92 ГОД КОММЕНТИРУЕТ 85-ЫЙ 3 страница

Гримасы истории: революционер, якобы цепляющийся за старое и реакционер, якобы прокладывающий путь к светлому будущему. Царей будет чтить народ, а интеллектуалы, напротив, поймут, кто был кто и как были дети XX съезда, так будут дети 1985года. «Ах, как многое тогда происходило, сознание наше развивалось, то ли дело теперь…»

Не будет жалости Горбачеву от новых хозяев. Будет, будет крутой режим. Ах, эти три дня – вы показали как происходит история. Газетки противника сразу были прикрыты. Потом их открыли опять, но они уже напуганы. Также и с партиями: Жириновский ещё разглагольствует, но уже поговаривают о принудительной психиатрической экспертизе.

…И Ленин, и Хрущев, и Горбачев под конец притормаживали и даже где-то изменяли начальным идеям – и это было предвестием конца.

Не из рассказа «двадцать шесть и одна», а в моем вкусе, нежная, возвышенная дева вдруг, вижу, «дает», постанывая под огромным мужиком. Набухает фаллос. Ну всё, пропадай святое, если и такие не достойны любви, то все достойны изнасилования.

Может, чтоб перемениться, нужно, как апостолам, сначала три года с Христом ходить. Иначе всё твоё христианство растворится. Я не юноша, полный добродетелей и самомнения, а скромный мытарь, снимающий свой налог с жизни. Надо трудиться в том, что по силам, смиренно принимая скромность результатов.

И всё-таки именно седьмой день лучше отдать Богу, Евангелию… Тогда и идеи будут приходить не такие, как в предыдущем фрагменте.

Намечаешь дело заранее только в случае неопределенности, когда не знаешь, чего ты хочешь и хочешь ли вообще.

Улыбаются, когда весело, смешно и улыбаются, когда хотят показать свое расположение. Некто грязно хохотал и ты улыбался, делая вид, что тебе смешно, выражая расположение…

Можно просто-напросто написать свой комментарий к Евангелию /а в перспективе и к Библии/.

Идет ужасный ливень, уже второй за первую неделю осени. За все лето не было ничего подобного. Утренний ливень – свет белый, белый, странный, и белые листья, а первый был вечерний и свет был желтый, желтый, странный и желтые листья. Погода сказочная, но мне всё нехорошо. К тому же, ливни быстро кончаются, оставляя только сырость.

В Евангелии нет здоровой «обыкновенной» жизни, а всё сумерки – и заблудиться так легко. Потерял все ориентиры после пути, оказавшегося блужданием всё на том же месте, впал в отчаяние, ослепившее тебя, и готов на любое падение… Поэтому это просто по человечески: человеческую экзистенцию переделывать в правила, риторику, что угодно. К экзистенции подводит именно ничтожество…

Иногда просто не вправе сопротивляться падению, пытаться соблюсти какое-то внешнее приличие, столь тяжкими открываются тебе прежние прегрешения…

3-4 дня ты ещё в состоянии, не сдаваясь /или не веря поражению/ побороться, но в 7-ой день изволь расплатиться по счетам.

…И всё-таки, несмотря на поражение, всё не так, как прежде. Я разбит и не могу ничего поделать с собой, но я не махнул рукой, ничего не отложил на потом, смотрю на себя, держу под прицелом, верю, что смогу уже завтра всё попробовать снова…

В разгар кризиса твоя борьба выглядит безнадежной, идет ломка, ты потерял вкус ко всему и не находишь себе места, но потом вдруг получаешь в дар успокоение, веру в свои силы, перспективу и возрождаешься.

