Пендрик. Блэквейл. Отражение в зеркале

Пендрик

Как бы далеко ни уезжал Пендрик от лагеря и возвышавшейся над ним Стены, как бы ни пытался занять свои мысли чем‑нибудь посторонним, голоса преследовали его. Они пели свою песню, убеждали и настаивали, пытались командовать им, Пендриком… Юноша не понимал, что происходит. Доведенный до крайности, изнуренный постоянно звучащими голосами, он находил лишь одно объяснение: проклятый Олтон разбудил злую магию Блэквейлского леса.

Уже вечерело, когда Пендрик незаметно для себя повернул жеребца обратно и медленно, как бы желая отсрочить возвращение домой, поехал в сторону лагеря. Он уже заметил, что, хотя голоса назойливо звучали в любой точке леса, хуже всего приходилось рядом со Стеной. Казалось, они против воли притягивают его туда.

Пендрик попробовал сфокусироваться на лесных звуках: вот далекий ритмичный стук дятла, а здесь потрескивает кустарник – видно, пробирается какой‑то некрупный зверь, ну и, конечно, стук копыт его гунтера. Все сопровождалось неумолчным птичьим хором и жужжанием насекомых.

На какое‑то мгновение юноше показалось, что его уловка сработает – голоса вроде бы примолкли… Но тут они завопили с новой силой, и этот звук отозвался болью в его бедной голове. Чертов ор забивал тихий естественный лесной фон, заглушал его собственные мысли. Голоса побеждали все! Пендрик повалился на землю, зажал уши руками. Убедившись, что это мало помогает, он приподнялся на колени и стал в ярости крушить мелкие и крупные ветки на обвалившемся дереве. Он закричал, и в этом крике излил всю свою беспомощную злость, Странное дело, его голос слился с другими голосами, растворился в них – так что Пендрик и сам не смог отличить свой собственный стон.

Тогда он умолк и сидел, уронив руки, тяжело дыша от напряжения. Похоже, там, у Стены, что‑то стряслось… Надо поехать посмотреть. Оглянувшись, юноша обнаружил, что его жеребец ускакал прочь, напуганный приступом бешенства хозяина. Пендрик тяжело поднялся и побрел через лес к лагерю.

По дороге он обнаружил своего коня: тот мирно стоял у тропинки и обгладывал ветви деревьев. Юноша осторожно приблизился, ласково уговаривая напуганное животное, и, наконец, смог поймать поводья. Рывком вскочив в седло, Пендрик хлестнул коня и рванул с места в галоп.

Небо уже потемнело, когда они добрались до поляны, на которой раскинулся сторожевой лагерь. Тут было светло как днем: повсюду пылали костры, вдоль дорожки, ведущей к пролому в Стене, горели факелы и фонари. Пендрик направил жеребца вперед, у того уже пот катился по бокам, а на губах пузырилась кровавая пена. Да Пендрик, не задумываясь, убил бы его, чтобы поскорее добраться до Стены. Животное шло утомленной рысцой. Приблизившись к пролому, парень спрыгнул на землю, а поводья попросту бросил. Его нимало не заботило, что случится с конем – ускачет он прочь или попросту сдохнет.

Наверху Стены стояли двое солдат и глядели во все глаза в Лес. Другие собрались вокруг его отца – Лэндрю Д'Йера, который что‑то взволнованно говорил офицерам. Пендрик протиснулся поближе к нему.

– Капрал, немедленно отправляйтесь с новостями к лорду Д'Йеру, – говорил Лэндрю солдату в их фамильном мундире – золото с голубым.

– Есть, милорд.

– Сержант, вы как единственный свидетель происшествия скачите к королю, чтобы известить его о случившемся.

– Да, милорд.

Фамилия сержанта была Акстон, если Пендрик правильно помнил. Оба, и капрал, и сержант, бегом отправились выполнять приказы старого Д'Йера.

– Что случилось? – спросил Пендрик. Лэндрю обернулся, наконец‑то заметив сына.

– Блэквейл похитил твоего кузена, – ответил он.

Из горла Пендрика вырвалось непроизвольное, истерическое хихиканье.

– Зло забирает зло!

Отец наотмашь хлестнул его по лицу – будто белая молния разорвалась. Больно! Но зато от пощечины прояснилось в голове, и Пендрик почувствовал себя лучше. Он почти желал, чтоб отец снова ударил его.

