Возвращение в Зеленые Камни 10 страница

«15 мая. Б. нарушает правила игры…»

В один из последующих солнечных дней я, уйдя с очередной лекции, неспешно брел по безлюдному в это время буднего дня берегу городского пруда. Выйдя из-за кустов на небольшую поляну, я увидел девушку, сидящую на траве. Она читала книгу. Заметив меня, она ненадолго задержала на мне пристальный оценивающий взгляд и тут же вернулась к чтению.
Я бросил пиджак на траву и тоже уселся рядом. Оторвав стебель травы, я сунул его в зубы и стал наблюдать за девушкой. Чувствуя, что я смотрю на нее, она время от времени отрывалась от чтения и бросала на меня короткие взгляды. На обложке ее книги я прочел фамилию Мольера.
-- Вас смущает, что я не свожу с вас глаз? -- обратился я к ней.
-- Не сказать, что смущает - просто как-то неуютно, когда за тобой так пристально наблюдают, -- отозвалась она.
-- Причина в том, что мне нравится разглядывать все красивое и совершенное, -- послал я комплимент в ее адрес.
Она улыбнулась и слегка смутилась, продолжая смотреть в книгу.
-- Моя персона вас не пугает? -- спросил я через некоторое время, когда заметил, что она подозрительно долго не перелистывает страницу.
-- Вы не похожи на человека, которого следует опасаться, -- на этот раз она отложила книгу в сторону.
-- Но ведь это может быть всего лишь маска. Вы читаете Мольера, а ведь его Тартюф тоже скрывал свою истинную сущность под личиной святоши…
-- Вы тоже любите творчество Мольера? -- заинтересовалась она (с Тартюфом я попал в самую точку).
-- Это один из любимых авторов в моей библиотеке, -- я подсел к ней поближе.
-- И большая у вас библиотека?
-- Мне пришлось выделить для нее целую комнату.
-- Ого! И разве ж после этого можно бояться такого образованного молодого человека? -- засмеялась она. -- Хотя, как говорят: «в тихом омуте…»
-- К слову, здесь на самом деле неподалеку есть довольно впечатляющий омут, -- произнес я. -- Хотите взглянуть?
-- Это , буквально, в двух шагах, -- заверил я, увидев неуверенность в ее глазах.
-- Ну хорошо, -- согласилась она.
Я помог ей подняться, подав руку и мы направились к берегу. Вскоре мы оказались в месте у самой воды, которое со всех сторон заросло стеной кустарника и поэтому было недосягаемо для посторонних глаз. Это место я заприметил уже давно.
-- Он там, -- я указал на воду. -- Только будьте аккуратны - не упадите туда.
Девушка подошла к самой кромке воды, осторожно ступая по траве, и наклонилась, пытаясь разглядеть в глубине придуманный мною омут.
-- Где же он? -- спросила она.
Я подошел к ней сзади вплотную, обхватил одной рукой за талию, вынул из кармана стилет и приставил его лезвие к ее шее.
-- Только попробуй закричать - и острое жало пройдет сквозь твою нежную кожу в дав счета. Останется только сбросить твое бездыханное тело в воду и омут бесследно засосет его.
-- Вы что? -- ее голос дрожал. -- Шутите? Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого.
-- Я не трону тебя, если будешь вести себя тихо и делать то, что я скажу. Согласна?
Девушка закивала.
-- А теперь - раздевайся, -- я отступил назад.
-- Ну пожалуйста… -- взмолилась она.
-- Раздевайся! Снимай с себя абсолютно все! -- грозно проговорил я и помахал стилетом перед ее лицом.
