ИСТОРИЯ ЧЕЛЛЫ

ИСТОРИЯ ЧЕЛЛЫ

— В гостинице нет мест.

Кай криво усмехнулся ей. Алленауэр набит битком. Он забрался обратно в карету, скинул грязные сапоги.

— Кто?

— Эскорт короля Йорга.

— Значит, вели Акстису ехать до следующего города.

— До Гаусса далеко, а здесь с Гвардией всегда хорошо обращаются. Я слышал недовольство — можно подумать, под этой позолотой и суровыми минами есть живые люди.

— Какая разница. Едем. — Хотя, когда она это сказала, казалось, что не так уж ей и все равно. Она почувствовала что-то не то в воздухе. — Подожди.

Кай подождал, снова наполовину надел сапог.

— Что?

«Палец у меня зудит, что-то злое к нам спешит…» — подумала Челла, а вслух произнесла:

— Просто подожди.

Она подняла руку.

Что-то неправильное. Сухое острое чувство, что что-то не так, словно под веки попал песок. Температура понизилась, или ее телу просто так показалось, потому что пар изо рта не шел.

— Нежить.

Кай тоже почувствовал.

— Прячется. Тантос.

— Что ему нужно?

Самообладание покинуло Кая, когда нежить приблизилась. Керес пугала его. Тантос был хуже.

— Это напоминание, — сказала Челла.

Она отчасти надеялась, что план забыт или изменился, и по мере того, как жизнь снова овладевала ею, эта надежда крепла. Она прокляла Йорга Анкрата и сконцентрировалась на новой задаче.

— Иди в город, найди повозку и нагрузи ее бочонками с элем. Станем лагерем в полях у реки. Гвардия может попировать.

Кай потянул носом воздух.

— Дождь собирается.

— Пусть разожгут костры. Скоро они перестанут замечать дождь.

— Эль поможет. — Кай кивнул.

Однако выдавить усмешку он не смог, теперь, когда смерть шагала так близко, царапая все нервы.

Челла потянулась к кошельку на поясе.

— Возьми это.

Она высыпала в его ладонь четыре тяжелые золотые монеты. Бреттанские.

— Что…

Он подтолкнул маленький сосуд из черного стекла, лежащий у него на ладони среди монет. По тому, как изменилось его лицо, она решила, что он понял.

— Вода Стикса. Одна капля на бочонок.

— Вот это, наверно, здорово. — Челла подняла перед собой и медленно покрутила кубок с элем. Пена уже почти опала, только островки в темном освещенном луной море. — Летать.

— Да.

Кай смотрел в собственное темное море с разбросанными островами. Возможно, оно напоминало ему о его потонувшей стране.

Долгое молчание. Дождь падал совершенно беззвучно. Где-то вдалеке со стороны Алленауэра слышались приглушенные крики — пировала гвардия Йорга.

— Я почти летал. — Кай поставил серебряный кубок на стол между ними. — Однажды.

— А как можно почти летать?

Челла покачала головой.

— Как можно почти любить? — Он поднял глаза в древнее беззвездное темное небо. — Я стоял на краю утеса над Проливом, где волны бьют о белые скалы. И ветер там — он такой холодный, что отнимает тепло, пробирает до костей. Я подался вперед, меня удерживал только ветер, и эти темные волны били далеко-далеко внизу. И он наполнил меня, словно я был из стекла, льда или воздуха, и в моем мозгу остался только этот голос восточного ветра, голос, вечно зовущий меня.

— Но?

— Но я не мог взлететь. Если бы я взлетел, то улетел бы от всего, что мне знакомо. От себя.

Он покачал головой.

— А чего бы мы не отдали, чтобы улететь от себя — таких вот — прямо сейчас?

Челла опрокинула кубок и встала, жидкость расползалась по столу. По всему полю лежали гвардейцы, словно во сне, кто-то все еще в золотой броне, на грязной траве. Капитан Акстис лежал на спине, с мечом в руке, глядя в небо, залитый дождем. Из почти трехсот человек лишь одиннадцать не пригубили алленауэрский эль. Нежить нашла их в темноте и играла с ними, разрывая плоть.

