Харуки Мураками 23 страница

Конечно, эту фотографию Тэнго видел впервые в жизни. Вообще ему все еще никогда не приходилось рассматривать семейной фотографии. И не видел также собственной, с детских лет. Отец объяснял, что они жили бедно и не могли купить фотоаппарат, а также не имели возможности сфотографироваться всей семьей. Тэнго тогда в этом сомневался. И это в самом деле была неправда. Фотография, сделанная в то время, осталась. Их одежда не был роскошными, но вполне позволяли показаться перед людьми. Да и, казалось, не жили они настолько бедно, что не могли купить фотоаппарат. Тэнго сфотографировали вскоре после рождения, — видимо, в 1954–1955 году. Он перевернул фотографию — на ней не было ни даты, ни места фотографирования.

Тэнго пристально рассматривал лицо вроде бы своей матери. Изображение было маленьким и, к тому же, расплывчатым. Возможно, с помощью увеличительной лупы удалось бы разглядеть её мелкие черты, но такого инструмента, конечно, он не имел под рукой. Но он сумел приблизительно оценить её внешность. На овальном лице виднелся маленький нос и пухлые губы. Мать не была красавицей, но со своей миловидностью смотрелась неплохо. По крайней мере, по сравнению с неотесанным отцовским видом казалась гораздо изысканнее и умнее. И это обрадовало Тэнго. Ее волосы были аккуратно уложены, а лицо поражало выразительным выражением. Возможно, перед объективом фотоаппарата она напряглась. Японская одежда на ней немного скрывала форму ее тела.

Судя по изображению на фотографии, трудно было назвать родителей идеальным супругами. Видно, сказывалась разница в возрасте. Тэнго попытался представить себе, как они оба где-то случайно встретились, объяснились между собой и, женившись, родили одного сына, но это ему не удавалось. По фотографии он не мог абсолютно ничего прочесть. Возможно, их связало вместе как супругов не сердечная близость, а какое-то обстоятельство. А возможно, все сложилось по-другому. Ведь человеческая жизнь — это лишь следствие ряда беспричинных, а часто и брутальных событий.

Затем Тэнго пытался установить, совпадает ли загадочная женщина из его фантазий (или потока детских воспоминаний) с изображением матери на этой фотографии. Но вспомнил, что совсем не помнит ее лица. Да и женщина, расстегнув блузку и высвободив грудь из-под бюстгальтера, давала сосать их незнакомому мужчине. При этом она глубоко, словно задыхаясь, вздыхала. Тэнго помнил только это. Некоторый чужой человек сосал грудь его матери. Кто-то забрал то, что должно было принадлежать исключительно ему, Тэнго. Возможно, для младенца это была явная угроза. На лицо матери он тогда не обратил внимания.

Тэнго положил фотографию в конверт и задумался над ее содержанием. Отец хранил ее до самой смерти. Значит, дорожил матерью. Сколько Тэнго себя помнил, мать уже была умершей от болезни. По данным адвоката, он был единственным ребенком, родился от покойной матери и отца, сборщика абонентской платы «NHK». Это был факт, подтвержденный книгой семейной регистрации в записи актов гражданских состояний. Но документ городской управы не может засвидетельствовать, что этот человек — его биологический отец.

— У меня нет сына, — прежде чем впасть в глубокое коматозное состояние, заявил отец.

— Тогда скажите, кто же, собственно, я такой? — спросил Тэнго.

— Ты — никто, — ответил отец просто и беспрекословно.

Услышав эти слова, Тэнго убедился, что между ним и этим мужчиной нет кровного родства. И подумал, что освободился от тяжелых оков. Однако с течением времени он усомнился, что отец говорил тогда правду.

— Я — никто, — повторил он вслух.

Внезапно Тэнго пришло на ум, что молодая мать на фотографии похожа на его замужнюю подругу. Ее звали Кёко Ясуда. Чтобы успокоить сознание, он сильно нажал кончиком пальца на середину лба. И еще раз достал из конверта фотографию. Маленький нос, пухлые губы. Немного выпяченный подбородок. Другая прическа, но черты лица действительно такие, как у Кёко Ясуда. Собственно, что это значит?

И почему отец решил передать Тэнго после своей смерти эту фотографию? При жизни не дал ему никакой информации о матери. Даже прятал такую семейную реликвию. И лишь в последний момент, без всяких объяснений, передал ему эту блеклую фотографию. Зачем? Чтобы избавить сына от сомнений или еще больше сбить с толку?

