изъянами. Даже и вовсе не прислушиваться к себе, хотя это и полезно для искусства.

92:

Идеалисты лучше себя чувствуют вечером, а материалисты – утром? /Подзапутался, на «теорию» не тянешь в сегодняшнем своем утомленном состоянии. /

…Они спекулируют на пригодности лестницы в небо для обычного жилья. …На кораблях истины прибывает целое пиратское войско и нарушает равновесие в этом мире обмирщившихся бывших пиратов. …А что с брошенными кораблями? Обманутые бедняки топят их деревом свои жалкие печурки… Поэтому они не против новых кораблей: терять им нечего, «кроме своих цепей», а, глядишь, будет и зрелище в «военное время» и новое топливо в «мирское».

85: Мой заржавленный механизм плохо крутится. Но все же, если заставлять – тянет. В идеале – сам и быстро. Это и будет «головокружительная духовная жизнь».

Спотыкаюсь, потому что нет накала и на ослабленный организм, как мухи, налетает множество искусственных помех.

Стремление нравиться – тоже малодушие. Слово-то какое…

Часто чувствую себя слабым и часто чувствую себя несчастным – потому хочется жаловаться, причитать и даже плакать.

92:

«Полный порядок, полный вперед» /говорит бодрость/, «осанна, аллилуйя» /говорит вдохновение/.

Побеждающим становится тот, кто в начале своего пути, спотыкаясь, не чертыхался, а смиренно подставлял вторую щеку, винил не поверхность, а себя и думал о том, в чем тут дело и делал выводы; споткнувшись, он падал с любовью и раскаянием; каждый камень зовет к молитве. …Камни обращаются в хлебы, а падения – в полет.

Один стремится нравится, другой боится не понравится: такие, как я всё больше со вторым, с «комплексами» возятся – чтоб не возиться, не унижаться я на люди и не являюсь.

Да, у души выбора нет: она хочет отдаться, прилепиться, довериться.

85: М. Горький: «Талант – это труд, любовь к делу, к процессу работы». «Талант – это сплошные сомнения…» /Самоуспокоенность и самодовольство удел людей ограниченных. /

Искра Божия – середнячки – посредственность.

92:

Талант – это преодоление сомнений в пользу истины.

Что в чем-то я «искра Божья», в чем-то середняк, а в чем-то посредственность – всё это надо принимать с благодарением; и всё должно приносить пользу, тут один за другого не работает и не платит, а Богу два гроша «посредственности» не менее ценны, чем всё золото богача – «искры Божьей».

85: Вся неустроенность проистекает из несформулированности и неопределенности состояния. Ужасно трудно передать точно, что чувствуешь – может, и невозможно для меня.

92: В планах и формулах ищет спасения уже замутившаяся среда.

85: Для меня совершенно необходимо точно знать главное - чтоб цель была у души. Меня – и с радостью могу сказать, что не кривлю – не прельщают удовольствия, деньги и карьера. Вот еще бы с некоторыми развлечениями и привязанностями разделаться - о которых и говорить стыдно. Хотя, что кривить, трудно даже и это, маленькое, но более практичное, чем далекая карьера.

92:

Смерть карьеры еще не означает автоматическую смерть «маленьких» удовольствий.

…Ствол потому всегда горек, что он является местом для горьких стоков, для всех тех стружек, опилок, которые образовались в процессе сотворения изделия-плода.

856 Обязательно ли для книги правдоподобие? Если уж на то пошло, то в жизни может быть много такого, что превышает личный опыт субъекта. Правдоподобность – это только догма, якобы присущая серьезным вещам. Неправдоподобно – не всегда поверхностно. Требование правдоподобности – это рамки.

92:

Если не ставить рамок, то правдоподобен окажется один Достоевский.

Я сам тогда был в рамках, но чувствовал, что я нищ, а в огромном мире должно быть что-то огромное, а не одни только рамки без конца и без края.