Всхлипывая, девушка начала избавляться от одежды. Оставшись совершенно голой, она торопливо села на траву, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Я выбрал из ее одежды белый шелковый шарфик.
-- Теперь я завяжу тебе рот.
Она попыталась уклониться.
-- Делай, что я говорю, и все окончится хорошо, -- прошептал я ей в самое ухо.
-- А сейчас - ложись, -- сказал я после того, как шарф превратился в кляп.
Она легла и поежилась, когда спина коснулась влажной травы. Я присел рядом и накрыл ее правую грудь своей ладонью. Девушка часто дышала и под рукой ощущалась едва заметная дрожь.
-- У тебя потрясающее тело, -- сказал я. -- Есть кто-нибудь, кого ты награждаешь им?
Она отрицательно помотала головой. Я осторожно коснулся стилетом соска на ее левой груди. От прикосновения холодного металла он напрягся. Я наклонился к ее лицу. Девушка зажмурилась.
-- Я сейчас все равно зарежу тебя, -- прошептал я.
Глаза ее тут же округлились, она застонала и попыталась вырваться. Но я грубо прижал ее к земле.
-- Успокойся! У тебя еще есть шанс, -- я подождал, пока она перестанет сопротивляться. -- Сейчас я сниму повязку с твоего рта, но помни: только попытаешься закричать - и я немедленно загоню стилет в твое музыкальное горло по самую рукоятку. Договорились?
Она энергично закивала.
-- Не будешь глупить?
Она также энергично замотала головой в разные стороны. Я снял повязку. Девушка молча смотрела на меня загнанным, отчаянным взглядом.
-- Сейчас ты назовешь мне причину, по которой я должен оставить тебя в живых. Если я сочту, что эта причина веская, я немедленно отпущу тебя. Даю тебе три попытки. Начинай.
-- Если я не вернусь домой - мои родители этого не переживут. Они так любят меня - ведь я у них единственный ребенок, -- сквозь слезы проговорила она.
-- Ты взываешь к моей жалости, -- произнес я. -- Но жалость я испытываю лишь к одному человеку - самому себе. Первая попытка - неудачная. Продолжай.
-- Прошу вас, -- она схватила меня за руку. -- Не убивайте меня. Я сделаю все, что вы скажете, исполню любую вашу просьбу…
-- А теперь ты апеллируешь к моим животным инстинктам, -- сурово отреагировал я. -- Но высший разум всегда подавляет низшие потребности. У тебя осталась последняя попытка…
-- Будьте вы прокляты со своими попытками! Таких как вы надо лечить, я ненавижу вас! -- она разрыдалась, закрыв лицо ладонями.
-- Простите меня, милая девушка, -- я убрал стилет в карман и вложил в ее руку носовой платок. -- Я - не убийца, я всего лишь исследователь человеческой психики. Наверное, вы правы, что меня надо лечить. Но, с другой стороны, чтобы лечить других, нужно сначала понять, как это делается. А для этого надо самому ощутить все, что только возможно. Одевайтесь, я ухожу. Прошу прощения еще раз и не доверяйтесь больше первому встречному. И обязательно перечтите «Тартюфа».
-- Я читала, -- тихо ответила она.
-- Вы - прекрасное существо, -- сказал я. -- Будь я нормальным человеком, возможно, что у нас с вами могло сложиться что-нибудь светлое и романтическое.
-- Еще не поздно, -- отозвалась она, не поднимая глаз.
Эта неожиданная фраза из ее уст заставила меня застыть на какое-то время. Но вскоре я вышел из кустов и быстро зашагал прочь, не оборачиваясь.
Дойдя до ближайшей лавочки, я сел, достал зеленую тетрадь и начал писать:

«19 мая. Исследование поведения личности, принимающей решения в пограничных ситуациях…»

На следующий день, чтобы не зарабатывать лишние прогулы, я отправился на практику по химии, где меня ожидало скучнейшее занятие по смешиванию разнообразных реактивов.
Вернувшись с пятиминутного перерыва, я обнаружил в тетради с конспектами записку. В ней Альбининым почерком было написано: «Завтра приезжают мои давние знакомые. Мы отправляемся на пикник и я хочу, чтобы ты был там моим кавалером».
Я вырвал листок из тетради и написал кратко: «Извини, я не смогу».
Сложив бумажку вчетверо, я переслал записку Альбине.

-- Яша! -- окликнула она меня, когда я выходил из здания университета после занятий. -- Ты сейчас домой?
-- Домой, -- ответил я.
-- Пойдем, нам по пути, если ты не возражаешь.
Я не возражал и мы пошли.
-- В чем дело? Почему ты отказываешься? -- спросила Альбина.
-- Ты сама знаешь причину, -- ответил я.
-- Но ведь раньше ты был рад любому мгновению рядом со мной.
-- И сейчас я хочу того же. Думаешь, мне так просто отказаться от твоего предложения, Альбина?
-- Тогда не отказывайся! Я тебя не понимаю, Яша!
-- Пусть твоим кавалером будет тот, о ком ты думаешь на самом деле, -- ответил я.
-- Но я хочу, чтобы это был ты…
-- Мы оба знаем, что это - ложь. На днях ты мне все объяснила раз и навсегда. Я хотел играть главную роль в этой пьесе, а участь статиста меня не устраивает.
-- Но у тебя появился шанс получить эту роль, -- сказала Альбина.
-- Ты сама в это не веришь. Прекрати терзать мою душу.
-- А может, ты просто боишься выйти на сцену? -- спросила она.
-- Какой толк, если меня все равно ожидает провал? Все, что мне теперь остается - это покинуть театр.
Мы подошли к моему дому.
-- Ты не против, если я зайду к тебе на минутку? -- спросила она.
Мы прошли внутрь и я сел на кресло. Альбина уселась рядом, на подлокотник и взяла меня за руку:
-- После пикника мы поедем к тебе, ты почитаешь мне на ночь какую-нибудь книгу, -- ее слова могли опьянить.
-- Не мучай меня, любимая. Перспективы, что ты нарисовала, так манящи, что в их реальность невозможно поверить.
-- Пойдем, Яша! Сколько еще можно тебя умолять? -- она начала нежно поглаживать мою руку.
-- Отпусти, Альбина, -- я попытался убрать ладонь, которую она держала в своей.
-- Не отпущу, -- засмеялась она.
-- Тогда мне придется подарить ее тебе в качестве закуски на пикничок, -- я вынул из кармана стилет и приставил его острием к своему запястью.
-- Сумасшедший! -- она тут же выпустила мою руку и встала с кресла. -- Откуда это у тебя?
-- Нашел.
-- Последний раз предлагаю тебе весь завтрашний день провести со мной. Подумай - от чего ты отказываешься, Яшка, -- Альбина стояла у двери.
-- Наверное, я и вправду безумец, раз добровольно лишаю себя такого. Но самое обидное то, что, согласись я, и ты впоследствии пожалеешь об этом. Я отказываюсь и завтра ты будешь благодарна мне за то, что я поступил подобным образом.
Альбина вышла, хлопнув на прощание дверью, а я достал зеленую бархатную тетрадь и начал писать:

«20 мая. А. набрела на развилку в своем пути…»

