Возвращение в Зеленые Камни 3 страница

Охрана обнаружила то, что от него осталось лишь следующим утром, во время обхода. Меньше, чем через полчаса в камере были мы с Алфимовым и начальник тюрьмы Юрковский.
На то, что открылось нашему взору, было трудно смотреть. Даже мне - медику. Еще труднее все это было понять и осмыслить.
Гвоздухин лежал у стены, неестественно изогнувшись и раскинув руки. В районе живота у него зияла самая настоящая дыра, из которой на пол камеры вывалились внутренности и вылилась уйма крови, которая также покрывала по локоть его руки. Причем правая рука была перепачкана кровью вперемешку с известкой. Похоже, что этой самой рукой на стене, подле которой лежало тело, было нанесено крупное изображение треугольника, внутри которого располагался какой-то странный причудливый узор. При первом взгляде этот узор казался беспорядочным и хаотичным, но при более пристальном внимании в нем начинало ощущаться подчинение какой-то незримой логике.
Юрковский хмуро оглядел все, походил из угла в угол и вышел из камеры, так ничего и не сказав.

После обеда мы с Алфимовым снова сидели в его кабинете.
-- Как же я устал от всего этого, -- лицо Николая Кондратьевича и на самом деле выглядело как никогда измученным и изможденным. -- Ну почему вся эта чертовщина происходит именно в нашей тюрьме? Ох, чувствую я, что пора уже на заслуженный отдых. Староват я стаю для всего этого. -- Юрковский поднял на нас свои не выспавшиеся покрасневшие глаза:
-- Что будем делать, господа? Найдете вы какое-нибудь объяснение в конце-то концов?
-- Есть кое-какая информация о Фокуснике, -- произнес Алфимов.
Лицо Юрковского исказила такая гримаса, словно он услышал имя своего самого злейшего врага, но он промолчал. Алфимов продолжил:
-- Один из моих людей все-таки проговорился Фокуснику о том, что случилось с Селиверстовым и Гвоздухиным. На этот раз, правда, он тут же мне во всем признался…
Здесь Юрковский вскочил, пытаясь что-то высказать, но зашелся яростным кашлем. Прокашлявшись, он закончил свою мысль:
-- Да что такое с нашими людьми? Как этому ублюдку все это удается, он их что - очаровывает что ли? Николай, я же просил приставить к нему самых надежных людей!
-- Я так и сделал, Николай Кондратьевич, -- оправдывался Алфимов, но что-то у нас здесь с самого начала пошло не так.
-- Это вы верно подметили, -- согласился Юрковский, прилагая огромные усилия, чтобы не разразиться ругательствами.
-- Так вот, охранник доложил мне, что после того, как Фокусник узнал про обстоятельства смерти своих, скажем так, недавних подельщиков, это на него очень сильно повлияло. Поначалу он все упорно допытывался про треугольники и, в особенности, про тот узор внутри одного из них. После этого он на какое-то время затих, совсем не притронулся к еде, а вскоре начал вдруг швырять по камере свои книги, сопровождая все это смесью нецензурной брани и тарабарщины на каком-то непонятном языке. Разбросав все книги, он бросился на пол и рыдал почти целый час.
-- А в каком состоянии он в данный момент? -- поинтересовался я.
-- Вот уже сколько времени сидит на полу камеры, обхватив голову руками, и что-то бормочет себе под нос, -- ответил Алфимов.
-- Час от часу не легче! -- воскликнул Юрковский. -- У меня этот тип уже вот здесь, -- он хлопнул себя по загривку. -- А теперь-то что с ним? Жалко стало людей? Но ведь ему чуждо сострадание. Придется нам снова беседовать с господином Фокусником и в этот раз я хочу получить ответы на все вопросы…

Когда Фокусник, в сопровождении конвоя, вошел в кабинет начальника тюрьмы, я просто не поверил своим глазам. Это был словно совсем другой человек: от былого высокомерия и самодовольства не осталось и следа - в кабинет зашел отчаявшийся человек с загнанным взглядом, не вызывающий у присутствующих ничего кроме жалости. Похоже, что и физическое его состояние изменилось далеко не в лучшую сторону, о чем недвусмысленно говорило осунувшееся лицо и мешки под глазами.