Тэнго понял только одно: отец вовсе не собирался объяснять ему никаких обстоятельств, зафиксированных на фотографии. Ни при жизни, ни тем более теперь, после смерти. «Вот фотография. Я даю тебе только ее. А об остальном сам додумайся», — возможно, так он и сообщал.

Лежа навзничь на голом матрасе, Тэнго смотрел на потолок из фанеры, покрытой белой краской. Без текстуры и сучков, с несколькими прямыми швами. Именно это со дна своих глазных впадин, наверное, наблюдал отец в последние месяцы своей жизни. А может, его глаза уже ничего не видели. Во всяком случае, его взгляд был обращен туда. Независимо от того, видел он или нет.

Закрыв глаза, Тэнго представил себе, как лежит здесь и медленно умирает. Однако для тридцатилетнего мужчины, который не имел проблем со здоровьем, смерть находилась далеко за пределами воображения. Тихо дыша, он следил за тем, как по стене передвигался отблеск заходящего света. Тэнго решил ни о чем не думать. Это для него не было трудно. Он слишком устал, чтобы на чем-то конкретном сосредоточиться. При случае хотел немного поспать, но, возможно, от переутомления не мог заснуть.

Где-то в шесть пришла медсестра Омура и сообщила, что в столовой приготовили еду. Тэнго сказал, что не голоден, но эта грудастая упитанная медсестра не отступала. Настаивала, чтобы он хоть чем заморил червячка. Она почти приказывала. Бесспорно, была профессионалом, умеющим логически убедить человека выполнить приказ, касающегося его здоровья. Тем более, что Тэнго не умел противиться логическому приказу, особенно исходящим от женщины старше его возрастом.

Когда они спустились по лестнице, то встретили там Куми Адати. Медсестры Тамуры не было. Тэнго сел вместе с Куми Адати и медсестрой Омура за один стол. Он съел немного салата и вареных овощей, затем принялся за суп из мисо, лука и моллюсков. После выпил горячего чая.

— Когда состоится кремация? — Спросила Куми Адати.

— Завтра после полудня, в час, — ответил Тэнго. — После нее, пожалуй, вернусь к Токио. Меня ждет работа.

— Еще кто-нибудь, кроме вас, будет на кремации?

— Нет, думаю, не будет никого. Только я один.

— А вы не возражаете, если я приду? — спросила Куми Адати.

— На кремацию моего отца? — удивился Тэнго.

— Да. По правде говоря, ваш отец мне очень нравился.

Тэнго невольно положил палочки для еды на стол и посмотрел на медсестру. Неужели она действительно говорила о его отце?

— Например, чем именно? — спросил он.

— Был честным и не говорил ничего лишнего, — сказала она. — В этом был похож на моего покойного отца.

— Гм… — пробормотал Тэнго.

— Мой отец был рыбаком. Умер, когда ему еще не было и пятидесяти.

— Погиб в море?

— Нет. Умер от рака легких. Много курил. Не знаю почему, но буквально все рыбаки — заядлые курильщики. Из них дым постоянно так и валит.

Тэнго задумался над услышанным.

— Возможно, было бы лучше, если бы и мой отец был рыбаком.

— Почему вы так думаете?

— Почему? — переспросил Тэнго. — Просто так мне показалось. Что было бы лучше, если бы он работал рыбаком, а не сборщиком абонентской платы.

— Если бы ваш отец был рыбаком, то вы это воспринимали бы с большей охотой?

— Думаю, что, по крайней мере, многое в моей жизни сложилось бы иначе.

Тэнго представил себе, как он, маленький мальчик, утром выходного дня вместе с отцом идет на рыбацкой лодке. Резкий морской ветер с Тихого океана и брызги воды бьют ему в лицо. Однообразно урчит дизельный мотор. Бьющий в нос запах рыбацких сетей. Тяжелая работа, полная опасности. Малейшая ошибка смертельна. Но по сравнению со сбором абонентской платы у жителей Итикавы, в этом случае дни, наверное, были бы более естественными и содержательными.

— Пожалуй, сбор абонентской платы — ужасно тяжелая работа, не так ли? — сказала медсестра Омура, поедая рыбу, вареную с овощами.

