92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 16 страница

Живешь среди «простых», как в лесу среди зверей. И как о хищниках, ходят противоречивые сведения: нападают они или нет?

Христос – душевный Авраам, породивший душевное потомство. И должен быть духовный Авраам, который породит духовное потомство.

Почитал Набокова. Мимолетности как самоцель – впечатление получается очень странное. Куда как понятна и его страсть к бабочкам, и его любовь к Пушкину. Эдакий феномен…

С удивлением замечаю за собой, что как-то приелись и даже стали скучны иностранные ТВ виды. Безликость, универсальность, несмотря на все авангардистские старания, отсутствие живой, иррациональной природы.

Отдых /«индустрия отдыха»/ может брать в оборот не меньше, чем работа.

Елкин – это капиталистический Ленин. В народе такой же странный симбиоз настроений. Коммунисты принимаются строить капитализм /а никто другой на это и не способен, потому что это нечто немыслимое, невозможное для нормального общества/.

Сначала туда, а теперь обратно – ну что ещё надо, чтобы всё смешалось в чудовищную кучу?

Стою в сумерках в каком-то Техасе - безлюдный перекресток и что-то настроение смерклось. Фантастические улицы, запах пустыни и тревоги.

Проходят века, поколение за поколением людей и дерев, а всё остается также, не устает и не иссякает. Мы по шею все стоим в воде забвения.

Ленин по натуре теоретик, только не фундаменталист, а прикладник /самый что ни на есть первый человек в 20 веке – это именно прикладник /«технология»//. А у прикладников всегда специализация – отсюда его сугубая партийность. Спецам всё легко, потому что для них их специальность предельно конкретна, а всё остальное – предельно отстраненно.

Профессиональная армия – это, конечно, лучше, но тут другие опасности: она будет слишком сильна и самостоятельна. Воинственность такой страны многократно возрастет /что видно на примере США/: без дела теряют квалификацию!

Слушаю фортепьяно Баха: капает, нежное касание руками, перебежка, остановка, прислушивание, короткий восклик, повторение мотива, как знак успокоенности, утвержденности и уверенности, перерастание в ликование, декоративные узоры-флюиды, немного патетики, спотыкания для подлинности, наслаивание одного на другое для сложности, игра друг с другом для остроумия, «ударение» – аккордность, «поступь», тремоло, внезапное смешение звуков или их набухание, то как бы всё сломалось, то преодолело некую мертвую зону, где чуть не замерло, то открытое, почти варварское гудение органа, то ли зверя, то ли Божества – из этого всего и состоит музыка…

Вова: «так, я постелил что ли? » – и снова на секунду включил свет, перед тем как уйти на кухню читать на сон грядущий. Всего минуту назад стелил и уже забыл. И я подумал: «с кем я спорю – у него ведь ещё сознание затемнено».

/«А между прочим, в шахматах ты сегодня от него едва жив ушел /и тоже, кстати, забыл/. Так что темноты в вас куда как много во всех». /

В кривом зеркале и Христос будет выглядеть дьяволом, а в бронзе и Ленин ангелом.

…Вроде бы говорю общеизвестные вещи – но надеюсь, что именно я «вдолблю» их в народное сознание!

Вовка презрительно отозвался о прошловековом сентиментализме. «А ты знаешь, что Гребень – это тоже сентиментализм? Любое лирическое искусство можно назвать сентиментальным».

А всё-таки, если честно признаться, в некоторых революционных песнях, или например, в гимне Советского Союза есть что-то захватывающее.

Утром мы проживаем наше прошлое, днем наше настоящее, а вечером наше будущее…

Индивидуальное или универсальное «искусство»…

Я, ощущая древность коры, чувствовал головокружительные пространства прошлого времени. Итак, есть две вечности: вечность будущего и вечность прошлого!

Вспомнил с удивлением о том, какой мерзостью были в школе уроки труда, музыки, рисования и немецкого – казалось бы, должны были быть самыми интересными. Ангелочки помещаются в гнусную поточную систему, абсолютно бездушную. Обязательным может быть только умение читать, писать и считать. И не надо никого ничему заставлять: если это прекрасно, то сами пойдут. Пускай все эти «дисциплины» существуют на равных со спортивными и техническими, и роковыми, какими угодно, кружками. Т. е. опять-таки не надо никаких школ-организаций, достаточно собраний по интересам.

Нельзя переменить детскую жизнь, не переменив взрослую – это ведь она требует «аттестаты», доверяя лишь бумаге, по которой в случае чего можно и уволить, и судить.