Я бы хотел жить не только в городе, но и в пригороде, но и в предельной глуши – т. е. в трех местах. Не как сейчас, когда в городе, как в клетке и уже боишься природного начала. Причем основной резиденцией сделал бы пригород /как синтез города и глуши/ /«Ты не оригинален: так на Западе» - «На Западе всё холеное, а я хочу именно в русский пригород, где и дрова не исключены, где трава на пустырях…»/. От видов его испытываю ту же сладкую тоску, как от сумерек, как от осени. В глушь и в город - который есть тоже глушь, джунгли - лишь наезжать.

А ведь наша квартира похожа на пригородную. И сама моя любовь к верандам такова же /а зимой приходится сидеть в комнатах – «городское» время? Тогда лето – время глуши, а весна и осень – время пригорода /тогда этот пригород должен быть асфальтирован! //.

Может быть, верить надо не в бытовой коллективизм «обыкновенного» народа, а в молодое поколение, которое окажется, в отличие от своих отцов, не идеологизированным.

…В Америке в спорте доминируют негры. Редкие белые выглядят как герои-одиночки из фильмов ужасов, с той только разницей, что в реальной жизни – спорте - никто на них не ставит.

…Нарисовать бы всех вождей нашей страны. Нарисовать всех, кого из-за ТВ знаешь, как своих друзей, за отсутствием оных. Я не могу рисовать не освоенных восприятием людей.

…Общность нынешних стоячих воротников у курток и стоячих воротников, например, в средневековой Испании. Выглядят гордо!

…Люди, которые мало едят, пьют много алкоголя, предрасположены к этому. Потому что плохой аппетит – это плохой аппетит на жизнь, а значит, депрессия…

…Сборная СССР по футболу находится в тишине возвышенного места, куда восходят, оставляя чужие и свои сомнения. Представляю их чудесными, как ангелы: они не убегают от сомнений и не пытаются нагнать на себя грубого куража, а, веруя, находят серебряную нить благословения.

Трудно осуществлять «локальные прорывы» в деле без предварительных прорывов в состоянии и отношениях с людьми.

Октябрьскую революцию можно сравнить с Петровской /только Петровская происходила сверху», а 17-го – «снизу»/. То же отречение от своего прошлого и классов, его составлявших, то же устремление к «передовому» Западу, те же массовые репрессии, та же гигантомания строек, те же «освободительные» войны, тот же вождизм, то же ЧК, та же эмансипация и т. д. /хочу надеяться, что на моем веку не будет страшных катаклизмов и что будут у нас свои Александры/.

В пьющей, грубой стране к власти пришли пьющие, грубые, невежественные люди – как в политике /Елкин/, так и в «бизнесе» – видел, например, Борового.

В первые века голова страны была на юге /где был и центр мировой цивилизации/, потом в центре – Москва – что соответствует большой замкнутости на себе /в период мирового средневекового мрака/. С Возрождением на Западе довольно скоро и наша голова переориентировалась на северо-запад, в Петербург. Вся остальная территория – это дремучее тело народа, чем глубже, тем дремучей.

Отрыв неизбежен при крайней неравномерности развития «головы» и «тела» страны /на примере футбола: в Москве 5/! / команд высшей лиги, причем популярностью пользуются только 1-2, остальные извращаются при пустых трибунах и в то же время во всей остальной России нет ни одной/! / команды высшей лиги. И при этом вопрос даже не дебатируется/.

…Может быть у всей этой мимики и жестах есть свои алгоритмы, схемы /которые можно передать линиями/ - тогда было бы возможным, меняя сам алгоритм, накладывать его на основу – спокойное лицо, т. е. в рисовании портретов участие натуры отпадает…

Часто, начиная писать очередной «фрагмент», я ещё не знаю четко, что я напишу - мелькнуло что-то неопределенное, в чем без писания у меня не было бы ни охоты, ни возможностей разобраться.

«Деньги делают деньги» – и это замкнутый круг, где у человека уже нет выбора.

«Отдавайте деньги кесарю и тогда сможете отдать Божье Богу».