Посмотрев на Юрковского и увидев выражение его лица, я подумал, что он сейчас, в лучшем случае, попросту задушит бедолагу. К счастью, Николай Кондратьевич не оправдал моих опасений. Вместо этого он обратился к Фокуснику на удивление спокойным тоном:
-- Гвоздухин и Селиверстов - это тоже ваших рук дело?
Фокусник опустил глаза и отрицательно помотал головой.
-- Что-то не заладилось, ведь так? -- продолжал допрашивать его Юрковский. -- Грандиозный план дал осечку и лопнул ко всем собачьим чертям, верно, маэстро? Все эти шарики-кружочки полетели прямехонько псу под хвост…
-- Перестаньте юродствовать, господин начальник тюрьмы, -- тихо, но уверенно произнес Фокусник, чем слегка озадачил Юрковского и тот не нашелся чем возразить.
-- Я видел их всего один раз в своей жизни, много лет назад, -- один из нас хотел было уточнить, о чем это идет речь, но Фокусник продолжал:

Я говорю о треугольниках, которые на днях появились в Зеленых Камнях. Судя по тому, что я слышал, это именно они. К сожалению, это они…
Это было во времена моих странствий по Индии - стране, хранящей несметное число древних тайн. Я был молод тогда, полон сил и творческой энергии. Зарабатывал деньги я тем, что давал представления на базарах и площадях индийских городов. Со мной была девушка-индианка - самое удивительное и прекрасное создание когда-либо встречавшееся в моей жизни. Ее звали Дая. Я подобрал ее на одной из дорог, где она нищенствовала и побиралась среди грязного опустившегося людского отребья. Не знаю, как мне удалось различить ее в этом стаде? Наверное, меня покорил взгляд ее бездонных карих глаз и что-то еще, чего я не могу объяснить себе до сих пор.
Вскоре мы стали выступать с ней вдвоем. Я смешил публику всевозможными шутовскими выходками, Дая очаровывала всех своими неподражаемыми танцами, а в конце каждого выступления она заходила в сооруженный мной импровизированный шатер и… исчезала. Толпа начинала реветь, когда я, сорвав покрывало, демонстрировал, что внутри абсолютно ничего нет.
Вечерами после этого я всегда находил Даю в определенном месте и мы устраивались на ночлег в одном из гостеприимных домов, где моя индианка танцевала лишь для меня одного. Я никогда не был так счастлив, как в те дни, ибо мне принадлежало не только ее нежное и упругое тело, но и душа. Да, наши души были словно единым целым. Никто не понимал меня так, как Дая.
И вот однажды, после очередного выступления я пришел за Даей в условленное место, но ее там не оказалось. Я побродил вокруг, подождал, но она не появилась. Тогда я пошел в дом, где мы ночевали последнее время, но и там ее не было. Я сильно волновался за нее, но мне ничего не оставалось, как ждать, так как знакомых у нас в том городе не было и искать ее было просто негде.
Еда в горло не лезла и поэтому я, не ужиная, лег на нашу постель и остался наедине с тревожными мыслями, одна за одной приходящими в голову. Ближе к рассвету меня все-таки одолел сон.
Проснувшись и не обнаружив любимой рядом, я вернулся в то место, где мы должны были накануне встретиться - туда, куда я перемещал ее при помощи, как вы изволили выразиться, «шариков-кружочков». Это был древний полуразрушенный и заброшенный храм на окраине города, сразу за которым начинались джунгли. Но, как и накануне вечером, Даи в храме не оказалось. Я заглянул почти за каждый камень, прочесал близлежащие джунгли, кричал и звал ее. Одна тревожная мысль в моей голове сменяла другую. Что с ней случилось? Чей-то злой умысел, дикие звери, что? Она была так наивна и доверчива!