85: В искусстве пока больше зашоренного ума и душа охвачена желанием коренного и поворотного изменения. Это желание смутно, но оно не погубит хорошее в созданных произведениях искусства.

Люди и в искусстве спешат «урвать», присоединиться и часто упускают то, с чего бы надо было начинать.

92:

Душа горит, томится, тоскует по чему-то большему, но вот какова способность искусства выполнить хотя бы роль рака на безрыбье для удовлетворения этого горения?

Так и надо по жизни в этом мире идти: мимо, но соприкасаясь. …Никогда не было, например, того, чтобы я выписывал эти самые «великие» фразы, которыми, якобы, я так восхищался.

Слово «спешка» – это не единственный, а один из многих и многих ключей к секрету того, «как надо».

85: Отныне то внешнее, что готовилось в назначение моего существования – это только среда обитания и повинность, дающая право на творчество. Отношение к ней – легкомысленное, но, пожалуй, сейчас это еще не совсем так.

92: Легкомысленностью не обошлось… Приятное и оказалось подлинно полезным, а полезное оказалось не только не приятным, но и не полезным.

85: Если ты то же самое выразишь короче, это будет хорошо – а если ты большее вложишь, это будет еще лучше.

92:

Я сторонник натуральности. Вода не вредна и она испарится, когда придет время.

Это влияние Чехова и Хема. Они были честны, но манерны. Честны, что старались говорить «только то, что знают», но манерно зарегулированы тем, что старались не узнать побольше, а напротив, пыхтя, загоняли под воду, в «подводную часть айсберга то, что само просилось наружу – но, конечно, нарушало ту их макушечную идиллию. Т. е. они не соврали, но и не сказали правды – они подготавливали почву для врунов /«подводная часть айсберга» всё тяжелела, надводная – таяла, легчала – пока, наконец, всё это не кануло на дно /или, может, плавает где-то там в виде кита/. Может, им казалось, что тайна всплывает, тогда как она наоборот погружалась, уходила – на большом расстоянии не различишь, приближается к тебе движущийся объект или напротив, удаляется/. …Отвергли как-то расхристанно подвизавшихся чудаков, Толстого и Достоевского /тем более, так смешно тянувших в противоположные стороны/.

…Всякий начинает с водички, со слабой концентрации – и читать, и писать. Лишь эволюционным путем повышается концентрация, интенсивность и мысли и самой жизни человека /революция незаметнее эволюции: само это зарождение, появление градуса, Божественного сока в привычной воде/.

85: Опускаются руки, когда видишь, что не смог выразить чувство. Все дело в том, что писать надо быстро, потому что чувства недолговечны. Пожалуй, стоит попробовать затверживать ключевую фразу в уме.

Писатели не могут не учитывать, что за толстую книгу платят больше, чем за тонкую. Правда, кажется, еще никто не сознался в этом публично.

Нередко писатель стремится быть оригинальным, но когда стремление к оригинальности превращается в метод, то такой писатель начинает походить на африканского христианина 4 века.

92:

Писать очень быстро и очень сразу, живя очень медленно /получаются «силы быстрого реагирования»/. Порох надо держать сухим и не расстрелянным по воробьям.

…Лучше работать с русскими понятиями, а не иностранными – они для нас, меня всё равно останутся зыбкой почвой, хотя и принято бравировать умением на ней балансировать/! /

85: Если так будет продолжаться, то мой конец, думаю, будет банален – женит на себе первая попавшаяся, проявившая интерес и, «как миленький» всю жизнь буду тянуть лямку заурядного инженера.

92: Тут резкость, правдивость вполне удачно заменила еще отсутствующую взрослость.

85: Из слабости надо исходить - не досадовать, не унывать, становясь слабее слабого, но сильно и мудро считать ее естественной.

Причем, из слабости и других.

Это-то и дает примирение с собой и с людьми.

Без любви к людям вообще все мертво. Но где ее взять? И кому нужна?

Плохо стараются сделать тебе? – им же хуже, а ты живешь, как есть, человек не может сделать тебе плохо.

