Возвращение в Зеленые Камни 6 страница

Много позже, уже когда моя служба в Легионе была окончена, я очень часто видел во сне по-детски озорное лицо Лехью. Он рассказывал мне какие-то чрезвычайно забавные случаи то ли из жизни, то ли придуманные им самим, от которых меня одолевали приступы смеха. В такие моменты я обычно просыпался и радостные ощущения мгновенно улетучивались, сменяясь разочарованием…

-- Итак, а теперь вспомни кое-что забытое, -- хриплый стон у стены вернул меня в камеру Зеленых Камней. Хотя я все еще был бывшим легионером.
-- Извлечем из глубин твоей памяти то, что не имело права быть преданным забвению, -- продолжал Медлес. -- Самое важное то, что тебе надо было уверовать в то, что Лехью погиб во время той перестрелки у озера, верно?
Я кивнул и он продолжил:
-- А как же иначе? Это ведь и есть та завеса, что скрывала под собою нашу маленькую истину. Но завесу эту я сейчас сдерну и для этого сначала помогу вспомнить то, что видели твои глаза, а память помогла утаить. Вспомни тот день. Вот - наш друг… Нет - наш лучший друг Лехью замер у ветвей кустарника. Вот мы видим страшных и грозных сарацинов, неистово пришпоривающих своих коней, чтобы нагнать и растерзать легионера, повинного в гибели соплеменников. Так?
Я опять кивнул.
-- А вот и заблуждение, -- простонал Медлес. То были не всадники. Но кто? Кто? Это женщины, наготой которых вы еще недавно любовались, позабыв про всякую осторожность. Женщины испугались выстрелов и спешно покидали оазис, оседлав верблюдов. Их тоже гнал страх, как и тебя, но они ничего не бросили. Они не позабыли ничего, хотя им было тоже страшно!
Медлес помолчал какое-то время, затем продолжил:
-- И прежде, чем обезумевший от страха легионер бросился прочь, его взгляд успел ухватить еще кое-что. В общем-то, конечно, мелочь по сравнению с драгоценной жизнью, которую надо было немедленно спасать, но все-таки маленький штришок к общей картине: кулак Лехью внезапно сжался, захватив горсть песка. Но напуганному легионеру некогда было думать обо всем этом - ведь приближались всадники на конях! Неважно, что на самом деле это удалялись безобидные женщины на верблюдах. И ноги сами понесли его прочь.
Я вдруг вспомнил, что действительно заметил это движение Лехью и меня бросило в жар. «Как я мог забыть это? Ведь я бы не бросил его, зная, что он еще жив…»
-- Ты уверен, бесстрашный легионер? -- прервал мои размышления Медлес. -- Ты что, потащил бы его на себе? Или, быть может, сделал бы ему перевязку, поделился водой из своей фляжки? А как же свирепые всадники?
-- Но ведь не было никаких всадников! -- вскричал я.
-- Да нет, всадники все же были. Но гораздо позже, -- отозвался Медлес хриплым стоном. -- И это другая половина истины, которую ты на самом деле не знал. Но от этого она не перестала быть истиной и пришел черед открыть ее тебе.
-- Итак, прошло больше двух часов, как напуганные женщины на верблюдах покинули оазис. Тогда и появились долгожданные всадники. Они на самом деле были очень свирепы. И уж, конечно, они не стали добрее, когда наткнулись на тела троих своих собратьев по оружию. Ведь это были одни из лучших воинов. Но что же это? Неподалеку лежал вражеский легионер и, о, слава Аллаху, он был еще жив! Лехью дали воды и остановили кровотечение - он должен был еще пожить. Ну как же - трое лучших сложили свои головы. Беловолосый пес просто обязан еще пожить!
-- Хватит, замолчи! -- я обхватил голову руками.
-- Если даже я замолчу - это ничего не изменить, -- сказал Медлес. -- Истина уже разбужена и заполняет тебя изнутри. Смирись и прими ее - ведь ты же легионер, человек, сделанный из железа. А теперь, я вернусь к повествованию.