В полном отчаянии я снова вернулся в развалины храма и уселся на каменный пол, прислонившись спиною к стене. Я внезапно осознал, что жизнь без Даи не имеет для меня никакого смысла. Не знаю, сколько я там просидел, терзая себя угрызениями совести и бесцельно блуждая взглядом по трещинам в стенах, но похоже, что незаметно наступил полдень.
И вот солнце осветило угол храма, бывший все это время в тени, и мой взгляд упал на странный рисунок, которому я некоторое время не придавал значения, занятый переживаниями. Но вскоре что-то все-таки заставило меня встать и рассмотреть его поближе.
Рисунок был нацарапан на стене и выглядел совсем свежим. Это было изображение треугольника, внутри которого размещался какой-то необычный узор. Что-то странное было в этом треугольнике - что-то, приковывающее внимание. Какое-то время я разглядывал его и вдруг, ощутил нечто жуткое. Меня вдруг охватил леденящий ужас, подобного которому мне никогда ранее не приходилось испытывать. День был в самом разгаре, а я просто оцепенел от всепоглощающего страха. Не помню, как я нашел в себе силы и ринулся прочь из развалин.
Придя в себя, я обнаружил, что бегу, не разбирая дороги и неистово крича. Вскоре на моем пути оказалось несколько человек, которые шарахнулись от меня в сторону и недоуменно переглянулись между собой. Я остановился. Меня трясло, словно при лихорадке. В изнеможении я осел на дорогу, просидел некоторое время, затем поднялся и побрел прочь…

Прошло время с тех-пор, но я никак не мог забыть мою Даю. Не было минуты, чтобы я не думал о ней. Но не выходил у меня из головы и тот треугольник в развалинах храма. Все это время я не переставал винить себя за то, что произошло. Видимо, я все-таки умудрился ошибиться в расчетах и девушка оказалась в каком-то ином пространстве. Быть может это было как-то связано с тем злополучным треугольником…
В какой-то момент во мне поселилась надежда, что я смогу вернуть Даю и я с неистовством вернулся к заброшенной на время работе по расшифровке собранных мною по всей стране древних фолиантов. Я изучал их днем и ночью, практически ничего не ел, а спал лишь по два-три часа в сутки. Когда мой организм был уже почти на грани физического и психического истощения, я наткнулся на нечто странное. Это была очень древняя рукопись, которая мало того, что содержала текст на довольно редком ответвлении древнеиндийского языка, но к тому же еще и была зашифрована!
Если б вы знали - сколько сил я потратил на то, чтобы разгадать ее смысл. Но мои усилия не пропали даром. Рукопись была составлена каким-то древним магом и в ней он упоминал о треугольниках, изображение одного из которых так напугало меня в свое время. Маг писал, что эти знаки являются символами Ловцов Желаний. Именно так он их называл - «Ловцы Желаний».
Дело в том, что, как я уже ранее упоминал, существует бесконечное множество пространств, пересекающих наш привычный мир. Подавляющее большинство из них при должном и умелом обращении не представляют угрозы для исследователя. Наоборот - они открывают неограниченные перспективы для пытливого и любознательного ума. Но есть также что-то, неподвластное пониманию, с чем можно столкнуться при их исследовании. Вероятность этого, к счастью, ничтожно мала, но она все же существует. Автор рукописи предостерегает от каких-либо экспериментов с миром Ловцов Желаний, но тем не менее дает своеобразный ключ в этом направлении.
Маг пишет, что случайно или намеренно соприкоснувшись с миром Ловцов Желаний, у того, кому это удалось, практически не остается шансов избежать последствий. Мир их настолько зловещ, что даже осознать этого почти невозможно. Тот же, кто все-таки ощутит это, навряд ли окажется в состоянии донести свои ощущения до других. Ловцы Желаний рано или поздно находят того, кто осмелился потревожить их пространство. Автор описывает, что символ треугольника как раз свидетельствует о том, что Ловцы Желаний проникли в наш мир и идут по пятам несчастного, слишком далеко зашедшего в своем стремлении к познанию непознаваемого.
