92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 23 страница

Изменится человек, изменятся – а не исчезнут – и следствия. /Но как, как? В тумане это, милый друг. Не спеши. /

Мы – я и Вовка – не умрем, потому что слишком длинные – в гроб ладно не влезем! Это был бы слишком нелепый гроб, нелепый труп – абсурд, фантастика, а не реальность. И жизнь, и смерть требуют компактности… Я не влезаю в «обычную» жизнь из-за этого же.

…Были феодальные уделы, жили полунатуральным хозяйством, никаких тебе газет и творимых ими «общественных проблем»…

Вспомнил про давно прочитанное, как Ленин, законспирировав себя усами, ехал в трамвае летом 17-го года… Вот толпа в жарком вагоне едет молча и вот между ними - телом и одеждой, и головой такой же, как и они - едет человек, интересующийся властью, в трамвае к ней всё ближе переезжающий. Вождь и ведомой им народ на миг оказались в одном загоне… Потом-то их пути совсем разойдутся: тот осядет в лучшем кабинете, будет класть свою руки на загривок кому захочет, а эти всё так же – и даже много, много хуже – будут ездить, неся в себе вечную мутность времени, не зная, что был же миг, когда они молча, на равных стояли рядом с Тем Человеком.

…Как избежать бесплодия, вторичности прохладных действий и размышлений и как избежать суетливой запарки…

Я к вечеру сижу уже как бы с грузом /если, конечно, день был полон/. Приобрел «опыт», как приобретают имение – и уже всё: ничего делать и не хочется, и не сподручно. Так будет и в конце жизни. Даже странно, что мы утром обновляемся. Каждый новый день – это как новая жизнь, с новым шансом. А утро похоже на молодость: тот же разгон из пустоты и бессилия. Вот так и пойдем мы в иной мир с нашим грузом, наполнением, «товаром» - с нашим оправданием или осуждением.

Мне больше нравится выражение «я - представитель русской породы», чем «я - представитель русского народа». Народ – это порода людей – так же, как есть породы лошадей.

В этом году кто-то намешал календарь: то в июле - сентябрь, то в сентябре - июль и т. д., без конца.

Прежнее – нынешнее – писание почти теряет смысл: это как в тысячный раз сдавать давным-давно уже сданный письменный экзамен.

…А ведь меня вполне можно засадить за «оскорбление личности» /личностей! / или даже за «оскорбление общества».

Лучше бы разрешить прямые ругательства – тогда упразднится фарисейское искусство ругательств скрытых и подлых. И вообще, разрядка в слове – это ещё самое безобидное… Если ты победил в честном споре – с человеком ли, с обществом ли – ты имеешь право наступить сопернику на выю, назвав его тем, кто он есть. Победил же аргументами, мыслью. Если гнев был несправедлив /но не подл – подлым гнев не бывает/, то пусть наказанием ему будет ответный гнев…

Каждое ценное для меня самого соображение, к сожалению, живет во мне недолго после своего рождения – а затем уходит из поля зрения. Не быть бы подобным растеряхе, который при нахождении одного тут же теряет следующее. Выход один: находить всё более универсальные соображения. …А то маниловщина.

Любовь, человеческое снисхождение и смирение – это лучший восстановитель сил, бальзам для них. Бесполезно принуждать себя, если из тебя вышла жизнь. И дух, и тело человека способны быть неутомимыми - с любовью возвращается способность к сосредоточенности, вера в себя, а значит, и упорство. С любовью ты неистощим и, значит, бессмертен, вечно мягок и свеж, изворотлив в обращении и плохих обстоятельств себе на пользу.

Итак, в этом году будет совсем другое /а может и то же самое, только со сдвигом/, чем в прошлом и, значит, готовиться надо к другому. Писание в «круге первом», можно сказать, написано, занятия застолблены, внутреннее состояние устоялось… Но не разрешилось: долговременность обнаруженных проблем стала очевидной. Т. е. суматоха и очевидность первых шагов пройдены, теперь долгая, видная не далее близкого горизонта дорога.

