92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 30 страница

85: Практическое: отъединившись, не отвлеченно наблюдать то, что вижу, не фоном, как обычно.

92: Получается, что пытаешься выступить в роли воскресителя взглядом.

85: Стал чистить картошку и все отдалилось. Много ли человеку надо.

А спустя два часа уже скован, зацикливаюсь, поспешно заглядываю вперед.

Практический выход: наблюдать то, что вижу не отвлеченно, как обычно, не фоном, а конкретно и зорко.

Кстати, ни о ком из великих не слышал, чтоб они были высокими. Может, всем высоким свойственна слишком большая застенчивость, впечатлительность и нерешительность?

Стоит овладеть словом и композицией путем учебы у книг только для того, чтоб опровергнуть это!..

92:

Кому-то всё это может показаться жалким, а мне оно родное и я от него не отказываюсь. Это моя душа планирует, сетует, пытается сохраниться, продолжиться и во время чистки картошки.

Рост, конечно, накладывает определенный отпечаток на характер; так что все высокие в некотором роде родственники, также как, например, все толстяки или коротышки. Длинные склонны к застенчивости, толстяки - к добродушному цинизму, коротышки - к уязвленности.

85: Мне мало жизни, может, оттого-то вся моя неудовлетворенность.

Тот душевный строй, что позволяет творить, единственен для каждого индивида, и мне очень легко сбиться, например, в нервность. Ведь это слишком высокая нота.

92:

От жизни земной к жизни вечной через три дня ада.

Кто был робок, тот будет тонок.

85: Давно уже не было такой пустоты, равнодушия и бездарной безнадежности.

Но всё просто началось и просто не может кончиться.

92:

Жалоба №… Овраг глубокий, обширные руины – таков мой «пейзаж», таков мой «мир». Там негде даже преклонить голову, как жаловался Христос.

…Эта энергия не от мира сего и потому она не превратится в нечто иное, не сольется с иным, не покроется и не зальется.

85: Сначала настроение, а уж потом подбор слов во фразе.

Ловить в них ветры жизни.

Также практическое: обращать внимание на слова, редко встречающиеся в моем лексиконе. Может, даже словарь достать.

92:

Увлеченный «ветрами», гаркнул два слова, да и то штамп /чего не заметил из-за увлечения/. Но вообще я люблю ветер и про ветер. Он тоже то несется к цели, то, теряя её, мается.

Похоже пометку «практическое» следует прочитывать как «бездарное».

85: Начинаешь думать, ставить вопросы… а ответов-то и нет. Отсюда и тоска.

Если отступишь, то все чувства приглушатся и тоска тоже только ноет, а вот если не отступишь, оттянуть свое бессилие пытаешься, то нарастает она и глушит тебя.

Если совсем смирюсь и брошу, будет моральное самоубийство.

92: Нет в таком «бросании» самоубийства – меньшим, временным можно поступиться, если нет выхода. Ведь в плохое состояние впадаешь из-за целой серии мелких грехов и получается, что проигрывать умел, а платить не умеешь. Чего уж строить из себя ханжу, если вожделеешь.

85: «Понурые кусты зябли на холодном ветру» - пример применения прилагательных и глаголов, первоначально относящихся к другому. Художественный, так сказать, прием.

Художественная выразительность, как замечаю, в основном содержится в акцентированных глаголах. Глагол – основа.

92:

«Понурые кусты, похожие на кудлатые облезлые бороды, зябли на холодном ветру». «Облезлые кусты на пустыре исподтишка мурыжил ветер, хулиган и шантрапа».

«Голые кусты тряслись от холода поодиночке».

85: И все же пустота. По утрам – с пустоты.

Возможно, я напрасно возомнил о себе. Возможно, нечего мне тужиться, не рожу.

Да пойми же ты, наконец, что сразу тебе не уйти от себя.

92:

Не требуй вдохновения явного, тебя самого греющего, поутру – каждому сезону свой резон.

…Беременность здесь всю жизнь, а роды каждые 5 минут.

85: Обнимал себя своими руками и чувствовал себя безруким.