Несмотря на все это и проигнорировав все предостережения, я решил в тот же день воспользоваться формулой древнего мага. Двигало тогда мною лишь одно - невыносимая тоска по любимой женщине, подкрепляемая надеждой, что я, быть может, сумею ее вернуть. Я, правда, не представлял - как именно я буду это осуществлять, и поэтому просто безрассудно ринулся применять советы мага на практике.
Вечером я заперся в комнате, которую мы снимали с Даей и последовательно выполнил все этапы, описанные автором рукописи. То, что вскоре последовало, просто невозможно описать… Сейчас я вам это рассказываю, а у меня зубы сводит от страха.
Если то, что я увидел тогда, и было миром Ловцов Желаний, описанным магом, то я готов поклясться, что согласился бы провести всю жизнь в аду, чем несколько минут в их мире! В тот вечер я всего лишь заглянул в слегка приоткрытую дверь этого мира и в одно мгновение познал ужас, который не испытывал за всю жизнь. Я думал, что мой разум не выдержит, но каким-то чудом мне удалось это пережить. Через некоторое время я провалился в беспамятство…
Трудно сказать, как долго я спал - усталость, накопившаяся за многие бессонные ночи, дала о себе знать. Когда я проснулся, то первым делом взмолился, чтобы произошедшее оказалось лишь сном. Я еще долго лежал, глядя в потолок и обдумывая пережитое, пока луч света, проникший в окно, не ослепил меня.
Я вдруг понял, что меня тревожило еще что-то, помимо последнего опыта с пространствами. Это была - непривычная тишина. Я и Дая снимали комнату в доме одной зажиточной семьи. Эта семья являлась довольно многочисленной, у них были дети разных возрастов. Помимо этого в доме жила прислуга. Привычное дело в это время суток - гам и суматоха, царящие в доме, к которым я за время проживания успел привыкнуть. Сейчас же стояла полная тишина: не слышно было даже животных за окном. Давящее, ничем не нарушаемое безмолвие, благодаря которому удавалось услышать биение собственного сердца. А оно у меня в тот момент колотилось, как бешеное.
Заставив себя подняться на негнущиеся ноги, я, пошатываясь, вышел из своей комнаты. Ничто не напоминало о присутствии людей в доме: ничего не варилось, не жарилось, прислуга не суетилась, выполняя свои повседневные обязанности, дети не смеялись и не бегали по комнатам. Я пересек почти все пространство дома, заглянув во все его многочисленные комнаты, чего ранее никогда не позволил бы себе. Но я так никого и не встретил: ни хозяев, ни прислуги. Мне стало не по себе в этом пустом доме, поэтому я подошел к выходу и распахнул дверь на улицу…
Это был какой-то кошмар… Они все были здесь: хозяева дома, их дети, слуги, домашние животные и скот. Все были мертвы. Нигде не было видно крови, но смерть настигла всех, в этом не приходилось сомневаться. Можно было подумать, что все они стали жертвами какой-то эпидемии, если бы не одна чудовищная деталь: тела всех людей и животных были уложены так, что образовали собой знак громадного треугольника. Причем начинался он у самого порога и, чтобы выйти из дома, приходилось бы сначала шагнуть внутрь этой зловещей фигуры.
