Слова признательности 2 страница

Цюань поцеловал ее в нежный лоб и устыдился того, что он, бедный и скромный человек, был ее недостоин. Сегодня ночью он снова видел во сне, как держит ее в руках, всю израненную, — и сквозь его пальцы красной струйкой крови в темном дожде из нее вытекала жизнь.

Они двигались быстро, молча, исполняя свой воскресный ритуал двух часов ночи — Минь разбудила Ли Шэня, дала ему маленькую миску с клейким рисом и, пока он ел, зевая, поддерживала его.

Цюань завернулся в серое одеяло и залез в свою темно-синюю парку. Засунув сто пятьдесят юаней в карман брюк, он вышел наружу и прикрепил к велосипеду узел с одеялом. Он дважды проверил все узлы и крепления. Вскоре вышла Минь с сонным Шэнем, и куртки на них топорщились, как надутые подушки.

Цюань посадил Шэня на сиденье перед собой. Мальчик положил руки на руль и закрыл глаза. Он засыпал, и голова его подергивалась. В лицо дул колючий ветер, и Цюань посмотрел, как ущербная луна отбрасывает тени на спящие рисовые поля. Лучше бы луны совсем не было — ее свет делал их поездку еще более опасной. Всем удобствам он предпочитал безопасность.

Дорога из замерзшей грязи извивалась между голыми холмами. Но даже здесь, в десяти километрах от Пушана, в ветре носилась неестественная серебристая пыль. Он почувствовал ее скрежет во рту и сплюнул. На секунду воздух стал, как Божий, чистый и свежий, но потом дым работающих фабрик снова окружил его.

Цюань подскакивал на рытвинах, крепко прижимаясь к Ли Шэню. Увидев впереди тени, он инстинктивно стал репетировать. «Наш сын болен, — сказал он ветру. — Мы едем к другу за лекарствами».

Что это, неужели проблеск света за густыми кустами и мертвыми листьями? Может, это полицейский с фонарем в руках? Он задержал дыхание, и в уголках глаз стало холодно.

Нет. Это дорожные столбы отбрасывали тени. Ли Цюань опустил голову, всей душой желая быть смелым, чтобы не нашептывать ложь ветру.

Они молчали, чтобы нарушенная тишина снова не обманула их, как раньше.

Через четыре километра на небе появились темные тучи, словно у художника вдруг изменилось настроение, и он поменял цвет красок на холсте. Луна спряталась от надвигавшегося шторма. По пути домой они попадут под дождь, подумал Цюань. Наверное, это к лучшему — любопытные глаза в такую погоду оставались дома.

— Потише, — сказал он Минь, в то время как они вслепую пробирались вперед, повсюду натыкаясь на рытвины. Небо теперь было таким низким, что касалось их лиц.

После семи километров он увидел белые клочья дыма, поднимавшегося из трубы. Приятное зрелище. Однако если он видел дым, то видели и другие. Он затолкал чувство страха в пустоту, ощущавшуюся внутри.

Они слезли с велосипедов и быстро завели их за дом Хо Линя, стараясь не шуметь. Они поставили их в тень рядом с курятником. Цюань провел рукой по другим велосипедам, пересчитывая их. Четырнадцать.

Он подошел к задней двери, зная, что пути назад нет. Начиная с этого момента не может быть никаких оправданий тому, что ночью они находятся вне дома.

Дверь открылась.

— Ni hao! — сказал Цюань. — Как дела?

— Ping ап — мир вам! — ответил старый Линь Хо, и в свете свечи детская улыбка растянула его старую, грубую кожу. Он показал рукой на два больших чайника, окруженных заботой его жены, тети Мэй, которую мать Цюаня всегда называла «пятая сестра». Мэй приветливо улыбнулась, напомнив ему его мать. Она склонила голову. Цюань хотел чаю, но поскольку они с Минь и Шэнем, по-видимому, приехали последними, он подтолкнул их вперед.

Цюань кивнул и ответил улыбкой еще двадцати присутствующим, особенно тем трем, что сидели в задних рядах. Жаль, что ответные улыбки были натянутыми и нервозными. Семья Ли сидела на скамейках без спинки, в куртках, тесно прижавшись друг к другу для тепла.