— Тантосу понадобятся остальные?

Кай оттолкнул белую руку маркитантки в мокром платье, с темными от воды волосами, лежащей лицом в грязи. Он поднялся со стула и перешагнул через нее, устремляясь за Челлой.

Кай плотнее запахнул плащ. Туман обволакивал их ноги до лодыжек, поднимаясь ниоткуда, словно из пор земли, белый, как молоко.

— Начинается.

Ощущение чего-то неправильного, царапавшее их весь вечер, червями извивавшееся под кожей, теперь воплотилось в ужас. Когда мертвые возвращаются, кажется, что все идет не так и не туда, словно сам ад выблевывает их.

Сначала сел Акстис, перед своими людьми, перед мертвыми шлюхами, мальчиками с подносами и тряпками. Он не моргал. Вода текла из его глаз, но он не моргал. Неправильно.

Все вокруг поднимались в золотой броне. Вода Стикса не оставила на них следа, кроме тех, конечно, кто упал в открытый огонь. Она делает свое дело неспешно, притупляя чувства, нагоняя сон, парализуя сначала голос, потом крупные мышцы. И наконец наступает смерть. В пальцах Челлы было достаточно некромантии, чтобы знать: они умерли тяжело. Их боль отдавалась в ней.

— Я все еще не понимаю, — сказал Кай. — Скоро кто-то да обнаружит, что с ними неладно. И тогда все эти разговоры о дипломатии обернутся ничем. Хорошо, если мы сможем бежать, прежде чем нас обезглавят, а потом сожгут. Так поступают с подобными нам, разве не знаешь? И то если повезет. А то могут еще сначала сжечь, а потом обезглавить то, что останется.

— У Мертвого Короля есть свои причины.

— И все это — чтобы сеять ужас? По-моему, уже слишком.

Челла пожала плечами. Лучше бы Каю не знать причины Мертвого Короля. Ей бы самой лучше не знать.

— Уезжаем. Верхом.

— Что? Зачем?

Дождь усилился, наверстывая упущенное.

— Ну, можешь остаться в карете, если хочешь. — Челла вытерла воду с лица и сплюнула. — Но там будет Тантос, а путешествовать с нежитью не слишком приятно.

Вьена — величайший город на земле. Конечно, я могу ошибаться. Может оказаться, что в обширном Линге, или за Сахаром в сердце Цераны, или где-то в пыльном Индусе есть более великолепное творение рук человеческих. Но сомневаюсь. Богатство целой Империи расходуется во Вьене, год за годом, век за веком, обменивается на камень и мастерство.

— Невероятно.

Макин снял шлем, словно тот мешал ему впитывать великолепие со всех сторон. Райк и Кент ничего не сказали, они словно онемели. Мартен держался рядом со мной, он снова был фермером, словно годы войны, годы, когда он вел армии к победе, ускользнули, и он снова пугался всего этого величия.

— Лорд Холланд показался бы тут деревенщиной, — сказал Макин.

В немногих городах из тех, что я взял за время завоевания Арроу, было хоть по одному зданию, сравнимому с грандиозными постройками, окаймляющими подъезд ко дворцу. Здесь знать старой Империи выстроила себе летние дома всевозможных форм и размеров, то изящные сооружения из розового мрамора, то гранитные здания, устремляющиеся к облакам, состязаясь, чтобы впечатлить императора, его двор и друг друга. Мой прадед был таким дворянином — герцогом Арроу, он владел землями во имя Империи и по воле управляющего. Когда управляющий умер и Империя распалась на части, дед создал себе корону сам — захватил Анкрат и объявил себя королем.

Впрочем, даже во Вьене на улицах ощущалась нервозность. Не просто волнение Конгрессии. Здесь царило напряжение, словно задержанное дыхание. В переулках и на далеких площадях горели костры — сжигали трупы в страхе, что их ожидает худшая участь. Толпы, наблюдающие за нашей процессией, были взволнованы. Гвардеец на норовистой лошади потерял шлем, и местные засмеялись — на грани истерики.