Только наедине с собой человек говорит правду - как он ее понимает, разумеется. В беседе вдвоем ее уже вдвое меньше, а в компании никто уже не думает о ней, там только «контакт по ситуации».

92:

Обнимал себя и руками ощущал худобу тела, а телом - худобу рук. Из худого может ли произойти доброе? У худого и душа худая. Вот с Вовкой мы братья.

Но если не обнимать себя, то пропадет ощущение худобы, а появится ощущение легкости – лучшего ощущения для дела.

…На тему «холодно в мире». Ты ещё не прорвал собственную скорлупу и поэтому только внутри её достоверен. Христос там, где есть выход в мир, где двое или трое, а в темноте и тесноте невозможно иметь верные представления о мире, невозможно не ошибиться.

У одинокого человека правда чувствуемая и выговариваемая, а у человека в мире правда чувствуемая и воплощаемая в действии.

Когда ты один, то ты для себя всё, а когда вас трое, то ты для себя только 1/3. Т. е. сколько бы не было людей, во взаимодействии, в сумме они всегда образуют одну «личность». Поэтому и целый народ подобен одному человеку. Каждый отдельный человек вступает в те сообщества, «личность» которых его удовлетворяет настолько, что он ей готов подчиниться. …Итак, только наедине с самим собой ты равен миру /уменьшаясь в реальности, мир возрастает в сознании/; итак, без готовности к самоумалению невозможно взаимодействие с миром. Без готовности к самоумалению в собственном сознании /«мнении»/ и без готовности к самовозвышению в реальности… Но родиной всякого «умника» всегда должно оставаться одиночество и присущее ему полное сознание.

Надо кануть вовнутрь химеры: спуститься в ад, чтобы извлечь оттуда жизнь, заглотанную химерой.

85: В хорошем настроении находясь, предлагаю вариант решения деловой проблемы и хочу, чтобы всё вышло как можно лучше – но другие злы ко мне, недружелюбны; если же наоборот, раздражен – тогда заискивают, стараются успокоить и утешить – и тоже сразу предлагают варианты!

92:

Итак, не должно быть собственных настроений: настроение должно быть завязано на среду, с которой ты взаимодействуешь. При перемене среды – перемена и настроения, мироощущения. Личная радость и личное горе – только наедине с собой. Хочется радоваться или горевать так сильно, что слепнешь и не можешь быть адекватным среде, в которой находишься? – уйди из неё, уединись.

Наращивают силы, потому что никак не могут сделать выбор и думают, что дело в нехватке сил. Давя на середку, не сдвинешься ни на сантиметр в нужном направлении.

85: «Смерть Моцарта». Герои? - про них можно сказать только то, что они «добропорядочны». Кстати, даже и таких почти нет, больше всё приспособленцы, корыстники и прямо зловещие фигуры. Впечатление достаточно гнетущее.

Писал человек уровня Отиса, но композиция интересная – если не принимать во внимание вольность обращения с фактами. Ведь все беседы почти наверняка выдуманы - хотя речь идет об убийстве известнейшего человека другим, тоже вошедшим в историю. Вообще, автор убежден, что Сальери – убийца...

92: В моцартовском ликовании нетрудно увидеть что-то безумное. Итальянцам же /Сальери/ не впервой ходить в одиозных личностях.

85: Мысли для меня как медальки для заслуженного пса.

92: Легкомысленность утешения показывает какова была «глубина» тогдашних моих страданий.

85: Как поспешишь, сразу становишься плох.

«Не спешить» не значит «медлить», но время не надо торопить.

Днем просто вспоминаю утренние сны.

92:

При разрыве и самое хорошее /внешне/ будет плохим /обманчивым видом/, а при единстве и самое плохое будет хорошим /«на ошибках учатся»/.

Нацеленный на скорость всегда нацелен и на короткость дистанции.

Вечером должно быть самозабвение в воспоминаниях. Но у молодого их нет; у него вообще нет ни утра, ни дня и только вечером он молодой. Или: молодой молод с утра до вечера, а старый начинает вспоминать уже с утра…

85: Стул полезен? На нем сидят. Стол полезен? За ним едят. Они полезнее меня! И людей любят больше.

Но не хочу служить я людям столовьей службой!

