Моя история болезни

Моя история болезни

Стояла группа людей. Они смотрели на пишущего человека, и ни один из них не мог ему помочь. Пациент был безнадежен. Пред вами пациентов дневник.

«Восьмое июня две тысячи двадцать третьего года.

Я в психиатрической больнице. Я веду этот дневник потому, что мне велел это сделать доктор. В действительности, я не хочу этого делать. Но я должен, потому как доктор Стивенсон считает, что это поможет мне излечиться. Я верю ему.

Итак, я болен. Она ушла, и спустя месяц я попал в это место. Здесь мне дают всевозможные таблетки, способные, как считают бело-халатные, избавить меня от болезни. Я считаю все это полнейшей ерундой и бессмысленной затеей, но покорно делаю то, что мне велят. Все-таки они – врачи, они, наверно, знают, что делают. Таблетки дают два раза в день. Мы с моим другом Ронни запиваем их лимонадом, и они, смешавшись со сладким напитком и проскочив через глотку, медленно сползают вниз по пищеводу, прямо внутрь, в кишечник. Я не раз думал о том, как удивительно складно все устроено в человеческом организме. Уши, нос, глаза, руки, ноги – все на своем месте. Видно, наш создатель был умен. Но зачем же он создал нас такими хрупкими, такими беззащитными существами? Ведь столько вокруг всего, что может повредить, покалечить нас. По ночам мне бывает очень горько от этих мыслей. Иногда я даже плачу.

Но я отвлекся. Совсем позабыл, для чего завел этот дневник и о чем должен тут рассказывать. Она ушла. Что я чувствую? Я даже…даже не могу описать этого. Мне дурно, меня мутит, мне плохо так, как не было еще никому и никогда. Только я один чувствую эту боль. Никто не способен разделить ее со мной. Порой я не могу понять, жив ли я еще или мертв. Помню, в среду, когда ее не было рядом уже практически целый месяц, я пытался справиться со своей болью – я наглотался каких-то белых шариков, лежавших у меня в банке. Я думал, это поможет. Знал, что в них заключается какая-то сила. Думал, больше не будет больно. Не помню, что было потом, но очнулся я уже в больнице. Как я здесь оказался?

Девятое июня две тысячи двадцать третьего года.

Почему она ушла? Я не раз спрашивал себя об этом. Почему она не подумала обо мне? Почему люди никогда не думают о других? Ведь прежде, чем войти в чью-то жизнь, нужно убедиться, что действительно хочешь этого и что пробудешь ты в этой жизни долго. Ну, это я так думаю. А у них все наоборот – говорят, что никогда тебя не бросят, что ты им дороже всех на свете, а потом уходят, не успеешь и глазом моргнуть. Что же это? Лгут что ли? А зачем? Зачем лгут? Разве нужно это? А кому нужно?

Спросил у Ронни, зачем люди лгут. Он сказал: «Это необходимо. Иначе не выжить». Я его не понял, но покорно кивнул головой. Пусть думает, что я понял.

Ее звали Мелисса. Я любил ее целых пятнадцать лет. Месяц назад она ушла. Странно только, что обо мне она не подумала. Разве она вправе распоряжаться моей судьбой? Разве вправе она решать, что можно уйти и оставить меня одного?

Десятое июня две тысячи двадцать третьего года.

Не помню, почему она ушла. Сказала только: «Я не могу больше быть с тобой». Я тогда сразу вспомнил, каким я был до нашего с ней знакомства. Совсем не таким. Я тогда еще не знал, что такое «счастье». Не знал, что любить можно. Что цветы дарить можно. Что ждать дома кого-то можно. Что кто-то у меня может быть, а не только я один могу быть. Потом узнал. Потом был счастлив целых пятнадцать лет подряд. Потом она ушла. Кроме нее, другого счастья в своей жизни не знал. Так и прожил пятнадцать лет – ее руки, ее губы, ее глаза, ее слова, ее движения. Только она и она. Больше никого не было и больше никого не любил. Она тоже говорила, что любит меня. Потом ушла.

Одиннадцатое или двенадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Знаю, что сам не справлюсь. Ее нет уже слишком долго. Я все жду, когда она вернется. Ронни уверяет, что скоро она снова появится и все будет как раньше. Я терпеливо жду. Знаю, она тоже любит меня. Ведь она так говорила. Мелисса не могла лгать мне. Я ей верил. Наверно, у нее случилось что-то, потому и ушла. Скоро вернется.