Два мощных горных массива, один большой остров и несколько меньших, несколько отделенных же полуостровов, моря, создали в Европе ряд равномерных, но небольших по размеру и, главное, отделенных и отличных друг от друга территорий -–со своим небольшим севером и югом, западом и востоком. Получился самодостаточный мир. /Где главный конфликт: в средней его части, между Францией и Германией – потому что это единственные страны–соперницы, не отделенные друг от друга. Франция это ограниченность жизни и вытекающее отсюда самодовольство, а Германия – это ограниченность духа…

Если море англичан не только отъединяет, но и присоединяет, то Пиренеи – это дверь тюрьмы. Для англичан моря – это дело духа и путь к осуществлению мечты, для испанцев море – это дело плоти и низменных страстей, а лучшие свои качества они проявляют на земле в борьбе с самими собой /Дон Кихот/. Англичане же на земле крайне ограниченны и косны /фантасмагория ограниченности, плоскостности и косности - «бедная Англия»/. Читая их писателей, можешь быть уверен, что там будет Индия, Египет и т. д. /Склонность к путешествиям в искусстве: там не было ни одного крупного писателя реалиста…/

Итальянцев нельзя понять, не учитывая их принадлежность к Средиземноморью. У Средиземноморья нет севера – отсюда невразумительность духа. «Возрождение»: через Италию Средиземноморье передало свой итог Европе. И тут стала сказываться отъединенность Италии от Европы Альпами, Она оказалась в положении Испании, но жила капиталом своего Возрождения - деградируя в нем.

Польша – это Франция между Россией и Германией. У России с ней диалог слона и моськи: потому что если природа «духу» дает безбрежную экзистенцию, то у «жизни» она отнимает последнюю высоту. «Жизнь» при отсутствии духа приводит к произволу и суете, а наличие таких соседей – к тщеславию, спеси, воинственности. Украинцы – это чуть сдвинувшиеся в русскую сторону поляки. /Кстати, есть и сдвинувшиеся в сторону Германии польские области – в результате, наверное, уклон не в сторону еды, а, например, в сторону денег. /

Чехи выполняют роль украинцев для Германии.

Особые страны Европы – Голландия, Австрия… Австрия – это синтез Германии и Франции. Результат: фантасмагория, нечто подлинно больное. Не это ли влияние доводит венгров до самоубийств? /нет ничего случайного в том, что оттуда вышел Гитлер; наверное, и многие другие, помимо Кафки и т. п. /

Голландия-Бельгия – это обратная история: велико влияние Франции и жизни, слабо - Германии и духа. Бюргерская претензия. Голландия – это воины вечной войны с морем. Их трудолюбие – это тренированность воинов, их чистоплотность – это чистота и порядок в армейской казарме. Сейчас воевать не надо и, наверное, это очень сильно сказывается на народе…

Южная Америка – это Испания, вырвавшаяся на простор. Природа, простор избавили американских испанцев от борьбы с самими собой /и её символа: корриды/, заменив её на не менее жестокую борьбу друг с другом.

Азию я воспринимаю очень плохо. Это наиболее отличный мир – и именно он оказывается в силах отстаивать себя от влияния Америки. У меня иногда есть ощущение, что это законсервированные, спящие вулканы. Я мало знаю: чем отличается Афганистан начала нашего века, от Афганистана, например, 17 века? Китай, например, напоминает мне страну, остывшую уже несколько тысяч лет назад и всё это время там царила муравьиная идиллия.

…Горячий климат горячит как буквально, так и через свое детище – виноградную лозу.

…Духовность проявляется в согласных. Жизнь – в гласных.

А словарный запас определяется территорией, её разнообразием – отчего диалекты - разнообразием других языков на её территории – отчего заимствования.

Наконец, никого не согрев, солнце зашло за листву, сделав её черной тенью, что мотается на ветру.

Значимость высоты: листья-небожители первыми встречают солнце и последними с ним расстаются. Они почти не знакомы со смертным запахом земной сырости.