92:

Люди – только добавка «для души», а так: производители приносящего пользу.

Есть большая разница между язычниками, поклоняющимися природе – сами евреи склонялись к этому /и выросли из этого/ и язычниками, поклоняющимися идолам, т. е. вещам.

85: Мысль сверкнула интересно и я ищу карандаш, отрывая нагретую щеку от нагретой подушки. Но внутри-то мысль стоит и ждет, и не просто снова поезд разогнать.

92:

Как от этого разгона подушка не задымилась!

Не успел записать, словно не успел перебежать рельсы и попал под поезд.

Вроде лежит человек, всё тихо, а в душе он, оказывается, целый состав разгоняет, в мыле кочегарит.

Когда в душе мчится поезд, наяву, конечно, трудно даже пошевелить рукой. А ведь каждое человеческое деяние – это целая совокупность таких шевелений, причем – что самое трудное – нужно не спутаться, не сбиться в их порядке и количестве.

85: Все при деле, а я - нет.

92: Это трудно: всю жизнь стойко верить, что их дело и моя потерянность – это не факт, а вид.

85: Одинаковое все.

92:

Одинаковости навалом… Смеются над китайцами, а у самих во всем стандарт. Заплатка, что-то спонтанное, нерегулярное – нет, уже не годится, всё должно быть однородным Просто у китайцев были одинаковые серые тужурки, а у них одинаковые яркие «скафандры». Любить попугайные или защитные цвета – это дело вкуса.

Одинаковые как лес и смертные как камикадзе.

«Фундаментальный лексикон».

Привыкают: отыскивают несущественную разницу, не думают о смерти. /Эти горы слишком огромны для того, чтобы их можно было охватить взглядом мысли или чувства. /

85: Когда делаешь, что чувствуешь? Силу? Нет, слабость. Сначала слабость. Только со стороны кажется, что можно сделать лучше, интересней и неожиданней, а на деле всегда что-то сильнее тебя.

92:

Дело – проба твоих реальных сил, а то, как тебе кажется – это проба твоих потенциальных сил.

Дар высоких чувств всегда оплачивается страданием /если нет учителя/.

…Вот молодой выходит в жизнь: тырк – удар по зубам. Подпоясался, тырк – намяли бока. Сжал зубы, тырк – схватили за полу, заорали страшным голосом. И вот вы уже не узнаете молодого и нежного… Впрочем, человек становится чище, страдая, крепче – воюя и получая удары.

85: Не осталось ничего, даже ненависти к пустоте души. Бить меня надо, будить.

Проклят, потому что филином сижу у телевизора.

Однако, назавтра, просыпаясь, плыву, и говорит нежность, говорит детство. Говорит сон.

92:

Для пустого любой пинок, плевок – великая милость.

Это называется «завод с толкача». Заведут, пока мир не остановился.

…Цвет и свет моих глаз тот же, что у экрана. Надежда что-то такое увидеть родственна надежде что-то такое познать… Пресечение соблазна вызывает неприятное чувство, будто зарезал что-то живое. Но стараюсь, чтобы мир сам воевал со своими соблазнами: например, не только Женьке надо спать, но и мне надо рано вставать для работы. Или же специально сталкиваю соблазн и необходимость или полезность: во время передачи начинаю одновременно делать зарядку или что-то работать по дому. В результате видел грамм, но вроде бы никого не «зарезал».

85: Фотография – это техника, чисто ремесленное искусство.

92:

Терпение – это то, в чем любовь проявляется в начале, при неудачах. Если была любовь-терпение, то обязательно будет и любовь-радость.

В каждом есть реки молока и меда, даже скала может источать воду. Это как с женщиной: объединяет общее дело, общие события.

85: Люди – смеси. Дюруа и компания в чистом виде - исключительная редкость. Хотя в каждом что-то есть и от него, и от ему подобных. А такой кристально чистый типаж, наверное, не может быть не счастлив.

92: «Бог» – и словно обдирочной шкуркой провели по этой будуарно-бульварной поверхности…

85: Как мухи на свет или же как боги на дурацкие крики?!