Унылый люминесцентный свет придавал спартанскому однокомнатному домику мистический вид. Дом был пустым — кроме скамеек, нескольких стульев, кровати и одного пышного карликового можжевельника в горшке, которому Мэй умудрялась сохранить жизнь. Когда церковь была меньше, и их было десять человек, они садились в кружок, но теперь они образовали четыре маленьких ряда, и последние сидели рядом с краем постели.

Чжоу Цзинь встал, его веки были тяжелыми, но взгляд острым. Верхние губы у него выдавались вперед в желтой улыбке, и эта улыбка отличала его от остальных, настороженных и подозрительных представителей из поколения Мао. Поток воздуха в комнате пошевелил тонкие волосы Чжоу Цзиня, пробежал по комнате, а затем вылетел из уст старика.

— Господь, мы благодарим Тебя за Твои обильные благословения.

— Спасибо Тебе, — пробормотал кто-то.

— Спасибо, — сказала Минь. В комнате послышался шепот воздававшихся благодарений.

Инь Чунь, жена Цзиня, осторожно передала ему сокровище, завернутое в ткань. Он нежно развернул его. Легкими прикосновениями он переворачивал страницы, а затем прочитал:

Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, не зная, куда идет. Верою обитал он на земле обетованной, как на чужой, и жил в шатрах с Исааком и Иаковом, сонаследниками того же обетования; ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог.

Это был любимый отрывок отца Цюаня, Ли Туна. Он помнил лицо старого отца и радостный взгляд в его жаждущих глазах, когда он начинал читать эти стихи. Цюань также помнил, как он стыдился невежественности родителей, таких необразованных и наивных. Он съежился на стуле, и радость от услышанных слов исчезла при воспоминаниях о его грехах.

Все сии умерли в вере, не получив обетований, а только издали видели оные, и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле; ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели то отечество, из которого вышли, то имели бы время возвратиться; но они стремились к лучшему, то есть к небесному; посему и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом: ибо Он приготовил им город.

Древние слова Библии наполнили сердце Цюаня сладостью и печалью.

— Этот мир — не наш дом, — прошептал Чжоу Цзинь своей пастве. Все наклонились к нему, чтобы лучше слышать, как жаждущие люди склоняются к источнику воды, чтобы напиться.

— Иисус говорит: «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я».

Стоны и тоскливые возгласы из глубин души послышались отовсюду, наполняя собой комнату.

Когда Цзинь закончил чтение, он передал Библию своей жене. Она завернула ее в ткань, словно тело для погребения или сокровище для хранения.

Хранить Библию в доме было смелым решением, подумал Цюань, и смелым решением было также то, что он и трое других привезли свои Библии с собой. Он бывал в домашних церквах, где люди переписывали части из Писаний специально для собраний. Затем пастор собирал разрозненные кусочки и складывал их вместе, чтобы прочитать полный текст. Таким образом, если бы полиция посетила собрание, Библии не были бы конфискованы.

Пастор Чжоу Цзинь оглядел церковь, своих духовных детей.

— То, что мы помним, где находится наш истинный дом, помогает нам сегодня, когда мы говорим о свете и временных трудностях, которые созидают в нас вечную славу.

Когда он произнес слово «слава», в восточной части неба сверкнула молния. Некоторое время спустя голос Божий сотряс землю, а затем на землю пролились Его слезы.

Цюань почувствовал на плече чью-то руку, и внутри у него все похолодело. Он повернулся и увидел У Лэ, который ходил на собрания всего полтора месяца. Цюань его не знал. Он нервно улыбнулся ему, в то время как Лэ скрюченными пальцами, покрытыми седыми волосами, передал ему потрепанный сборник гимнов из такой тонкой бумаги, что песни можно было читать сквозь две страницы. Церковь запела — слишком громко, подумал Цюань:

— Иисус, мы вечно славим Твое имя...

Неужели это тот день...

Прадедушка Цюаня был казнен, будучи молодым пастором. Дедушка Цюаня, Ли Вэнь, присутствовал на казни. Яркие сцены этой казни преследовали Цюаня всю жизнь. Сын Вэня, Ли Тун, был отцом Цюаня, и тоже был пастором. Он был приговорен к тюремному заключению во время Культурной революции. Однажды после побоев он больше не смог встать. Улыбающаяся мать Цюаня стала плачущей вдовой, а застенчивый книголюб Цюань стал объектом жестоких насмешек.

Голос пастора вернул его к действительности,

У сестры У Ся обнаружили туберкулез. Брат Ван Ань лежит в больнице. Они не знают, что с ним. У Чжоу Цзиня много болячек и болезней, — сказал он о себе. — Я знаю, что со мной. Я просто старый.