Итак, Лехью сидел в полумраке тесной комнаты, освещаемой лишь пламенем очага. Сидел он за столом, на грубо сколоченной скамье. Ноги его были туго смотаны ремнями, а кисть каждой из рук была притянута к поверхности стола веревочными петлями. Помимо Лехью в этой тесной комнате находились еще трое. Это были сарацины, злейшие враги Легиона. Один из них общался с Лехью на ломаном французском. Лехью, правда, теперь слышал чуть хуже, чем ранее. Почему? Да потому, что оба его уха были отрезаны. Но уши - не единственное, чего он лишился за последние несколько часов. За то, что он имел дерзость посягнуть на дочерей Аллаха, омывающихся в озере, за то, что желал прикоснуться к ним своими нечистыми руками, Лехью был оскоплен. Кровь пропитала его брюки и в сознании он пребывал лишь из-за того, что время от времени его окатывали холодной водой и вливали в глотку какое-то омерзительное пойло.
-- За свои неверные поступки ты уже рассчитался, -- говорил ему сарацин, коверкая французские слова. -- И ты скоро сможешь вернуться к своим белым братьям. Но сначала ты ответишь на некоторые наши вопросы относительно Легиона.
Лехью отрицательно мотнул головой.
-- Пойми, воин, вы - чужие на нашей земле. Здесь проливалась кровь наших предков. Мы будем сражаться пока не убьем всех вас, белые собаки…
-- Или пока не подохните сами, -- еле шевеля потрескавшимися губами, произнес Лехью.
-- Ты - храбрый воин. Если бы все вы были такими же храбрыми, то нам бы пришлось очень нелегко. Но храбрый воин среди неверных - большая редкость. Ты будешь упрямиться, терпеть муки, а мы изловим любого другого, кто выложит нам все. Так стоит ли быть таким несговорчивым? Несколько слов - и ты вернешься к своим. Ты будешь героем и заслужишь отдых…
-- Уж лучше бы тебе совсем лишить меня слуха, -- произнес Лехью. -- Хотел бы я сейчас вырвать твой лживый язык, сын шакала…
Сарацин изменился в лице и что-то сказал одному из своих. Тот вышел из тени к столу, на котором были закреплены руки Лехью, вынул кинжал и одним махом отсек легионеру два пальца. Лехью пытался выдержать, но все-таки вскрикнул от боли.
-- Ты можешь говорить сейчас, -- прошипел сарацин, -- Либо позже, но тогда мы уже отрежем от тебя слишком много, болван! Учти, что ты все равно заговоришь…
В комнату быстро вошел какой-то человек и начал говорить. Лехью и вправду в какой-то мере овладел местным языком. Поэтому из слов вошедшего он узнал, что в селение пришли легионеры и ищут дезертира.
Когда тот человек ушел, один из сарацинов плеснул в очаг воду и комната утонула во тьме. Через некоторое время кто-то слегка приоткрыл дверь так, что стала видна узкая полоска смежной ярко освещенной комнаты. Все присутствующие хранили молчание. Вскоре, в освещенной комнате появился один из легионеров. Он сжимал в руках винтовку и пытался вглядеться в тьму, царящую за слегка приоткрытой дверью. Надо было бы, конечно, проверить, что это за комната такая. А вдруг там кто-то прячется? Да, но ведь это же небезопасно. Да и что там может быть в темноте - пара мешков с мукой, да кувшины с маслом…
«А с этим бы хлопот не было. Он бы выложил нам все, что знает и чего не знает», -- подумал сарацин, умевший говорить по-французски. -- «Надо только заманить его сюда без лишнего шума, чтобы не сбежались остальные». В то же мгновение он прильнул к Лехью, приставив лезвие кинжала к его горлу, и зашептал прямо туда, где раньше было ухо:
-- Это ведь один из ваших. Позови его, но только тихо и спокойно.