– Не забывай, о ком ты говоришь! – прорычал Лэндрю. – Это твоя собственная кровь и плоть!

Стоявшие вокруг солдаты невольно отшатнулись.

– Он, по крайней мере, попытался хоть что‑то сделать со Стеной, – продолжал старый Д'Йер. – И стал жертвой своей попытки.

И он махнул рукой, отворачиваясь от сына.

– Милорд, – раздался крик сверху, – там что‑то происходит. Я не знаю…

В этот момент из‑за Стены раздались человеческие вопли, в них звучал такой неподдельный ужас, что все замерли в шоке.

– Кто‑то идет! – доложил постовой. Он с товарищем бросился навстречу поднимавшемуся по лестнице человеку, чтобы помочь.

Затаив дыхание, Пендрик ждал. Мужчина, спускавшийся к ним со Стены, не был его кузеном – это оказался один из солдат, откомандированных на поиски.

– Что стряслось, Мэндри? – строго спросил офицер. – Где остальные?

По щекам солдата катились слезы.

– Она разверзлась… – И он бессильно повалился на землю, прислонившись спиной к Стене. Офицер присел рядом с ним на корточки.

– О чем ты говоришь? Что разверзлось? И где остальные солдаты? – спрашивал он.

– Земля… земля открылась и поглотила их. Я тоже почти попался, насилу успел убежать. До меня долетали их крики… из‑под земли. Я оглянулся, а там одни только холмики – на том месте, где они стояли… как на кладбище. А потом Каррис – я видел его лицо среди мха – закричал… «Помоги, – просил он. – Она сейчас меня проглотит!» И затем он ушел под землю. Я пытался отрыть его, но земля… она начала проваливаться под моими ногами. И я побежал.

По толпе солдат пронесся ропот и горестные крики.

– Тихо! – крикнул Лэндрю. Лицо его окаменело, Пендрик видел: отец принял решение. Он обернулся к слуге и скомандовал: – Подай мой меч. Я сам отправлюсь туда!

Не слушая возражений офицеров, он принялся карабкаться по лестнице. Пендрик глядел на него и боролся с новым приступом хохота, который клокотал у него в груди.

Если ни отец, ни Олтон не вернутся с той стороны, то у него, у Пендрика, появится отличный шанс – ведь он следующий в нисходящей линии наследников Д'Йерской провинции. Эта мысль здорово рассмешила его.

Блэквейл

Сознание едва заметно колебалось в моховой подстилке под человеческим телом. Оно пыталось вобрать в себя его вес, его контуры… Впитывало кровь, вытекающую из раны на голове. Сознание просочилось в разум человека, но обнаружило там лишь черную пустоту и, обескураженное, отхлынуло обратно в спасительный мох.

Судя по всему, мужчина был еще жив. Почему же тогда Хранители пришли в такое неистовство, завопили в гневе? Их не столько напугало пробуждение Сознания, сколько взволновало присутствие этого человека в Лесу. Они даже не желали отвлекаться на попытки загнать Сознание обратно в сон.

Интересно… Почему же так расстроило Хранителей появление одного‑единственного человека? Чем он так важен для них? Как сложно во всем разобраться, когда разум этого мужчины пребывает во тьме.

Целое полчище рыжих лесных муравьев покидало кучу земли и лесного мусора, где располагалось их гнездо. Привлеченные человеческим запахом, они выстраивались ровными шеренгами и направлялись к бесчувственному телу. Очень скоро они поползут обратно, и каждый унесет крохотный кусочек плоти мужчины. Если в процессе их нападения человек очнется, то яд, который впрыскивают муравьи с каждым своим укусом, парализует жертву и лишит возможности воспрепятствовать разрушению его тела. Он станет безмолвным свидетелем собственного уничтожения.

Эти муравьи не являлись коренными жителями Блэквейлского леса, они попали сюда много веков назад вместе с грузом, доставленным на корабле из Аркозии. Однако с тех пор они прекрасно адаптировались и размножились…

«Аркозия…» Сознание смаковало это слово, как прекрасное вино. Земля многих земель. Память о ней складывалась из мелких, более поздних воспоминаний, которые могли принадлежать лишь самому Сознанию. Например, о долгом плавании сюда из далекой Аркозии.

«Когда‑то в прошлом я было человеком». В этом Сознание нимало не сомневалось. И не просто человеком, оно… нет, он был вождем среди людей.