Давно был беремен этим пониманием, но понадобилось ткнуться в прежнее, чтобы осознать воочию, что ты там уже чужой.

Кстати, часто бывает, что когда отказываешься, то, хотя и знаешь, что прав, но всё равно чувствуешь себя виноватым. Это оттого, что отказываешь с неадекватным ожесточением, из-за чего ты сразу оказываешься в долгу /своей несправедливостью провоцируют тебя на несправедливость, чтобы взять вверх! /…

Впрочем, важны только факты, положение дел, а настроения будут разными. Нелепо, имея сиюминутное печальное настроение говорить «всё, вот так и буду жить печально», или, имея бодрое настроение и уже забыв прежнее, простираться в светлое будущее. Устойчивы только обстоятельства, а тень и свет нельзя запланировать.

Все доступные мне настрои – это мои товарищи, мои поводыри. Они достойны меня, не идеальны, как и я сам не идеален. Они разные и ведут меня несколько в разные стороны, но т. к. свободных мест, пустот я не чувствую, то в итоге должно получиться то, что надо. Тем более, что я всегда рад новым друзьям.

Пишу, ведомый методой, в ватном состоянии – так что за достоверность не поручусь. Вхожу как нож в масло – это усыпляет. Надоело масло.

Да, с появлением 2-ой квартиры кое-что уже начало меняться: частенько остаешься в одиночестве, больше стало езды по городу с непривычным для меня маршрутным размахом. Во всем этом есть свои плюсы. А к минусам надо привыкать. Привыкну-то ко всему, но это не упразднит ни минусы, ни плюсы…

Я, как, кажется, и все немцы, хочу и на земле иметь много, и Бога не потерять – отсюда и надежда на порядок: не даст увязнуть в делах, в вещах, всё сделаешь оптимально и время – чистенькое – и на Бога останется.

Лимонов /да и Жириновский /т. е. это целая генерация// - странный гибрид чисто западного с чисто русским. Мажордома со слесарем с харьковской окраины, интеллектуала и «удальца не из последних».

…Соединить бы достоинства своей вольницы, которой предаешься после «бросаний» /а они есть, эти достоинства, как не быть/ с достоинствами своего труда, а от недостатков и того, и другого избавиться.

На Западе о себе предпочитают говорить «нация», а русские: «народ». Чувствуете разницу? «Народ требует», «Собралось много народу», «Народный гнев /одобрение/» и т. д. Нация – аристократия.

Слушал утром по ТВ Федорова, а вечером читал Астафьева: когда говорят о своем главном – Федоров о собственности, а Астафьев о деревне и народе – то они совершенно правы, но когда они начинают «высказываться» о чем-либо ином – к примеру, по тем же политическим вопросам – то оказываются такими же дилетантами, как и все, со всеми своими недобрыми пристрастиями, с частичным поражением от господствующей пропаганды, с нелепыми выводами и предположениями.

…Шукшин как советская «раб сила». Похож на совслужащего. Никак не мог отмыть до конца свою изначальную шахтерскую черноту.

Мама ничего не хочет делать – полежала, теперь сидит, телевизор смотрит – хоть «нажимай» на нее, хоть молчи. Голова, мол, тяжелая. И тут я применил другую тактику – заинтересовал чем-то мелким, сначала просто спросил её мнение, направив её мысли на хозяйственный лад; затем ещё что-то предложил интересное – для чего ей пришлось уже встать. Глядь – а она уже разошлась и сама начала делать, а через полчаса уже говорит мне: «вот видишь: как голова отпустила, так сразу и делать начала. Женщина ведь не просидит, не беспокойся…» – я молчу, только ухмыляюсь в сторону.