Лехью молчал. Он узнал своего лучшего друга, с которым они еще недавно были у озера…
-- Слышишь? -- сарацин еще сильнее надавил на кинжал. -- Зови немедленно! Почему ты молчишь, пес?! -- от злобы сарацин налегал на кинжал все сильнее…
Прежде, чем умереть, Лехью успел пожалеть о трех вещах: во-первых, о том, что его записали в дезертиры; во-вторых, что вместо нежных объятий какой-нибудь красотки ему приходится умирать в руках паршивого сарацина; и в-третьих, что его закадычному приятелю теперь придется надеяться только на себя, так как прийти на помощь будет уже некому…
Сарацин уже не отдавал отчета своим действиям. Он не мог понять - как можно терпеть такое ради кого-то, кроме Аллаха? Он продолжал что-то твердить Лехью, совершенно не заметив, что уже несколько мгновений назад перерезал тому горло. Кровь залила их обоих. Задыхаясь от бессильной злобы, сарацин, не обращая внимания на хлещущую на него горячую кровь, еще ожесточеннее налег на ятаган, целиком отделил голову Лехью от туловища и швырнул ее в очаг…

Когда Медлес замолчал, я уже все понял. Жить с такой истиной было просто невыносимо. С этой моей омерзительной ничтожной жизнишкой надо было немедленно покончить…
Щелчок в голове, круги перед глазами и вскоре я уже опять был доктором Савичевым. Только что рассказанная история оказалась чужда и далека мне.
-- Я избавил тебя от этой истины, ибо она не принадлежала тебе, -- заговорил Медлес. -- Скоро начнет светать, а следующей ночью мы продолжим.
Я прилег, чтобы привести мысли в порядок и был разбужен, когда принесли завтрак. Кроме меня в комнате снова никого не было.

Весь день я слонялся по камере, снова пытался читать. После обеда удалось вздремнуть чуть больше часа. Пару раз меня посещала мысль бросить все к чертям и выйти, но слишком уж самоуверенно вел себя этот мерзавец (я никак не мог вспомнить его имени). И что же он откопал в памяти Алфимова? Эта мысль никак не давала мне покоя.
Вечером я лег и, задумавшись, не заметил, как заснул. А когда проснулся, он уже был здесь. Я снова помнил, что его зовут Медлес. На этот раз он сразу же перешел к делу…

Вероника снова залилась смехом над очередной выходкой Артура. На этот раз он взял две дольки огурца и наложил их себе на глаза, словно очки. Она ждала, что я разделю их веселье, и мне пришлось состроить довольную улыбку на физиономии.
Сегодня мы выбрали место для пикника на тенистой поляне в нескольких верстах от города. Для трапезы я, как обычно, сделал заказ в лучшем местном ресторане. Все эти шикарные яства предназначались для троих: меня и двух моих партнеров по общему делу, то есть для беззаботно веселящихся в данный момент Артура и Вероники. Следует сразу отметить, что Вероника вдобавок была еще и моей любовницей.
А сейчас немного о деле, что нас всех связывало. Занимались мы тем, что колесили по стране и играли в карты. Причем, не просто играли, а выигрывали, из чего нетрудно сделать вывод, что мы представляли собой не что иное, как компанию профессиональных карточных шулеров…
Теперь Артур подбрасывал маслины и ловил их ртом, приводя тем самым Веронику в неописуемый восторг. Особое удовольствие ей доставляли моменты, когда маслина не попадала по назначению, и тогда Вероника громко хохотала.
«Ох, как смешно», -- ворчал я про себя. -- «Да в тебе пропадает дар паяца, Артур», -- сам же я продолжал удерживать фальшивую улыбку на своем лице.

Артур появился в нашей компании около года назад. Мы столкнулись с ним в одном провинциальном городишке, в особняке какого-то купца, где ставки оказались высоки, как никогда. Слово «столкнулись» подходит для этого как нельзя кстати. Начав играть, мы оба очень быстро поняли, что ни он, ни я не полагаемся на одну лишь удачу. Несмотря на свою молодость, Артур явил моему взору в тот вечер уникальное мастерство. Я отметил, что он нив чем не уступает мне, хотя и был в сравнении со мною мальчишкой (сейчас ему нет и тридцати).