Она когда ушла, я сам не свой был. Весь мир словно перестал существовать. Раньше как будто был, а как она ушла – словно исчез. Тогда понял, что она и была моим миром. А без нее словно все перестало существовать. Машины, дороги, дома, люди…я их вроде вижу, но как-то теперь по-другому. А через месяц и вовсе – только белые стены да бело-халатные повсюду ходят, таблетками пичкают. А что им конкретно надо – понять не могу. Лежу в кровати. Целыми днями. Гадаю, когда же снова смогу услышать ее голос. Без нее никак. Жизнь словно остановилась. Уже не помню, сколько я здесь нахожусь. Да и где я – тоже не помню. Помню Ронни. Друг. Хороший. Всегда рядом и говорит умные слова. Жду, когда она вернется.

Тринадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Сегодня на завтрак давали кашу.

Четырнадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Опять каша. Сколько еще нам будут ее давать? Давали бы хоть леденцов в придачу. А то зачем кашей давимся понять не могу. Мало им таблеток что ли? Ведь горькие и на вкус на мочу похожи. Хочу выплюнуть, но Ронни запрещает. Говорит, они помогают. Говорит, если пить их буду, она вернется. Да я пью, пью. Когда ж вернется-то? Ведь пью.

Иногда опасаюсь, что не вернется уже. Тогда страшно становится.

Пятнадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Как приходит безумие? Как понять, нормален ли я еще? Опасаюсь за свое здоровье. Боюсь, подорвала его эта потаскуха. Когда думаю об этом, ненавижу ее. В остальное время – люблю.

Утром было больно. Физически больно. Сначала так жарко, будто сейчас кипеть начну. Потом так холодно, будто среди ледников оказался. Потом ноги онемели. Потом громко кашлял. Потом стал буянить. Ударил Ронни, пришлось потом извиниться. Странно! До чего меня мысли о ней доводят. А ведь думаю про нее постоянно. Все пытаюсь понять, почему ушла. Обидел чем-то? Провинился? Уже не помню. А что-то ведь было. Ничего ведь просто так не происходит. Пытаюсь разгадать загадку, но в этом не силен. В картах силен. В карты хорошо играть умею. Ронни научил.

А без нее все-таки плохо. Совсем одурел. Про свой внешний вид уж и не думаю. Не моюсь, не бреюсь, нижнее белье менять перестал. Персонал здесь заботливый – как с ребенком со мной носятся. Надоели. Черт бы их побрал. Но это не страшно. Скоро Мелисса вернется, и заберет меня отсюда. Я покажу язык этому носатому и уйду. Пускай знает, что она меня любит, что она пришла за мной.

Шестнадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Думал, справлюсь без нее. Думал, смогу отпустить. Потом чуть с ума не сошел. Сейчас поправляюсь. Доктор Стивенсон говорит, успехи делаю. Вчера даже позволили одному по саду погулять. Цветы понюхал – очень пахучие. Канарейки желтые. Трава зеленая. Специально все запомнил, чтобы потом не забыть.

Семнадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Сегодня лежал на кровати и вспоминал нашу первую встречу. Мы встретились в танцевальном клубе. Я в нее сразу влюбился. Никогда до этого не влюблялся, а как ее увидел – влюбился. Сразу понял, что пропал. И точно: исчез и больше не возвращался. Тонул в любви к ней. Только о ней и думал. Мелисса, Мелисса, Мелисса…о, как мне дурно, как тошно. Жизнь то кислит, то горчит, а радости никакой нет. Почему не приходит? Она меня хоть и бросила, а в больницу могла бы и прийти. Я ведь подыхаю тут. Совсем одичал. На людей бросаюсь. Иногда проснусь, и так больно становится, что я кулаками машу. Бью всех подряд, без разбору. А ее все нет и нет. А ведь могла бы и навестить хоть раз. Ведь я болен.

В глазах темнеет…опять падаю…

Восемнадцатое июня две тысячи двадцать третьего года.

Где я еще такую же найду, как Мелисса? Где найду такую, которую полюбить можно? Она ведь одна на всем свете. Совсем с ума меня свела. Я кроме нее, ни на кого другого-то и не смотрел. Ни одну женщину не видел. Ронни говорит: «Оглядись по сторонам, полно красивых женщин вокруг». А я ему: «Нет, Ронни, я только Мелиссу знаю». Ронни говорит, я - дурак. Изо дня в день мне твердит, что я должен забыть о ней. Но я не слушаю. Знаю, что без нее мне жизни нет.

На обед суп был. Я его на повара опрокинул. Больно рожа у него была довольная. Подумал, надо испортить ему настроение. Испортил. Стало полегче. Потом к себе в палату ушел. И так тошно опять стало, что я выть начал. Я как только выть начинаю, сразу бело-халатные сбегаются. А как приходят, я сразу зубы скалю. Они на меня рубашку надевают.