Внезапно Сознанию захотелось понять, снова почувствовать, каково это – быть человеком. Его желание каким‑то образом увязывалось с мужчиной, лежащим на земле. Возможно, тот сумеет дать ответы на вопросы.

Сознание переключилось на тысячи муравьев, марширующих по мшистой подстилке. Оно изменило маршрут их следования, направив на кучку падали, догнивавшую неподалеку в лесу. Это вполне ему по силам – управлять лесом и его жителями, быть самим лесом. Но оно хотело научиться быть человеком.

Оно выхватило одного муравья из цепи и стало его частью. Без усилия заставило насекомое вскарабкаться по башмаку мужчины, вверх по ноге, затем, преодолевая складки одежды, – по животу и груди.

Достигнув верхней точки, Сознание замерло и повело муравья в обход. Тут, на груди человека оно ощутило нечто. Нечто , что было ничем . Подобное утверждение на первый взгляд не имело смысла. Но Сознание уловило здесь работу какой‑то малой силы, при помощи которой укрывалось это нечто.

Сила. Магия.

Растерянное насекомое ползало кругами, но почерпнуть новую информацию так и не удалось. Ну ладно, придется оставить на потом, решило Сознание. А пока оно продолжило изыскания, направив муравья на шею мужчины. Вскарабкалось по подбородку, пробежалось по лицу, повторяя контуры щек и губ, углубилось в глазную впадину.

На щеке Сознание позволило муравью задержаться и проделать то, что ему было предназначено природой – укусить и впрыснуть микро‑порцию яда под кожу. Причем, оно заставило съесть кусочек человеческой плоти прямо тут, на месте, не унося в муравейник.

Это ничтожное насекомое не располагало широкой палитрой вкусовых ощущений, но благодаря ему Сознание сумело ухватить главное – то, что составляло сущность человека: консистенцию плоти и вкус крови.

В этот миг возле Стены возникло какое‑то движение, которое потревожило Сознание. Сквозь лесную подстилку оно устремило туда часть своих щупальцев‑разведчиков. Стражи‑Хранители прервали свои причитания, но оставались настороже.

Тяжелые башмаки топали по земле.

«Люди».

Сознание сообразило: они ищут своего товарища – того, что лежит в лесу без чувств. Но оно еще не готово расстаться со своей игрушкой! Необходимо все выяснить насчет загадочной магии, спрятанной в теле мужчины. И еще – почему это Хранители так переполошились?

И тогда оно просто разверзло землю под грубыми подошвами, втянув внутрь мох, как мягкую мембрану. Затем швырнуло вперед сильные корни, опутало их вокруг ног и торсов солдат и потянуло внутрь. Сознание улавливало вибрацию почвы от их криков, но крики не несли опасности – это оно знало точно. Сталь, защищавшая тела пришельцев, оказалась бесполезной, ибо корни деревьев сильнее стали.

Одеяло из мха сомкнулось над людьми, а корни затаскивали их все глубже, раздирали на части. Трупные черви и другие подземные обитатели позаботятся об остальном.

Все эти вольные и невольные контакты с представителями человеческого рода пробудили в Сознании воспоминания о тех людях, которых оно когда‑то знало. Там был пожилой, болезненный мужчина, который восседал на высоком золотом троне. Тот, кто по‑отечески любил его.

«Аркос».

Но кроме него вспоминались и другие: Варадгрим … да‑да, верный Варадгрим. А также Личант на востоке, Мирдхвелл на западе и Террандон на юге. Все преданные, проверенные друзья. И, в отличие от рыжих лесных муравьев, коренные жители этой земли. Сознание воззвало к своим старым сподвижникам.

Оно почувствовало едва слышный отклик Варадгрима – он где‑то там, очень далеко. Личант и Террандон вообще не отзывались, а вот Мирдхвелл, кажется, слабо шевельнулся…

И самое главное – там был еще кто‑то. Тот, который больше всего значил для Сознания… вернее, для человека, которым оно некогда являлось. Адриакс.

«Мой милый… мой самый любимый друг».

Накатившая волной тоска излилась дождем над Блэквейлским лесом, забарабанила по лицу лежащего человека. Под воздействием импульса Сознание что было мочи выкрикнуло дорогое имя и, к своему удивлению, уловило в ответ слабое дуновение жизненных сил. Оно ухватилось за это угасающее послание, а ухватившись, крепко держало.