Все четыре дороги во дворец были достаточно широки, чтобы от ворот резиденций на одной стороне не добросить копье до другой. Наша колонна ехала посередине, по пятнадцать в ряд, но тридцать сомкнутых рядов, кареты в центре, обоз позади. Увязавшиеся за нами, включая передвижной дом Онсы, полный продажных ласк, отстали на окраине. Капитан Деверс объявил, что в Золотые Ворота не должны проникнуть нежелательные элементы. Мне пришлось усмехнуться. Уверен, что фургон с проститутками провез бы в эти ворота меньше греха, чем Сотня в ее лучшие дни.

Я ехал дальше и все больше мрачнел. Я приехал сменить одну корону на другую, свой трон — на менее удобное кресло. Возможно, я найду третий путь Фекслера Брюса и залатаю трещины, опутавшие мир. Этого я не знал. Но я знал, что Йорг в новой короне, на троне высшей власти, будет все тем же. Не лучше. Не более способным освободиться от своего прошлого и от шипов, впившихся слишком глубоко.

Дворец императора расположен на площади столь обширной, что огромные здания в глубине кажутся крошечными. Четыре дороги смыкаются у подножия дворца, проходя по огромным просторам брусчатки, лишенным статуй, фонтанов и памятников. Обычно здесь толпятся богатые горожане, тратя деньги во всевозможных лавках и палатках, но во время Конгрессии лишь беспрепятственно веют осенние ветра.

— Божья шлюха!

Макин прервал мои размышления. Он привстал на стременах.

Сэр Кент нахмурился — со времени обращения он не выносил богохульство.

— Безобразие! — шикнул я на него. — Да что там случилось-то?

— Сами увидите, когда оторвете задницу, — сказал он, чуть улыбаясь, но все еще недоуменно моргая.

Я вздохнул и тоже встал. Вдалеке, на полпути до дворца, Западную улицу пересекала тонкая линия солдат в черных плащах. Что-то знакомое было в шлемах с красными гребнями, в сочетании блестящих кирас со смехотворными панталонами в синюю и желтую полоску.

— А, чтоб меня, это же папесса.

Я сел.

— Папесса? — спросил Райк, словно впервые слышал это слово.

— Да, брат Райк. — Колонна замедлила шаг. — Толстая старая тетка в смешной шапке, да еще и непогрешимая.

Мы приблизились, копыта цокали по мощеной дороге. Папские гвардейцы ждали, бесстрастные, уперев древки алебард в мостовую, флажки развевались, пики устремлены в небо. Капитан Деверс остановил своих людей. Позади папской охраны возвышался портшез — огромная изукрашенная конструкция, закрытая со всех сторон от непогоды и любопытных глаз. Десять носильщиков навытяжку стояли у шестов.

— Ее святейшество желает говорить с королем Йоргом, — произнес один из гвардейцев, вероятно главный, но внешне ничем не отличавшийся от остальных.

— Будет интересно.

Я спрыгнул с седла и прошелся к началу нашей колонны.

Миана открыла дверь, когда я проходил мимо кареты Холланда.

— Веди себя прилично, Йорг, Мартена может не оказаться рядом, чтобы спасти положение.

Я обернулся, взял ее за руку и улыбнулся.

— Мне стоило сорок тысяч золотом явиться на эту встречу. Я не потрачу столько зря, моя королева. Я порой легкомыслен, но отнюдь не идиот.

— Йорг.

Ее рука выскользнула из моей, в голосе послышалось предупреждение.

Передние ряды разомкнулись, и я подошел к панским гвардейцам. Человек, который вызывал меня, теперь осуждающе смотрел на Гога у меня на бедре.

— Ну, значит, проводи меня к ее святейшеству. Не могу же я ждать целый день, у меня дела. — Я кивнул на огромный купол дворца у него за спиной.

Пауза — и он повел меня сквозь строй. Мы подошли к портшезу, и трое носильщиков поспешили вперед со стульями, двое несли широкую кушетку с лиловыми подушками, один — простой стул черного дерева для меня.