Был поздний вечер. Я стоял на мосту, погрузившись в свои размышления. От воды веяло прохладой. Сзади раздался шелест юбки и ветерок донес до меня аромат недорогих терпких духов.
-- Вы не подскажете, который час, сударь? -- произнес тихий женский голос.
Я обернулся. Передо мной стояла девушка, в облике которой даже при тусклом свете фонаря угадывался род ее промысла.
-- Часов не имею, -- ответил я. -- Знаю лишь, что сейчас вечер, а впереди меня ждет долгая ночь в пустой холодной постели.
-- Здесь неподалеку есть комната, где вы можете разделить постель вместе со мной за умеренную плату, -- произнесла она. -- Обещаю, что эта ночь пролетит в один миг и станет одной из самых сладких в вашей жизни.
-- Как тебя называть этой ночью, дитя порока? -- спросил я, когда мы шли рядом.
-- Можете называть меня так, как вам угодно, -- ответила она.
-- Хорошо, я что-нибудь придумаю, пока мы идем, -- сказал я.
-- А как мне называть вас? -- спросила девушка.
-- А, какое первое имя придет на ум, то и выберем, -- ответил я. -- Пусть будет, ну, хотя бы Яша.
-- Хорошо, Яша, -- она взяла меня за руку. -- Сейчас повернем за угол и окажемся на месте…
Комната оказалась маленькой, но относительно уютной. Основное пространство занимала кровать. Из мебели был еще небольшой шкаф, столик в углу и пара стульев с потертой обивкой. На одном из стульев стоял тазик с кувшином.
-- Постель чистая - можете убедиться, -- девушка откинула с кровати покрывало, сняла шляпку и начала расстегивать корсет.
Я отвернулся и стал разглядывать картины, висящие на стене. Это были миниатюрные и не особо тщательно выполненные репродукции известных произведений. На каждом, безусловно, присутствовала обнаженная женская натура. Когда шуршание одежды за спиной прекратилось и слабо скрипнула кровать, я повернулся.
Девушка лежала под одеялом. Волосы свои она распустила и они красиво покрывали ее голые плечи.
-- Желаете потушить свет, Яша? -- спросила она.
-- Я бы потушил, когда бы не на что было смотреть, -- я присел на кровать и раздвинул пряди ее волос, открыв шею и плечи. -- Но перед собой я вижу сейчас произведение искусства, с которым и не сравниться тем дешевым поделкам, что украшают стены этой комнаты.
Она улыбнулась и захотела высвободить руки из-под одеяла, но я мягким жестом остановил ее.
-- Даже проститутки чувствительны к лести, не правда ли? -- спросил я ее и поцеловал в щеку.
Улыбка медленно сошла с ее лица.
-- Продажным женщинам не чужда также и обида, -- я приложился к другой ее щеке.
После этого попытался поцеловать в губы - она было хотела увернуться, но тут же опомнилась, улыбнулась (на этот раз фальшиво) и покорно приоткрыла рот.
-- Я придумал, как назову тебя, -- сказал я, нежно касаясь кончиками пальцев уголков ее губ.
-- Как? -- томно прошептала она.
-- Дездемона, -- тоже шепотом ответил я и поцеловал в шею. -- Слыхала про такую?
Она отрицательно помотала головой.
-- Неужели ты обделена походами в театр, прелестное дитя? -- спросил я.
-- Раньше я ходила несколько раз, -- сказала она.
-- А ведь я мог бы показать тебе столько всего удивительного, Дездемона, -- я положил обе своих руки ей на шею и начал поглаживать. -- Если бы ты, милашка, проводила меньше времени в этой кровати, награждая похотливых господ венерическими болезнями, то догадалась бы, что я спрошу тебя о молитве…
Она не успела ответить, так как я сдавил обеими руками ее шею. Девушка начала беспомощно биться, но шансов у нее не было никаких, так как и руки и ноги ее были скованы одеялом, да еще я навалился на нее всем своим телом. Наши лица были совсем близко и я видел, как расширились от ужаса ее зрачки.
Также неожиданно я отпустил ее шею и сразу зажал «Дездемоне» рот.
-- Все, все прошло, девочка моя. Не кричи, я сейчас уйду, -- я медленно убрал руку от ее губ и достал из пиджака тетрадку в бархатном зеленом переплете. -- А теперь расскажи мне, что ты чувствовала, когда я душил тебя? И что ты чувствуешь теперь?
Девушка с кошачьей прытью выскользнула из-под одеяла и начала спешно одеваться.
-- Я ждала, что рано или поздно наткнусь на ублюдка, подобного тебе, -- ее голос дрожал. -- Таких, как ты надо вешать на фонарных столбах. Ты, наверное, с женщиной по нормальному-то не можешь?
Не обращая внимания на ее озлобленную речь, я делал заметки, сидя на краю кровати. Одевшись, девушка с опаской прошмыгнула мимо меня и выбежала из комнаты.
-- Дура, может я жизнь тебе сегодня спас! -- крикнул я ей вслед и вернулся к записям. Меня посетило вдохновение.
Закончив писать, я вышел на улицу. У дома напротив я заметил белое платье «Дездемоны». От нее отделились три тени и я услышал звук бегущих по мостовой ног. Ничего хорошего это не сулило и я тоже бросился бежать.
Свернув в ближайший темный переулок, я перемахнул через пару заборов на своем пути и очутился в местных трущобах, которые еще в детстве были мною исследованы вдоль и поперек. Нащупав в кармане стилет, я сбавил ход на шаг и через некоторое время уже был на другом конце своеобразного лабиринта. Если бы мои преследователи и сунулись за мной в трущобы, они бы могли блуждать в их закоулках до утра.
У своего дома я увидел сидящую в беседке девушку. Это была Альбина.
-- Клянешься, что я - твоя единственная, а сам бродишь где-то ночи напролет, -- сказала она, заметив меня. -- Очередное любовное приключение?
-- Мне нужна либо ты, либо никто не нужен вообще, -- отозвался я. -- Поэтому мой удел - одиночество, Альбина. -- А вот ты напрасно одна в такой поздний час.
-- А благодаря кому? -- она подошла и взяла меня под руку. -- Заметь, уже второй раз ты заставляешь даму ждать тебя под дверями. Кстати, мы так и будем стоять на улице?