В тот вечер мы в два счета опустошили кошельки окружающих и, поняв, что стоим друг друга, решили объединить усилия. Он кое-что открыл мне, а я, в свою очередь, кое-чему научил его. С тех-пор прошел почти год и мы за это время сколотили очень приличное состояние. Да чего таить - мы обеспечили себя на всю оставшуюся жизнь. Завтра вечером мы играем в последний раз. Довольно жизни, построенной на постоянном риске и опасности, на извечном физическом и психическом напряжении. Завтра вечером мы последний раз срываем банк и навсегда покидаем страну. Сначала, мы основательно отдохнем на каком-нибудь из самых шикарных курортов. После этого мы отправимся в путешествие по всей Европе. Вероника уже давно выстроила эти планы нашей будущей жизни.
Осуществить подобные планы с такой женщиной равносильно познанию наивысшего блаженства и счастья. Но для меня все это было омрачено, ибо в планах Вероники с некоторых пор помимо меня появился и этот молокосос Артур. Планируя нашу будущую жизнь, она начала припасать местечко в ней и для него.
Артур влюбился в Веронику почти сразу же. Тогда я принял это, как должное, ибо пообщаться с этой женщиной какое-то время и не влюбиться было просто невозможно. Но самое удивительное то, что чем дольше находишься в ее обществе, тем сильнее тебя начинает тянуть к ней. Это словно пучина, затягивающая вас в свою темную бездну. Я был с ней уже около пяти лет, но с каждым новым днем я словно влюблялся в нее все сильнее. И это было поразительно и страшно одновременно - ведь я совершенно не мог этого контролировать.
Артур же, словно мотылек, мог порхать вокруг нее, не зная усталости. Он нес всякую чепуху, выкидывал разные забавные номера. Он просто горел, пока она была рядом с ним. Иногда в такие моменты мне бывало его жалко. Ведь я, когда наступала ночь, познавал счастье в полной мере, когда она дарила мне наипрекраснейшие мгновения физической близости. Артуру же оставалось довольствоваться лишь грезами и страдать от того, что любимая проводит время с другим. Он должен был просто ненавидеть меня.
Если бы он послушал, то я бы посоветовал ему бежать прочь. Ведь с каждым новым днем это будет сделать все труднее. Но, с другой стороны, как же возможно убежать, пока Вероника удерживает его подле себя? Подчас она даже кажется мне жестокой, когда забавляется с тем, кто не в силах сопротивляться ее чарам, даже если он и знает, что не получит ничего взамен.
Но это все было ранее. С некоторых пор все пошло не так. Что-то изменилось…

К этому моменту Артур и Вероника закончили трапезу и расположились под деревом неподалеку. Он придумал какую-то незатейливую игру с картами, ставка в которой была неизменной - при проигрыше Вероника протягивала Артуру ручку для поцелуя.
-- Ну я же знаю, что ты опять мошенничаешь, -- пропела она своим голоском, в который раз позволив губам Артура припасть к ее затянутым в перчатку пальчикам.
«И это тебя, конечно же, сильно огорчает, любовь моя», -- снова съехидничал я про себя.

Итак, в один прекрасный момент все изменилось. Где-то полгода назад я начал ощущать первые уколы ревности. Мне перестали нравиться их задушевные беседы, особенно, когда Артем и Вероника оставались наедине. У них было очень много общего. Они могли часами оживленно обсуждать что-то, для меня совершенно непонятное. Им обоим нравились вещи, вызывающие у меня подчас изумление. Когда они были вдвоем, на них было тяжело смотреть - так их увлекало общество друг друга. И черт подери, даже когда Вероника лежала иной раз в моих объятиях, она нет-нет, да и упоминала Артура.