Ближняя дверь открылась, и оттуда показались бесконечные метры лилового шелка, обтягивающие колышущуюся плоть. Носильщики вытащили короткие пухлые руки, унизанные кольцами, потянули, пятый носильщик толкал. Гора хрюкнула, и показалась опущенная голова, редкие черные волосы прилипли к потному малиновому лбу. Золотое распятие висело под складками шеи — тяжелое, полсантиметра толщиной, в полметра длиной, на перекрестье — рубин, знак крови Христовой. Должно быть, эта штуковина была тяжелее младенца.

И вот она вышла, верховный понтифик, пастырь огромных стад, слизень, выманенный из гнезда. Запах цветочных духов и масел не мог скрыть исходящее от нее зловоние.

Они усадили ее на кушетку, которая явно была узковата. Гвардеец остался рядом со мной. Бледные внимательные глаза, руки в шрамах. Панталоны меня не отвлекали: бдительных надо держать в поле зрения.

— Ваше святейшество.

Пий CXII, если обращаться по имени.

— Король Йорг. Я думала, вы старше.

Ей было лет под семьдесят, но ни единой морщинки — слишком уж толстая.

— Вы одни? Ни кардиналов, ни епископов для обслуги, даже ни одного священника, чтобы нести вашу Библию?

— Моя свита гостит у лорда Конгрива в его сельском поместье, они изучают донесения о беспорядках у Сестер Милосердия, монастыря с причудливой историей. — Она достала лиловый платок и вытерла слюну в уголке рта. — В должное время я присоединюсь к ним, но думаю, что наша встреча наедине окажется более… плодотворной. Слова, которыми мы тут обменяемся, не будут записаны. — Она улыбнулась. — Даже папессе, говорящей от имени самого Бога, непросто обуздать ватиканских архивистов. Для них нет большего греха, чем позволить папским словам кануть в неизвестность.

Она снова улыбнулась, складки на шее дрогнули.

Я поджал губы.

— Так чему я обязан этим удовольствием?

— Хотите, велю Тобиасу принести вина? Кажется, вы бы не отказались выпить, Йорг.

— Нет.

Она помолчала, ожидая вежливых объяснений. Я их не дал.

— Вы строите собор в Годде.

Темные глаза смотрели на меня, похожие на ягоды смородины в белом пудинге.

— Новости быстро распространяются.

— Вы не единственный, кто беседует с «богом из машины», Йорг.

Духи Зодчих говорили с ней — Фекслер сказал мне. По его словам, они настраивали церковь против магии в любых формах, как чтобы не дать священникам осознать собственную способность управлять массами, так и чтобы побудить их запретить использование этих сил другими. Любая вера, подкрепляющая мировоззрение или титул, безмерно усилит их обладателя. Мне нравилось, что ее ограничивает то, что она считала тайным священным знанием.

— Зачем строить собор сейчас? — спросила она.

— Собор строят уже двадцать лет. Всю мою жизнь.

— Но скоро строительство завершат, и люди будут ждать, что я приеду благословить его перед первой мессой. — Масса ее тела заколыхалась. — Я слышала это, когда ездила в Скоррон, и приехала переговорить с вами. Вы, должно быть, знаете зачем.

— Вам тут безопаснее.

— Я наместник Христа и хожу без опаски повсюду в христианском мире!

В ее голосе послышался гнев, но, скорее всего, напускной.

— Ходите?

Она спустила мне это, лишь холодно глянула.

— Я выслушаю вашу исповедь, Йорг. И дарую прощение кающемуся.

— Я исповедуюсь вам? — Я покачал головой, хрустнули позвонки. — Я — вам?

Ее гвардеец приблизился на полшага. Я подумал: интересно, кто он еще? Убийца? Палач? Возможно, он проходил обучение у белокожего кузнеца сновидений, посещавшего Логово по делам Ватикана.

— Вы подослали убийцу к моей жене и нерожденному ребенку.

В глубинной тьме поднялся холодный ветер, и угли былой ярости вновь разгорелись.

— Мы бродим по юдоли слез, Йорг, важно лишь, как мы направляем свои шаги.

— Что это значит?

Предполагалось, что я с умным видом кивну? Признаю, что ее мудрость не нуждается в смысле?

— Несомненно, скоро состоятся похороны вашего отца. Если папесса лично проводит его в рай на церемонии, ваше положение на Конгрессии будет намного выше. Не говоря уже о таких мелочах, как папская санкция на наследование.