Двадцать первое июня две тысячи двадцать третьего года.

Два дня ничего не писал. В последнее время, стал молчаливым. Молчу и ни с кем не разговариваю. С кровати вставать перестал. Ничего не ем. Писаю в кровать прямо. Бело-халатные приходят, убирают. Да только я опять. Не могу встать. Боюсь.

Двадцать второе июня две тысячи двадцать третьего года.

Сегодня весь день спал. Вечером она приходила. Сидела на кровати прямо. На краю. Принесла мне меду и орехов. Словно я больной какой-то. А я ведь здоровый. Поговорила со мной, обняла. Потом исчезла внезапно. Как ушла – я и не заметил. Совсем ненадолго глаза закрыл, а на кровати уже Ронни сидит. Говорит: «Вставай. Надо поесть. Полегчает». Я говорю: «Не полегчает». В конце концов, все-таки поел. Не полегчало.

Иногда лежу так, словно мертв. Глаза расширены, конечности обездвижены, по телу холодок бежит. Так и помру однажды. А она так и не придет. Ни разу меня не навестит. Но пока живой. Чудом живой.

Двадцать третье июня. Года не помню.

Сегодня молился. Молился, чтоб пришла.

Не пришла.

Двадцать четвертое.

Меня зовут Роджер. Доктор Стивенсон сказал теперь писать это каждый день, чтоб я не забыл. Больше ничего и не помню. И запомнить не могу.

На соседней койке лежит какой-то старик. Или молодой. Не знаю и знать не хочу. А разглядеть не могу. Видеть стал плохо. Доктора Стивенсона от других не отличаю. Они все как один. Все в белых халатах.

Ну, пускай я ей не нужен. Но она-то ведь мне нужна. Неужели ей так трудно навестить меня? Ведь я совсем, совсем болен. А все из-за нее. Впрочем, сам дурак, не надо было отпускать ее. Может, ей не хватало чего-то. Почему-то же ведь она ушла. А я проглядел.

Хоть бы пришла. Хоть бы обняла меня. Хоть бы поцеловала. Она – мое единственное лекарство. Без нее болен. Глубоко, до мозга костей болен. И ни один не поможет. Только она. Она, она, она…

Двадцать шестое.

Бум, бум, бум. Кто-то идет по лестнице.

Роджер.

В больнице.

Болен.

Мелисса.

Двадцать седьмое.

Давно не ел. Проголодался. Холодно.

Забыл, какое число.

Еще один день без нее. Забыл свое имя. Уже давно ничего не ел, не пил и не вставал с кровати. В ушах – звон, и я ничего не слышу. Я тону. Ни человека рядом. Мне никто не может помочь. Я один.

Дата моего последнего дня.

Моя последняя запись. Я умираю. Я давным-давно забыл, каково это – жить. Так что я думаю, что я был мертв уже давно, а этот день станет лишь официальной датой смерти. Хотите знать, что со мной происходит в мои последние дни? Я скажу вам. Я ничего не чувствую. Ровным счетом ничего. Ни печали, ни скуки, ни одиночества, ни даже каких бы то ни было естественных потребностей. Так что я перестал есть, пить, вставать с кровати, разговаривать и спать. Я пролежал без движения чуть больше недели, и под конец, не осталось ничего. Даже боли. Душа моя испарилась задолго до того, как остановилось сердце. Я ни о чем не жалею. У каждого – свой конец. Я лишь хочу…я хочу донести до любого, в чьи руки попадет этот дневник, что любовь существует. И если она настоящая, то она могущественна. Она может быть или взаимной, или нет. В первом случае, благодарите Бога за такой подарок. Во втором…мне жаль. Вероятнее всего, она или убьет вас или сведет с ума.

Мелисса…я люблю тебя».

Это история Роджера Стивенсона. История человека, который любил. К несчастью, история закончилась трагично. Мелисса полюбила другого и ушла от Роджера. Он сам не заметил, как сошел с ума. Он лишь чувствовал, что ему нездоровится и был уверен, что скоро ему помогут. Он был уверен, что находится в психиатрической больнице и доктор вылечит его. Но он был дома. Он несколько недель не выходил из своей квартиры, и ни один человек на Земле не знал о его болезни. Под конец его дней, к нему все же пришел один человек. Это была Мелисса. Она не знала о его состоянии. Она хотела помочь ему. Она отвезла его в больницу. Он пробыл там лишь десять минут. За это время он успел сделать свою последнюю запись. Спустя десять минут, он скончался.

Хотите верьте – хотите не верьте, но это история человека, который сошел с ума из-за любви и из-за нее же умер.