92: Ощущаешь себя в гигантском ряду всевозможных живых существ, в том числе и мух, кишмя кишащих у равнодушно светящей лампочки.

85: С изменением обстоятельств человек меняется; особенно разительно перемена проявляется в экстремальной ситуации - это уже совсем другой человек.

92: «Постулат» известный, но крайне важно, чтобы он был не в голове и на бумаге, а в крови. Гибкость и текучесть мира, пребывающего в непрестанных и захватывающе прекрасных /или поражающе ужасных/ видоизменениях. Мы знаем не себя, а свои привычные реакции на знакомый нам мир.

85: Миры: подушек, окон, бумаг, домов, жары и мух…

92: Я не беру отдельное художество потому же, почему я не беру отдельного человека: их слишком много. Что такое стакан собранных ягод в сравнении с их водопадом, оставшемся в лесу.

85: Литература – самый мучительный вид искусства. Она требует тебя всего.

92: В слове ты нашел дорожку к мучительному дару самоотдачи, а во всем другом ещё нет.

85: Седина дерева. Чем живет дерево, что его суть? – корни, скрытые под землей. Так и человек живет корнями.

92:

Мир между небом и землей бурен и мало вертикали закрепления только одного своего конца.

…Что будет, если деревья вымрут, как вымерли мамонты – они ведь схожи…

85: Я все писал искренно, а не видно, потому что слова не те.

Есенин искренней; пишет о своем, о боли.

Иначе и нельзя.

92: Все пьяницы склонны к мазохизму. У меня не получается, потому что я пытаюсь, а у него получается, потому что он играет /но играет, имея за образец действительные чувства, которые у него когда-то были/.

85: Мысли портятся – вроде вчерашние, а уже запашок, уже не воротишь и где купить холодильник для них?

Может свежее превратиться в гнилое, но обратно – никогда.

92:

Мысли теперь как рыба – хладнокровно разводятся в пруду. А вот что делать теперь со свободной от дел рекой жизни. У меня, как у Петра, не хватает веры в то, что по ней можно ходить. Река эта равнодушно поглощает всех. А тебе и не нужен её отклик, а только отклик отдельных людей, в ней плавающих. …Всё это аллегория, безумные, немыслимые, метафизические мечтания: никто вокруг меня не плавает, все утонули. А я плаваю, но не стою и не хожу, как по тверди. Вот потому, что не стоишь, а находишься в воде горизонт твой очень мал. И вот потому, что не ходишь видел очень мало. Ведь это почти незаметно: голова-точка /или нос один/ над необозримой и отсвечивающей поверхностью.

Гнилое не хуже земли; земля – это и есть собрание гнилого. Мы должны принять ужасное, чтобы получить прекрасное, принять землю, чтобы получить небо.

85: В своих записках я хочу говорить только то, что есть я и моя суть. Все дело в том, что в жизни это не говорится никогда.

Всегда есть побочные обстоятельства: поспешность минуты, учет мнения собеседника, волнение, раздражение и т. п. Поэтому большая часть главного всегда остается за кадром, за мутным стеклом.

92:

Блаженны упершиеся в стену – они спасены от худшего, того, что за стеной!

Жившему «нормальной», т. е. склонной к материализму, жизнью при прозрении невозможно избежать противоположного уклона в идеализм.

85: Все стерто, бесцветно, бессильно. Все уже было. Всё уныло, как и сама запись.

Производить литературные ценности, потом потреблять их… - тоска.

Искусство достаточно далеко от жизни - примерно, настолько же, насколько далеки от жизни такие естественные, к примеру, науки, как любимые мной географии и истории. Иначе бы много, много больше народу занималось им и все интересовались, пользовались. Стремясь к красоте, искусство усложняется и часто уходит от жизни.

92:

Стараясь, потерял силы и цветные соки – и только стер, износил и тот инструмент, который имел. Захватывающее зрелище – похожее на изготовление самым первобытным человеком своего самого первого каменного топора. Обезьяна никак не превратится в человека, потому что не любит трудиться, всё ей дается чуть ли не даром. Помучайся-ка – сразу появится целая гамма сильнейших чувств. Без мучений в человеке не выдолбилась бы ложбина, называемая душой. Животное – это гладкое пустое место, а человек – это негладкое пустое место, а всякая негладкость – это уже емкость.

