92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 6 страница

День «познания» – сон покоя.

День «творения» – сон блаженства.

«Почему Бог допустил зло? Почему мир, сотворенный Богом так несовершенен? »

Зло порождено не Богом, а человеком. И с «метафизической» точки зрения это зло неизбежно, как неизбежен сам переход между двумя полюсами, материей и Духом. Человеческая задача с этой точки зрения заключается именно в осуществлении перехода, понятого как связь, воссоединение…

Человек настолько болеет в свой человеческой жизни, что лишь огромность двух добрых миров материи и духа способна поддерживать его, лечить, спасать.

…«Военные тяготы» компенсируются обостренным чувством жизни…

…Существуют материя и Дух, а живет душа.

…Интерьер, понятый как зеркало материального существования человека. Картина, понятая как творение жизни и жизненный акт.

Я надел более тяжелые осенние ботики и, когда шел, слушал свою изменившуюся походку: нога выбрасывалась вперед, как гирька на конце маятника.

Чем больше картина, тем сильнее воздействие – куда это может завести /и уже завело/? Впрочем, это вопрос расстояния, с какого картина будет воздействовать.

…Природа явная – с чего же ей становиться тайной, а дух тайный – с чего же ему становится явным, пугать людей?

А может Вовке и не надо «отвыкать» от чтения и «приучаться» к делам, как ты - всегда противным тоном - ему советовал.

Трудность асфальтируют – воюют с нею вместо того, чтобы, приняв естественный порядок вещей, выращивать плоды и испытывать радость.

Живопись оказывается серьезным занятием – и мне надо пересмотреть свое облегченное к ней отношение: это будет долгое, трудное, человеческое дело. Видимо, в будущем окажется серьезным и «звук», к которому я ещё даже не приступал.

Не должны ли мы рисовать – как и писать – человеческую любовь, находимую нами в реальной жизни, мгновения любви.

Много «активажа», радостной легковесности.

Меня не оставляет идея использования связи живописи и музыки /«рисовать музыку». Например, ведь говорят «острый звук» – так острое можно и нарисовать/.

Гибнешь всегда из-за ложных идей /а не «быт заедает» и т. п. /

Душа, как и после смерти, во сне улетает в хранилище душ…

Она принадлежит мне в материальной и духовной сфере, а я ей в душевной.

Я буду женившимся Павлом.

Плохие времена: когда женщины не ищут любви и мужчины не ищут Бога.

Евреи играли важнейшую роль не только в нашей идее, но и в американской идее денег, обладающей такой же всемирностью.

«На Западе уборщик живет так, как наш начальник». Но дело ещё и в самоутверждении перед другими.

Я чувствую, что старое держит меня количеством требуемой работы, обихаживания. Надо бросать, не жалея, устремляясь к новому состоянию, а значит, и новым делам. То старое всё равно прочертит твой путь – достаточно пунктиром, а не сто раз обведенной жирной линией.

Ведь ты сам хотел строить не одно небо, но лестницу на небо и лишь в конце пути само небо.

…Я – движение.

Чем больше мы тонем в море человеческой относительности, тем больше космос, уже давно не на трех китах, уже открывают запредельные галактики и черные дыры…

Я не пророк, а предтеча, о котором сказано, что и «малейший в Царствии Небесном больше его».

Я мало знаю, а надо знать полностью историю человечества в её конце, чтобы иметь возможность достоверно подвести итоги.

Я им прощаю. Потому что и себе прощаю, т. е. получаю прощение /себя простить нельзя, как и вытащить за волосы/.

Надо не подавлять других своей активностью, а служить им.

Что заложено, то и положено. Т. е. надо не заставлять других жить по своим представлениям, пусть они в чем-то или даже во многом лучше, чем у них, а апеллировать к лучшему в них – это реальный максимум для них возможного.

Люди как бы правы в своем пренебрежительном отношении к другим: действительно, ну что такое многие из наших занятий и действий.

Утром я – пустыня. И всю первую половину дня хочу есть и пить, воистину «напитать» душу. И не пустынным в чем-то хлебом, а соками спелых плодов. А то вновь и вновь пересыхает в горле, не хватает воздуха, немеют члены.

На самом деле все очень определенно в жизни, что только и требуется для компьютера.

Вот я полулежу на кровати и голова без опоры – внешне всё нормально, но на самом деле лишь застыл, повис, не имея опоры.