Иначе всю жизнь живешь для себя, а себя-то, как раз, и потерять недолго – это невыносимо, брошу все.

Выходит, чтобы самому жить, надо помогать, поддерживать людей - и написанными книгами тоже.

92:

Всё естество мира – это река, текущая от потусторонних истоков к потустороннему океану. Итак, естество имеет истоком и устьем Бога. Естество не впечатляет, но у него просто функция другая, оно следствие впечатлений и очень глубокая их причина. В том фрагменте слово «похожу» тоже говорило об этом стремлении к покойному естеству, а не к театральному драматизму.

Если ты сам возносишь себя, то ты тем самым делаешь Дух безработным, а Он по природе своей великий труженик.

Имеющему много силы надо открыть немного слабости – чтобы не задохнуться от агрессивной плотности своих стремлений.

Без любви всё мертво как без света всё темно. Вопрос «где ее взять» – это тайна Бога /мы знаем направление, но не само место ее обитания /узнаем и место, если дойдем! //, а вопрос «кому она нужна» – это тайна судьбы человека, положившегося на Бога /опять-таки знаем только направление /и то же самое направление: мы находим там, где применяем и применяем там же, где находим//.

Тебя всякий может ранить, но никто не может убить. Ты можешь только испугаться ран и сдаться, только в этом случае ты проиграл. А так ты бессмертен.

У злых на зло отклик злой, а к добру они равнодушны. У добрых на добро отклик добрый, а к злу они равнодушны.

Сижу, чувствуя в душе мучительное напряжение и читаю о себе прежнем таком же.

85: Ну, что интересного можно написать обыденным днем? А ночью и мысли-то необычные заскакивают.

92: Ну что интересного можно написать ночью, потерявшей свою новизну и необычность. Вот так люди гонятся за чем-то новым, оставляя позади себя мертвую пустыню обыденности. Нет, ты не экстенсивно, а интенсивно попробуй развиваться. Секрет «интереса» в интенсивности. Не день обыден, а ты в этом дне.

85: Пробую настроения. Некоторые вдохновляют или дают опору.

92: Пробовал конструировать настроения, управлять ими – опять идеализм.

85: …Вот так вот все меняется на качелях света и тьмы, и я могу только описать, как всё было. Но то, что я всегда могу сделать это, успокаивает меня!

Вообще, теперь я понял, как это может быть, что человек «не может не писать».

92:

Описываешь уже после бури с ее светопредставлением и описание просто закрепляет успокоение, возникшее в связи с ее окончанием.

Так огонь не может не гореть, раз есть топливо. Но, конечно, огонь легко можно залить водой, очень даже запросто, поэтому когда я говорил, что мой дар неуничтожим, я имел в виду, что я никогда не посмею так поступить с огнем – как не посмею пойти на убийство.

85: Ледяная корка может сиять ослепительней червонного золота, но обычно это, конечно, только ледяная корка.

92: …Такие супермены еще только нарождаются; сейчас температура около нуля – ночью ниже, днем выше – так что: течет вода, а в ней ледышки. Вода холодная-холодная, солнце низкое-низкое – поэтому блеску много-много. И очень пустынно уже, тундра.

85: Снаружи всё ровно и серо, поэтому внутренняя жизнь – единственно существующая – вот цель искусства. Но раскрыта она может быть по разному. Хем. показывает те оттенки, которые жизнь внутренняя дает жизни внешней, а для Дост. главное – именно суть, а внешнее только сопутствует.

92: Опять идеализм. Впору вводить сокращение – ставить, например, только одну букву «И». Или вообще не отмечать как самоочевидное.

85: Что во внешней жизни? В ней все не впервые, все постоянно, как фон.

И кажется, что я в тупике. Нет чего-то светлого, благоговейного и оплодотворяющего.

92:

Поэт поэтизирует всё – фон, своих врагов, всю свою судьбу. Только проблема в том, обосновался ли ты уже на высоте, способен ли там жить – иначе истаиваешь и вырождаешься: уже не голос, а птичий клекот.