Опять наткнулся на пресловутую «непознаваемость» всего и вся. Никак не поймут, что это они не мир, а себя, нынешнее, конкретное, состояние человечества диагностируют: кризис, ввиду исчерпанности данных их эпохе смыслов и слов. Просто нужен совсем другой подход и уровень, чтобы снова всё ожило.

Читал «Вертера» и вдруг впечатлила деревенская площадь под липами, а вскоре ещё и вечер на хуторе под ореховыми деревьями. Словно бы увидел прошлое – как далекий-далекий сон. Присутствует тройное удаление: не город, а деревня, не 20 век, а 18-ый, не Россия, а Германия – вот и сила впечатления.

От фразы «греться у камина» у меня всегда было такое впечатление, словно речь идет о человеке, замерзшем в собственном доме. И вид огня тревожит. Мещанским может быть даже огонь. Декорация, «спляши нам, милый! » Но, возможно, это просто вопрос привычки. …Боюсь огня как такового – темный, строгий… «Надо дружить, раз без него не обойтись? »…

Видение из будущей жизни: ну, представил себя деятелем, ну, вот еду на поезде, в купе - с сопровождающими, с какой-то целью, которую, ввиду их, целей, многочисленности, почти и не держу в голове. Всё совершается машинально, и я задумался, отъединенный, подперев голову руками и глядя в черное окно на проносящиеся светящиеся точки, чем-то смутно неудовлетворенный. Это тревожно на такой бешеной скорости…

Мечтаю ловить рыбу – мало чего ещё я бы действительно хотел. Мне даже сны про ловлю снились. Это чудо – когда кто-то тихонько дергает за водной гладью, в ином, почти непроницаемом мире. Рыба – это совсем особое существо, из другого дня творения, чем звери и люди. Они словно специально созданы - в качестве подарка человеку. У них почти нет крови, нет глаз, смотрящих по-человечьи, нет звуков. Они немы, как плод на дереве.

Гете тоже представлялся не иначе, как в бронзе, а на самом деле душа его Вертера как душа Подростка Достоевского. В Германии 18 века здравый смысл говорил языком Гете, в России 19 века – языком Толстого, а ещё век спустя, надеюсь, будет говорить моим языком. Здоровье смысла – это и есть пребывание в истине.

У Гете наука и искусство – т. е. горизонталь, а у Толстого искусство и религия – т. е. вертикаль. Но и тот, и другой выходят за узкие рамки /Ван Гог заузился до одной живописи и задохнулся/. Гете, конечно, очень противоречив /то выдвигал форму, то дух произведения, то тему, то её разработку, то внешний мир, то внутренний и т. д. /. Он был в высшей степени современный человек.

Дурное настроение – это не только потеря того, что имеешь, но, если сумеешь смириться, и преддверие большего, чем имеешь.

…Но раздражение, разрушительные силы в плохом настроении мной владеют крепче, чем любовь в хорошем, львиную долю которого обычно составляют «добрые намерения». Не на поражение же мне нацеливаться…

…Женька для меня, как язвы для Павла.

Мои седьмые дни слишком напоминают какие-то темные ущелья… Другой и сон – мучительный, чуть ли не с открытым ртом и раскинутыми руками. Раньше такого за собой не замечал.

За последние дни трижды сыграл с Вовкой в шахматы. А всю неделю у меня очень плохое состояние. В первый раз играл «от фонаря» - и чуть не проиграл. Во второй играл, тоже ещё ничего не осознав, мол, было «просто недоразумение» и пытался собраться за счет каких-то лихорадочных усилий – и опять чуть не проиграл. И только сегодня, в третий раз, уже смирившись, играл гармонично, со вкусом, не пытаясь каждым своим ходом доказать свое превосходство, а наоборот, лишь «наблюдая» – и убедительно выиграл.

К неправедному фону надо относиться совершенно спокойно – таков окружающий тебя мир. Зачем яриться, словно бы своей злобой пытаясь отогнать его?! Спокойный – это неуязвимый человек, ему всегда хорошо.

Раньше я комплексовал перед делами и людьми – а теперь нет и поэтому могу сосредоточиться на вопросах качества.

Были три попытки «начала» после Нового года, по одной в месяц…

А ведь БГ – сильная личность. Он настоящий профессионал: никакими накладками, неуверенностью, фальшью и не пахнет, владеет английским, образован. Я уж не говорю про то, какого класса у него стихи и музыка. И при этом уверенно управлять целым коллективом, зарабатывать деньги. Но у БГ всё-таки есть дистанция между ним и его песнями: пахнут философией и декадентским искусством.