С другой стороны, казалось бы, для беспокойства не так уж и много оснований: она не прекращает доказывать мне свою любовь, а когда чувствует, что я испытываю ревность, всегда успокаивает, что Артур был и будет для нее не более, чем другом. И я был действительно уверен в этом, но все-таки что-то грызло и подтачивало меня изнутри. Пытаясь анализировать себя, я обычно находил причину всего в том, что эта женщина была слишком дорога мне. Именно это и насылало на меня приступы безумной ревности. Особенно в последнее время.
Когда-то я грезил мечтами о времени, когда мы бросим все и уедем прочь, чтобы быть вдвоем. Только я и Вероника. И никого более. Частично эта мечта начала осуществляться: завтра мы проводим прощальную игру. А вот насчет того, чтобы быть только вдвоем… Артур, конечно, заикнулся о том, что должен покинуть нас и направиться в другую сторону, надеясь, конечно же, что Вероника ни в коем случае не отпустит его. И она великодушно позволила ему остаться с нами. Могу поклясться, что иного варианта у них обоих и в мыслях не было!

Вдалеке послышался перестук копыт. Я достал из кармана часы на цепочке и откинул позолоченную крышку: судя по времени, это были извозчики, с которыми у нас был уговор.
Несколько минут спустя на нашей поляне уже стояло два отдельных экипажа. Мы сложили остатки провизии в корзины и погрузили в один из экипажей. Туда же сел и Артур, предварительно попрощавшись с нами.
-- Завтра у него тяжелый день, -- произнес я, когда его экипаж тронулся в путь.
-- У всех нас, -- поправила меня Вероника, прижавшись ко мне и чмокнув в щеку.
«У него - особенно», -- подумал я, обнял ее и мы отправились ко второму экипажу.
В городе мы жили отдельно от Артура. Это было частью нашего общего плана.

Я лежал, глядя в потолок, на огромной кровати из красного дерева в спальне шикарного номера одного из самых фешенебельных отелей этого города. Вероника была достойна самого лучшего и я всегда покупал ей это.
Она спала рядом и ее дыхание приятно щекотало мне плечо. Я приподнялся, поцеловал ее в уголок рта, встал, зажег лампу и прошел с ней в ванную комнату. Поставив лампу на столик, я уставился на свое отражение в зеркале. Последнее время я очень часто присматривался к себе и, откровенно говоря, был не очень доволен тем, что видел. Нет, старость была еще далеко (я совсем недавно оставил позади сорокалетний рубеж), но все-таки из зеркала на меня смотрели глаза человека, подъем к вершине для которого либо уже закончился, либо завершится в очень скором времени. И впереди у него - пусть и долгий, но неумолимый спуск вниз.
Вот возьмем хотя бы волосы. Когда-то были чернее угля, а сейчас их в нескольких местах тронула седина - уголь постепенно превращался в пепел. Интересно, будет ли заметна седина на белокурых волосах Артура? Тело тоже представляло унылое зрелище. Я и в юности не отличался стройностью, но теперь количество мест, заплывших предательским жирком, заметно возросло. И вообще я стал как-то грузен и неуклюж в движениях. Куда уж мне до Артура с его поистине кошачьей ловкостью.
«Опять Артур! Почему я постоянно занимаюсь сравнением себя с ним?» -- разозлился я на себя.
Вероника ведь тысячу раз говорила, что полюбила меня именно таким, каков я есть. Считая, что у меня нет никаких недостатков, она клялась, что полюбила бы и их, если б таковые вдруг оказались. Воистину, эта женщина была слишком великодушна ко мне, чего я, быть может, и не заслуживал. Как же я все таки люблю ее…
Потушив лампу, я вернулся в спальню. Вероника спала, отвернувшись к краю кровати. Я залез под одеяло, подобрался к ней и крепко обнял. Наслаждаясь запахом ее волос, я и не заметил, как погрузился в сон…

Перед тем, как перейти к событиям следующего дня, хотелось бы вкратце изложить то, что им предшествовало.