Над крышей пролетела птица, над тротуаром прошел человек. Потом было ещё много птиц – и все они проходили над крышей – и людей – и все они пролетали не над крышей, а над тротуарами. На той крыше были трубы и будки, на этом тротуаре забор.

У дома окна ослепли от света, оставленного ушедшим солнцем. В нем вроде бы никого нет, но утром вокруг будет мусор.

Механическое лучше делать с утра, а художественное – вечером. Так и Бог творил мир - применительно к неделе…

Я был не готов и потому, когда поднял её, ощутил неуверенность в себе и подумал: «я мог её уронить». А в другой раз я только легкомысленно удивился и подумал: «какая тяжелая». Бутылка, женщина, какая разница…

Я закрыл кран, но вода перестала течь не сразу, а напоследок ещё и тоненько скурвилась.

Поперхнулись, смешались мысль и настроение. Махаю рукой. Ещё не кончил – утверждаю.

Когда есть форма, легче и содержанию.

Делать то, что хочется – это аксиома.

Когда есть настроение, легче и форме. Например, улыбка – это форма веселого настроения.

Женя хохочет, хохочут огромные красные трусы. Хохочущая бородатая голова и сразу за впалой грудью, на мощных пузе, заднице и ляжках розовые трусы. На них что-то нарисовано – творчество задниц всего мира. «Ложись» – и он сразу соглашается. Смех умолк, трусы скрылись под одеялом, бедная головушка щурится, пытаясь уснуть.

…Лето прошло, гамак опустел. Пришли темные вечера. Звезды излучают холод, луна не греет. Сижу, нахохлившись в куртке. Греет ли электричество окна родного дома? Чем светлее, тем теплее.

Погас свет и, оказалось, давно закрыта дверь. Я остался наедине со звездами.

Шел к условной цели. Пошедшие шагом пространство и время молча показывали свою философию. Все видевшие меня были судьями…

Лежу после холодной воды – тело легкое-легкое, но усталое после работы. Штаны направлены вниз – узко и длинно – а светло-серая рубашка – вверх - широко и коротко. Как тонок рисунок идеальной модели одежды. Это лучше, чем в халате, укрытии голого. Я как продольная лужица цвета моих глаз и рубашки – в глазах шарик, а на рубашке полоски - с бледными песчаными берегами цвета моих щек и оголенных рук.

Опустив глаза, с досадой читал написанное. Там были споры, и ложное торжествовало. Это может опустошить усталую душу, но, подняв глаза, я увидел сияющее небо осени и прочитанное мгновенно отвязалось.

«Тоталитаризм» – само по себе понятие тотальности выражает только энергию единства. Вопрос лишь в том, на какой основе становится возможным объединение. И уж, конечно, нельзя всё сводить к личностям: и Маркс, и Ленин, и Гитлер, и Хомейни, и Горбачев, и тибетский лама, как и каждый из нас лишь адепты истории, духа времени. Без некоей степени тотальности невозможно само существование государства.

Человеку всегда будет где-то непонятно, непостижимо почему существует насилие, почему всё умирает, всё не вечно, почему зверье охотится друг на друга, почему дед поедом ест некую репку, бабка дедку, внучка бабку. Почему мы едим мясо, которое смотрело, дышало, вздыхало, мычало.

…Историю о богаче и Лазаре Он рассказывал Сам, но ответ разделяющий давал Авраам…

…Политика /«кесарь»/ - это итог человеческой деятельности во вне, а Бог – это итог человеческой деятельности, направленной внутрь себя.

Демократия – это их название революции! /все революционеры были «демократичны»; и наши революционеры называли себя социал-демократами/.

Семилетний мальчик отвечает «в принципе, да», богатая мимика. Разве я в семь лет был способен ответить «в принципе, да»? Стыдно сознаться, но способным стал едва ли не в 20 лет. Хотя это просто перенимание у взрослых. Ведь это всё специфические, запоминающиеся вещи. У тебя родители не говорили и не говорят «в принципе, да», не то поколение – но разве это что-то меняет? Что следует за «в принципе, да» их родителей?