— Пожалуй, — согласился Тэнго.

По крайней мере, она была непосильной для него.

— Однако ваш отец успешно с ней справлялся, правда? — Сказала Куми Адати.

— Думаю, достаточно успешно, — ответил Тэнго.

— И похвальные грамоты получал, — сказала Куми Адати.

— Ой… — медсестра Омура вдруг положила палочки для еды. — Я совсем забыла. Просто ужас! И чего это я вспомнила о такой важной вещи только сейчас? Подождите минутку. Должна обязательно сегодня это вам передать.

Медсестра Омура вытерла платочком губы и, оставив еду, поспешила из столовой.

— А всё же, что это за важное дело? — задумчиво спросила Куми Адати.

Но, конечно, Тэнго не догадывался.

Ожидая возвращения медсестры Омуры, он послушно нес в рот овощной салат. В столовой ужинали еще несколько человек. За одним столом сидели трое стариков, но все они молчали. За другим ел какое-то блюдо и серьезно читал развернутую вечернюю газету седоватый мужчина в белом халате.

Вскоре примчалась медсестра Омура с бумажным пакетом в руке и вынула из него аккуратно сложенную униформу.

— Может, с год назад, когда господин Кавана еще был в полном сознании, я взяла ее от него на хранение, — сказала эта упитанная медсестра. — Он хотел, чтобы его положили в гроб в этой униформе. Поэтому я отнесла ее в химчистку и посыпала инсектицидами.

Это была хорошо знакомая униформа служащего «NHK», которую бы Тэнго ни с чем не перепутал. Брюки были аккуратно выглаженные. А сама она отдавала острым запахом порошка от насекомых. На время Тэнго потерял дар речи.

— Господин Кавана сказал мне, что хочет, чтобы его сожгли в этой униформе, — сообщила медсестра Омура и, снова аккуратно сложив униформу, сунула ее в бумажный пакет.

— А потому сегодня я передаю ее вам, господин Тэнго. Принесите ее завтра в фирму ритуальных услуг и попросите переодеть отца в нее.

— Но так делать не годится. Униформа предоставлена корпорацией для временного пользования. После выхода на пенсию ее надо вернуть «NHK», — неуверенным голосом возразил Тэнго.

— Не переживайте, — сказала Куми Адати. — Если мы промолчим, то никто об этом не знать. Даже если пропадет одна старая униформа, «NHK», думаю, не обеднеет.

С этим согласилась и медсестра Омура.

— Господин Кавана тридцать лет трудился на «NHK» — с утра до вечера обходил квартиры жителей. Наверное, часто попадал в неприятности и выполнял страшно большую норму. Разве можно пожалеть для него одной униформы? Ведь он пользовался ею не для того, чтобы делать зло.

— Да, правда. И я храню матроску из средней школы, — сказала Куми Адати.

— Униформа служащего «NHK» и школьная матроска — это совершенно разные вещи, — вмешался Тэнго, но никто его не поддержал.

— И я засунула матроску в стенной шкаф, — сказала медсестра Омура.

— Иногда надеваешь ее и показываешься мужчине? В белых носочках? — пошутила Куми Адати.

— Это нормально, — сказала медсестра Омура с серьезным выражением лица, подперев щеку рукой. — Может быть, хорошо кое-кого стимулирует.

— Во всяком случае, — обращаясь к Тэнго, сказала Куми Адати, чтобы закончить разговор о матроске, — господин Кавана дал четко понять, что хочет умереть в униформе «NHK». И мы должны выполнить такую его волю, ведь правда?

Взяв бумажный пакет с отцовой униформой, Тэнго вернулся в палату. Вместе с ним пришла Куми Адати и взялась стелить постель. Новой, с запахом крахмала, простыней, новым одеялом, новым пододеяльником и новой подушкой. После такой обновы отцовская кровать изменилось до неузнаваемости. Тэнго почему-то вспомнил густые волосы на лобке Куми Адати.

— В последнее время ваш отец постоянно находился в коматозном состоянии, — разглаживая складки на простыне, сказала Куми Адати. — Но я думаю, что он не был совершенно без сознания.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что, мне так казалось, ваш отец иногда посылал кому-то сообщение.

Стоя у подоконника и глядя на улицу, Тэнго повернулся к медсестре.

— Сообщение?