Канючу, пытаюсь уговорить Вовку сыграть в шахматы, но какое там, смотрит непонимающими глазами. «Эх, Вовк, был бы вместо тебя мой двойник, ещё один «я» – вот бы мы с ним дел наделали! Никто не страшен, всё по силам! Явление резонанса: когда несколько объектов движутся, колеблются, живут согласно, их усилия не просто складываются, а умножаются. А если люди разные, то они взаимно друг друга нейтрализуют, т. е. мешают друг другу. Так Вавилонскую башню строили, пока понимали друг друга. Стали говорить на разных языках – национализм! – потому что перестали верить, что башня эта может приблизиться к небу…»

Павел всюду приписывал Христа: «любовью Христа» и т. п. Христос тут как пример: «любовью, такой же как у Христа». Т. е. он этими приписками отнюдь не мистифицирует тот нормальный человеческий смысл, который всюду есть в его рассуждениях. Ведь под любовью и т. п. каждый может представлять себе что-то свое.

…В каждый определенный момент жизнь человека по видимости бедна и вроде бы почти не движется, но в итоге, за всю жизнь в целом, всё-таки есть надежда на то, что создастся полноценный набор и ты сможешь сказать: «всё в жизни было». Всё было: и горы, и женщины, и писания, и дела, и смерти, и рождения.

Из поблекшей, уже измочаленной зимы вспоминаю уже с откровенной мечтой о лете: вот шел лесной дорогой на дачу, под ногами песок, вокруг зелень зеленая и легкий нежный ветерок… А впереди навстречу девочка с цветами…

Личность – это пик, и где острый конец, там исчезаешь в напряжении воплощения, чертя этим острым концом единственное, тонкие как нити линии слов и поступков, проходя как бы над пропастью – но будучи в безопасности, потому что находишься не под силой всемирного тяготения, а под силой устремления ввысь.

Христос привлек одного разбойника из двух… Они ничем не хуже филистеров…

…Почему-то именно такие фильмы – чехословацкий и детский – наиболее убеждают в благополучии мира.

Хочу уже здесь, в этом мире жить в раю природы – а не потеть, мучиться и, в итоге, оказаться у разбитого корыта, несмотря ни на какие результаты: ведь нет предела совершенству.

Ну как можно относиться к людям, у которых то «нельзя пролить и слезинки ребенка», а то одобрение Петру Первому, который, между всем прочим, сыноубийца.

Не доводить бы хотя бы взрослых до слез.

Переубеждать в разговоре можно, если только ты сможешь говорить на языке собеседника, на его поле понятий и ощущений. А человеку свойственно всегда заявлять своё нынешнее понимание и ощущение! Это останется недейственной относительностью, если ты не сможешь интерпретировать свои понятия в чужих координатах.

Если бы некий Кулаков /о котором Боровик сказал с уважительной интонацией: вот, мол, фигура так фигура была/ из политбюро не ушибся до смерти, то Горби туда бы, возможно, так и не попал. Но разве это не закономерно, то, что хотя бы один из членов русского Политбюро ушибся до смерти?! Время, столь густо насыщенное человеческим материалом не допускает ничего случайного.

А как символична трагическая смерть Андропова от сиденья на гранитной скамейке. Пошел в лес, но и там гранит поджидает. Предпочел жесткость, а не мягкость, как Горби. И закономерно посидел на гранитной скамейке, глядя на печальный осенний лес…

Всё, что дано мне, должно быть реализовано. Мне дан ум – я должен им думать, даны руки – я должен ими рисовать и что-то делать, мускулы, физическая сила – работать, насколько она мне дана, голос – говорить, петь, насколько он мне дан, даны чувства – должен воплощать их в красоту, в «художественное», дана воля – должен превозмогать, насколько она мне дана. И т. д. Если чего-то дано не очень много – мне не приходит в голову расстраиваться, ведь всё равно дается так много и так разнообразно, что дай Бог справиться.