Все засмеялись.

— Некоторые люди страдают не от болезней и не из-за возраста, — сказал Чжоу Цзинь, — но от преследований. Иисус сказал, что Его ненавидят за то, Кто Он есть, и потому Его слуг тоже будут ненавидеть. Он сказал: «Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода».

После получасовой молитвы морщинистый Чжоу Цзинь сел на старый плетеный стул и, склонившись вперед, стал медленно читать стихи. Тени от мерцающей свечи падали ему на древний лоб. Он произносил каждое слово с мягким упрямством долгого послушания.

— «Кто Мне служит, Мне да последует... И кто Мне служит, того почтит Отец Мой».

Цюань не мог смотреть на Чжоу Цзиня, не вспоминая при этом отца. Старик поднял руки, обнажив красные жесткие запястья. Это зрелище поразило Цюаня. Учителя и ученики в коммунистической школе насмехались над ним, потому что вера отца сделала его «врагом народа». Отца Цюаня называли контрреволюционером, в противоположность героическим «революционерам», которые хранили преданность социальному порядку Председателя Мао. Цюань отчетливо помнил плакаты, прикрепленные к их дверям. На одном было написано: «Сторонник иностранцев», а на другом — призыв «перевоспитать этих ядовитых змей!» Он ясно видел их перед своим внутренним взором, со всеми цветами и оттенками букв на плакатах.

В молодости Цюань пытался уйти от веры в Бога. Он никогда не хотел выделяться или быть в центре внимания. Он пытался принять идеалы партии. Он желал слиться с темнозеленой массой современного Китая. И теперь по сей день он не носит красных и желтых ярких тонов. Цюань даже вступил в молодежную Красную гвардию, чтобы компенсировать свой стыд из-за стойкого упрямства родителей, которые отказывались подчиниться требованиям нового Китая. Когда отцы других мальчиков брали их с собой на рыбалку, отец Цюаня сидел в тюрьме. Он много раз говорил сыну: «Однажды я повезу тебя к Великой Китайской стене». Но так и не повез. Он умер. Ли Цюань так и не отделался от обиды на отца за невыполненное обещание.

Цюань очень старался не быть христианином. Ему это удавалось, но до тех пор, пока он не поехал в Америку учиться. Однажды в большой комнате в общежитии Бен Филдинг пригласил его на христианское собрание в студенческом городке Гарварда. Все его вопросы, сомнения и сопротивление отступили перед лицом истины. Вера его отца и матери впервые стала его собственной верой — там, в чужой стране, где он учился на преподавателя колледжа. И хотя они с Беном уже давно не общались, Цюань часто вспоминал о нем и каждый день за него молился.

— Господь Иисус говорит: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божьего».

В это время, в половину четвертого утра, на улице по-прежнему было темно. Занавеси были задернуты. Цюань дернул себя за мочку уха и потрогал грубый, паукообразный шрам на шее размером более пяти дюймов. Собрание должно закончиться до рассвета, до пробуждения любопытных глаз.

Старый Чжоу Цзинь начал петь гимн, который Цюань слышал раньше и с детства неохотно пел его множество раз: «Однажды я умру для Господа».

Неужели это тот день?

Когда церковь пела, Чжоу Цзинь снова поднял руки. Ли Цюань помнил все шрамы на спине и руках отца — шрамы, по которым он водил пальцами, пока отца не забрали в тюрьму последний раз. Его отцу теперь было бы столько же лет, сколько Чжоу Цзиню, если бы...

Bie dong!

Ли Цюань застыл, услышав приказ не двигаться. Голос позади него звенел властью Гун Ань Цзу, Министерства общественной безопасности.

Цюань левой рукой обнял Шэня, притянув его и Минь ближе к себе.

Кинув на них быстрый взгляд, Цюань сказал им обоим: «Смотрите в пол. Молчите». Цюань давно выучился этому, еще прячась под юбку матери в домашней церкви. Чуть скосив глаза в сторону и прикрыв веки, он увидел слева двоих в зеленой униформе. Справа было еще двое.

— Не двигаться, — повторил сзади хриплый баритон.

Справа перед Цюанем стоял молодой полицейский, держа в руках пистолет. Цюань видел пистолеты вблизи. Им размахивали у него перед носом, а однажды ударили по голове. Так сказал Мао — правительство будет действовать силой оружия.