— Да, ваш отец часто постукивал по краю кровати. Его рука спадала вниз и выстукивала — тук-тук, тук-тук — что-то похожее на азбуку Морзе.

Куми Адати сама постучалась легонько кулаком по краю кровати.

— Это похоже на некий сигнал, правда?

— Я думаю, что это не сигнал.

— Тогда что?

— Он стучал в дверь, — сухим голосом сказал Тэнго. — Входная дверь какого-нибудь дома.

— Возможно, это действительно так, как вы говорите. Мне даже казалось, будто кто-то стучит в дверь. — Куми Адати прикрыла глаза. — Так выходит, что даже потеряв сознание, господин Кавана все еще собирал абонентскую плату?

— Пожалуй, — ответил Тэнго. — Где-то в закоулке своей головы.

— Как в древности воин, что после смерти не расставался с сурьмой, — восторженно сказала Куме адат.

Тэнго молчал, не зная, что ответить.

— Видно, ваш отец очень любил эту работу. Любил ходить и собирать абонентскую плату «NHK».

— Дело не в том, любил или не любил, — сказал Тэнго.

— А, собственно, в чем?

— Просто отец умел выполнять ее лучше кого бы то ни было.

— Вот как! Неужели? — удивилась Куми Адати. И задумалась над услышанным. — Возможно, что в определенном смысле это правильное решение.

— Возможно, — сказал Тэнго, поглядывая на сосновый бор. — Возможно, что так.

— А вот, например, вы, что умеете делать лучше всего? — спросила медсестра.

— Не знаю, — глядя ей прямо в глаза, ответил Тэнго. — Действительно не знаю.

Глава 22

_______________________

УСИКАВА

Казалось, ее глаза жалели

Тэнго появился на пороге дома в шесть пятнадцать воскресным вечером. Выйдя во двор, остановился и, словно что-то ища, осмотрелся. Перевел взгляд дело налево, затем — слева направо. Посмотрел в небо и под ноги. Но, кажется, не заметил ничего необычного. И быстрым шагом пошел по улице. Усикава следил за ним сквозь щель между шторами.

На этот раз Усикава не пошел вслед за Тэнго. Тот ничего при себе не имел. Свои большие руки засунул в карманы невыглаженных брюк из плотной хлопчатобумажной ткани. Поверх свитера, закрывавшего всю шею, одет был в коричнево-зеленый вельветовый пиджак. Волосы были взъерошены. В кармане пиджака торчала толстая книга малого формата. Наверное, собрался пойти куда-нибудь перекусить. И пусть идет, куда ему хочется.

В понедельник Тэнго должен был прочитать несколько лекций. Об этом Усикава узнал, заранее позвонив по телефону в подготовительную школу. Секретарша подтвердила, что, господин Кавана в следующий понедельник будет читать лекции в соответствии с учебным планом. Вот и хорошо, что наконец-то Тэнго вернется к своим ежедневным занятиям. Судя по его характера, сегодня вечером он никуда далеко не уедет. (Если бы тогда Усикава проследил за ним, то убедился бы, что тот отправился в бар в районе Йоцуя на встречу с Комацу. )

Примерно в восемь Усикава, в куртке, с шарфом вокруг шеи и вязаной шапкой на голове, быстро вышел из дома, чтобы осмотреть окружающую местность. Тогда Тэнго еще не вернулся домой. Задержался что-то слишком долго, если учесть, что собирался просто неподалеку перекусить. Если бы Усикава, выходя на улицу, был невнимателен, то мог бы столкнуться с Тэнго во время его возвращения домой. Но, не смотря на такой риск, Усикава во что бы то ни стало должен был выйти из дома и сделать одно дело. По памяти в нескольких местах он свернул в сторону, прошел мимо нескольких ориентиров и, хотя иногда колебался, но добрался-таки до детского парка. Хотя сильный вчерашний ветер утих, стужа ушла, и вечер был теплый, в парке не было ни души. Усикава еще раз огляделся и, убедившись, что никого не видно, поднялся по ступенькам на детскую горку. Сел на вершине и, опершись на перила, посмотрел в небо. Как и вчерашним вечером, почти на том же месте виднелась яркая Луна, полная на две трети своего размера. Вокруг неё не было ни облачка. Наряду с яркой Луной, будто сопровождая её, в небе плыла, немного деформированная, зеленая Луна.