Придя в себя, моей первой мыслью было броситься прочь отсюда как можно скорее. Я уже было собрался переступить через груду тел, аккуратно уложенную у порога, как вдруг в моем подсознании что-то мелькнуло, какое-то интуитивное чувство. Для меня вдруг стало совершенно очевидно, что если я окажусь внутри треугольника, то произойдет что-то еще более кошмарное! За последнее довольно короткое время я познал такой ужас, как, наверное, никто из смертных, а меня все продолжало затягивать в его бездну…
Я захлопнул дверь и ринулся в другую часть дома. В одной из комнат я вышиб окно, не обращая внимания на порезы, и выскочил во двор. Мне оставалось лишь миновать забор и, не оглядываясь, бежать прочь, пока хватит сил…
И вот здесь я внезапно остановился. Позже я много раз вспоминал этот эпизод и всегда испытывал чувство самоуважения и благодарности к самому себе. Тогда, стоя в траве и находясь на грани помешательства, я вдруг в один момент многое осознал. Мой разум стал вдруг чист. Мне стало ясно мое жизненное предназначение, и суть его была - в познании. Человеку дается слишком короткая жизнь, чтобы растрачивать ее на то, что не открывает ничего нового. Только познающий движется вперед, оставляя позади себя праздную толпу, избравшую низменные бессмысленные развлечения.
Вместо того, чтобы броситься прочь, сломя голову, я вернулся в свою комнату, неспешно собрал все свои книги, рукописи и только тогда покинул дом. Вещи Даи я оставил нетронутыми. Я понял, что она осталась в моей прошлой жизни, не более. Вскоре мне пришлось покинуть и Индию, так как после того, что случилось, местные власти не оставили бы меня в покое.

-- Не знаю, как мне удалось остаться в живых, коснувшись тайны Ловцов Желаний, но с тех-пор я никогда не совершал каких-то необдуманных экспериментов в своих исследованиях. Любовь к прекрасному существу заставила меня совершить ошибку в свое время, чуть не стоившую мне жизни. На пути познающего встает немало барьеров, и любовь - один из самых опасных. Сколько великих умов в истории человечества было погублено из за любви! Их прогрессивное мышление увязло в ее коварных липких капканах. Любовь, клетка за клеткой, неумолимо заполняет тебя всего, не оставляя места ни для чего другого. Я счастлив, что поборол эту болезнь и, свободный от нее, так много постиг за эти годы…
-- А та девушка, индианка… Если вы действительно так любили ее, неужели вам так просто удалось ее забыть? -- спросил я, когда Фокусник замолчал, о чем-то задумавшись.
-- Любовь будет жить в тебе до тех-пор, пока ее защищает панцирь надежды, -- ответил он. -- Надежда - лучшая крепость для любви. Когда я соприкоснулся с миром Ловцов Желаний, я понял, что у Даи не было совершенно никаких шансов спастись - столько злой силы таил в себе этот мир. А когда надежда уже не в силах защитить любовь, она начнет угасать. Я же не стал ждать этого угасания, а неистово набросился на нее и поверг, безжалостно растоптав. Кое-какие знания помогли мне в этом…
-- Итак, вы закончили? -- спросил Юрковский.
-- Прошу прощения, если утомил вас своими воспоминаниями, -- Фокусник прикрыл глаза ладонью. -- Я просто хотел объяснить, что здесь все очень серьезно. Отсылая Вендорфа, я, видимо, опять в чем-то просчитался. И похоже, что опять, как и в случае с Даей, я невольно потревожил Ловцов Желаний. На этот раз они уж точно пришли за мной…
-- Но почему тогда жертвами стали Гвоздухин и Селиверстов? -- спросил Алфимов.
-- Они были непосредственными участниками, хотя и не осознавали того, что делают. Похоже, что именно их Ловцы Желаний вычислили первыми…
-- Сколько еще людей пострадает от ваших гнусных экспериментов? -- Юрковский встал из-за стола и заходил по кабинету.
-- Теперь им нужен лишь я, -- Фокусник еще больше поник. -- Не думайте, что я боюсь смерти. Просто есть еще столько всего, что я мог бы узнать когда-нибудь. В мире еще столько тайн, которые мне бы хотелось открыть… Есть также еще одна мысль, которая не дает мне покоя: а вдруг Ловцы Желаний приготовили для меня что-то, более страшное, чем смерть?
-- В предыдущий раз вы спаслись, -- вмешался я в его размышления. -- Быть может и сейчас все на этом и закончится?