…Выстрелы в «молоко» – это литература, история, философия. …Тем более, что лучшая литература исторична и философична, лучшая история художественна и философична, а лучшая философия художественна и исторична.

Искусство – это подход к душевному источнику жизни, история – к материальному, а философия – к духовному.

…Они преткнулись, не познав неожиданной парадоксальности жизни.

85: Трудно начинать даже что-то в 21 год.

92: Трудно не идти по тропинке, а трудно не потерять её под ногами в густом тумане – тумане нашего, забитого иллюзиями и ложными предрассудками сознания, а со временем мнимости рассеиваются и думаешь: «всё было так просто» /«а вот сейчас очень трудно» – по той же причине! /.

85: Думаю, любой, становясь писателем, начинает понимать, что литература – это, прежде всего, нечто красивое, создаваемое с помощью слов…

92: В этом и последняя истина, и первейшая чушь.

85: В конце концов, пусть это будет только отдушина и чем-то вроде хобби для стариков. Ведь слишком о многом не принято говорить, да и не интересует слишком многое слишком многих. С другой стороны, говорить другим о сокровенном и внутреннем, значит опустошать душу.

92:

Опустошение не из-за откровенности как таковой, а из-за того, что имеешь слишком мало, а надеешься на слишком многое. Просто нужно время для того, чтобы со своим новым мироощущением найти своё новое место в мире и новую модель поведения. Тогда не будешь унывать оттого, что свинья топчет твой жемчуг в грязь, что каменистые, придорожные и засоренные почвы, подавая надежды, всё же не дают плода. Это как в шахматах: надо не унывать оттого, что существует так много плохих ходов, а радоваться тому, что среди этого болота существует немало отличных тропок – к счастью, человек не трактор, ему шоссе не надо, он может просочиться.

Слишком много плохих ходов ты тогда перебрал, попробовал неосторожно и неумно.

85: Раз критикуют, значит, знают, как надо сделать лучше – ну, и делали бы!

92: Писатели и критики порождают друг друга и друг без друга не могут: иначе писателям пришлось бы думать, а критикам - творить. …А трения самолюбий индивидуальностей – это как в обычной семье между мужем и женой. Да, у человека и в самом себе разделение, трения и споры.

85: По сути, страстно желаю одного: быть не таким, как все, в смысле – лучшим. Сильно ничто не держит меня в мире. Только собственное малодушие.

Это не будет бунт - пока, например, это просто уход.

92:

Страсть против малодушия – это равные противники, боец с трезубцем против бойца с сетью. В этой борьбе я прошел по краю: мог жениться, прельстившись, мог промедлить и, кончив институт, оказаться в конторе – и всё это держало. Я не победил, я просто был сражен трезубцем страсти. Это как фонтан нефти из только что пробуренной скважины. Не всё плохо, что выше нынешнего уровня развития твоего разума. Радуйся, что оказался неразумным! Но не мешкая подводи трубы, укрощай фонтан! Только смотри, нечаянно не заткни его! И готовь мир потребителей своего топлива!

Все трудности тут в решении, а не в исполнении и всё сводится к непрерывным решениям и выборам, а исполняется всё автоматически и по сути по ту сторону от твоего сознания. Пиром не разгонишь чумы, электричеством - тьмы, шумом - немоты. Это всё безнадежно и чем бодрей, тем безнадежней.

85: Почему-то мои доказательства всегда вызывают неприятие, сопротивление и спор. Мне никогда ничего не удавалось доказать. Лучше и не спорить!

92: «Лучше не спорить» – сам проспорил ещё годы и годы.

85: Сейчас у меня для «головокружительной духовной жизни» и времени-то нет просто-напросто. Господ нет, все сами, специальность /техническую/ надо получать, беготню «по хозяйству» надо осуществлять. Условий, чтоб к себе пробиться нет. Тем более – к другим.