Сахаров – эдакий западный прожектерский идеализм. В наше время, в отличие от его 50-х – 60-х в науку уже никто не верит, а значит, отпадают и идеальные прожекты. Остается голый Запад. Идеализация «благоразумного» Запада безопасна, как идеализация всего заземленного. Понимают «демократию» как эмансипацию общественных отношений - это вечное желание молодости – вечно стареющей. Строят идеальные прожекты, не чуждые цинизма /идиллия цинизма и циничные идиллии! /.

/И «демократия» как лозунг безыдейности, цинизма: «делай, что хочешь». /

…Всё это только эскиз, Бог знает сколько вместивший в себя заблуждений и неоправданных домыслов…

Сидеть у двери, слегка приперев её табуретом, или же сидеть в закутке. Вот и выбирай как лучше для того, чтобы успеть спрятать блокнот, когда кто-то выходит. Конечно, подпереть – это гарантия, но психологически хочется сесть подальше, спрятаться.

См. ранее: из-за ориентированности на человека на Западе и результат: развитые потребности /материальные/ и развитая забота об их удовлетворении. У нас же человек не цель, а средство. Чтоб средство было в порядке, его конечно надо одевать, кормить и т. д., но и только. Человек может быть целью только тогда, когда в обществе нет ничего выше душевного.

Мы - эхо того, что происходит на Западе /и каждый раз они пугаются этой природной мощи ауканья на их замкнутый мирок! /. И то, что у них было задумано в теоретическом плане и в сглаженной форме, с обходом острых углов у нас осуществилось практически и очень грубо – это реальный отклик человеческой природы на человеческие планы, на человеческую мудрость!

…После 2-ой мировой войны магистралью прогресса стала экономика.

…Разгром НЭПа – вот уж действительно доказали, что стремились не к изобилию. И вообще это усмешка истории: между двумя ужасными периодами и на пути от одного к другому – вдруг такой период.

…Человек настолько живет сегодняшним и актуальным, насколько он душевен. По мере увеличения духовного растет прошлое и будущее.

«Экономичность производства» – как пример идейного материализма.

Практические изобретения начала века /телефон, радио, аэроплан, кино и т. д. / - как зерно, из которого выросло дерево экономики 2-ой половины века…

Было и холодно, и сыро, и темно, и ветрено: какая безжалостность по отношению к листве. Она стала темной, бурой. Никому не пожелаешь такой осени жизни. А желтые красные сухие листья кажутся находящимися в тихом раю. Может это их чистилище, распятие на древе, которое они должны выдержать для того, чтобы в один прекрасный ясный день отойти, кружась, в райскую жизнь…

Пишу удивительно легко, но состояние удивительно спокойно-неопределенное – такое же, как прежде. Ну что ж, посмотрим, я три года находился в том же состоянии и не писал.

Триада: «идеология – политика - экономика» – это триада материальной деятельности человека. В сфере сознания ей соответствует триада: «религия /дух/ - искусство /культура, красота, душа/ - наука /разум, тело/.

Все эти слова-понятия так огромны, что мне их сразу не осилить; многое пишешь интуитивно. Расписываюсь в человеческом измерении.