-- Как бы я хотел на это надеяться! -- Фокусник обхватил голову руками, затем встал. -- Мне больше нечего добавить и я хотел бы побыть один и привести свои мысли в порядок.
Юрковский кивнул часовым и узника увели.
-- Ну и как вы думаете, есть какая-нибудь доля правды в его словах? -- спросил нас Николай Кондратьевич.
-- Слишком уж это отдает какой-то мистикой, -- ответил Алфимов. -- Но мы имеем факты, против которых не попрешь: из усиленно охраняемой камеры бесследно исчезает старик, а двое причастных в какой-то мере к этому людей погибают, оставляя на память чертовы треугольники…
Мы некоторое время еще молча сидели и обдумывали сложившееся положение, пока тишину не нарушил разразившийся кашель начальника тюрьмы.

Прошла еще пара суток, по истечении которых меня вызвал к себе Юрковский и поинтересовался: не назрела ли еще необходимость пополнить запасы лекарств и других медицинских принадлежностей для нужд тюремного госпиталя. Я ответил, что экстренной нехватки нет, но запастись некоторыми наиболее «ходовыми» препаратами лишним бы не было. Оказалось, что надо было забрать какую-то очередную депешу в областном тюремном управлении и рачительный Николай Кондратьевич, чтобы не гонять экипаж в город ради одной «бумажки», решил предложить забрать сей документ мне, а заодно и сделать что-нибудь полезное - например, привезти лекарства из фармацевтического департамента нашего управления.
Чего таить - любой из нас был рад всякой возможности выбраться лишний раз в город и я без раздумий дал согласие. Юрковский попросил, чтобы к вечеру я составил список всего необходимого, который он, согласно действующим правилам, должен был заверить своей подписью. Что я и сделал.
На следующее утро я забрал подписанный список и, продремав несколько часов под мерное похрустывание снега под полозьями экипажа, прибыл в город.

Первым делом я отправился в фармацевтический департамент, чтобы утвердить список лекарственных препаратов у вышестоящего начальства. Обычно эта процедура отнимала довольно много времени, так как дотошные чиновники фармдепа требовали обосновывать необходимость буквально каждого пункта списка. Но в этот раз мне повезло: в коридоре учреждения я столкнулся со своим давним приятелем, занимающим в фармдепе не самый последний пост, и он помог мне получить заветную визу без каких-либо проволочек. Я тут же отвез утвержденный список на склад департамента и попросил поторопиться с подбором затребованных в документе препаратов, так как рассчитывал уже вечером выехать обратно в Зеленые Камни.
После этого я нанес визит в областное тюремное управление, чтобы получить ту самую депешу, адресованную нашему заведению. Пройдя через ряд неминуемых бюрократических процедур и получив заветный конверт, я отпустил извозчика до вечера, а сам буквально полетел по заветному адресу. Там жила моя довольно близкая знакомая и, к счастью, она оказалась дома.
Время пролетело незаметно и я, довольно неохотно покинув общество прекрасной дамы, сел в экипаж, уже ждавший меня на улице, и двинулся на фармацевтический склад, чтобы забрать лекарства и вернуться в крепость.
Служащий на складе сообщил мне, что он не успел выполнить заявку в полной мере, так как на месте не оказалось некоторых редких препаратов и он послал запрос на центральную базу. Он заверил меня, что все будет готово к вечеру следующего дня.
Я нисколько не огорчился данному известию, хотя меня и удивило, что они посчитали какие-то из медикаментов в списке редкими. Там было все самое обыденное и общеупотребительное. Я дал распоряжение извозчику отправляться на постоялый двор, а сам нанес повторный визит в дом, где мне, конечно же, не было отказано в ночлеге.
Я был благодарен за вынужденную задержку, так как помимо приятных мгновений, проведенных с дамой моего сердца, мы с ней на следующий день, отобедав в ресторане, посетили театр, чего я не позволял себе по долгу службы вот уже более года. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается и вечером следующего дня я снова предстал перед складским служащим. На этот раз, к счастью (а точнее - к сожалению), мой заказ был исполнен в полной мере.