Член – детуля; этакая сосулька, нежная и беззащитная. Это мы к ней испытываем нежность и её насилуем, как бы впадая в детство и потому, естественным образом, желаем прислониться к женщине, как к матери. Член – это как бы ребенок у мужа с женой…

Пропаганда фермерства по ТВ: фраза в защиту и тут же играет классическая музыка, превращающая фразу вчерашнего колхозника в лирическую истину. Покажи одного и того же человека, как он просто идет по улице, сначала под лирическую, затем под зловещую музыку и сначала покажется, что идет счастливец, а затем - что палач или жертва. Порожденное «умниками» – музыка и т. п. - оборачивается против них, так что речь идет о спасении во времена потопа: нужно выйти в иную сферу, иной мир. Время строить ковчег не замеченным…

…Раз бывает такое счастье, что «больше ничего не надо», то, значит, большего и нет: нет приторного рая, он здесь!

Не могут себе представить другой основы и системы, кроме переборного ряда: что Слово, Мысль и Дело могут находиться в более сложных взаимоотношениях, а не просто стоять в ряду друг за дружкой, отталкивая соседа, как сорванцы в очереди.

Мысль – это познание слова!

Слово для духа, что свет для материи.

…Всё надо читать несколько раз, если хочешь запомнить, знать, присвоить навсегда.

Прилагать всё усилие к покою и любви – т. е. к бессилию в каком-то роде – и, имея их, делать дела без усилий!

В конце концов, вся проблема в том, что люди неталантливы – загублены в детстве. Не они - норма, а «гении» – норма здравого смысла и экзистенции.

…Личный контакт между живыми людьми всегда экзистенциален /ведь мы даже не знаем, что произойдет в следующую секунду, что скажу я сам и что скажет собеседник/.

…Итак, надо рисовать тогда, когда можно что-то слушать: избыток сознания мешает рукам; в рисовании много машинального; не случайно художники любят разговаривать во время рисования.

Приспособление, приспособление к обстоятельствам окружающего общества и природы, внутреннего настроения и количества сил…

…Любовь для внутреннего мира выполняет ту же роль, что и красота для внешнего, материального мира. Красота любовна так же, как любовь прекрасна. Делая добро, получаешь любовь в себе и красоту результатов своих дел.

Итак, мы вновь живем в древние времена, а значит, вновь наш Иегова – любовь и красота – будет создавать свой избранный народ – Церковь. Уже от рождения не плотского, а духовного. Впрочем, этот народ уже есть – те самые люди искусства и гуманизма. И человек так огромен, что с одного края другой не видно…

…Так часто бывает на производствах: вокруг одного мастера кормятся десятки, а то и сотни «подручных-начальников». Он деформирован, у него нездоровый блеск глаз, он всю душу отдал, так что личной жизни у него нет – дай Бог, если есть «конюшня», в которой он может отоспаться, отъесться, отогреться…

…Я уже просто не могу себе позволить раздражаться: я слаб, а обстоятельства мои тяжелы /Женька/, не до шуток, не до игр в войну…

Ты идешь как бы навстречу солнцу – а солнце восходит навстречу тебе. И ты твердо веришь, что не сгоришь от повышающейся температуры, не сломаешься от повышающейся высоты ноты – напротив, именно в огне ты холоден, как лед.

Т. к. война как таковая всегда тяготеет к злу, то и победа в ней всегда остается на стороне зла… Бичующий, ненавидящий боится – только любящий ничего не боится; и зла тоже. «Подставь другую щеку» – сокрушительная мирная победа, одним поворотом головы…

По фамилии я себя вовсе не называю, а имя тоже преходяще…

Я не был, как надо бы, с малых лет, с пеленок, в сплошной физической и духовной /осмысливающей впечатление/ работе…

…Если смерть представляется тебе чем-то немыслимым, значит что-то – основное! – в твоих мыслях и представлениях совсем не так. Приятие смерти -–это верный знак победы ожидающего рая, а страх перед ней – это верный знак поражения ожидающего безумия ада.

…Чем дальше от русского и современного в пространстве и времени, тем меньше я знаю, а значит, все свои выводы делаю во всё большей темноте, уже почти наугад. Вот недавно читал книжку Тита Ливия: вроде бы человек писал, о людях, и понятным языком, а понять и прочувствовать всё равно не могу: всё кажется каким-то статуарным. Повернуть время вспять нельзя и надо с уважением отнестись к этому жесткому закону. Но вот ведь, переезжают на большие расстояния. А для времени сейчас доступны подлинные документы и вещи – и то, и другое очень сильное впечатление производит. Лишь постепенно осуществляется вхождение в иное…

Духовность – это опытность; когда ты ощущаешь в себе уже отговоривший, молчащий смысл - знание. Т. к. душевность всегда безумна, а духовность – это воздух, который можно и не заметить, и материя, которую можно не понять, то, выходит, писания всегда остаются беззащитными – предлагающими себя, но не нападающими; пробный камень, а не оружие.