92: Лучше жить рабом у хорошего хозяина, т. е. в хорошем окружении, где всякий служащий возвышает себя и делает братом и другом хозяину, чем жить худым и нищим свободным в окружении дурных господ, служа которым никогда не возвысишься, а только будешь унижаться всё более /нереальность «честной службы» и реальность нечестной драки за право и самому быть хоть каким-нибудь начальником /«сугубо в утешение за свою собачью жизнь – ведь выше-то начальников всё равно остается тьма-тьмущая»//. Интересно жить или очень богатому – у него много развлечений – или очень бедному – ему приходится много ухищряться и балансировать. Всем же прочим ничего не остается как довольствоваться умеренным интересом труда и семейной жизни.

85: Не прощать себе спешки и малодушия. Вот цель наиважнейшая и совершенно конкретная, о чем особенно мечтал.

92: Силится не прощать. Хотя жизнь идет мимо и клятв, и обещаний и прощений, и мщений – для всего этого надо иметь возможность владеть ею, эдак взять, собрать, сжать в свой кулак. Наиважнейшее слишком велико для того, чтобы всё время лежать в кармане. Конкретность – это хорошо, но у всех конкретностей круговая порука и одну из них никак не вытянешь из этого круга.

85: Литература надповерхностная – Дюма, Верн и т. п., а также романтики.

Литература поверхностная – вся современная и многие другие.

Литература глубинная – только Достоевский.

Стремлюсь к последнему, но с элементами первых двух.

Мысль, может, не очень отработанная, но что-то в ней есть.

92:

Попытка из двух /трех/ ложных частей пытаться получить одно истинное целое. Конечно, ценна и детская «под-поверхностность», и взрослая «поверхностность», и старческая мудрая глубина.

Сам Достоевский был Достоевский плюс Дюма, плюс «современная литература». Из-за того, что поражает только «достоевское», не замечается всё остальное. /Лучший роман тот, в котором побеждается роман! /

85: Жизнь – мелочью меж пальцев.

Никто из ровесников не испытывает желания поговорить о жизни и своем назначении на земле.

Страшно забывать то, без чего жизнь становится бессмыслицей. Ведь смысл ее, конечно, не в демагогически абстрактной и бессмысленной фразе о «пользе людям» вообще и о «служении Отечеству» вообще. Все это было и будет только отпиской.

92: В 1-ой фразе есть некая претензия, пальцы явно аристократические, но не удержался, раздраженно сбросил надоевшую «мелочь» и начал говорить горячо, но слишком долго и наивно.

85: Безоблачное небо скучно, как скучен белый потолок.

92:

Вот уже и небо умертвил…

…Уход от неба и слишком частое рассматривание потолка.

85: Право, мне очень жаль, что мир искусства так мало соприкасается с жизнью, с сокровенным в ней - обреченным, в итоге, на общение лишь с осенним ветром одиночества.

Это красивый мир, и я бы хотел сохранить его красоту, но чтобы в нем было больше жизни.

92: …Вякая красота требует служения себе как богу, требует жертв – стоит ее оставить и она обветшает, а значит, и умрет.

85: Неприязнь вызывают самоуверенные бонвиваны. Я понимаю, что подобным высказыванием можно кого-то обидеть, но в данном случае я абсолютно спокоен: карающий гнев не падет на мою голову; даже почитывающей части этой публики или в голову не придет принять подобное на свой счет, или она сделает вид, что это к ней не относится.

К слову, вся классика – это критика. Думаю, что критический реализм, например, не был бы классикой, если бы его критику мы относили на свой счет.

92: Подлинно жизненны и не проходимы, не превращаемы в условность только смертельные номера. На словах, на людях, в «обществе» люди с готовностью признают что они не идеалы /мол, нам от этого не убудет, мы к идеалам /в рай! / не стремимся, они нас вовсе не прельщают /экое геройство//.

85: Все проходит проверку серым днем.

По утрам у меня расстроенное воображение. Похоже на расстроенное фортепьяно.

И все! Чувствуешь себя будто на дне морском, а сверху толщина тьмы. Она раздавит меня!

Напиши утро свое мучительное, но не употребляя самого этого слова.

92:

Если выдерживаешь проверку, то белое превращается в радугу, в реальности являет тебе своё богатство, если же нет, то белый день превращается в серый.