— Он действительно мертв?

Я увидел его лицо, без всяких эмоций он окидывал взглядом свой двор. В могиле он будет ровно таким же. Не в меньшей степени человеком.

— А вы не знали?

Она подняла тяжелую бровь.

— Знал.

Я увидел его на самой высокой башне, в тенях и алых лучах заката, волосы струились по ветру. Я видел его с матерью, смеющегося, слишком далеко, чтобы услышать его.

— Четыре дня. Все это время Анкрат держит оборону без него. Создания Мертвого Короля уже идут. — Она явно ждала моей реакции. — Прямо за вами.

— И как вы их остановите, ваше святейшество?

Мертвые не станут осаждать замки, захватывать земли, устанавливать налоги. Мертвый Король не будет править, только разрушать.

— Мы помолимся. — Она заколыхалась. — Это конец мира, сын мой. Все, что мы можем, — это молиться.

— Ваш сын?

Я наклонил голову, чувствуя рядом с собой присутствие светлоглазого убийцы. Видел его, хоть и не смотрел. Я глубоко вздохнул, и потаенные угли раскалились добела.

Тобиас едва заметно подвинул правую ногу. Он знал. Пий полагалась только на лучших. Она считала свою гвардию простой формальностью. Как многие до нее, вопреки свидетельству — веренице трупов за мной, — она думала, что свяжет меня обычными правилами приличия. Однако Тобиас понимал меня, улавливал мой инстинкт.

— Ты мне не мать, старуха.

Толстых людей тяжело убивать голыми руками. Жир мешает — живая броня. Я пару раз пытался придушить Толстяка Барлоу, но даже Райку это не удалось. Тобиас мгновенно уронил бы алебарду — всего лишь очередной знак папской глупости, дань традиции. Он бы схватился за нож, спрятанный где-то. А я — за свой, времени для мечей не осталось бы. Брат Грумлоу, конечно, обучил меня хорошо, но я сидел на стуле спиной к Тобиасу, а он стоял, и я умер бы, прежде чем эта толстая сука успела бы завизжать, прежде чем я успел бы хоть оцарапать ее.

— Полегче, мальчик.

Она не сердилась. Кардиналов ором не подчинишь. Толстокожесть, терпение, время, невыносимое давление — даже самые упертые склонятся перед папским троном, если его владелец достаточно хитер.

Я заморгал.

— А вам обо мне не говорили? Истории про Мурильо недостаточно? — Быстрые руки — вот в чем смысл ножевой драки. Но от быстрых рук нет толку, если ты ищешь свое оружие, а у противника оно уже наготове. Нельзя терять время при первом же движении. — Вы послали убийцу…

— Король управляет волею своего народа. — Легкий намек на раздражение. — Люди ждут от Рима вечного спасения. Вам достаточно лет, чтобы понимать свои интересы. И интересы вашего сына. Собор…

Я подался вперед, неторопливо, словно внимательно слушая, затем потянулся — медленно, но уверенно: нерешительность может все испортить. Потом быстро. Сорвал распятие с ее шеи. Я бросил его по широкой дуге, Тобиас поймал. Ловко поймал между глаз, тяжелая оконечность пробила череп, и крест так и остался торчать во лбу. Я взялся за кинжал. Всему свое время под небесами. Воспоминания о священниках епископа Мурильо мелькнули, когда я пропихивал кинжал сквозь складки жира на шее Пия.

— Время умирать.

Пий рухнула наземь первая, потом Тобиас, потом алебарда. Затем долго-долго те, кто не упал мертвым, стояли и просто смотрели друг на друга.

— Капитан Деверс, полагаю, на меня сейчас нападут — в вашу смену! — заорал я на него, полагая, что лучше предвосхитить события, чем дожидаться, пока сорок или больше панских гвардейцев продырявят меня.

Я заметил движение среди золотых шлемов у нашей кареты. Деверсу явно понадобится от одной до трех секунд, чтобы справиться с ситуацией.

— Да ну, я только что убил гребаную папессу. Вы правда собираетесь на меня напасть?