Если только «нравится», то есть место похоти…

Я люблю плохую погоду, потому что в основном живу дома. А дома лучше всего именно в непогоду. Чистая логика! Нос высунул и с удовлетворением возвращаешься в дом.

Порядок – это одно из немногих занятий, в котором я знаю, как достичь качества. В котором это качество повышается зримо, с каждой вещью, взятой с места ужасно неряшливого и поставленной на место прекрасно подходящее. Насколько жизнь в беспорядке портит мне настроение, настолько наведение порядка – вкупе с активным движением самим по себе – его улучшает. Не ленитесь и в любых обстоятельствах найдется компенсация вашим неблагоприятным обстоятельствам. «Любите врагов ваших за то, что они дают вам поле деятельности, приносящее вам удовлетворение /а то и высшее счастье/»

Может, русским Бог потому и дал много богатств, что знал /запланировал?! /, что им понадобится много проб, в которых они много добра изведут, прежде чем найдут свой путь. А находят все только тогда, когда остаются уже налегке… Это можно как угодно повернуть – бедные мы или богатые, богоизбранные или богоотверженные…

«Просрался в пространство».

«Страна – срана».

«Странно – сранно».

«Ну не выговариваю я это специально вставленное «т»! »

К власти пришли молодые – это значит, что надолго. Это значит, что революция.

Можно врасти только в свою страну. Чужие среды понять так же трудно, как и чужие времена, так что перемещаться и в пространстве нужно так же, как и во времени, без скачков…

Добр. Бодр – бодрый добр. Добавь добра, бодая бодро. И др-р-р. Бр-р-р. Одр. Бобер на одре бодро, добро. В бедро бодай бобра на одре. О, эти дебри одра так недобры, бр-р-р. О др-р-р одрах не бодро, но добро. Бодай добро в бедро, дай бро в дро. Бодрый добр, если не одр – одры не добры. И др-р-ругие бр-р-р-ры.

Говорят, немые убоги – вот так и мы убоги по сравнению с владеющими явственным смыслом каждого слова.

Читал переписку Рильке, Цветаевой и Пастернака – трудно быть разумным /не говорю уж «умным»/ в безумные, потерянные ночные времена. Они понимали безумие друг друга и это создавало иллюзию, которой у нас – у меня, по крайней мере – уже нет.

…«Душа – это природа, природа – это душа; романтика – это душа» – в этих формулах лишь смутное прозрение слепого. Выходит, что душа и природа – это чуть ли не одно и то же, что природа – это всегда романтика и прочее. Вложи душу и будет душа в том, во что вложишь. …Материален ствол, душевны ветви, а духовен только ветер. Исчезни ветер, деревья превратились бы в статуи, они бы умерли, не отличаясь от земли.

…Цветаева и Мандельштам – это люди, переломанные временем и их только жалко, а Ахматова и Пастернак – это домашние поэты. В страшные времена они считали за высшее, поэтическое благо уют и хотя бы иллюзию защиты своего дома. За окном метель, а здесь тепло и Пастернаку, сидящему у свечи, горящей на столе, хочется плакать от благодарности, что он здесь, а не там, хочется благодарить Бога вдохновенно.

Цветаева – игра с безумием.

Они вовремя не уехали, наверное, из-за нерешительности, из-за наивной веры в человеческое благоразумие.

Мандельштам из них самый обнаженный, ободранный. У него стоические, грустные муки и корчи в полете, в котором уже не может быть приземления.

…Поэзия – это область экзальтированного. У людей есть потребность поднять голос на тон выше, задекламировать, запеть, заплясать. Подняться на 2-ой этаж и жить там так же, как на первом, модифицировав все понятия и обстоятельства в знамя, в лозунг /а если поэт плох, то и в демагогию/.

Важно расщепить ствол реальности на ветви – тогда будут прекрасные плоды или хотя бы листья… Стремление к знанию – это стремление к обнаружению недостающего твоей субъективности – т. е. стремление к объективной реальности. И с достижением большей объективности сфера доступной красоты смещается в сторону большей ирреальности, мечты и фантазии – так я чувствую.