Вдруг в правый локоть Цюаня ткнулось тяжелое дуло штурмовой винтовки типа 54, китайской версии русского автомата АК-47. Не только китайская политика, направленная против иностранцев, но даже оружие привозилось из-за границы. Однако полицейские редко носили оружие, по крайней мере, такое.

Голова Цюаня оставалась опущенной вниз, но он сделал попытку поднять глаза, чтобы увидеть капитана, стоявшего в метре от него. У этого человека была тонкая талия и широкие плечи, и потому Цюаню показалось, что он похож на гигантскую осу. Человек смотрел на двадцать четыре верующих, сузив глаза, словно холодно оценивая присутствующих. Над его правой бровью нависал шрам размером более трех дюймов, еще более грубый, чем у Цюаня. Цюань не узнал его — слишком много полицейских завелось ныне. Кроме того, он никогда не вглядывался в полицейских из страха, что они им заинтересуются.

Капитан был одет с иголочки в свою зеленую униформу, с черным, аккуратно завязанным галстуком, тщательно отутюженными брюками и фуражкой, точно и прямо сидевшей на голове. Единственным недостатком был чуть покривившийся погон на плече. Этот небольшой недостаток успокоил Цюаня, напомнив ему, что правительственная машина тоже несовершенна.

Человек со шрамом над бровью поднял руку с пальцами, указывающими на него самого, словно серые клешни. Он схватил Чжоу Цзиня за плечо, затем толкнул его к Цюаню. Он стоял перед притихшим собранием. Его прикрытые дымчатыми очками глаза осматривали комнату.

— Это нелегальное собрание!

Его акцент напомнил Цюаню жителей за горами.

— Ваше собрание не зарегистрировано в Отделе по делам религий, — сказал офицер тайной полиции оскорбленным голосом. — Вы не являетесь членами Триединого Патриотического движения протестантских церквей!

Сузив глаза, капитан скривил рот.

— Вы встречаетесь по ночам, словно преступники.

Он прошелся по передней части комнаты, как будто утверждая свое господство над ними. Его поступь была высокомерной и уверенной, каждое движение выверенным и стремящимся напугать. Он расхаживал так, словно наступал на шеи тысяч крестьян и наслаждался каждым шагом. Он разыгрывал мастерское представление.

— Вы распространяете нелегальную иностранную пропаганду.

Драматическим жестом он помахал перед ними небольшим коричневым предметом, крепко зажатым между пальцами. И хотя никаких пометок на предмете не было, Цюань догадался, что в плоской коробочке лежит компакт-диск. Это был фильм об Иисусе. В прошлом месяце Цюань и Минь пригласили в свой маленький домик восемнадцать соседей, чтобы посмотреть его.

— Иисус говорит по-мандарински, — говорили изумленные соседи.

Пятеро из соседей стали христианами. Трое из них сегодня ночью тоже были здесь. Цюань видел их сзади. Это он втянул их в беду. Ему хотелось оглянуться, чтобы посмотреть на них, но он не осмелился.

— Вы безнравственные поклонники дьявола, и вы не лучше секты Фалуньгун, — сказал человек со шрамом. — Вы думаете, вы стоите над законом? Если вам хочется поклоняться чужим богам, существует зарегистрированная церковь!

Ближайшая зарегистрированная церковь находилась в четырнадцати километрах отсюда. Всего одна церковь на город с населением в полмиллиона человек. У семьи Ли имелись только велосипеды. Но даже если бы они могли туда добраться, в церкви всегда находилось множество доносчиков, людей, которые за всеми шпионили и доносили обо всем. Труд шпионов и доносчиков хорошо оплачивался. Такие люди были даже в некоторых домашних церквах.

— Преступники!

Цюань молча смотрел на свои изношенные туфли двадцатилетней давности. Его мысли снова вернулись к тому, кто подарил ему эти туфли, и к последней встрече с ним. Бен Филдинг был его товарищем по общежитию. Однажды Бен услышал, что кто-то из китайских студентов назвал его «Дабизи». Бену понравилась эта кличка, и он настоял, чтобы Цюань называл его именно так. Но Цюань был слишком вежливым человеком, чтобы объяснить значение этой клички — «Большой Нос», сленговое прозвище всех иностранцев. Когда Бен все же узнал об этом, он долго смеялся и сказал Цюаню, что желает получить эту кличку в качестве своего постоянного прозвища. Так Бен стал Дабизи, а сам он всегда называл Цюаня Профессором. Цюань молился за Бена, разглядывая свои туфли. Они обещали молиться друг за друга каждый день. Он надеялся, что в данный момент Бен тоже молится за него.