…Отчаянный порыв Баха выйти в конце жизни на научность – это так схоже с толстовской религиозностью уже после всего…

…Вредна не форма, а статуарность, вреден не материализм, а отсутствие просвечивания материи… Вреден не красный цвет, а его необоснованность, вредна не гладкость, а то, что она не оттого, что гладили руками. Бог человека гладил, т. е. любил. Гладкое как знак любви, а неровность как знак страдания… Человек нежен, лиричен – и тут нечего стесняться – а его стремление к воплощению в материи или в духе всегда полно страдания – и этого нечего чураться – а вот соединение нежности со страданием – это и есть любовь!.. Прийти к тому, чтобы не только писать, но и говорить истину, не только петь, но и звучать в жизни. Сколько мы теряем из-за плохой окружающей среды. Я люблю благо и хочу как пчела собирать его повсюду. Прогресс глушит масс-культурой, но умному он же позволяет и спастись Бахом на дому.

Я не понимаю, почему вдруг завозмущались тем, что Сталин грубо сказал, что люди – винтики. Ведь это очевидно: винтики, которым оставлены их жалкие душевные иллюзии, воздыхания, всклики, всхлипы, скрежет. Я не отрицаю ни традиции /псевдо-род/, ни организации /псевдо-Церковь/, а только хочу, чтобы я, человек был первичен, а они вторичны, чтобы не я им, а они мне служили. Т. е. они не должны иметь никакого самостоятельного, самодовлеющего значения. Вроде бы: «организация служит людям» - не организация, а люди должны служить людям, а сообщество – это вторичный, возникающий как следствие этого служения признак - например, когда дует ветер, поднимается пыль. Просто у всякой общности неизбежно появляется форма, кожа /нелепо ведь служить собственной коже? – впрочем, есть и такое! /. Организация – это мертвое, она ничему не может служить – всегда служат бедные люди.

Мало ставить себе задачу «бороться с организациями» – нужно бороться за нового человека /каковая всегда сводиться к борьбе за себя нового – потому что на других может влиять только твой собственный пример/.

«Возрождение»: Христос и христианские сюжеты послужили тренажером для этого не знающего Бога умонастроения. Им-то казалось что Бога-то они, конечно, знают, 1000 лет тростили.

…Как не наша задача судить, так не наша задача разубеждать. Для меня, наговорившего мильон слов и набрызгавшего литр слюны, это понимание является большим сдвигом.

Увидел набор мебели в ЦУМе – подлинную вещь, инородное тело, вокруг которого, как дива, толпились бесцельно /21000р/ люди – и весь вечер не мог ни о чем другом думать, как громом пораженный /и плохо спал/. Тут что главное: натуральность свежего, не залакированного дерева, простота и любовность ручной работы. Что же мне, всему учиться? Я могу только помочь советом по части вкуса, могу – в далеком светлом будущем – организовывать школы, в которых учат делать прекрасные вещи…

Речь должна вестись не отдельно о мебели, а о мебели в комнате, в доме. Кровать-трон – это, конечно, обоснованно: сон – это нечто фундаментальное. Складывающаяся мебель, мебель в виде выступов на стене или полу. …Обоснованны троны и обоснованно нечто легкое, передвижное, складное. Не должно быть шкафов как таковых и отдельно прилепленных к стене полок – это всё как отсек в стене, сплошь, во всю стену или несколько стен…

Вот так я и думал весь вечер.

…Мебель это одно, а вот переосмысление стены – это другое. Никакой штукатурки, само собой: либо открытый камень, либо бумага, как у японцев. /«Ты мог бы воспользоваться своим безусловным вкусом и скупать истинные вещи во всех сферах, начиная от литературы и живописи и кончая табуретками». /

«Радио Свобода» – почти как газета «Правда».

5 апреля 92г.

Столько позади изломанного, измаранного, потерянного и это уже навсегда – а, значит, и боль навсегда.

Держать свой руль всегда повернутым, изо всех сил повернутым направо – и тогда окажется, что ты совсем немного, но всё-таки восходишь по этой кривой к правде и истине.

…Вот весной слабость – и пусть слабость, ведь зато весной легкость и вдумчивость. Надо принять, терпеть худшее и использовать лучшее. «Любите и друзей и врагов ваших» – потому что они едины! Любовь позволяет не только легко свершить, но и безболезненно стерпеть.