Вот проживу я свою молодость и она, отделившись от меня, будет жить уже не во мне а рядом со мной, позади меня в качестве самостоятельного существа, в качестве компаньона – влияя на меня, как влияет компания, с которой водишься так, что от нее уже не отделаешься. Не дай Бог вдруг увидеть, что компаньон плох или ничтожен – ведь это уже навсегда. «А может его можно затереть или, предположим, отправить странствовать, заставить побледнеть. Почему я должен уступать – я если не сильнее, то умнее его…»

Всё воюю с мусором, на этот раз в хорошем настроении, решительно: готов брать грязь за шиворот своими белыми руками. И нагибаться, гнуться – по сути отдаваться, а не хранить себя.

«У него такое человеческое, но как бы заглушенное лицо. Он, видимо, в связи с карьерой загубил его…»

Утешаю себя, уже отходя от стресса: «если дела наши ненастоящи, тщетны, то всё равно: мы ходим по настоящей земле под настоящим небом и видим настоящую природу. Ничего этого не имеют удалые киношные и романные персонажи! Свидетельства моей подлинности, несмотря ни на что, остаются огромными и убедительными. Я на равных со всем миром и для этого не надо мучиться, суетиться, а достаточно не погубить этот мир своей суетой и своими мучениями с тем, чтобы всегда можно было испытывать покой в движении и ощущение полета в покое».

Тихо и холодно в осеннем лесу. Поверхность муравейника словно вымерла. Только одинокий, сливающийся с буреломным пейзажем путник с тяжелой поклажей, пробирается по этому фантастическому холму…

И в небе должны бы летать белые голуби. Небо – пустыня, ждущая своего населения.

Вот что теперь должно быть постоянным – сосредоточенность. Это ведь от сосредоточенности произошла атомная энергия и сила. Сосредоточенность есть состояние высшей работы уже сама по себе. Сосредоточенный достоин пропитания. Только сосредоточенный честен, потому что не утаивает, а сосредотачивает все обстоятельства дела. Сосредоточенность – это результативное напряжение, а не его антипод – стрессовое и тупиковое напряжение. Сосредоточенность – это зрелая, заматерелая внимательность.

Смоктуновский по ТВ: оказывается, у него помимо шикарнейшего еврейского фаса, есть столь же вульгарнейший профиль.

Снова перебирал свой набор репродукций, ища замены для своей «миниэкспозиции» и ничего не мог отобрать. Причем, настроение было хорошим, а не дурным и тотально отрицающим. Просто вкус мой стал ещё выше. Те, что раньше были приемлемы /например, Сарьян/, сейчас стали нестерпимы, а те, кто был чуть ли не вне критики оказались под большим сомнением. Либо грубость /многие русские, особенно хваленый авангард начала века/, либо красивости, отдающие рекламой /авангард 2-ой половины века/ - и почти всегда пустота содержания, убогий штамп на его месте /к примеру антикоммунистический/ /так раньше ветошкой прикрывали стыд/.

Европейское 1000-летие заканчивается /1-ое тысячелетие было Восточным – византийско-арабским/.

Шахматы – это не «занятие», а просто спорт, единственно мне сейчас доступный. А тренировки для того, чтобы была полнота ощущений во время игры. /Чтобы быть мудрым удавом, а не кроликом! /просто приятно ощущать за собой невидимый айсберг опыта/. /

…Иногда бывает странное: у хороших и милых родителей - плохие и некрасивые дети. Словно явлен тайный порок.

Выбор жены с точки зрения детей, которые могут получиться!

И уведи жену от родни, как патриарх, иначе она приведет тебя к ним, послужив клеем и ты будешь только песчинкой, кирпичиком в вавилонской башне их рода. Трудно женщине любить абстракцию мужчины больше материнской почвы, земли, в которой она выросла.