Методы нашей «работы» в последнее время были в основном неизменны. В каждом крупном городе можно было отыскать по меньшей мере пару мест, где играли. Я не принимаю в расчет многочисленные случайно возникающие время от времени «точки», носящие по большей мере уголовный характер. Больших денег в таких местах не водилось, а вот крупных неприятностей там можно было заполучить в два счета. В настоящей игре участвовали лишь очень состоятельные люди, могущие себе позволить подобные ставки. Это были, как местные богачи, так и приезжие любители риска по крупному.
Мы с Вероникой прибыли в этот город около месяца назад. Отыскать интересующих нас людей непосвященному человеку представлялось практически неразрешимой задачей. Мне же, с моим жизненным багажом и обширными связями, это не составляло особого труда. После не слишком продолжительной беседы с моими будущими оппонентами, мне было предложено присоединиться к игре.
Несколько дней мы с Вероникой (она неизменно играла роль моей жены, что было, впрочем, не так уж и далеко от истины) приходили и просто играли. Ставки были невелики, что являлось вполне естественным для недавно прибывших игроков. Это было негласным правилом - дать возможность освоиться и прицениться к остальным игрокам.
Но за это время я изучал не только тактику и психологию противников. Я также примечал особенности, принятые в данном месте: например, как часто меняли колоду по ходу игры, как осуществлялась сдача и многое другое.
Но и это еще не все. Значительная роль во всем этом отводилась Веронике. Я уже упоминал о том, какое влияние может оказывать эта женщина на представителей сильного пола. И дело тут даже не во внешности. Хотя Вероника, безусловно, была физически привлекательна: у нее были правильные черты лица, хорошая фигура, но вместе с тем вокруг было множество красавиц, с которыми по своим внешним данным Вероника конкурировать бы не смогла. Таинство происходило в тот момент, когда она начинала говорить с вами. Несколько часов, проведенных в беседах с этой женщиной - и больше уже не думаешь о других. Она - самая красивая, желанная и интересная. Мир для тебя постепенно начинает сходиться на ней одной. Вероника явилась поистине бесценным кладом не только для моего сердца, но и для нашего дела.
Итак, вступала в игру она поначалу, как скучающая жена своего мужа-игрока, разделяющая его страсть к картам лишь для того, чтобы убить время. Играла она не ахти как, ставками не увлекалась, не рисковала, в общем, на ход игры никак не влияла. Что у нее получалось хорошо, так это ненавязчиво втягивать сидящих за столом людей в разговор. Проходило не так уж много времени и игроки вдруг понимали, что беседы с Вероникой увлекают их не меньше карт.
Через несколько дней азартные толстосумы уже были без ума от нее. Причем все до единого. Они без устали осыпали ее комплиментами (совершенно не стесняясь сидящего рядом мужа), но главное - они сами искали общения с ней. И здесь Вероника с удовольствием шла им всем навстречу.
Стоит ли говорить, что в такой обстановке внимание игроков собственно к картам было уже не то. Совсем не то. Женщина постепенно сместила акцент в свою сторону. И это было то, что мне нужно.
Все это было по вечерам, а днями я занимался изготовлением «паркета» - крапленых карт, неотличимых для незнающего игрока от тех, что использовались в клубе.
Когда все было готово, я оставлял в условленном месте (в этот раз это был камин заброшенного флигеля на окраине города) письмо, где вкратце приводил всю необходимую информацию. И тогда в игру вступал третий ее участник - Артур. Он появился в городе в амплуа богатого повесы, беспечно проматывающего огромное наследство. Пользуясь моими наводками, он постепенно выходил на клуб, где до этого уже освоились мы с Вероникой. Проблем у него с этим не возникало, ибо мнение о людях, соответствующих исполняемой Артуром роли, было таково, что играли они зачастую плохо, а суммы проигрывали немалые. Кто же упустит такую легкую наживу? Знали бы они все, что это - не нажива, а самая настоящая наживка…
После этого мы все втроем встречались на пикниках за городом, где уточняли последние детали и готовились к настоящей игре. В этот раз мы проделывали все особенно тщательно: как-никак - последняя игра…

Ну вот, наступил долгожданный вечер. Мы находимся на верхнем этаже ресторана «Лунный фрегат», в недоступной постороннему глазу комнате. Все убранство комнаты сводится к большому круглому столу, покрытому скатертью из плотного темно-зеленого сукна, креслам, обтянутым высококачественной кожей и нескольким фарфоровым вазам, расставленным по углам.