Есть ли счет звездам на небе и рытвинам на земле.

Бог оставил в тайне, недоступными для нас те деяния, искушения которыми мы бы не вынесли. Способность к чудесам погубила бы нас из-за нашей гордыни, хотя и так она лишь чудесным образом может быть оборима.

85: Я знаю-верю, что в жизни есть нечто более высокое, чем рутина будней, есть высший смысл. Это я хотел бы передать людям. Полностью высота недостижима, но ее надо искать. Нужно стремление к поиску. Все ничто перед стремлением. Разумеется, я имею в виду стремление духа, а не стремление плоти.

Ищущий всегда находит. Это найденное может быть только тенью или краешком одежды, но кто сможет обвинить человека, который сделал все, что мог?

Я хочу легко делать должное и, исподтишка отбирая у должного время, жить искусством и своей жизнью, относясь к ним серьезно, но не думая, что из этого выйдет.

92:

Самое немудреное кредо: знаю то-то, нужно то-то. Да, только искать нужно то, не знаю что – и сразу всё усложняется /налетайте, любители сложностей! /давно налетели//. «Быть для всех всем» – для любителей сложности - сложным, для любителей немудрености - немудреным, для любителей реальности - реальным, для любителей сказочности – сказочным. /Сказка-быль, немудреная, но с намеком. /

…Лучше остаться вовсе без теории или с совсем маленькой теорией, чем получать по голове.

…Жить легкомысленно, но исподтишка всё-таки обделывая делишки в свою пользу. А чтоб заглушить сомнительный запах таких предложений – уверения в преданности, «в неизменности курса в целом» и проч.

85: Быстрые действия, действия-катаклизмы всегда приносят вред: быстро происходят землетрясения, извержение вулканов, быстро можно попасть под трамвай. Все же положительное и созидательное свершается медленно и незаметно, но ежеминутно – так созревают злаки, так падает снег.

92: Всё пытался идентифицировать с чем-то одним /например, медленным/ доброе, а с чем-то другим /например, быстрым/ злое.

85: Похоже, в любом поступке данного индивида есть одна мера, одно соотношение хорошего и плохого. Сделай не так, а совсем наоборот и вроде тоже есть свои + и -, потому что так рука, т. е. душа твоя берет.

92: …Двое – или больше – стоят и смотрят друг на друга с неприязнью. Главное, стоят очень долго, так что все забыли уже причины и перестали ждать следствий. …Пока не погаснет огонь неприязни в глазах, они не смогут сделать ни одного человечьего жеста. Наверное, они взорвутся, взорвавшись, сольются и исчезнут. Это еще не поставленная ни одним режиссером драка…

85: Я недостаточно естественен. Почему-то постоянно подавляю свои истинные чувства; кажется, это малодушие.

Отношение с людьми – это сплошь коверкание самого себя; подгоняешься под какую-то приличную и удобную модель. Именно везде насилие над собой. Да, неуверенность и малодушие заставляют спешить и подделываться, чтобы «как бы кто чего не подумал». Впрочем, так, наверное, у всех.

Вообще, без предельных усилий всех душевных сил ничего не выйдет; придется жить на грани срыва. И на грани подозрения, что если и дойдешь до чего-то, то претворить в жизнь все равно ничего не сможешь, раз нет силы, сиречь - одухотворенности.

92:

Неужели сейчас, если выйду на люди, то опять: «неуверенность, малодушие». И главное, так уныло…

Быть материалистом в молодости, чтобы, имея такой фундамент и такой образец, образ духа, в старости создать солнце и материю духовные? Точнее, чтоб Бог создал чрез нас, а мы только бы давали имена создаваемому… Я за вялостью своей молодости машинально, почти от нечего делать стал замечать и ловить какие-то странные искорки. Или это не искорки, а пузырьки на воде: «значит, кто-то там дышит». Я нырнул и после этого не помню, где происходило действо, но было то, что я нашел утопленника и стал откачивать его и прильнул к нему, делая ему искусственное дыхание – и он ожил, а я пропал. Кажется, стал им, опознав в нем себя.