Мы сидели в гостиной и пили горячий кофе. В глазах Альбины я уловил какое-то новое, неизвестное мне до сих пор выражение.
-- Ты знаешь, Яша, -- наконец произнесла она. -- Сегодня утром мне вдруг такое в голову пришло, -- она рассмеялась. -- Я положу еще сахар в кофе?
Я молчал, ожидая, когда она закончит свою мысль.
-- Мне захотелось подарить тебе то, о чем ты мечтал все это время, -- Альбина сделала глоток кофе и продолжила. -- Я хочу, чтобы у нас с тобой была ночь любви…
Я медленно поставил чашку на стол.
-- Видел бы ты себя сейчас! -- рассмеялась она. -- Да ты успокойся - я не говорю, что это будет именно сегодня. Мне необходимо еще какое-то время, чтобы окончательно решиться. Но, думаю, это случится довольно скоро.
-- При условии, конечно, -- добавила она после некоторой паузы, -- Что тебе самому это еще нужно.
-- Кто же не хочет исполнения мечты? -- произнес я. И уже тихо добавил: -- Только ненормальный.
-- Ну ладно, я, наверное, снова разбередила тебе душу. Дашь мне что-нибудь почитать? -- она поднялась с кресла и направилась в кабинет.
Я пошел за ней следом.
-- Что бы ты порекомендовал? -- спросила Альбина, оглядывая полки с книгами.
-- Вот это, -- я достал из пиджака тетрадь в переплете из зеленого бархата.
-- Что это? -- она открыла тетрадь. -- Похоже на дневник. Твой?
-- Здесь есть удобное кресло - специально для внимательного чтения. Начни читать и если заинтересует - кресло к твоим услугам, -- я вышел из кабинета, оставив Альбину наедине с тетрадкой в бархатном зеленом переплете…

Прошло около часа, когда я услышал всхлипывания, доносившиеся из кабинета.
-- Что же это такое? -- сквозь слезы спросила она, когда я вошел. -- Ты просто исследовал меня наряду со всеми теми проститутками? Все твои чувства были обычным расчетливым экспериментом?
-- Я выделял тебя среди всех остальных, Альбина, -- оправдывался я.
-- Замолчи! Я не хочу больше тебя слушать! Надо же, жалела его… -- она достала платок и утерла слезы. -- А если бы я ответила тогда тебе взаимностью? Что бы сейчас со мною было?
-- Этого не могло произойти, -- ответил я.
-- Почему ты так во всем всегда уверен? -- повысив голос, спросила она.
-- Один мой знакомый профессор сказал мне как-то, -- отвечал я. -- «Тебя, Савичев, не сможет полюбить ни одна нормальная женщина. Ведь в женской природе главенствуют первобытные инстинкты. Они всегда будут интуитивно распознавать в тебе психопата».
-- Значит я - ненормальная, -- произнесла Альбина. -- Ведь еще немного и я оказалась бы в твоей постели!
-- Я бы не стал допускать этого, -- сказал я.
-- Вот здесь я тебе верю, Савичев, -- зло произнесла Альбина. -- Ты, оказывается, действительно можешь все контролировать. Любые чувства ты можешь подавить своим холодным и расчетливым разумом. Но тебе мало этого, ты жаден, тебе доставляет удовольствие копаться в чужих душах и тебя не волнуют последствия, ожидающие окружающих тебя людей. Я рада, что судьба уберегла меня и я не полюбила тебя, -- Альбина встала и пошла.
На пороге кабинета она задержалась и воскликнула:
-- Я же ведь живой человек! Почему же ты так со мной обошелся?

Когда хлопнула входная дверь, я остался один в тишине своего кабинета. Впервые я не нашелся, что ей ответить. Подняв с пола тетрадь, я стряхнул пыль с зеленого бархата и положил ее в стол. На этот раз мне нечего было записывать…