Кроме нас с Вероникой за столом сидят еще двое. Один из них - грузной комплекции господин с внушительной лысиной и мясистым лицом. Его постоянно бегающие глазки были скрыты за стеклами массивного пенсне в золотой оправе. Это был Аристарх Блут. Он - приезжий, как и мы. Представился Блут нефтепромышленником. Во время игры он постоянно потел и утирал лоб платками, которых у него в запасе всегда была целая дюжина. Как игрок он был чуть выше среднего уровня. Его слабостью были эмоции, которые он не умел скрывать должным образом.
Вторым участником игры был худощавый пожилой господин с благородными чертами лица. Его абсолютно седые волосы ниспадали до самых плеч. Выражение его лица оставалось беспристрастным в любой ситуации. В глазах его читалось полное отсутствие какого-либо сострадания и поэтому сей взгляд долго выдерживать было непросто. Имени его я не знал - все называли его Графом. Он был здешним и являлся каким-то влиятельным лицом в местном преступном мире. На нем была белоснежная шелковая рубашка свободного покроя, которую он экстравагантно скрепил на груди галстучной булавкой внушительного размера. Насколько я разбираюсь, она была выполнена из платины и украшена драгоценными камнями, среди которых выделялись три крупных бриллианта. Кроме этого, нельзя было не заметить массивный перстень в виде креста на его руке. Великолепием он едва уступал вышеупомянутой булавке для галстуков. Граф был очень серьезным соперником, случись столкнуться с ним в честной игре.
Был в комнате и еще один человек. В игре он, правда, не участвовал, а лишь все время сидел в кресле у стены, храня молчание и лишь изредка перекидываясь парой фраз с Графом. Иногда он покидал комнату, но лишь очень ненадолго. Граф называл его Каримом. Представлялось очевидным, что тот являлся для Графа кем-то вроде ангела-хранителя. У Карима было смуглое лицо, свирепое выражение которого еще более подчеркивалось страшным шрамом, тянущимся от одной из бровей через орлиный нос и почти до самого подбородка….
-- А скажите, Вера, -- обратился Блут к Веронике. -- Как вы, например, относитесь к теории бессмертия души и связанной с этим бесконечности жизней?
-- Смотря что вы подразумеваете под этим, господин Блут, -- ответила она.
-- Есть такое мнение, -- продолжал он, -- Что после смерти душа человека попадает в чистилище, где происходит ее очищение ото всех накопившихся за время жизни грехов. Чем больше таковых, тем более долгий путь очищения предстоит душе…
-- Но ведь это же весьма распространенное убеждение - что в нем необычного? -- вмешался Граф.
-- Вы опять не дослушали меня до конца, -- раздраженно ответил Блут. -- Вся штука в том, что после чистилища душа возвращается в мир живых, чтобы поселиться в теле новорожденного. И чем меньше было прегрешений в прошлой жизни, тем значительнее в душе младенца предыдущая составляющая и тем больше он будет ощущать связь с предыдущей своей жизнью. Получается самое настоящее бессмертие. Что вы думаете обо всем этом, Вера?
-- В таком случае почему я ничего не помню из своих прошлых жизней, господин Блут? -- спросила Вероника. -- Видимо, я была ужасной грешницей и чистилище безжалостно кромсало жалкие остатки моей души. Значит получается, что путь в бессмертие уготован лишь праведникам? Но не скучна ли тогда будет такая вечность?
-- А насчет воспоминаний, Вера, -- продолжал Блут. -- У вас разве никогда не было чувства, что вы когда-то уже видели что-то?
-- Это вы о синдроме deja vous? -- усмехнулась Вероника?
-- И где доказательства того, что ты действительно вспомнил что-то, а тебе не показалось, что «ты вспомнил что-то»? -- снова вмешался Граф.