А вот я на этой же собственной кровати устроился удобно, положив подушки в два этажа и в самый угол и полулежу на них как в берлоге. Здесь тоже не покой, а искание уюта и защищенности, желание жить и творить в таком мире, максимально маленьком и близком.

А вот я лежу в темноте, неподвижен. Здесь я захвачен, опрокинут, распят.

…Вот я сижу в закутке и опять же стараюсь полулежать. Утонуть в небе и в земном - что было бы истинным, если бы порождало движение жизни…

Жить долго и понимать долго, проходя весь путь от начала до конца, будучи подобным первым патриархам – это и есть моя истинная просьба к Богу. /Люди бегут к богу с таким, что просто сами должны делать, прилагать усилия. /

Бог, сотворенный по образу и подобию человеческому!

Звучала музыка, её обвал всё длился, казалось, стремясь окончательно потрясти всё живое, но едва щелкнул, отключаясь, проигрыватель, как тут же после непродолжительного шороха включился малый нацеленный свет над кроватью и с подушки приподнялась сосредоточенная молчаливая голова – вынырнула для записи. Воистину идеи бессмертны!

«Меня это совершенно не волнует» – почему именно эта фраза типовая, а не фраза о восторженном волнении /как кстати, и было во времена подъема/: «как это волнительно».

…Музыка и живопись настолько различны и настолько похожи, что не могут не быть двумя полюсами какой-то одной сферы.

На тему: «отнимающему верхнюю одежду, отдай и нижнюю»: надо отказаться от всех комнат, кроме своей. Что я бьюсь, пытаясь привести их в соответствие с собой, раз там живут чужие? И даже за свою комнату не надо держаться, а держаться лишь за близкие сердцу точки /такие, как в закутке или у двери веранды, или в своей комнате кровать, минуты темноты или сумрака или яркого солнце /природа всегда со мной! //.

Прошлый век походил на август, время сбора плодов, а наш, ненастный, с символическими плодами – листьями - на сентябрь и октябрь. Близка, близка зима, но «месяц» или даже два ещё есть. По сравнению с ненастьями октября, ненастья сентября покажутся щадящими, а в его покойные «дни» будет ясность, но уже не будет ни тепла, ни яркой красоты осенних листьев.

…А время Моцарта – ну разве это не лето. А эпоха Возрождения – это ранняя весна, первое тепло. А вот время Баха и Рембрандта – это май, тепло уже не символическое, уже распускание реального цвета жизни.

И именно они подобны ветхозаветным пророкам, самым древним и самым крупным, загадочным /тогда как в прошлом веке были не пророки, а предтечи/.

Ранние /Рафаэль и компания/ были так прекрасны, идеальны именно из-за отсутствия контакта с жизнью. «Вначале сотворил Бог свет». /Дойдем, дойдем и до человека! /

Или сотворение мира: свет ранней весны, таяние снегов второго дня, появление суши и всего травного в третий, позднюю весну. Летнее затменье полное светил, в четвертый день! Летний нерест рыбы и выведение птенцов в 5-ый и сбор плодов полей и садов в 6-ой. /Получился не полный год, а лишь его световая половина. С новой недели, наверное, сотворил Бог темноту. Явлено, рассказано явное, а тайное не рассказано… Т. е. в последние три дня второй недели творился внутренний мир человека.

Ты, такой «бодрый» в освоенном тобой, в неосвоенном проявляешь столь же сильную вялость и робость /вспомни, как пел самостоятельно или самостоятельно рисовал/.

Антика – как аналог «райского» периода, что был до потопа. Всё кончается потопом: водным, исходящим от Бога материи и стихий, или огненным, исходящим от Духа, который действует и в варварах. А между ними были разрушительные потопы в душе человеческой…

Великий художник Рембрандт, но убери у него эту густую сумрачную атмосферу, красноватый ирреальный цвет на лицах, статичность погруженного во тьму мира и взгляды, столь исполненные надежды вначале и столь умудренные и разочарованные горьким опытом в конце… – что бы от него осталось? Вот они конкретно видимые приметы невидимой, неконкретной, а потому и загадочной, философии…

Плотник, каменщик, пахарь, пастух и т. д. – как природные занятия. Они растворяют людей, погружают их в пространственное существование. Они и делают людей «народом».