Я обнажил Гога, радушно улыбаясь ближайшим гвардейцам. Панталоны отнюдь не мешали им быть смертельно опасными. Множество алебард против одного меча на открытом пространстве — это не дело. Я попятился за портшез. Носильщики разбежались — видать, они не блистали благочестием.

Все еще не полностью пришедшие в себя пятеро гвардейцев, ближайших ко мне, опустили оружие. Повсюду опустились и другие алебарды, целя в меня.

— Этот человек под моей защитой!

Деверс смог говорить твердо и погнал жеребца вперед.

Золотая Гвардия перешла в наступление, а я решил поиграть в прятки, ныряя в портшез и обратно, минуя носильщиков, а тем временем вокруг шла старая добрая резня.

Она закончилась слишком скоро. Алебарды дотягиваются дальше, чем мечи, но если не целить ими куда следует, бой будет коротким. Направили их на меня, а надо было бы смотреть на гвардейцев.

Гога, застрявшего в чьем-то позвоночнике, пришлось вытаскивать обеими руками, упираясь убитому ногой в грудь. К счастью, это был последний из носильщиков. Я высвободил клинок и обернулся как раз вовремя, чтобы Макин, схватив меня за кирасу, швырнул в папское кресло.

— Какого черта?

Деверс подскочил сзади с окровавленным мечом.

— Ты убил папессу!

А то я сам не заметил.

— Она убила себя сама, когда послала за моим сыном.

— Ты убил папессу, — повторил Деверс, глядя сверху вниз на ее залитое кровью тело, поперек святейших ног которого лежал носильщик с отрубленными руками.

— Вам, капитан Деверс, надо организовать своих людей и погрузить ее тушу вот в этот ящик у меня за спиной. А пока они этим заняты и увозят остальные тела, уберите отсюда главнокомандующего Гвардией.

Подозреваю, когда лорд-главнокомандующий Хеммет оценит, какое я тут запалил пламя, он пожалеет, что это произошло. Он пожалеет, что Золотая Гвардия перебила личный отряд папессы, и будет весьма заинтересован услышать, что не осталось живых свидетелей из Рима. Если что-то случилось без свидетелей, можно считать, что оно вовсе не случилось.

Через три дня, надеюсь, меня коронуют императором, и тот, кто меня не поддержал, будет всю жизнь жалеть о своей недальновидности. Но это продлится недолго. Если окажется, что меня не коронуют, я буду слишком занят, чтобы сильно из-за этого расстраиваться: я подниму армию девяти королевств, пойду на Рим и выжгу это гнездо разврата дотла. В общем, если ваш лорд-главнокомандующий не хочет рек крови и заклятого врага в лице следующего императора, ради папессы… он скажет, что Пий и ее гвардейцы погублены нежитью. Отошлите ее останки обратно в Ватикан, и покончим с этим. Я даже могу предложить замену…

Макин ослабил хватку, дав мне соскользнуть на несколько сантиметров вниз по стене портшеза и больше не стоять на цыпочках.

— Не получится. Так им глотки не заткнуть.

— Оглядись, Макин. — Я провел рукой. — Тут никого. Все, кто имеет значение, находятся во дворце, и никто не смотрел из окна, уверяю тебя. А их слуги заняты делом. — Я махнул в сторону далеких особняков. — А добрый народ Вьены прячется по домам, отчасти потому, что их не пригласили на вечеринку. Но по большей части — потому что Золотая Гвардия отозвана сопровождать делегатов, их защитить некому, а мертвые уже наступают.

— Не важно. Кто-то узнает. Кто-то расскажет. Будут слухи…

— Слухи — это прекрасно. Они всего лишь придают вещам законченность — и придадут вес тому, что я хочу сказать. Обвинения… это уже не так здорово. Тогда уже пора идти на Рим. И не забывай, в среднем твои гвардейцы воздают церкви куда меньше почестей, чем женщинам из дома Онсы.

Это дало ему пищу для размышлений. Гвардейцы и правда презирают все, что связано с влиянием Рима на дела Империи. Если сама папесса явилась прямо во Вьену, устроив засаду на Сотню, сопровождаемую гвардейцами, это должно было их бесконечно уязвить.