Мне нужно лечь. Усталый, я принял ванну и теперь мне нужно сделать только одно для себя: причесать намокшие спутанные волосы. Папа ест грибной суп. «Пожалуй, я тоже поем, пока горячий» /Зачем говорю я это, ведь желания есть нет, есть только желание лечь. Но стол грязный, неубранный, откладываю это. К тому же: «А Женю кормили?! » - «Не-ет» - «Почему?! Ну вы просто смешите меня! » - «Мне некогда, у вас целый день впереди…» - «Вставай пораньше! Да ведь это просто опасно для жизни: самому есть, а ему не давать! » - «Ничего, молчит» - «Хорошо, сегодня молчит – а завтра, послезавтра?! » Мама начинает накладывать суп, а я резать хлеб. Мне нужно лечь, я очень устал. Поэтому мне трудно даже резать хлеб, а надо ещё и маслом его смазать, раз суп грибной, а не мясной. Масла нет. С трудом дернув холодильник – иначе не откроется – кряхтя, наклоняюсь. А в результате это оказался маргарин. Искать масло нет сил, пойдет и маргарин, хотя самого из-за усталости от него тошнит… Папа: «Огурцы ведь пропадают, я бы не против, где они, на веранде» /выжидательно смотрит, не сходит ли кто/. Мама: «ешь, что тебе мешало есть их? » Папа: «так я же их не вижу! » Идет сам, возвращаясь, говорит довольным тоном: «мне N. говорил, что вот, когда он был в Чехословакии, то обратил внимание, что чехи очень много едят огурцов». Положив сметану в Женькин суп, я ухожу, ухожу. «Где «Московские новости»?! Вчера ещё видел в твоей комнате?! » - «Не знаю, я не брала /ищет масло/. Что такое, нигде масла нет? А я ещё полкило И. обещала; папа же с работы принес?! Это ты, Димка, всё Женьке намазываешь! Это ведь не старые времена, надо же понимать! Слышишь, больше чтоб Женьке не намазывал! » А я только что успокоился в полумраке, но тут не вынес и голос с хрипом прорвал оцепенение, оставаясь слабым, бессильным, отчего пришлось перейти на крик, чтоб услышали через дверь: «Ему нельзя без масла, иначе он хлеб не ест! » - «Ест, ест, я в тот раз давала, съел, как миленький! » - «Он его только щиплет, портит, а так уминает много, это же выгодно, меньше варить» - «Ничего, ничего, съест». Я бессильно умолк, «внутренним взором» с отвращением рассматривая поруганные куски хлеба.

Потом ещё рвался в комнату папа, ища галстук, и галстука не нашел так же, как и газету, потом мама предлагала: «будешь блины? » От усталости я не отвечал вразумительно, впрочем, не веря, с чего бы; не было и звуков. Сбитая с толку моими хриплыми кликами, она выдала своё лукавство: «Из овсянки напекла» - «Не-не». Она не услышала, продолжала кричать издали, да ещё через дверь, надоедая и я уже твердо крикнул «Нет! », припомнив ей этой жестокостью масло.

Я лежал, втягивал носом воздух, получая от этих вздохов облегчение и обновление, когда свежий воздух на секунду наполнял усталые своды грудной клетки…

Женя, поев, довольно смеялся, расхаживая туда и обратно не машинально, а с энергией, будто шел по пути, хоть и не ведущему ни к какой цели, но приятному самому по себе во всех отношениях.

/На самом деле это совсем не копия, не более трети всех слов и действий и чувств, потому что всё это лилось сплошным потоком без секунды перерыва. Где уж корявой ручке успеть за духом жизни, который живет, где хочет. /

…Закрыл глаза и сразу мной овладела моя естественная усталость. Закачало; волны из бредовых образов.

…Незнакомая обстановка; таинственные смыслы немного пугают; «где ты, хозяйская походка.

…«Она вошла в роль, загадочная ухмылка уже не сходила с лица…»

«Как хочешь, чтобы поступали с тобой, так и ты поступай с ними» – в жизни происходит следующая перефразировка: «как хочешь поступать сам, того же жди и требуй от других». Я, подметая, откопал страшно запыленную мамину домашнюю тапочку и говорю: «На, вычисти». А она мыла посуду и кинула её на порог: «потом вытрясу». Обозлившись на то, что пыль разлетелась там, где я только что подметал и что эта туфля так и будет путаться под ногами – «ничего ты не вытрясешь» – я в ярости выскочил за сени и зашвырнул ни в чем не повинную тапочку в соседний двор.