Дом, скрытый деревьями, тропинка, скрытая травой – вот идеал…

Также и относительно самого себя: жить среди своей природы и натуры, в согласии с ней, в мирном покое души, работая же телом и духом…

Найти невесту в себе – прекрасный храм, воздвигнутый духом - и вне себя – прекрасный храм, воздвигнутый телом… И женщинам не лучше ли оставаться дольше невестами, чем спешить в прозу замужества.

Всякая серость – это зло в нас и избавиться от неё так же трудно, как и выделить чистый цвет в реальных красках, где всегда есть примесь, смягчающая яркость и чистоту.

…Гармония умудряется осуществляться и в падении, приживаться и на камнях, в их щелях.

.. Праздность легко выдать за праздник…

Революцию устроили крестьяне, явившиеся в город, чтобы стать «рабочими» и замороченные там городскими, которые не нашли ничего лучше, чем использовать их в своих перепалках между собой, которые и до того длились веками и очень горячо, но за «отсутствием присутствия» реальности остававшимися бескровными и умозрительными. …«Детская болезнь левизны» – реакция на собственное дремуче консервативное крестьянское прошлое.

Это ведь важно: не просто спать, а спать здоровым сном.

Физкультура в сочетании с прохладной ванной: тогда разгорячение уравновешивается охлаждением.

В этом «рабочем сезоне» совсем почти не устаю.

Зачем 1, 5 года превращать в какую-то унылую отработку? Мало я годов терял? Как раз вот так протянешь выгодный момент и перекиснешь… Хоть и говорю, что без натуги работаю, а всё-таки в моральном плане некая тень обязаловки есть. Я как бы раб - умный, с полноценным полем деятельности, но всё-таки раб: мне хозяин /я сам себе/ каждый шаг расписывает: «сейчас делай это, потом то». Привкус функционирования – а я хочу только жить… Не хочу быть ни рабом, ни «хозяином самому себе», а хочу занимать две другие ступени: быть свободным и принадлежащим Богу, растворенному во мне.

Есть позыв к чтению, нужда в нем: я мало знаю, я был не отчетлив раньше и потому ничего не помню.

«Беспорядочное чтение» – у всех свои критерии порядка.

После физры и ванны холодненький и усталый, как наплававшаяся рыбка. Т. е. физра заменяет плавание, невозможное в ванне.

Искусство – это действительно господская выдумка. Революционеры /не говоря уж о Толстом/ были правы. И они попытались его сделать демократическим, но быстро переродились сами, по схеме «из грязи в князи». «Не нашли иного мира, богатства и труда, так попользуемся хоть этим»… Демократом можно быть либо в явной истине, либо в явной лжи /цинизм демократичен/. В богатстве же нет ни того, ни другого. Богатство – это гармония: всё есть и ничего не надо делать /а только в деле проявляется истина или ложь/.

…Лениных было миллионы, а Толстой один.

Дух времени владеет нами, пока остается невидимым. Поэтому следите за духом времени, выявляйте его и тогда вы будете жить зряче. Либо время владеет нами, либо мы временем.

Толстой в своем отрицании искусства своего времени, искусства для богатых был провозвестником авангарда, требовавшего демократического искусства.

Прерванный посреди сон для меня как сорванная резьба – голыми руками уже не починить.

…Сон: только увидели друг друга, как уже бесповоротно повлекло друг к другу. Будто мы были в разлуке, будто мы знаем друг друга. Да это и видно: какие мы прекрасные, сверкающие, страстные, не забронированные коростой будней, требующей долгих подходов, «ухаживаний». Не нужно ни подготовки, ни соитий. Мы как ангелы. Уже само прикосновение, венчающееся объятием и поцелуем, вызывает ту же силу нежности, что и весь изнуряющий труд соития. Мы приблизились телами и слились душами – наши нижние, половые органы не перехватили инициативу.