А тогда я еще не имел духу нырнуть и только тревожно, беспокойно следил за искорками, пузырьками, а также за стуком сердца, шелестом ветра…

85: Сегодня всё лучше, чем вчера, хотя сначала казалось, что будет даже хуже. А вчера было такое тупое отчаяние, безысходное, как боль.

Я трудно начинаю, мучительно, но, кажется, никогда не отступаю, если верю, что должен что-то делать.

В общем, я постараюсь быть хорошим.

92:

В этом и наивность, глупость – ведь дни мчатся и всё время всё меняется и иллюзорны надежды сохранить какую-то осмысленную последовательную поступь – и немецкое скопидомство – каждый день, мелкую монету, клал в копилку «планомерностей».

Ах, если бы было возможным обменять всех этих наших бесчисленных, чудовищно плодовитых синиц, занявших нам все руки, на то, чтоб в небе вновь летали журавли! …Самим полететь, держа в руках эту мертвую птицу – ее воскрешает только небо.

85: Сколько мыслей сейчас приходит из тех, которые раньше старался удержать, чтобы потом записать.

92: Это как атомный процесс, который всё время тяготеет к двум крайностям: затухнуть или взорваться. …А я не поверял потом свои записи и потому и затухающие, и взрывающиеся мысли у меня записаны на равных.

85: У всех глаза прищурены, не смотрят открыто.

92:

Из таких вот образов и выделывают стихи, песни, фильмы и т. д.

Прищурился – прицелился.

Сужают свой взгляд и смотрят: осталось ли что в нужном им ракурсе. А я смотрю открыто, чтобы впустить, впитать в себя всё, что я вижу и чтобы не исказить увиденное утилитарным, ракурсным – т. е. субъективным – истолкованием. /Но поэтому же я вообще редко смотрю: неудобно видеть людей голыми, тем более, часто это без нужды. Стесняюсь. /

85: Как почувствовал, что эта тянучка и рутина есть моя участь на всю жизнь - и без ног, и высунув язык - так и споткнулся, воспротивился. Как бы со стороны всю ситуацию со своим участием увидел. Ведь, в конечном счете, что престиж, благополучие и более модные штаны перед смертью?!

Да, все поверяется смертью. Я думаю, многим смерть кажется недоразумением и чем-то лишним!

92: …Вера – это источник и великой силы, и великой слабости. Человек окружен столь мощными, могущественными силами, что стоит ему сделать хоть одно движение, не говоря уж о целом шаге, как он уже в плену у одной из них. Нет никакой покойной середины на земле, потому что сотворена она не для этого, не для покоя.

85: Нет невзгод, так человек выдумывает их.

92:

Э-э, где выдумка, а где реальность отличить не так-то просто. Иллюзий, выдумки в мире ровно столько же, сколько и материи, реальности.

Строят и строят новые реальности-промокашки, потому что всё прибывает цветных чернил иллюзии, которые надо впитать, чтобы не захлебнуться. Это как вода потопа, собранная в айсберги…

85: Кажется, немного выговорился.

Кажется, если сейчас лягу, то завтра все будет по-старому!

92:

Ночь – это переваривающее чрево нашего сознания. Нет повода для горечи, тем более, что в другой день, когда был плох только ночь рассасывает плохое /тоже за счет растворения в крови, отравления ее/. Так что ложись, когда хочется спать – т. е. не есть, а переваривать.

Сон стирает все черновики, оставляя только что-то стоящее – только оно выдерживает испытание потерей сознания, другое сразу умирает /как человек, если его лишить дыхания/. Ведь если бы этого стирания не было, то мы остались бы без своего рабочего поля: оно бы всё представляло из себя огромную свалку из неудачных, ученических опытов. /…Запад – игры с огнем с верой в противопожарную безопасность. /

85: Я не люблю людей, точнее, не приемлю их образ жизни. Кстати, трудно найти точные слова, они, наверное, единственные... Отдалился от них и копаюсь, и копаюсь в навозе каком-то и не видно, когда же и чем это закончится.