«Я всё же не ошибся», — подумал Усикава. Он вздохнул и покачал головой. Это не был сон и не был оптический обман. Несомненно, над безлистной дзельквой плыли две Луны — большая и маленькая. Казалось, будто со вчерашнего вечера они невозмутимо ждали, когда на детскую горку вернется Усикава. Они знали, что он вернется. Будто сговорившись, они хранили молчание, полное загадочных намеков, и хотели, чтобы и он к ним присоединился. Приказывали, чтобы никому об этом не обмолвился. Прикладывали указательный палец, пахнущий пеплом, к своим губам.

Сидя на детской горке, Усикава попытался шевельнуть мышцами лица в разные стороны. И для верности вскоре убедился, что в его чувствах нет ничего неестественного и необычного. Ничего. К добру или к несчастью, лицо было тем же самым, что и всегда.

Усикава считал себя реалистом. И на самом деле он был таким. Ничего метафизического и абстрактного не хотел. Если что-то существовало, то независимо от того, согласовывалось ли оно с логикой или нет, он воспринимал это прежде всего только как реальность. Таким был основной принцип его мышления. Не законы и логика порождают реальность, а реальность — законы и логику. А потому Усикава решил, что придется признать как факт, что на небе теперь две Луны.

«О том, что будет потом, лучше подумать спустя какое-то время», — рассуждал он. Стараясь не вдаваться в излишние размышления, Усикава невозмутимо взирал на две Луны — большую желтую и маленькую, деформированную, зеленую. Пытался привыкнуть к этой картине. «Надо такое положение дел принять», — приказывал сам себе. Он не знал, как объяснить, почему могло так произойти. Однако пока в эту проблему не стоит углубляться. Прежде всего, важно подумать, как действовать в таком положении. Не было другого выхода, как принять все это за рамками логики. И это было начало.

Усикава пробыл там минут пятнадцать. Опершись на перила детской горки, и почти не шевелясь, приспосабливался к увиденной картине. Как водолаз, долго привыкающий к давлению воды, купался в лунном свете и поглощал его кожей. Инстинкт подсказывал ему, что это очень важно.

Затем этот человечек со сплюснутой головой встал, спустился с детской горки и, в плену неописанных замыслов, вернулся в свою квартиру. Окружающий пейзаж казался ему теперь несколько иным, чем был прежде. «Очевидно, под влиянием лунного сияния», — подумал Усикава. Лунный свет немного изменило облик всем предметам. Вследствие этого он несколько раз чуть не сбился с дороги. Оказавшись перед парадной дверью дома, посмотрел на третий этаж — в окне квартиры Тэнго свет не горел. Здоровенный учитель подготовительной школы еще не вернулся домой. Очевидно, пошел не только перекусить в ближайшую закусочную. Возможно, где-то с кем-то встречается. Может, с Аомамэ. Или с Фукаэри. «Поэтому, видимо, я упустил важную возможность», — подумал Усикава. Однако сейчас от таких мыслей пользы не было никакой. Каждый раз, когда Тэнго выходил из дома, слежка за ним создавала большую опасность. Если бы Тэнго хоть раз его заприметил, все дело свелось бы на нет.

Вернувшись в квартиру, Усикава сбросил пальто, шарф и шапку. В кухне раскрыл банку тушенки и стоя съел его с булочкой. Выпил банку тепловатого кофе. Но почти ни в чем не испытывал вкуса. Он не мог определить, в чем была причина — в пищевых продуктах или в его вкусовых ощущениях. А может, в двух Лунах, запечатлевшихся в глубине его глаз. Где-то раздался дверной звонок — слышалась его тихая мелодия. Звонок прозвучал дважды, после одной паузы. Но это не очень его беспокоило. Звонок, возможно, доносился с другого этажа.

Доев бутерброд и допив кофе, Усикава медленно курил сигарету, чтобы вернуть свою голову к реальности. Повторно проверил, что ему сейчас надо делать. После того, наконец, подошел к подоконнику и сел перед фотоаппаратом. Включил электрическую печку и в ее красном свете погрел руки. Был примерно девятый час воскресного вечера. К дому почти никто не приходил. Но Усикава хотел засечь момент, когда вернется Тэнго.