Следующим утром я сидел в кабинете профессора Бексарова. Он вызвал меня, когда узнал, что я прекращаю учебу в университете.
-- В личной жизни могут происходить разные неурядицы, но это же не повод бросать занятие любимым делом, -- выговаривал он мне. -- Я могу спорно относиться к вам, как к человеку, но как специалиста, я оцениваю вас, Савичев, по самой высокой шкале.
-- Мой уход не связан ни с вами, профессор, ни с Альбиной, ни с кем бы то ни было еще, -- ответил я. -- Просто я разочаровался в психиатрии.
-- Вот так вот просто - взял и разочаровался! -- произнес Бексаров.
-- Имею ли я право решать за кого-то его жизнь, если я и в своей-то плохо разбираюсь?
-- Для этого вы и набираетесь опыта, познавая эту непростую науку, -- возразил профессор.
-- Чтобы получить достаточный опыт, необходимо прожить не одну жизнь. Я же, не принадлежу к когорте счастливчиков, обретших бессмертие.
-- Чем собираетесь заниматься? -- спросил Бексаров после небольшой паузы.
-- Уеду из города, устроюсь фельдшером на первое время, или что-то вроде этого, -- ответил я.
-- Вижу, что вы уже не перемените своего решения, -- Бексаров встал из-за стола. -- Что ж, мне остается лишь пожалеть о том, что ваш талант зарывается в землю. Желаю вам удачи, в любом случае.
Мы пожали друг другу руки и я ушел. Через несколько дней я уехал из города и больше никогда сюда не возвращался.

-- Это, Савичев, ты все знал и без меня, -- захрипел Медлес, когда мое сознание снова вернулось в камеру. -- А вот кое-чего, что случилось в том городе после твоего отъезда, тебе пока не ведомо. Но сейчас мы это поправим. Не забыл еще - кто такая Альбина?
-- Только не надо рассказывать сказок, что она тосковала обо мне, -- сказал я Медлесу.
-- Конечно же не тосковала, -- рассмеялся Медлес. -- Забыла она тебя, правда, не сразу - ведь ты причинил ей такую боль. Но все же забыла. У нее ведь был тот, с кем она могла забыть про все на свете: Кирилл Альбертович Бексаров, опытнейший психолог, удивительный человек…

В один из осенних дней, во время очередного их свидания на квартире его друга, Кирилл Бексаров крепко спал, утомленный страстным темпераментом Альбины. Она сидела рядом, такая счастливая, и наблюдала, как ее возлюбленный невинно улыбается во сне. Затем она встала, ровно составила у кровати его туфли, которые он, торопясь овладеть ею, небрежно раскидал, подняла с пола пиджак, чтобы повесить его на спинку стула, и тут из его кармана что-то выпало. Это была тетрадь в бархатном переплете темно-бордового цвета. При других обстоятельствах она немедленно вернула бы чужую вещь на место - Альбина ведь была воспитанной и порядочной девушкой. Но ведь вся загвоздка в том, что она уже когда-то видела нечто подобное, правда, тогда переплет был зеленого цвета.
Альбина присела на край кровати и раскрыла бардовый переплет… На первой же странице почерком Кирилла было набросано:

«28 августа. Эксперимент с А. вступает в действие…»

-- Никто, включая Бексарова, больше никогда не видел Альбину, -- продолжал Медлес. -- Лишь я один знаю, где ее сейчас можно найти. Помнишь, как ты катал ее на лодке, Яша?
Я кивнул.
-- Она там. Если погрузиться на самое дно, ее можно увидеть. Узнать, правда, будет уже нелегко. Точнее, узнать будет совсем нельзя - вода, рыбы и время сделали свое дело. Но все-таки это Альбина колышется в потоках течений, удерживаемая крепкой веревкой, привязанной к камню. Бексаров провел свой эксперимент просто блестяще. Если ты, Савичев, сумел предсказать лишь то, что Альбина в конце концов добровольно решит отдаться тебе, то профессор предсказал и это, и твой уход из университета, и многое другое в жизни подопытного кролика Альбины. Прочитав все это, она уже не могла действовать иначе. Вы с Бексаровым обошлись с ней, словно с лягушкой на лабораторных занятиях. Укололи лапку - посмотрели реакцию - сравнили результат с ожидаемым - записали в тетрадку. С зеленой или бордовой бархатной обложкой. А где место лягушки? Верно - в пруду. Именно эта мысль затмила собою все остальные для несчастной и неуравновешенной девушки Альбины, когда она плыла на незаметно угнанной из парковой пристани лодке и привязывала веревку со здоровенным булыжником к своей шее…
Медлеса я уже не слушал. Я потерял ощущение реальности окончательно. Но, что самое нелепое, я думал тогда не о теле Альбины, изъеденном раками, а о той тетрадке в бордовом бархатном переплете. Я не мог смириться, что какой-то жалкий профессоришка обошелся со мною так, как я сам все это время обходился с другими людьми. Бексаров обыграл меня с разгромным счетом. Последнее, что я помню - это собственный крик:
-- ПОКАЖИТЕ МНЕ БОРДОВУЮ ТЕТРАДЬ!!!