Сидел, смотрел в небо на борьбу мрачных туч и ясного неба – кому на руку сыграет рьяный ветер? – пил водичку, бездумно деловито перемалывая попадающиеся облепиховые семечки и кожурки нацеленными передними зубами, и думал: «чего я хочу? » /или: «что бы сделать? » или; «где вы, мысли? »/

В конце концов, раз у тебя сейчас нет никакой трагедии или, скажем, любви, никаких мучений, сомнений, тоски, то будь уверен, что ничего подобного не появится и в тексте, если не обращаться к памяти. А этого не хочется из-за твоей занятости делом.

Пустячки легки, забавны, интересны как спорт – и дают хорошее настроение. А серьезное приходится писать во многом вслепую, инстинктом и даже в конце не выходишь на светлое и ясное место.

Качается гамак, ветер сильный. «Качался гамак…» О-о! «Кончилось лето, раскачивается гамак на осеннем ветру». Нет, лучше: «пролетело лето…» Но это так банально, это «пролетело» уже «пролетает» сотни лет. Не оно пролетело, а ты – они – проморгали, прошляпили, профукали. Ну вот, ударился в бичевание пороков. Будь как люди, вон русские придумали: «люли-люли» и не стесняются. «Так то бабы! » Ну тогда скажи «Эхма! » Да пошли вы, тут гамак с петель срывается…

Мама поет псалмы. Я спрашиваю у Вовы: «ты не брал на работу серую телогрейку? » «Не-ет». Мама прерывается и говорит: «Наверно, он взял, чай». Я внутренне усмехнулся: «Ты не прерывайся, не прерывайся на мирское». Характерная реакция человеческой психики…

Слово «несколько» должно бы быть в моей обойме: хотел написать «заставляя себя» но это слишком сильно; и это типично: все основные глаголы очень сильны. Насилие по отношению к себе сильным назвать трудно.

Лишь полностью включившись в некую ситуацию вне себя можно получить душевный разгон. Поэтому употребление глаголов в полный голос по отношению к душе часто необоснованно, что характерно для романтизма, психологизма и т. п.

Опять я свою ситуацию выдаю за общую истину?

«Нет, на семь дней мне просто энергии не хватает» – думаю, сидя в 3-ем дне и вовсе не чувствуя желания стремиться к седьмому – «вот если бы 3 дня…» - и ни три, и ни один, ты просто растворен во времени, в своих ощущениях, при которых и физически-то ходить недосуг, да и споткнуться можно от такого забытья…

/Вроде убедительно, а думаете всё, вопрос закрыт?! /

Вот ведь как наоборот получается: говорил, что сначала надо иным стать, а потом смогу писать, а выходит, что пишу без труда, а состояние прежнее. Что ж, и буду писать как бы исходную диспозицию, после чего постараюсь обрести свободу.

Это правило: если человек живет среди чужих, значит и в душе его живут чужие.

Осенний закат, как прекрасно, дует ветер, молотя деревья и проникая сквозь мою куртку–убежище /я даже поднял воротник и спрятал подбородок/, вызывая и озноб, и острую радость. И светит солнце, далекое, негреющее, для души, а не для тела; как символ, которому и полагается быть далеко. Далеко лучше, чем высоко.

По восходящему солнцу можно изучать восход мира, жизни на земле, по закату – закат. И я чувствую, что и восход, и долгий день – это наше прошлое, а закат – это сегодня, это досталось мне. Это досталось мне проживать день за днем.

«Ззамерзз» – «Сиди, сиди, а то что-то у утр ассоциации с ночными вечерами /это же безнадежность/; пусть хоть немного рассветет! » /сидеть, наверное, всё же не буду, а записать - запишу /не вставил морализаторское, унылое «только»//