Вскоре из дома вышла женщина в черной теплой, на пуху, куртке, которой он ни разу не видел. Ее шею, вместе с губами, закрывал серый шарф. На ней были очки с черной оправой и бейсбольная кепка. Таким способом она пыталась избежать человеческих взглядов и скрыть свое лицо. Шла торопливо, широкими шагами, и голыми руками. Усикава автоматически нажал на кнопку, и электропривод трижды щелкнул затвором фотоаппарата. «Надо проследить, куда пойдет эта женщина», — подумал Усикава. Но пока он вставал, она вышла на улицу и скрылась в вечерней темноте. Насупленный Усикава махнул на все рукой. Если бы он сейчас обулся, то, учитывая быстрый женский шаг, все равно не догнал бы ее.

Усикава воссоздал в памяти все только что увиденное. Рост — примерно сто семьдесят сантиметров. Узкие синие джинсы и белые теннисные туфли на резиновой подошве. Одежда — поразительно новая. Возраст — от двадцати пяти до тридцати лет. Волосы, неизвестной длины, заткнутые за воротник. Из-за большой объемной теплой, на пуху, куртки ее фигура не угадывалась, но, судя по форме ее ног, женщина, наверное, была худощавой. А ее красивая осанка и быстрая походка показывали, что она молода и здорова. Наверное, каждый день занимается каким-либо спортом. Все эти особенности совпадали с образом Аомамэ, который сложился в голове Усикавы. Хотя, конечно, он не мог утверждать, что это была именно она. Похоже, что она страшно опасается попасть кому-нибудь на глаза. Всю ее переполняла напряженность. Как актрису, что боится преследования папарацци. Однако не было здравого смысла в том, чтобы считать, что известная актриса, за которой гоняются СМИ, заходила в этот убогий многоквартирный дом в квартале Коэндзи.

Поэтому Усикава временно предположил, что это была Аомамэ.

Она пришла на встречу с Тэнго. Но он сейчас куда-то направился. В его квартире свет не горел. Аомамэ пришла к нему, но его не застала и волей-неволей пошла домой. Возможно, эти два звонка принадлежали ей. Тем не менее, по мнению Усикавы, была еще одна нелогичность. Будучи объектом преследования, она должна была жить так, чтобы не попадаться никому на глаза и избегать опасности. Если бы она хотела повидать Тэнго, то, конечно, должна была прежде всего проверить, есть ли он дома. И тогда зря не подставляла бы себя под угрозу разоблачения.

Все еще сидя перед фотоаппаратом, Усикава перебирал в голове различные варианты, но не мог придумать никаких логических выводов. Поведение женщины, выбравшейся из своего убежища, так неудачно замаскированной, да еще и зашедшей в этот дом, не отвечала, по мнению Усикавы, характеру Аомамэ. Она, наверное, была гораздо более осторожной и внимательной. И это Усикаву озадачило. Он и не предполагал, что, возможно, сам ее сюда привел.

Во всяком случае, он решил, что завтра пойдет в пристанционную фотомастерскую и проявит все фотопленки. Пожалуй, среди них найдется и фотография загадочной женщины.

Усикава дежурил перед фотоаппаратом до десяти вечера, но после того, как женщина вышла, никто не появлялся на входе в здание. Было так тихо и безлюдно, как на театральной сцене после спектакля при малом стечении зрителей. «Что случилось с Тэнго? » — размышлял Усикава. По его сведениям, Тэнго никогда так поздно не задерживался в городе. Тем более что завтра снова начинались его лекции в подготовительной школе. А может, он уже вернулся и быстро уснул, когда Усикава выходил из дома.

После десяти Усикава почувствовал, что страшно устал. От сильной дремоты почти не мог открыть глаза. Для него, привыкшего поздно ложиться, это было необычно. В случае необходимости он мог вообще не спать. И только в сегодняшний вечер дремота безжалостно навалилась на его голову, словно каменная плита на древней могиле.

«Возможно, я слишком долго смотрел на те две Луны, — подумал он. — И, пожалуй, многовато их сияния впитал в себя». Луны все еще оставили на его сетчатке свои тусклые изображения, их темные силуэты парализовали мягкую часть его мозга. Так некоторые пчелы парализуют своим жалом большую гусеницу и на ее поверхности кладут свои яички. А их личинки, вылупившиеся из яичек, живут, поедая гусеницу, неспособную шевелиться. Усикава нахмурился и прогнал из головы зловещее представление.