Христос «ходил по земле» как народный странник, а Павел путешествовал как интеллигент-миссионер. Существование Христа, как растворенного в народе, даже подвергается сомнению, чего никак нельзя сказать о Павле. Родовое начало Христа прослежено аж до Адама, его мать и братья всё время где-то рядом, а у Павла нет и следов подобного. Вся деятельность Христа на земле, описанная в Евангелиях, это деятельность среди народа, а явление Христа Павлу – это взаимоотношение Его с «умниками», видение Христа «умниками». По сути, Павел как бы явленный Христос для «умников». Понятно и то, что Христос использовал лишь устную речь, растворяющуюся в существовании, а Павел был наиболее силен в письменной, которая не исчезла и жила. /Характерно и занятие Павла – палатки, а не дома: природная материя лишается массивности, становится легкой материей жизни. /

…Падение Рима, как изгнание из рая.

Воспитание сына как задача по передаче своего образа «из рода в род», обретение вечности – «я в вас». Рождение сына как рождение нового времени, времени будущего. Сын как измерительный прибор для измерения изменения времени. Каков половой акт – таков и ребенок: преобладание заурядных детей – это преобладание заурядных половых актов, в которых лишь рефлекс, привычки, а не настоящая любовь…

Если у ребенка было хорошее, райское детство, то место для святого навсегда сохранится в его душе…

Для эволюции нужно два условия: настойчивость, постоянство усилий и их мягкость – вот и всё воспитание. /Но в «заторах» можно применять и революционный путь?! Эволюция, чтобы строить, революции, чтобы ломать? /но с другой стороны, ведь есть и постепенные разрушения и революционное преображение/. /

Даже тогда, когда вы читаете нотацию, вы учите не содержанием своих слов, а самими собой, тем, каковы вы есть /в данном случае, как человек, читающий нотацию/.

Итак, давайте взрослеть своим порождениям, не спешите выводить их «в свет» – это будет подобно пересадке саженца в лес, где идет лишь борьба за место под солнцем. Конечно, это можно назвать смыслом жизни…

Не случайно эпохи небезразличны к формам. Почему, например, сейчас носят вот такие очки: /в тексте рисунок/. «Марсианский» эффект отвечает современным ощущениям.

…Ощущение от острого содержит в себе выпирания, жесткую устремленность, укол, раскол, концентрацию и т. д., а тупая форма дает ощущение мягкости, расплывчатости, непроявленности, вбирания, неопределенности, случайности…

Мой дух рушит мою же муравьиную строительную систему. А писание в целом вступает в противоречие с ворохом всех других «сфер», ведь каждая требует тебя целиком. Бросать ничего не надо: оторвать – значит оставить рану. …Я слово «любовь» твержу как слово «сезам». Я и сейчас говорю его не случайно, песнь моя хрипла: спровоцированный, я неожиданно едва не накинулся на отца, оскорбляя его неслыханно.

…А может и правильно, что не попросил прощения сразу, как бы нейтрализовав конфликт. Ведь прежде было очень плохо, а я никак не мог оторваться от них…

Мне бы один единственный указатель прибитый у единственной дороги.

…Всё, всё сомнительно, а вот мерзости явны, смотри, и это, и это, и это - и этот содранный со стола лак как содранная кожа. Растрескиваюсь, прихожу в негодность, зачем ты сделал это и можно ли назад вернуться? Не хочу ни назад, ни вперед.

Свежий вкусный напиток налит и отхлебнут, всё хорошо. Но последним движением по столовскому столу задел что-то. Потер, затирая, но это не вода. Жир. Наверное от жареной картошки. Мирюсь досадливо – не уберечься в этом мире, если подходишь к столовскому столу.

…Взгляд учеников - то сочувствующий /и даже соболезнующий/ /и деликатно пролистываются страницы/, то благосклонный, когда я делаю успехи и публично, аффектированно восхищенный: «надо же, такое уже в те времена! »

Я в этот период, который, быть может, и год продлится /тут полная неопределенность/, словно пахаю поле, тяжелым усилием разрываю слежавшуюся, затоптанную землю. Это верхний слой количества, ещё далеко до плодов качества. Сначала надо пахать, выявить и сам плодородный слой и размеры поля…

Пишу всё, потому что если не даешь качество духа, то даешь разнообразие количества. Чем меньше качества, тем больше субъективности жизни – помимо моей воли.

Усилия будут достаточны лишь при отдаче себя. /Не случайно всё-таки именно в наше время научились прыгать выше головы! /

Итак, в день лучше сделать один «заход», но полноценный, безоглядный, как рискованное путешествие, как испытание, чем много, но урывками… Вначале результаты неважные, ощущаешь свою несостоятельность. Но честное ощущение этого и страдание улучшают настрой так, что переламывают ситуацию. Родилось страдание – родилась серьезность и готовность к отдаче.