…Мне не нужно тихих девушек – они прекрасны, и тем лучше меня, но слабы, и тем хуже меня.

Работа дворника родственна сельхозработам /особенно, косьбе! /, а также домашней уборке и хоккею.

То, чем сейчас заполнен «интеллектуальный» мир мне кажется просто нереальным /так что беспокоюсь за себя: исчез мир, в котором я вроде бы жил/. Всё есть, а смысла нет. Забыли как это делалось и только подражают. …Всё время привлечение древних и далеких цивилизаций – словно разъехались ноги; тут ближнего дай Бог понять.

«Любите ближнего, т. е. иного, а не себя» – это лозунг интернационализма, а «любите ближнего, а не дальнего» – это лозунг национализма.

Силовые упражнения выявляют силу в твоем здоровье, а спорт – культуру и гибкость этой силы. Но если нет самого здоровья?!

Статейка: Хайек критикует социализм.

Надо по справедливости распределять не продукты труда и не сам труд, а только лишь саму собственность, поставив ей пределы для расширения. Большие производства будут складываться с помощью кооперации мелких. Весь избыток сил человек должен отдавать Богу.

Любовь и ненависть – это большие энергии, так что не застоишься, найдешь, что делать.

«Русские долго запрягают, но быстро едут» – русские сначала долго запрягают, а затем наконец быстро понимают /точнее, наконец признаются в том, что было ясно едва ли не с самого начала/, что они не так запрягли – и быстро перестраиваются на другое запрягание – и опять долго запрягают! … Сначала эйфория, затем упорство, потом упрямство, потом только делают вид и наконец скороговорочное и оговорочное признание ошибки.

Они не мертвые, они именно живые, одевшие на себя гробы «организационных форм»… Ведь жизнь прорывается даже сквозь асфальт.

…Надо сменить замкнутость и эгоистичность гроба на разомкнутость и открытость креста.

Запад живет в соответствии со звериной естественностью человеческой природы, но у них эта звериность, с одной стороны, направлена в русло меркантильного интереса, а с другой, смягчена и облагорожена социальным началом /везде сильны социалисты/.

Итак, потеря себя в рассосредоточении до степени воздуха – чтобы внимать воздуху, природе и миру - и потеря себя в сосредоточении до точки /творчество – это сумма великих точек/ - для творчества, изливающего всю накопленную, впитанную во внимании энергию и чувство.

Кто такой капиталист как не божок своего маленького царства, со своим визирем, слугами и рабочим людом? Сам человек и при социализме и при капитализме находится в подчинении именно у этих божков, для него разница невелика есть ли за этим божком ещё целый ряд «вышестоящих» божков или нет.

Идя к другим, где тебе могут предложить лишь баланду незамысловатого «общения», где никто не заботится о других, тем самым расписываешься в том, что тебе скучен и не интересен ты сам.

Вечером слишком сильна усталость, ты заторможен как камень, готовый упасть, а вот под утро, ещё в полусне, сознание часто работает реактивно, в режиме вспоминания. Так можно учить и немецкий язык, и музыку, и шахматы?!

…В слове ты действительно открыл эмпиреи, но они же отстранены от тебя и, по сути, ты остаешься таким же бедным «второразрядником» и «ударником», как и был. С богатым небом, но на бедной земле…

Секрет откроет тот, кто ревностью сможет достичь уровня дара /«ревнуйте о дарах духовных»/, т. е. Божественного уровня…

Я люблю живопись и музыку и потому некритичен: мне нравится и чужое среднее и всё свое, но я ведь чувствую, что во всем этом /о чужом, кроме Ван Гога и не говорю/ нет того же нерва, что есть в моих писаниях. Душа моя, новизна моя почти ни в чем там не востребованы.