— Не сработает.

Макин покачал головой.

— Так или иначе, сука сдохла. — Я отмахнулся от него. — Деверс! — Я щелкнул пальцами у него перед лицом. — Проснись, парень! Помнишь, что я сказал? Лорд-главнокомандующий, прикрытие или кровавая баня. Да? В общем, разберись с этим, чтобы я мог поехать в Рим с ее головой на пике.

Капитан Деверс кивнул мне с видом человека, не вполне убежденного, что это все ему не мерещится. Я прошел мимо него, минуя трупы. Наступать на убитых никогда не стоит — можно схлопотать ножом между ног.

— Если понадоблюсь — я во дворце.

Райк и Мартен стояли и чистили мечи. Кент держал все еще алый топор и выглядел совершенно потерянным.

— Если Бог и говорит с кем-то, Кент, то не с той злой старухой. Вера, которую ты обрел, — ты нашел ее не в церкви, верно? Ты нашел ее среди боли и крови. Что бы ни коснулось тебя, это был не священник в рясе.

— Святой Дух нашел меня, Йорг. Иисус Христос восстал, вывел меня из тьмы и остудил мои ожоги.

Никакого «король» или «сир» сегодня.

Тех, кого я уважаю, немного, а Кент никогда не отличался остротой ума, не был достаточно мудр и добродетелен, чтобы вдохновлять меня. И его новое кредо, после пожара, казалось позаимствованным, чужой догмой, начертанной на щите. Но я уважал его инстинкты убийцы и любил за честность. И кто я такой, чтобы судить? Трахнул некромантку и убил папессу — и все за какую-то неделю.

— Мне нужно доверять тебе, Кенг. — Я развел руками. — Мне нужно немного этой веры. Так что слушай этого Духа. Слушай внимательно. И если мне придется умереть за мои преступления, пусть я умру от твоей руки.

Холодным ветром повеяло меж нами. И я понял, что говорю абсолютно серьезно. Я бросал ему вызов, как когда-то бросил вызов буре. Убей меня. Я увидел, как Гретча соскальзывает с моего клинка, в глазах легкое удивление, а потом она лежит кучкой из костей и кожи в одежде маленькой девочки.

— Если бы кто-то сделал это со мной, когда я был маленьким, это бы избавило всех от множества проблем, — сказал я ей. Я сказал это буре той ночью на вершине Высокого Замка. Я сказал это Красному Кенту, чьи руки так сжали топор, что побелели. — Сделай это!

Кент выронил топор и помотал головой.

— Мы должны пройти это до конца, Йорг.

Я вернулся в карету. Миана с младенцем на руках, Катрин, Гомст и Оссер — все были снаружи и кутались в меховые плащи, спасаясь от ледяного ветра. Они смотрели из-за спин гвардейцев, как я приближаюсь, словно зловоние моего деяния уже достигло их, на бледных лицах застыла смесь ужаса и отвращения.

— Йорг? Мы слышали бой… у тебя кровь.

Миана подошла ближе.

— Я вел себя прилично и все уладил, леди. Как вы и просили.

— Ты убил ее.

Катрин произнесла эти слова не ради обвинения, а ради того, чтобы услышать, как они звучат, чтобы узнать, может ли это быть правдой.

— Она умерла. Как — вопрос спорный, подходящий для теологических дебатов. И что? Рука Рима поддерживала народ Империи или душила его? Разве эта хватка не усилилась с тех пор, как Пий воссела на папский престол? Пришло время свежей крови для тех, кто верит, что Бог носит самую дурацкую шапку в христианском мире.

Я обхватил епископа Гомста за плечи.

— Время для тех, кто не хочет быть папой, просто чтобы быть папой. Что скажете, святой отец?

Он поднял глаза. Я и не замечал, какого он маленького роста, преждевременно согбенный годами и заботами, — или это я стал таким высоким.

— Ты правда убил ее?

Я улыбнулся — улыбка вышла горькой — и сказал:

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил.

И старый Гомсти, хотя у него все затекло от сидения в карете и болело сердце, склонил голову и выслушал мою исповедь.

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 262728 29 30 31 Следующая ⇒