…Ничего другого делать не нужно: никаких разминок, побочных, заполняющих пустоты дел, лучше покойся – они рождают только суету и ощущение твоей действительной неготовности. Не жалей ни усилий, ни расходуемого времени /было: не додумав, побыстрее писать/, ни расходуемого пространства.

Опять кто-то попользовался моей зубной щеткой, наверное, Женька, противно… Спрятать некуда: всюду грязь… Пометить… Если напишешь имя, то Женьку не испугает. Написать «не трогать, моя! » Тогда и другим надо сделать то же. Опознавать будем по этим надписям. Представляю, какой славный получится наборчик. Модельный для современной жизни.

Сродниться со своей устрашающей надписью, отворачиваться от чужих, а без надписи нет ничего.

Видел по ТВ скульптора /«входит в 30-ку лучших скульпторов мира»/ - ну и скульптуры пошли! Конечно, рефлектирующий и авангардно «продвинутый», но ещё сильнее, кажется, «задвинутый» на идее силы /«о Пересвете не могу говорить без слез. Как он заломал этого татарина». «Рембо, конечно, примитив, но зато от него в Америке все качаются»/. На стене всевозможное оружие от кистеней до пистолетов /«Я считаю, что заниматься надо серьезно, а не балетом каким-нибудь»/. Каратист, «правая рука Штурмана» – целый зал для тренировок. Самому 41 год, а выглядит спортивно-моложаво – на 25. Как тут всё характерно смешалось: и патриотический настрой, и преклонение перед Америкой, Пересвет и Рембо, самолюбие, не брезгающее возможностью появиться и в детской передаче. Качок и демиург! Увидав таких людей, понимаешь, что всё-таки не случаен Елкин – действительно православно-патриотический процесс идет в сознании. Такие, как этот скульптор, фокусируют его.

Кстати, характерен и корреспондент: имитируют что угодно: уважение к собеседнику, собственное мнение и т. д. Уважают на самом деле только силу, во всех её видах, и понятную им, и непонятную.

…Так и отдельный человек проходит потусторонний райский период детства, затем его кормят знанием, лишая невинности и мало у кого Авель уцелел перед лицом Каина… - трудное взросление, набирание сил, ощущение холода мира в подростковом возрасте, затем стихийное буйство материальной природы в молодости, кончающееся потопом. Затем отрезвление и занятие делами, как бы новый виток самоутверждения…

Материя тела тем временем зреет и перезревает и наконец опадает, как лопнувший пузырь. Потеря сил на вершине жизненного самоутверждения есть второй потоп, кончающийся отрезвлением перед лицом наступившей старости. Жизненное влияние заменяется почитанием со стороны молодых варваров, растущим, зреющим по мере их взросления и перезревающим, превращающимся в мыльный пузырь, когда те в свою очередь подходят к старости. Умертвление материи и бессилие жизни волей-неволей оставляют старика наедине со своим внутренним миром, заставляют проявить его в себе. Это как фотография, которая прошла все стадии.

Детству нужна исповедь, чтобы оно вбирало тайное мира, а старости нужна проповедь /не случайно, в старости люди начинают «спасаться»/.

97% наших усилий - это движение по ложному пути, попытки сделать неосуществимое, доказать недоказуемое, настоять на невозможном, это знамена, которые ветшают, воздыхания, которые вдруг начинают источать зловоние, убеждения, которые закостеневают как панцирь, превращаясь в тюрьму, помощь людям, от которой не на их грядке вырастают розы, а на твоей собственной ядовитые цветы…

…Горячее, перегревшееся желание помочь, которое уже никогда не сможет реализоваться, если не придет знание!

«…Он благоденствует, только попав в затишье невостребованности и ненужности, которое всегда перед бурей».

Из положительной культурной характеристики /ТВ, Битов/: «…такой легкий, не монументальный…» Когда-то одобрение звучало так: «мощный, монументальный». Как же не видят, что не имеют основания. Так полна вовлеченность, растворенность людей в этих исторических процессах, что для них становятся непосильными даже детские вопросы. Вот уж воистину раздвоение сознания!

…Надо нащупывать свою дорогу, а то с этими копиями можно дойти до абсурда – всех ведь просто не переделаешь.

…Я не горю сейчас и от любого чтения. Ведь всюду как на аркане тянущие душу веревки сюжета, который, я убежден, всегда ничего не дает тебе, вызывает лишь самые заурядные и слепые человеческие чувства.