Человек со шрамом размахивал своим пистолетом.

— Мы должны прекратить всю противозаконную деятельность, чтобы гарантировать социальную стабильность.

Пухлое личико Шэня сморщилось. Суровый капитан посмотрел вниз на мальчика. Верхняя губа Шэня задрожала. Он стал плакать. Цюань посмотрел на Шэня, молча успокаивая его.

Нам не нужно было возвращаться в Китай. Я был лучшим студентом в своей группе. Мне предложили остаться в Гарварде в качестве преподавателя. Мы могли эмигрировать. Минь тоже могла стать гражданкой США вместе со мной. Зачем я сюда вернулся? Зачем я рисковал будущим Минь? И теперь... мой сын. Какой отец подвергает опасности своего сына?

Сомнения полностью завладели Ли Цюанем, как это часто бывало.

— Нелегальные церкви — враги государства. Мы должны уничтожить младенца, пока он еще в колыбели. Вы не заслуживаете жизни!

Гигантская оса указала пальцем на Ли Шэня, который затрясся под его взглядом.

Медленно Минь сняла с себя шелковый шарф цвета алой крови и нежно прикрыла дрожащие губы сына. Цюань взглянул вниз в глаза своего единственного сына, умоляя его замолчать, молча давая ему обещания и зная, что не сдержит их.

Защити моего сына, Иисус, Пожалуйста.

— Незаконно учить религии детей младше восемнадцати лет! Как вы смеете нарушать закон? — Он поднял руку и оставил ее поднятой в воздухе в полуметре от лица Ли Цюаня.

Отец стиснул челюсти, приготовившись к удару, благодарный за то, что удар примет он, а не его единственный сын.

В понедельник, семнадцатого сентября, Бен Филдинг сидел в своей шикарной квартире, выходящей окнами на реку Вилламетт, и наслаждался дух захватывающими пейзажами горы Маунт Худ. Солнце только что поднялось над горизонтом, и гора выглядела как мороженое с клубникой. Он только что видел, как Венера, утренняя звезда, уступила свою славу более великому светилу.

Бен потягивал очень крепкий кофе «Старбакс», пытаясь отогнать от себя мысли о Ли Цюане, преследовавшие его все выходные. И даже теперь он никак не мог отвлечься от этих мыслей.

Бен взглянул вниз на отпечатанную копию своих карьерных целей. Утром каждого понедельника, с тех пор как шесть лет назад во время семинара менеджеров в Сиэтле он поставил их перед собой, он постоянно с ними сверялся. Это произошло сразу после того, как его назвали самым молодым вице-президентом в «Getz International», компании по производству полупроводников и микрочипов, которая штурмом взяла азиатский рынок. Выступавший на семинаре бизнес-тренер рекомендовал им перед началом каждой рабочей недели вслух повторять свои цели и визуализировать их. Бен так и делал каждый понедельник с такой же верностью, с какой верующие каждое воскресенье ходят в церковь.

Он прочитал свои цели вслух:

1. Встроить присутствие «Гетца» в деловую инфраструктуру

Китая, создав сильные партнерские связи, которые помогут взойти «Getz International» на вершину.

Пока все так и шло.

2. К сорока восьми годам стать президентом «Getz International».

До этого возраста оставалось три года, и в этот срок Мартин Гетц уйдет в отставку. К счастью, у Мартина не было детей, и потому не было наследника, который смог бы встать во главе этого бизнеса. В компании все знали, что Бен на большой скорости приближается к позиции главы компании. И если он по-прежнему останется непоколебимым, если он не примет никаких противоречивых или катастрофических решений, то в свое время он обязательно усядется в это большое кресло.

3. Аккумулировать достаточно средств, чтобы иметь возможность поехать куда хочу и делать что хочу.

Учитывая его заработок, фондовый опцион и пенсионный фонд, Бен уже сегодня стоил несколько миллионов. Он перестал считать свои деньги. Однако внутри себя он ощущал легкую боль. У него не было времени, чтобы насладиться собранными богатствами. Что он будет с ними делать? Он не знал. Но обязательно хотел это выяснить.