«Да ладно! — убеждал себя Усикава. — Пожалуй, не стоит так добросовестно ожидать возвращение Тэнго. Он когда-нибудь, да придет, и сразу же заснет. Ведь кроме этого дома, ему некуда вернуться. Это наверняка! ».

Усикава с трудом сбросил брюки и свитер и в одной рубашке с длинными рукавами и коротких рабочих штанах забрался в спальный мешок. И, свернувшись калачиком, сразу уснул. Спал очень крепким сном, почти близким к коматозному состоянию. Когда засыпал, будто слышал, как кто-то стучит в дверь. Однако сознание уже перенесло этот стук в другой мир. Ничего различить не удавалось. От попытки сделать это силой все тело скрипело. А потому, не открывая глаз, он больше не искал содержания того звука и снова погрузился в трясину глубокого сна.

Попрощавшись с Комацу, Тэнго вернулся домой через полчаса после того, как Усикава заснул. Он почистил зубы, повесил на плечики пропахший дымом пиджак и, переодевшись в пижаму, лег спать. Спал до двух часов ночи, когда вдруг зазвонил телефон, и пришло известие о смерти отца.

Усикава проснулся после восьми утра, в понедельник, когда Тэнго, чтобы наверстать прерванный сон, уже спал в вагоне экспресса, следовавшего в Тате. А в то время Усикава, сидя перед фотоаппаратом, ждал, когда Тэнго отправится из дома в подготовительную школу. И, естественно, Тэнго не появлялся. Поэтому, когда часы показали первый час дня, Усикава махнул на все рукой. С ближайшего телефона-автомата позвонил в подготовительную школу и поинтересовался, состоятся ли по расписанию лекции господина Кавана.

— Лекций господина Кавана сегодня не будет. Так как вчера вечером с его родными вдруг произошло несчастье, — ответил женский голос.

Усикава поблагодарил и положил трубку.

Несчастье с родными? Очевидно, речь шла о его отце, который работал сборщиком абонентской платы «NHK». Того, что находился где-то далеко в здравнице. Для ухода за ним в течение какого-то времени Тэнго ездил туда и только два дня назад вернулся. По всей видимости, отец умер. Если да, то Тэнго снова покинул Токио. «Возможно, уехал тогда, когда я еще спал. И чего это я так долго и крепко спал? »- подумал Усикава.

«Во всяком случае, Тэнго остался совсем один в этом мире, — рассуждал Усикава. — Отроду был одиноким, а теперь еще больше. Одинок как палец. Ему еще не исполнилось и двух лет, как его мать на минеральных водах в префектуре Нагано задушил какой-то человек. Убийцу так и не поймали. Она бросила своего мужа и, забрав с собой маленького Тэнго, сбежала с этим молодым человеком. И вдруг куда-то исчезла. Почему парень убил ее — неизвестно. Даже неясно, действительно ли убил. В номере гостиницы нашли женщину, задушенную ночью поясом от пижамы, а молодого человека, который был с ней, не стало. Как не крути, а подозрение пало на него. И на этом все и кончилось. Получив сообщение о трагедии, отец приехал с Итикавы и забрал покинутого маленького сына к себе. Возможно, я должен был рассказать об этом Тэнго. Разумеется, он должен был знать эту правду. Но он сказал, что не хочет слышать ничего о своей матери из уст такого человека, как я. Поэтому я и не рассказал. Увы. И это его проблема, а не моя».

«Так или иначе, независимо от того, есть тут Тэнго, или его нет, придется всё же следить за домом, — напоминал себе Усикава. — Вчера вечером я видел загадочную женщину, похожую на Аомамэ. Но я не уверен, что это именно она. Что такая вероятность очень велика, подсказывает мне моя сплюснутая голова. Она не очень хороша, но обладает острой интуицией новейшего радара. Так что, если эта женщина — Аомамэ, то вскоре, наверняка, снова навестит Тэнго. О смерти его отца она еще не знает». Так предполагал Усикава. Видимо, ночью Тэнго получил это известие и рано утром уехал. Очевидно, они не могли связаться по телефону. Если так, то она непременно еще раз придет сюда. У неё какое-то важное дело, ради которого должна придти даже вопреки угрозе. Поэтому в этот раз обязательно надо проследить за ней. И заранее тщательно подготовиться.