-- Мы зря обсуждаем память в качестве функции души, -- сменил тактику Блут. -- Ведь память - задача мозга. Душе же предназначается другое.
-- И что же? -- подзадоривала его Вероника.
-- Любовь, ненависть, да многое, в общем-то, -- сказал Блут. -- Одним словом, душа предназначена для проявления чувств, Вера.
-- Но это уже не есть бессмертие, господа, -- произнес Граф. -- Его вообще нет, ибо почему тогда человек так страшится смерти? Почему перед ее лицом он становится жалок до такой степени, что забывает про все свои добродетели: достоинство, честь, долг?
-- Ну полно, господа! -- воскликнула Вероника. -- Наш разговор опять скатился к одной теме. Я больше не желаю говорить о смерти.
-- Ваши желания - закон для всех присутствующих, Ника, -- произнес Граф и скрестил руки на груди.
В отличие от Блута, использовавшего в обращении к Веронике первую часть ее имени, Граф применял вторую - «Ника».
Пока они все мило философствовали, я не спеша, с участвующей улыбкой на лице, одну за одной заменил все карты в колоде на «паркетные». Теперь можно было появляться и третьему нашему игроку и он не заставил себя долго ждать.

Артур появился в дверях как всегда элегантно одетый по последней моде и излучающий самодовольство человека, никогда не знающего ограничений. Он вполне мог бы найти применение своему таланту на сцене при ином стечении судьбы.
Традиционно он заказал всем шампанское, а прекрасной даме корзину роз. После этого подошел и сел за стол.
-- А слыхали свежую шутку, господа? -- тут же выпалил он. -- Приходит, значит, проигравшийся в пух и прах картежник в дом терпимости. А там сидит такая страшная и старая мадам. Ну он ей и говорит, мол так и так, денег у меня нет, все проиграл, а девушку страсть, как хочется. И предлагает он сыграть с мадам в покер. Если выиграю, мол, то проведу всю ночь с самой лучшей из ваших девушек. Ну, а мадам ему отвечает: мол, идет, по рукам, достает карты, фишки, раздает и начинают играть. Играют, в общем, играют и тут наш друг начинает понимать. что проигрывает. Он тогда, спохватившись, спрашивает: а что будет, мол, если я проиграю? А мадам ему так между делом отвечает: тогда проведешь всю ночь со мной…
Блут прыснул в ладонь, бросив извиняющийся взгляд на Веронику.
-- Это еще не все, господа! -- продолжал Артур. -- Игрок наш, видя такой неблагоприятный для себя исход, напрягается изо всех сил, использует весь свой опыт и в конце концов ему удается таки с трудом выиграть. Он облегченно откидывается в кресле и требует позвать самую лучшую из девушек. Тогда старушенция выходит из-за стойки, садится бедняге на колени и говорит, что дом терпимости в настоящее время находится на ремонте и в данный момент именно она и является в данном заведении единственной, а посему - лучшей девушкой.
На этот раз Блут разразился истерическим смехом, пока из глаз у него не потекли слезы. Он утерся платком, промокнув за одним и вспотевшую лысину. У Графа шутка вызвала лишь ухмылку.
Пока Артур развлекал присутствующих, я подал ему знак, что колода «готова». Можно было разыгрывать действо.
-- Ну, довольно шуток, господа, -- Артур сделал серьезное лицо. -- Сегодня я намерен рисковать по-настоящему. Деньги слишком сильно тяготят мои карманы, -- он хлопнул себя по отворотам фрака.
-- Что ж, не будем терять понапрасну времени, -- произнес Граф. -- Ника, вы участвуете?
Боюсь, что нет, Граф, -- ответила она. -- Крупные ставки могут пагубно отразиться на нашем семейном бюджете. Верно, дорогой? -- она тронула меня за плечо.
-- Да, думаю, что хватит того, что просадит за сегодняшний вечер один лишь муж, -- поддержал я ее.
Мы приступили к игре. Как обычно, это был покер. Поскольку Вероника не играла, ей доверили раздачу.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