-- Ну, задали вы нам задачку, -- расплылся в улыбке служащий, подавая нам с извозчиком коробки с препаратами.
-- Задачку? -- я немного растерялся, так как не понял, что он имеет в виду.
-- Мы привыкли иметь дело с самыми неприхотливыми вещами: бинты, йод, аспирин, извиняюсь, клистир, на худой конец. Что еще может понадобиться в казенном доме? -- рассуждал служащий. -- А здесь вдруг такое специфическое требование. На центральной базе кое-кому пришлось растрясти задницу - ведь документик то утвержден…
-- Да какие, черт подери, специфические требования? -- оборвал я его.
-- Ну как же, -- как будто бы обиделся служащий. Он достал из какой-то папки мой список, положил его передо мной и постучал пальцем по последним трем строчкам.
Они были написаны не моим почерком. Мне это не понравилось. Мне это чертовски не понравилось. Потому что во-первых, это был почерк Юрковского, точно его. Во-вторых, надписи были сделаны на латыни. И в-третьих, я не знал ни одного из перечисленных составов. Меня это так выбило из колеи, что я даже не нашелся, что сказать. Мы молча догрузили коробки в экипаж. Когда тронулись в путь, уже начало темнеть.
Когда стало совсем темно, заметно и похолодало. Снег под полозьями все также похрустывал, а когда на нашем пути попадалась какая-нибудь рытвина, пузырьки в коробках отзывались тонким позвякиванием. Я пытался заставить себя задремать, но ничего не получалось. К тому же было жутко холодно и я, кутаясь в шинель, терзал себя мыслью, что вместо этого мог бы сейчас развалиться среди атласных подушек в теплых объятиях моей городской подруги…
Но вскоре мои мысли неумолимо вернулись к злополучным медикаментам. Что за шутки, Николай Кондратьевич? Надо было мне тогда сразу проверить список. Но кто бы мог подумать? За все эти годы ничего подобного не было, да и не могло быть: никогда бы не поверил, что Юрковский вдруг однажды блеснет познаниями в медицине и латыни. Все это как-то не укладывалось в голове и я надеялся, что у нас с начальником тюрьмы по этому поводу состоится серьезный разговор и ему придется кое-что объяснить…
К звуку, издаваемому санями, и похрапыванию лошадей теперь время от времени добавлялся отдаленный протяжный волчий вой, от которого становилось не по себе и я в который уже раз пожалел о том, что не остался ночевать в городе…

Проснулся я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Оказывается, я и не заметил, как заснул. Надо мной нависло перепуганное, красное от мороза лицо извозчика.
-- Господин доктор! Там… Они на снегу там… -- его речь была бессвязной, да к тому же у меня было чувство, что голова моя налилась свинцом, причиной чему была внезапно прерванная дрема.
-- Да объясни ты толком - кто на снегу? -- спросил я его, постепенно приходя в себя.
-- Волки… -- выдавил из себя извозчик и неопределенно мотнул головой в сторону двери экипажа.
Не особо понимая происходящее, я достал из планшетной сумки револьвер, распахнул дверь и выбрался на улицу.
Свежий морозный воздух окончательно разбудил меня. Стояла ночь, но вокруг было довольно светло из-за взошедшей луны. Прямо перед собой, у обочины я увидел то, что, по-видимому, и напугало извозчика. Да, для этого у него были весьма веские причины: довольно значительный участок снежной целины был усеян кровавыми ошметками. Это действительно были волки, но их словно настиг пушечный обстрел. Тут и там валялись головы, разорванные туши и конечности несчастных хищников. Они как будто пали в неравной схватке с каким-то гигантским зверем.