Природную жизнь крестьян можно только уважать, как своих отцов и матерей.

Но когда рисуют невинную патриархальность и занесенный над ней меч «злодеев», я всегда мысленно протестую: немыслимое не происходит, всегда происходит мыслимое - и закономерное не менее, чем всё природное.

…Фразы у Белова как чистые пресные капли, в них нет произвола и ничего лишнего. В каждой главке лишь одно основное событие, причем такое, что претендует быть «вечной картиной» - а сначала долгий неспешный подвод. Есть характерный для всех, от Аксенова и вот до Белова, налет вторичности: всё отдалилось в жизни и всё освоено в письме. По существу, уже не пишется ничего нового. Отсюда эта склонность к игре и к закладыванию в текст идей, которые, собственно, имеют к описываемым событиям лишь косвенное отношение. Иносказания интересны, отмеряется всё правдоподобно, но в целом получается не более жизненно, чем, например, шахматы или бальные танцы. Для рассмотрения берется не сама жизнь, сращенная с автором, а некое её литературное подобие. Анализ, возведенный в степень творения.

…Для человека существенны лишь основополагающие факторы: тепло, укрытость, покой, сытость, солнечный свет и т. д., лишь они не подводят, если ты сам не предашь их. Они как реализованное благословение. А ведь всё это так тонко - нить электропередачи, труба водопровода, труба газа, приборы, которые не умеют выздоравливать, автоматы, всё делающий за нас, но лишь при полном покое, асфальте, смазке. Они обязательно подведут в трудную минуту, всё рассыплется, как карточный домик, всё окажется непрактичным и в первую очередь мы сами.

…Делать всё своими руками, вернуться к благословению натурального хозяйства. Где торговля, там выгода, а где выгода, там, как минимум, всегда существующий – выгадывание. Торгуют своим, по сути, торгуя собой.

Сделать подлинную, подобную природе материальную вещь так же трудно и так же легко, как и вещь духовную. Как «в духе» пишут вторичные книги, так и в материи делают вторичные вещи. /Белов, наверное, лишь детство провел в той деревне, а теперь его жизнь типично писательская: многотрудные общественные нагрузки, отдельный кабинет, весьма приличная квартирка, родные от уважения ходят на цыпочках в часы, когда он молчит, запершись в своем кабинете – пишет. Мелкие придирки от нервов – что-то не пишется. Самоуважение. И т. д. и т. п. /. Насколько природные вещи делает человек, настолько он и природен. «По делам их узнаете их». Амбиции уходят, когда ты подчиняешься природному или духовному миру. Смирение тоже может быть неглубоким, преходящим - как растение в притче Христа, если не укоренено в «добрую землю». Амбиции – это зернышко, изображающее из себя растение: сколько, мол, во мне заложено. Заложено-то, заложено… И эти крестьяне, живущие одной задачей воспроизводства, продолжения жизни, вечной задачей всей природы, они не делают карьер. …И в духе надо уподобиться крестьянину.

…У тех крестьян природа была в доме: это природное наступление темноты, не отодвигаемое электрическим светом, это не отгорожение от природного мира за окном. Огонь не газовый, а свой, добытый, природный. Дерево, земля, тепло животных, природные запахи и звуки… А мы любуемся на огромный фотопейзаж.

«Орлы ловят грызунов? – а мы уничтожим и тех, и других! » Так открыто не говорят, но ведь так оно и сделано в городах.

Дни сходят как изделия с конвейера. Дел много, успеваешь мало и лишь несколько раз мельком глянешь в окно с сожалением об проходящем мимо, за кадром дне.

В Ван Гоге объединены немецкая экспрессия и французская импрессия.

Мама, наверное, догадывается о моей писанине, я и в конспирации весьма халатен. Сижу в закутке, а она выходит там из сеней и уже при открывании двери, наверное, вслушивается: именно в этот момент я быстро прячу в карман свои бумажки и ручку. Представляю, какой торопливый шелест она слышит. А потом подходит и мы с ней очень мило разговариваем на совсем другие темы.

Такой день приятен мне, не надо злоупотреблять теменью вечеров, а то так и останется в памяти одна темень.