В его памяти всплыло непрошеное лицо. Пол Фоули тоже был на том семинаре. У него были подобные цели — правда, пожалуй, скромнее. Он хотел быть следующим вице-президентом «Гетца», правой рукой Бена Филдинга. Они считались партнерами по теннису в парной игре в Мак-клубе. И были непобедимыми. Бен всегда был уверен, что их цели достижимы. Но всего три года назад Пол, тогда уже облысевший и ослабленный после рака и химиотерапии, уволился из компании, а через два месяца после этого умер.

Все еще держа листок с целями в руке, Бен пошел в ванную и проглотил свои анти-холестериновые таблетки и лекарства против повышенного давления.

Цели на бумаге были слегка откорректированы по сравнению с изначальными, которые гласили: «Инвестируй мудро. Собери достаточно богатства, чтобы мы могли поехать куда хотим и делать что хотим». Это «мы» относилось к нему и Пэм. Но год назад он заменил «мы» на «я» и напечатал новый листок. Осуществление первых двух целей привело к необходимости внести небольшие изменения в третью цель. Изменилось всего несколько букв, всего лишь перемена местоимений — с местоимения первого лица множественного числа на первое лицо единственного числа. Развод.

На листке также не было имен Мелиссы и Ким. В его визуализацию они не входили. Что он мог визуализировать — своих детей, обнимающих его и говорящих: «Мы гордимся тобой, папа»? Будь реалистом, Бен. Слащавость и сентиментальность. Жизнь совсем не такая. Кроме того, слишком поздно. Он не участвовал в жизни девочек, и Пэм постоянно говорила об этом. Кимми всегда была дружелюбна с ним, но он был уверен, что она помнит, как он пропустил ее выпускной после окончания восьмого класса ради того, чтобы поиграть в гольф с клиентами. А Мелисса? Он дал ей все, включая классный «Мустанг» на шестнадцать лет. Но почему-то она его чуждалась. Пэм пыталась объяснить ему это, но Бен так и не понял. И не был уверен, что хочет понять.

Бен снова взглянул на листок, затем бросил его на кофейный столик. Он вылил теплый кофе в раковину, заметив, что на Маунт Худ надвигается черная туча. Аккуратно завязав галстук, он спустился к своему красному «Ягуару», стремясь быстрее вернуться в свой реальный мир — а может, убежать от него.

В 7:15 Бен уже сидел за столом, восторгаясь поразительной панорамой Великой Китайской стены, красовавшейся против его книжных шкафов из красного дерева. Он просмотрел бумаги, затем просмотрел электронную почту, но его внимание ничто не привлекло. Он поставил Моцарта, затем стал мерить шагами комнату. Наконец он сдался на милость мыслям, которые навязчиво преследовали его после неожиданного предложения Мартина в пятницу. Мыслям о его старом товарище по общежитию.

Цюань мечтал работать преподавателем в университете и писать книги. Никто не сомневался, что мечты Ли Цюаня, блестящего студента и рассудительного автора, сбудутся. Бен называл его не просто Профессором, но и Маленьким Кузнечиком, героем телевизионной программы про кун-фу.

Они встретились как два новичка-первокурсника, которые никого не знали в Гарварде. Все началось, как неприятное несоответствие — мягкий, вежливый, застенчивый китаец и громогласный, дерзкий, пробивной американец. Бен бросал футбольные мячи из окна, а Цюань выращивал на подоконнике зелень. Бен был любителем острого лука и молочных коктейлей, а Цюань любил бамбуковые побеги и заварной зеленый чай. Они никак не смотрелись парой, предусмотренной на небесах.

В течение первого семестра они почти не разговаривали до одного вечера накануне Рождества. Цюаню было одиноко. Он рассказал Бену свою историю. Отец Цюаня умер, затем погибла его мать во время землетрясения, разрушившего их дом недалеко от Шанхая. В город приехали представители благотворительных организаций, иностранцы, которые в иных случаях в Китай не допускались. Один из них заинтересовался Цюанем. Когда он узнал, что Цюань мечтает учиться в Америке, он сказал, что поможет найти деньги и разрешение на въезд. Потом Цюань получил приглашение в Гарвард. Но ведь он даже не писал заявления. Бланк заявления был вложен в письмо. В те дни в Америку из Китая могли приехать только привилегированные члены общества. Все говорили, что он не сможет получить паспорт. Но каким-то образом он его получил.