В себя я пришел лишь спустя несколько месяцев. Я хорошо запомнил тот день: вокруг были белые стены и стоял запах лекарств. Главный врач психиатрической лечебницы был умным и опытным человеком. Как только он убедился, что я снова вменяем, он меня выписал. Очень быстро меня отправили на пенсию и в моей жизни началась спокойная и однообразная полоса…

***

За все время моего повествования Капустин и его жена не проронили ни единого слова. Этот последний рассказ произвел на них особенно сильное впечатление.
-- Почему же вы не показали нам эту страшную камеру? -- воскликнул после некоторого молчания писатель.
-- Ее после этого снова замуровали, -- ответил я.
-- Ну и хорошо, -- тихо промолвила Елизавета…

-- Мы с вами не прощаемся, доктор, -- сказал мне Капустин, когда мы, наконец, выбрались из экипажа. -- Мы остановились в гостинице. Я сейчас начну все печатать по свежим следам. Не возражаете, если время от времени я буду навещать вас для уточнения кое-каких деталей?
Я не возражал. Мы попрощались и я отправился к себе домой.

В течение следующих нескольких дней Капустин наведывался ко мне, чтобы восстановить кое-какие моменты моего повествования, упущенные им ранее. Также я помог ему состыковать некоторые разрозненные фрагменты его будущего произведения.
Затем, я около трех дней о нем ничего не слышал и уже было подумал, что писатель завершил все свои дела и уехал.
Но вот, после обеда ко мне постучали. На пороге стояла жена Капустина. Она была очень взволнована:
-- Жорж пропал! -- едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, произнесла она.
-- Когда?
-- Его нет вот уже второй день. Он никогда не исчезал без предупреждения…
-- Вы обращались в полицию? -- спросил я.
-- Да, но я не уверена, что они будут что-либо предпринимать по этому поводу, по крайней мере, еще какое-то время.
-- Вы заметили что-нибудь странное в его поведении перед исчезновением? -- поинтересовался я.
-- Да, он был очень возбужден, хотя это бывало с ним , когда приходило вдохновение, -- ответила она. -- Последние дни он работал над произведением про Зеленые Камни и буквально не отходил от пишущей машинки. Ах, доктор, мне кажется, что с ним случилось какое-нибудь несчастье! -- она, не выдержав, заплакала и уткнулась мне в плечо.
-- Ну, для начала давайте заедем к вам в гостиницу - быть может, Жорж уже вернулся, -- произнес я ободряющим тоном.

В гостиничном номере Жоржа не было.
-- Это его рассказ? -- я взял со стола кипу листов, отпечатанных на машинке.
-- Да, он почти закончил его, -- ответила Елизавета.
Я наспех пролистал несколько страниц: да, это была история, которую я им рассказал. Капустин лишь приукрасил некоторые моменты, да придумал нехитрые заголовки к отдельным новеллам.
В пишущей машинке оказался еще один почти допечатанный лист. Я извлек его и перечитал…
А вот это было уже что-то новое - к моему прошлому это отношения не имело.
-- Вы читали это? -- показал я листок Елизавете.
Она отрицательно покачала головой:
-- Я не могу это читать. Извините, но ото всех этих историй я чувствую себя не в своей тарелке.
-- Кто такой Тройский? -- спросил я.
-- Раньше это был творческий псевдоним моего мужа, -- ответила Елизавета. -- А почему вы спросили - он что, снова подписался им?
Я зачитал ей отрывок с листа:
«… Минуя ступеньку за ступенькой, Тройский вскоре оказался на самом верхнем этаже Зеленых Камней. Он подошел к стене, скрывающей страшную тайну, и приложил к ней ухо. За стеной было тихо, но Тройский знал, что Медлес уже ждет его, чтобы извлечь наружу самый тяжелый грех, так опрометчиво забытый писателем. Тройский сжал кирку в обеих руках и нанес по стене первый удар…»
-- Я надеюсь, вам понятно, где его следует искать? -- я бросил листок на стол, схватил Елизавету за руку и мы выбежали на улицу.
Через некоторое время мы мчались по направлению к крепости. Извозчику было обещано щедрое вознаграждение и он не жалел лошадей, но все равно - пока мы добрались до моста, показалось, что прошла целая вечность…