Если это не мираж, то, кажется, до многого дошел, хотя и не хватает какого-то звена; чего-то не хватает…

92:

…Оказалось, что запахи – это как волны радиоэфира: везде вонь, а где-то и хорошо, и ты, если имеешь нужную избирательность, чуткость, можешь ловить только одну станцию и быть неуязвимым для всех остальных.

А так: вонь, копание – и еще изволь в этой грязи и в этом дыму соблюсти какую-то точность.

85: Я очень неблагополучен и мне все только кажется. Я опустил руки. Впрочем, у нас у всех опущены руки.

92:

Душе не хватало головы /а без не – действительно, мираж/… Т. е. душа способна почувствовать потребность в голове, ощутить, что сама по себе она отнюдь не полноценна. Я потому никогда и не «расцветал» в художествах, что сразу осознал эту потребность осветить некое темное место над туловищем.

…Вот люди – двуногие и с опущенными руками – и вот только один из них оценивает это положение как ужасное. «Меняю и руки, и ноги на одни крылья». Поднятые руки – это крылья, но нужна еще сила, чтобы лететь. Поэтому обменивается сила ног на силу крыльев.

Равнодушие – это хворь, разлитая по всему организму, а тоска – это ее концентрация, выход в каком-то нарыве.

Серьезно можно разговаривать только с равными… Нет, серьезно – с противостоящими, горячо – в с заблуждающими, спящими; с меньшими – вот так, покровительственно, с нежностью, оберегающе, с добродушной улыбкой. А с равными и слов много не требуется.

85: Помолчи, пожалуйста, помолчи. Не надо этой тоскливой пошлости. Не надо откровений. Не опустошай душу, пусть наполнится.

Как мне бы хотелось быть простым. Многие простоту роднят чуть ли не с глупостью, но, по-моему, истинная простота – это сдержанность знающего, терпение и внимательность к людям. Я часто себя таким представляю. Стремлюсь к этому и верю, что это лежит во мне подспудно и лишь нервность человека не удовлетворенного является помехой.

92: Простота – это такая же захватывающая вершина, как и красота /собственно, это одна и та же вершина/. И это подвиг – когда слабый вступает в бой.

85: Пишу о себе, всегда о себе, тут я знаток. Надеюсь, что здесь многое от молодости и неустроенности. Не познал же себя.

Это я из Дост. понял, что нужно о других думать, потому что тогда и мук самокопанья никаких и чувство нужности и все и все. Но для этого надо любить людей, что страшно трудно и чуть ли не невозможно. Заставить-то ведь себя точно невозможно. Что же остается?

92:

Глядел в себя и всюду видел мир, и: «а где же я? » – искал какой-то черный колодец.

Если вокруг говорят о болезнях, я заболеваю, если кругом беспорядок, то такой же беспорядок начинается у меня в душе. Я очень приметил слово Христа про горницу прибранную и устланную!

…Коллективизм – при сильной индивидуальности /чего нет на Востоке/ - это далекий выход в жизнь.

Это как в физике: нужно дойти до какого-то порога температур, огня, чтобы растаял лед или расплавилось железо /начинайте со льда, а не с железа/ - пока до этого порога не дошел, то вроде бы напрасно тужишься, горишь/. …Может, это и правильно, что начинаешь с открытия Бога, а не земли и с отчаянья, а не счастья. Мы все спадаем с неба и у всех у нас задача не превратиться в сатану в результате этого падения.

85: Пишу то, что каждый желал бы узнать о каждом.

92: Узнаются души людские, так узнаются, что их уже не спрячешь под пальто или костюмом или цветастым платьем – как не спрячешь дерево.