Поскольку обучение и проживание оплачивались из благотворительных денег, Цюань зарабатывал на жизнь работой в «Burger Magic». Позже он узнал, что работать со студенческой визой было незаконно. Но ему нужны были деньги, и каким-то образом у него все получалось. Он работал день и ночь, учился на отлично и совершенствовал свой и без того отличный английский. Вместе с Беном они учили испанский, но, как всегда, у Цюаня получалось лучше. Бен улыбнулся, вспомнив, как китаец частенько говорил: «No problema». Это был американизированный испанский, и эта фраза стала его коронной.

Бен постоянно говорил себе, что найдет другого соседа по комнате, но после того вечернего разговора он перестал искать Цюаню замену. Ко времени их выпуска — выпуска Цюаня с отличием — они были большими друзьями. И хотя в Кембридже, штат Массачусетс, китайскую еду в те дни было трудно найти, они обнаружили маленький подвальчик, «Двойной Дракон», в котором, как говорил Цюань, кормят почти настоящей китайской едой. Бен влюбился в китайскую кухню, и с тех пор его вкусы не изменились. Цюань научил Бена ловить рыбу. Бен научил Цюаня играть в теннис. Они повсюду вместе ездили на велосипедах.

И пока Бен учился по магистерской программе, Цюань оставался в Америке, чтобы пройти продвинутую образовательную программу и получить степень, позволяющую ему преподавать на факультете истории. К тому времени они жили в квартире вне студенческого городка. Вскоре после того, как Цюань защитил свою докторскую диссертацию, академический вице-президент пригласил его на обед и предложил ему штатную должность профессора в колледже. Тем временем из Пекина и Шанхая шли письма с предложениями престижных преподавательских должностей. Цюань не мог сразу принять решение и молитвенно думал в течение двух месяцев. Бен был уверен, что он останется в США. Почему бы и нет?

Наконец однажды вечером Цюань сказал Бену:

— Я должен вернуться в Китай.

— Зачем? Ты всегда говорил, что в Америку тебя привел Бог. Он спас тебя во время землетрясения, совершил чудо с Гарвардом, разве нет? Ты получил великолепную возможность для работы. У тебя уже есть сосед по комнате и подвальчик «Двойной Дракон» вниз по улице. Почему ты хочешь уехать?

— Бог привел меня сюда на время, чтобы обучить и наделить меня полномочиями. Он дал мне платформу, которую я могу забрать с собой в свою страну, потому что я больше нужен там.

— Но ты же говорил, что там не любят христиан и смотрят на них как на чужеземную дьявольщину.

— Я впервые уверовал в Америке, но я родом из многих поколений китайских христиан. Бог будет идти впереди меня при моем возвращении в Китай. Я доверяюсь Ему. Он даст мне возможность учить. Моя родина — Китай, а не Америка.

Бену было больно видеть, как Цюань уезжает. Он был уверен, что если бы он остался, их дружба продолжалась. Но после отъезда Цюаня в Китай они переписывались несколько лет, а потом Бен, тогда еще молодой бизнесмен, перестал писать. Со временем перестал писать и Цюань. Каждый раз, когда Бен приезжал в Китай, а за последние двенадцать лет он посещал эту страну двадцать с лишним раз, он говорил себе, что нужно найти своего старого товарища. Но так и не собрался. Теперь уже прошло двадцать два года с тех пор, как он видел глупую ухмылку на лице своего друга, когда просил его спеть вместе с ним гимн Гарварда.

Бену мешала восстановить контакты с прежним другом та же причина, по которой он перестал писать ему. Просто его жизнь потекла по другому руслу. Его вера и ценности изменились.

— Бог усмотрит, — в этом был весь Цюань. Упрощенный подход. — Китай — моя родина, и все, что со мной будет, отлично.

Бен не сомневался, что Цюань сумел осуществить свою мечту, и теперь преподает в университете, пишет книги, обзавелся семьей и наслаждается процветающей китайской экономикой. Но жизнь Бена приняла другой курс. Бизнес и финансы пошли в гору. Раньше все было по-другому... включая Пэм, Мелиссу и Ким.

Что касается того, что «Бог усмотрит», — что ж, где был Бог, когда его мать умирала от рака? И где был Бог, когда его сын, Джейсон?..

Нужно остановиться. Он не должен об этом думать. Через пять минут у него назначена встреча с Дагом.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