Нас встретил взволнованный Наумыч.
-- Где он? -- крикнул я на ходу.
-- Там, внутри, -- Наумыч махнул в сторону тюрьмы. -- Я думал - он меня зашибет: глаза безумные, в руках мотыга…
-- Не надо было ему ключи давать, -- сказал я.
-- А мне что, -- оправдывался Наумыч. -- Кому охота - пущай. А я в то проклятущее место и за пол-литра не сунусь. У меня же ружье никогда не заряжено, ты же знаешь, Михалыч. А у него - мотыга…
-- Ну ладно, дай нам фонари, -- распорядился я.

Мы с Елизаветой поднимались по ступеням крепости. Она бежала впереди, а я поотстал - годы давали знать о себе. На последнем этаже тюрьмы в воздухе висела пыль. Елизавета бросилась к пролому в стене. Я хотел остановить ее, но тяжелая одышка помешала мне это сделать. Немного постояв, я тоже направился к разрушенной Капустиным стене. Повсюду валялись обломки кирпичей и штукатурки. Кирка лежала неподалеку.
-- Елизавета! Жорж! -- я заглянул внутрь пролома. Печально известная камера была закрыта. -- Откликнитесь, где вы?
-- Заходи, Михалыч, -- услышал я очень знакомый голос.
Я прошел внутрь пролома и осветил фонарем дальний угол. Там, на полу сидел человек, оперевшись спиной о стену. Несмотря на полумрак и ухудшившееся в последнее время зрение, я узнал Алфимова. Он выглядел также, как и много лет назад.
-- Писателя уже не спасти, -- произнес Алфимов. -- Изголодавшийся Медлес добрался до него. А тебе, Яша, ходить туда не стоит. Не ходи туда ни под каким видом, ты понял меня?
-- Я хотел было что-то спросить, но Николай перебил меня:
-- Я кое-что узнал о нем за все эти годы, Яша. О Медлесе. Он ведь раньше тоже был узником, но его грех оказался так велик, что он занял место того, кто извлек его прегрешения на свет. Теперь и сам Медлес желает избавиться от своего бремени, но для этого ему нужен еще более страшный грешник, чем он сам. Уходи из этого места как можно скорее, Яша. Забирай женщину и уходи. Ее муж уже обречен, но ее попытайся отсюда вытащить. Это будет трудно - ведь на этот раз Медлес пришел не один.
-- А ты, Коля? -- спросил я.
-- А мы с Катюшей еще немного посидим и пойдем домой, -- ответил он.
Только теперь я заметил, что он бережно держит на коленях платок с красивым темно-синим узором, внутри которого было что-то завернуто…
В этот момент двери камеры отворились и оттуда вышел Капустин. Даже не взглянув на меня, он быстрым шагом направился прочь. Я попытался последовать за ним и услышал позади голос Алфимова:
-- Тебе надо было навсегда забыть про Зеленые Камни, а ты этого не сделал, Яша.
Не оборачиваясь, я ринулся за писателем, стараясь двигаться так быстро, как позволяли мне мои старые ноги. Но все-таки Капустин очень быстро скрылся из виду.
-- Жорж! Остановитесь ради вашей жены! -- кричал я, пока не сорвал голос.
Кое-как доковыляв до первого этажа, я вышел на улицу. Ко мне бросился перепуганный Наумыч:
-- Ружье отнял, каналья! -- запричитал он.
-- Где он сейчас?
-- В сторожке, -- ответил Наумыч и добавил: -- Там патроны.
-- Елизавета выходила? -- спросил я.
Наумыч отрицательно помотал головой. Твердым шагом я направился к дверям сторожки, но не прошел и пары метров, как оттуда грянул выстрел и на стекло изнутри брызнула кровь.
-- Да что же это делается? -- заголосил сзади Наумыч.
Я подбежал к сторожке и заглянул внутрь - с Капустиным было все кончено.
-- Гони в город за полицией! -- крикнул я извозчику.
Сам же развернулся и пошел обратно к крепости.
-- Не ходите туда, Яков Михайлович! -- взмолился Наумыч. -- Не оставляйте меня с мертвяком!
-- Дождись полицию и все им объясни, -- сказал я и вошел в здание тюрьмы…

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 91011 12 Следующая ⇒