Это было еще то зрелище и совсем не хотелось здесь задерживаться. Я собрался уже было вернуться в экипаж, как вдруг увидел что-то между волчьих останков: луна давала достаточно света, чтобы даже отсюда увидеть, что предмет, привлекший мое внимание, есть не что иное, как человеческая голова! Я пытался глазами отыскать остальные части человеческого тела, но тщетно. Тогда я, осторожно переступая через волчьи трупы, сделал несколько шагов в направлении головы, лежащей в сугробе. Теперь я узнал и того, кому она когда-то принадлежала - это была голова барона Вендорфа…
Я развернулся к экипажу: извозчик стоял неподалеку от него и настороженно озирался. Я махнул ему, чтобы он занял место в козлах. Все, чего я в данный момент желал, так это поскорее убраться отсюда.
Я уже было миновал поляну, как вдруг обнаружил, что кроме крови и волчьих следов на снегу есть еще кое-что: это были треугольники! Они расползлись по снежному покрову, заполнив собой значительную часть поляны. Я велел извозчику немедленно трогаться, запрыгнул в экипаж и весь оставшийся путь ехал, сжимая в руке рукоять револьвера.
В Зеленые Камни мы прибыли около двух часов ночи. К этому времени холод окончательно доконал меня и, выйдя из фургона, меня начало трясти так, что застучали зубы. В бараке, где у меня была отдельная секция, кто-то предусмотрительно натопил печь, а это было как раз то, что мне нужно. Решив отложить разгрузку медикаментов до утра, я, даже не зажигая лампы, разделся, завалился на кровать и почти сразу уснул…

Когда настойчивый стук в дверь разбудил меня, я подумал, что прилег буквально минуту назад. В комнате было все также темно, но уже довольно прохладно, так что я невольно поежился. Из-за двери раздался голос Алфимова:
-- Михалыч, подъем!
-- Какого черта?! -- рявкнул я, пока еще плохо соображая. -- Сколько сейчас времени, Николай?
-- Уже почти семь утра. Да ты дверь-то откроешь, а то у меня рука к чайнику примерзнет?
Я нашарил спички на столе, зажег лампу и впустил его. С улицы напахнуло утренним морозом. Алфимов действительно пришел с чайником.
-- Горячий? -- поинтересовался я.
-- Уже не уверен. Я же не думал, что буду так долго у тебя под дверью отираться.
Пока я одевался и приходил в себя, Алфимов разлил чай по кружкам. Тот пришелся как нельзя к стати и растекся по телу приятной теплотой.
-- Когда приехали? -- спросил он.
-- Ночью.
-- Мы вас вчера ждали.
-- Пришлось задержаться: кое-чего на складе не оказалось, -- я подумал о том, чтобы поделиться с ним мыслями о лекарствах, внесенных Юрковским в список, но Алфимов, к моему удивлению, меня опередил:
-- Ты, кстати, ту ерунду, которую тебе начальник заказывал, привез? -- спросил он.
-- А почему ты спрашиваешь?
-- Он меня за этим и послал. А то мне делать больше нечего, как в такую рань чужие пороги обивать! -- в голосе Алфимова проскользнули нотки недовольства - он не привык исполнять роль «мальчика на побегушках».
-- Привез, -- ответил я. -- Кстати, это именно из-за них мне пришлось задержаться.
-- Что, какая-то редкость?
-- Удивительно, но я, хотя и имею медицинское образование и кое-какой в этом деле опыт, но про подобные препараты раньше не слыхал.
-- И на кой они Кондратьевичу? -- пришла очередь удивиться и Алфимову.
Я пожал плечами, а он, глянув на часы, спохватился:
-- Ну ладно, допивай чай, бери всю эту хренотень и идем к Юрковскому - тот уже, небось, весь свой кабинет исходил вдоль и поперек…

-- Кстати, -- вспомнил Алфимов, когда мы были уже на улице. -- Пока ты отсутствовал, этот психопат Фокусник, беседуя с Юрковским в его кабинете, набросился на него и расцарапал нашему начальнику лицо. Тебя не было и Кондратьевич сам себя забинтовал, так что ты не пугайся, когда его увидишь.
-- А что, санитара нельзя было попросить? -- поинтересовался я.
Алфимов неопределенно пожал плечами…

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