III. САМОЛЕТ

III. САМОЛЕТ

Не в том суть, Гийоме, что твое ремесло заставляет тебя день и ночьследить за приборами, выравниваться по гироскопам, вслушиваться в дыханиемоторов, опираться на пятнадцать тонн металла; задачи, встающие перед тобой,в конечном счете - задачи общечеловеческие, и вот ты уже равен благородствомжителю гор. Не хуже поэта ты умеешь наслаждаться утренней зарей. Сколькораз, затерянный в бездне тяжких ночей, ты жаждал, чтобы там, далеко навостоке, над черной землей возник первый слабый проблеск, первый сноп света.Случалось, ты уже готовился к смерти, но во мраке медленно пробивался этотчудесный родник - и возвращал тебе жизнь. Привычка к сложнейшим инструментам не сделала тебя бездушным техником.Мне кажется, те, кого приводит в ужас развитие техники, не замечают разницымежду средством и целью. Да, верно, кто добивается лишь материальногоблагополучия, тот пожинает плоды, ради которых не стоит жить. Но ведь машинане цель. Самолет - не цель, он всего лишь орудие. Такое же орудие, как плуг. Нам кажется, будто машина губит человека, - но, быть может, простослишком стремительно меняется наша жизнь, и мы еще не можем посмотреть наэти перемены со стороны. По сравнению с историей человечества, а ей двеститысяч лет, сто лет истории машины - такая малость! Мы едва начинаемосваиваться среди шахт и электростанций. Мы едва начинаем обживать этотновый дом, мы его даже еще не достроили. Вокруг все так быстро изменилось:взаимоотношения людей, условия труда, обычаи. Да и наш внутренний мирпотрясен до самого основания. Хоть и остались слова - разлука, отсутствие,даль, возвращение, - но их смысл стал иным. Пытаясь охватить мирсегодняшний, мы черпаем из словаря, сложившегося в мире вчерашнем. И намкажется, будто в прошлом жизнь была созвучнее человеческой природе, - но этолишь потому, что она созвучнее нашему языку. Мы едва успели обзавестись привычками, а каждый шаг по пути прогрессауводил нас все дальше от них, и вот мы - скитальцы, мы еще не успели создатьсебе отчизну. Все мы - молодые дикари, мы не устали дивиться новым игрушкам. Ведь вчем смысл наших авиационных рекордов? Вот он, победитель, он летит всехвыше, всех быстрей. Мы уже не помним, чего ради посылали его в полет. Навремя гонка сама по себе становится важнее цели. Так бывает всегда. Солдат,который покоряет земли для империи, видит смысл жизни в завоеваниях. И онпрезирает колониста. Но ведь затем он и воевал, чтоб на захваченных земляхпоселился колонист! Упиваясь своими успехами, мы служили прогрессу -прокладывали железные дороги, строили заводы, бурили нефтяные скважины. Икак-то забыли, что все это для того и создавалось, чтобы служить людям. Впору завоеваний мы рассуждали, как солдаты. Но теперь настал чередпоселенцев. Надо вдохнуть жизнь в новый дом, у которого еще нет своего лица.Для одних истина заключалась в том, чтобы строить, для других она в том,чтобы обживать. Бесспорно, понемногу наш дом станет настоящим человеческим жилищем.Даже машина, становясь совершеннее, делает свое дело все скромней инезаметней. Кажется, будто все труды человека - создателя машин, все егорасчеты, все бессонные ночи над чертежами только и проявляются во внешнейпростоте; словно нужен был опыт многих поколений, чтобы все стройней ичеканней становились колонна, киль корабля или фюзеляж самолета, пока необрели наконец первозданную чистоту и плавность линий груди или плеча.Кажется, будто работа инженеров, чертежников, конструкторов к тому исводится, чтобы шлифовать и сглаживать, чтобы облегчить и упростить механизмкрепления, уравновесить крыло, сделать его незаметным - уже не крыло,прикрепленное к фюзеляжу, но некое совершенство форм, естественноразвившееся из почки, таинственно слитное и гармоническое единство, котороесродни прекрасному стихотворению. Как видно, совершенство достига1000ется нетогда, когда уже нечего прибавить, но когда уже ничего нельзя отнять. Машинана пределе своего развития - это уже почти не машина. Итак, по изобретению, доведенному до совершенства, не видно, как оносоздавалось. У простейших орудий труда мало-помалу стирались видимыепризнаки механизма, и в руках у нас оказывался предмет, будто созданныйсамой природой, словно галька, обточенная морем; тем же примечательна имашина - пользуясь ею, постепенно о ней забываешь. Вначале мы приступали к ней, как к сложному заводу. Но сегодня мы ужене помним, что там в моторе вращается. Оно обязано вращаться, как сердцеобязано биться, а мы ведь не прислушиваемся к биению своего сердца. Орудиеуже не поглощает нашего внимания без остатка. За орудием и через него мывновь обретаем все ту же вечную природу, которую издавна знают садовники,мореходы и поэты. В полете встречаешься с водой и с воздухом. Когда запущены моторы,когда гидроплан берет разбег по морю, гондола его отзывается, точно гонг,как удары волн, и пилот всем телом ощущает эту напряженную дрожь. Ончувствует, как с каждой секундой машина набирает скорость и вместе с этимнарастает ее мощь. Он чувствует, как в пятнадцатитонной громаде зреет тасила, что позволит взлететь. Он сжимает ручку управления, и эта сила, точнодар, переливается ему в ладони. Он овладевает этим даром, и металлическиерычаги становятся послушными исполнителями его воли. Наконец мощь его вполнесозрела - и тогда легким, неуловимым движением, словно срывая спелый плод,летчик поднимает машину над водами и утверждает ее в воздухе.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