Это для внешнего, материального человека установлен режим 6 + 1. Духовный сам знает, что ему делать. …У внешнего есть рамки, но вот количество дел не должно быть ни в каком виде заданным – вместо него сугубо духовное качество. Занятия, поля есть, но не они мной владеют, а мой дух владеет ими… Дух не отдыхает, ему требуется не отдых, а время для раздумья и осмысления. Т. е. внешние данные не активны, а пассивны, они сущее, а не творящее начало. Они стенка сосуда и только… А ты, например, расписываешь какой-либо фрагмент до «удовлетворительных размеров».

Я борюсь за то, чтобы линия моего пути нарисовала что-то хорошее, чтобы она была натянутой, выпуклой, гладкой и твердой, а не слабой и нервно обрывистой…

Я не говорю, что любовь и Бог заменяют всё остальное. Голова без тела не менее смехотворна, чем тело без головы.

Итак, дополнительное время можно получить за счет: 1/ прекращения чтения газет и смотрения ТВ в чистом виде – только как фон /за едой и рисованием/

2/ За счет гораздо более жесткого отказа от роли домашнего батрака. Я столько на них ишачил, что теперь с чистой совестью могу позволить себе работать по дому и меньше их.

3/ Уменьшения времени прикладных занятий – шахмат, немецкого и т. п.

4/ За счет уменьшения количественных работ в своих основных занятиях.

Не должно быть так, как у меня выходит: количественные, прикладные, учебные занятия преобладают, много политики, спорта и домашней суеты. «Будь всем слугой» – но не в их прихотях же, не в поддержке же их суеты.

Я коллективист, но не доверяю ни Советам, ни парламентам, ни принципу выборности – это особое искусство брать вверх, вести за собой толпу, искусство слишком тесно связанное с демагогией. Во всех сферах, связанных с мировоззрением коллективность никогда не приводила к истине. Она на своем месте только во внешних, материальных делах.

Церковь истинных – нечто вроде клуба, кружка.

В делах собственности все личности, у всех свой интерес /чего нет, когда с пустой головой слушают ораторскую демагогию/.

Две головы лучше чем одна, но сто голов хуже, чем две или одна. Когда требуется соединить сто человек, то общим для них будет лишь нечто очень узкое, выхолощенное в функциональность.

«Где двое или трое соберутся во имя мое, там я посреди вас» – именно двое или трое.

…Формально всё можно «опровергнуть», всё обдать холодом или иронией, но душа знает.

…Да станьте вы наконец на сторону собственных душ – ведь у вас больше ничего нет, во всем остальном вы лишь поденщики и временщики.

Нельзя побороть облако – надо просто дать ему рассеяться. Бывает не отходчивость, а просто привязывание цепных псов своей души – мол, не время, не тот случай. Борясь, часто побеждаешь самого себя: ведь на ту же раздражительность завязаны и твоя высшая критичность, и отрицание условностей...

…Я никак не могу забыть о фактах и потому всегда буду готов взыскать с них «до последнего кодранта»… Я не злопамятен на мелочи, отходчив после никчемных ссор, но сущностные факты жизни – это совсем другое, забывать их нельзя нигде и никогда.

Это просто бездарно – все занятия валить в одну кучу.

И это связано, что тебе милы необязательные душевные занятия, а от настоящих зябко или даже муторно: так и в жизни зябко и муторно. …Ведь приступая к творчеству, ты не только напрягаешь своё лучшее, но и открываешь все ассенизационные люки. Поэтому для того, чтобы не было вони, есть единственный выход: постоянная чистота и твердость повсюду. Не случайно люди начинают нервничать и психовать перед ответственным, требующим всех сил делом: это открылась их ассенизация. В «обычной» жизни человек действует, пользуясь лишь половиной силы или даже 3-мя её процентами... Зла, дерьма в человеке навалом, но оно не актуализировано до поры до времени и он его не чувствует. Напрягаясь, человек нервничает из-за самого себя – он чувствует, что он, оказывается, совсем не так хорошо готов, как это казалось в «обычной» жизни.