Настоящая морось: легонькое и бесконечное кап-кап, незаметно начинавшееся, незаметно кончавшееся, оставляет стынущие рябые лужи. Взрослеющий щенок дремлет, согревшись в конуре. Ему уютнее, чем мне, сидящему. Сидение – это неопределенное положение. Я бы поменялся с ним. Это похоже на шалаш в лугах, лесах, у реки. Дождь помогает раствориться в природе, делает слияние полным. Просто лежать, забыть обо всем, слушать дождь, шум деревьев, не испытывать ни малейшего беспокойства, неудобства, а лишь тихий покой…

…Жить неторопливо и, ложась на ночь, подводить итоги. Не как ты: измотанный, заползаешь в из последних сил расправленную кровать и, уже засыпая, проваливаясь, пытаешься что-то вспомнить, осмыслить; вспоминание лишь способствует уводу в сон. Утром не знаешь, где встал и как быть.

Я очень легко попадаю под впечатление – от любого человека, любой книги. Постоянно ловил себя раньше, когда «общался», на том, что вот это у меня подражание П., это Ф-кое и т. д.

…Вкусив большой самоотдачи, я везде буду искать такой же, во всех занятиях - и в любом человеческом действии тоже. Не случайно у тебя ещё прибавилась экспрессии /но и терпения/ в отношениях с родными.

…Почувствовав прибавление мужества, ты стал заметно манкировать любовью!

Дух, всегда полный какой-то непонятной трепетной тоски, подымается, захватывает в считанные секунды, так что проступают слезы. Малейший импульс в этом состоянии дает богатые всходы, засохшая палка ходячего афоризма дает побеги, расцветает.

…Теплые страны, как подпадающие под принцип «не холоден, не горяч». Тепло расслабляет, а жара и холод закаляют. В холодных и жарких странах понятие «мужик» остается ценным: в нем горячая удаль и холодная задубелость.

Перекрыть обыкновенность для взгляда не труднее чем зажать ноздрю. Увидеть, запомнить, и сразу отпустить ноздрю, ведь долго не пробудешь без воздуха обыкновенности. Это как взгляд совсем со стороны, взгляд духа-пришельца, для которого всё равно далеко. И каждый мотив можно склонить в странность, и любой персонаж. Это похоже на юродство духа. Страна странностей – это единственно вечно неоткрытая страна. В ней сходят с ума слабые, она для сильного духом и объективного. Ведь объективность не поддается отстранению и превращению в странность.

«Всё-таки один начальник должен быть в семье» – произнес Вова по поводу моего препирательства с родителями. Я экспрессивно: «Ага-ага! Один начальник должен быть в семье, один лодырь должен быть в семье, один работник должен быть в семье! » Они было загалдели разом, но я быстренько ушел, не дав им отыграться или заглушить своим шумом сказанное. Они попали в нелепое положение: хочется галдеть, а объект подходящий исчез, не на друг дружку же, ведь соратники?

Папа: «ты что спрашиваешь с неё /мамы/ как с жены: жениться тебе надо…» Я, прерывая: «это она спрашивает с меня как с мужа! »

Мама купила большой фотоплакат, пейзажный календарь и норовит его повесить в каком-нибудь центре, а всё занято давно: «вот давай над столом – вместо этих портретов – повесим; я бы делала и смотрела, нервы бы успокаивала». «Лучше я вам здесь полку прибью и положу на неё настоящий сук. Он будет как бивень. Вот это, я понимаю, объект для восхищения! А что фотография, они в каждом казенном кабинете навешаны».

Они настаивали и я начал сомневаться: может, и хороша фотография, раз хорош пейзаж. И хотелось отвязаться, поэтому сказал так: «Я тут всё буду переделывать, но, конечно, никаких календарей, их у нас уже три штуки». Это и есть суть политики, технология «сохранения лица» и «взаимных интересов». Мне ведь всё равно придется их чем-нибудь задобрить – переделывать-то я буду отнюдь не по их вкусу.

Проявление твоей специфики при обыкновенной ходьбе. Правда и проявление и восприятие этой специфики происходит на уровне подсознания. /Подсознание – это область за пределами нашего внимания – т. е. просто-напросто надо быть более внимательным к своему сознанию. /

…В романах нет уже того подсознательного личностного «фона» - не «фонит» как, например, в балете или в солдатском строю.

Молодой «бизнесмен» Дима Стерлигов, полный едва ли не хвастливого оптимизма, не лишенный и идеализма неофита /«выходим на американский рынок, там у нас нет конкурентов, они зажирели, мы дорожим своей репутацией»/. Они ещё не знают на что напорются, им ещё придется увидеть, как проигрывает энтузиазм, как, по сути, безжалостна жизнь. Эдакая, прости Господи, шантрапа открывает Америки.