Толстой против профессионализма и против денег. Они должны быть вторичны. Я пишу, потому что таковы потребности моей личности, но я за то, чтобы получить и деньги. Ты должен работать, потому что это твоя жизнь и твоя радость – а если тебе ещё и хорошо платят именно в этом случае – и ни в каком другом – то что ж, это от Бога.

…Как у них физические силы, так у нас духовные: они тебя навсегда физически не по силам, но и ты им в духе тоже… Они, когда сильны, выглядят сильными духом, а вы, духовные, когда сильны, выглядите сильными в деле /духовном/…

«Собаку всё же нельзя дома держать – на собственном горьком опыте убедился. Она - дворовое животное. Вот будем жить где-нибудь на природе, тогда она была бы очень кстати – там зверь как помощник. Жалко, конечно, уводить её, но что делать, мучений у меня сверх сил и без неё. А она там будет как рыба в воде. …А вообще дома я предпочитаю иметь дело с рыбкой или птичкой. Мне в общем-то не нужны такие «друзья человека» – ведь дружба обязывает и обременяет. Кота терплю. Вообще, если представить со стороны, приятно, когда в уютном доме сидит пушистый кот. Но у нас-то грязь и суета. Терплю, а пытаюсь выдать за то, что люблю и получаю удовольствие – лицемерю перед котом и нахожусь в плену стереотипных представлений о том «как это должно быть и что надо чувствовать».

И часто кажется, что несмотря на все перемены, всё основное, в том числе и плохое, остается в человеке навсегда: так оно и тянется, как крест. Не оставишь ноги сухими, передвигаясь в болотистой обманчивой местности – дай Бог уцелеть.

Ну никак никому ничего не докажешь и ничего не объяснишь. У них те же слова висят на других ветках общего дерева смысла, по другому сопрягаются и через другой ствол ведут к другому корню. И у них ничего не сходится – а путаница веток не опасна, а даже очень натуральна и естественна. Может, лучше нацеленно /со злым умыслом?! / «перепиливать» конкретные ветви или одно место на стволе: выбрать немногие точки и долбить. А то твой быстрый ум видит их всюду и разбрасывается. …Ты не утверждай свое, а только лишь опровергай – ставя вопросы – их утверждения...

Для меня красота – это очевидное, повсеместное и однозначное: мы кругом окружены красотой /живем в раю! /, а вот добро и зло – захватывающе проблематичны и полны нюансов. И для меня существует – живет рядом со мной – только этот Бог – Христос – а Бог красоты для меня лишь как цель, как подъемная тяга, т. е. нечто безликое.

…Само слово «искусство» неживое и техническое. «Искусный – ремесленный», «искусственный», «искус», пузатое «во», подозрительное нагромождение согласных в конце.

Нет никакого «искусства»! В свое время всё «отражало» и «выражало» «своё время». Искусство – это только человеческие опыты.

Я по виду был бы чистым невротиком, если бы не живые светлые глаза. Река невротизма в железных берегах светлой веры.

Опять не могу хладнокровно наблюдать весь этот наглый фашистский беспредел. Не знаю, смогу ли писать о другом.

Эти возмущенные возражения «клокочут в горле» – возникают как бы сверх моей воли.

Театр жив искажениями жизни в ту или иную – их необозримое множество – сторону.

Вовка как последний, уже дегенеративный представитель прошлой эпохи /«нет смысла» и т. п. /, а я как первый, ещё незрелый, не впечатляющий представитель грядущей новой эпохи /«смысл снова есть! »/.

…И во мне добро, когда болеет, становится модернистски экстатическим, зауженным, завышенным, удаленным от жизни в какую-то болезненную схиму.

Гордость – это окаменевшее и превратившееся в свою противоположность знание. Гордость – это эдакое пещерное, «скалистое» представление. Буква «д» лучше всего показывает суть гордого - личико с полукругом опахала, загогулиной непомерных претензий.

Женьке отдаю только функционирование, на внимание не хватает сил. Кроме разума, у него всё остальное на месте. То, что он у нас живет, борется вот уже 2 года, а не существует баклашкой, напичканной лекарствами – это большое достижение. Как я имею шанс побороть безумие окружающего внешнего мира, так и он имеет шанс побороть свое личное безумие…

«Нет, раз светит солнце, значит есть ещё в людях хорошее. Нет воспринимающего – нет и дающего». Вот только пока люди, спеша с одного вредного дела на другое, идут по улице - поглощенные, смутные - и их освещает солнце, они и получают единственный свой заряд здоровья, ясности и всего, что от «Отца светов».