Увы, это был не сам Адриакс, а лишь какая‑то ничтожная часть, оставшаяся от него. Сознание исследовало свою находку и обнаружило следы знакомой мощной ауры. Удивительно, но принадлежала она теперь женщине. И находилась очень‑очень далеко.

В порыве горя и отчаяния Сознание призвало к себе Варадгрима и Мирдхвелла, послало им отпечаток этой любимой, драгоценной ауры. Скорее, скорее, пока она окончательно не угасла.

И приказало: «Найдите ее!»

Отражение в зеркале

Выходя в сумерках из конюшни, Кариган стряхнула остатки соломы со своей рабочей туники. Она помогала Хепу кормить лошадей – благо, травмированная рука позволяла это делать. Он сбрасывал вилами сено с чердака, а Кариган уже раскладывала охапки по стойлам. Подсыпать овса тоже было нетрудно, зато позволяло девушке чувствовать свою полезность.

Тем более что в свете ее последних переживаний – странных и тревожных – подобная рутинная работа как нельзя больше подходила к ее нынешнему состоянию. Никаких «путешествий» во времени, никаких призраков, никакой магии… Пребывание здесь, в окружении простых, бесхитростных созданий – лошадей, являлось бальзамом для ее истерзанной души. Им надо так немного – еда, вода, надежная крыша над головой, да, может быть, ласковое поглаживание за ушами. За это они платили искренней любовью и безусловной привязанностью.

Увы, ощущение мира и покоя длилось недолго. Как только Кариган подошла к знакомой казарме Всадников, на нее обрушилось все то же лихорадочное состояние дезориентации и нестабильности. Перед глазами у нее стояли темнеющие замковые земли, и она забыла, куда шла и зачем. Ей казалось, она слышит зов, но это не был Зов Всадников. Скорее, чья‑то горестная мольба с опенком отчаяния. Будто чьи‑то холодные пальцы касались ее разума, перебирали мысли и воспоминания.

На смену надежде и удивлению пришли печаль и одиночество… и еще чье‑то чужое осторожное присутствие.

Когда, наконец, все закончилось, Кариган даже пошатнулась. Она будто вырвалась из плена черных липких щупальцев… освободилась от присутствия чужого темного разума.

Девушка постаралась стряхнуть с себя наваждение, но удалось ей это не вполне. В левой руке по‑прежнему что‑то зудело и покалывало.

Ноги сами нащупали исхоженную тропинку, и Кариган поспешила к родной казарме. Там все было как всегда: Йетс и Джастин сидели в общей комнате и резались в «интригу». Разглядывая расположение их фишек на доске, девушка вдруг с удивлением обнаружила, что, как никогда, видит складывающийся узор и выигрышную стратегию. Повинуясь мгновенному импульсу, она пододвинула стул и решила принять участие в игре. Удивленные товарищи без возражений достали третий набор фишек – красных.

– Мне казалось… – начал было Йетс. Они с Джастином обменялись удивленными взглядами и принялись заново выстраивать свои позиции на доске.

Игра складывалась, можно сказать, стремительно. Обычно партии в «интриге» тянулись с переменным успехом месяцы, а то и годы. На этот же раз Кариган моментально взяла инициативу в свои руки. Она сразу же атаковала Йетса как сильнейшего противника, усыпив бдительность Джастина призрачным альянсом. Подвергнувшись нападению с двух сторон, Йетс быстро растерял свое преимущество. После этого, пожертвовав некоторым количеством своих фишек, девушка нанесла непоправимое поражение и Джастину.

Ей и самой казалось почти чудом то, как ясно она видела развитие игры – талант, которым она никогда не могла похвастаться. Вместо отдельных, разрозненных фишек теперь перед ней вырисовывалась общая картина, канва развития игры – как на топографической карте. Требовалось только следовать увиденному узору, что она и делала. Кариган недоумевала: как она раньше могла этого не понимать? Сейчас ей казалось легче легкого расправляться с рыцарями, лучниками, пехотинцами и придворными Йетса. Затем то же самое она проделает с силами Джастина.

Разбив наголову Йетса, она перекинулась на Джастина: заманила его в хитрую ловушку и одним махом уничтожила больше половины его фишек. Такой напор парализовал парня. Он смотрел на нее с отвисшей челюстью, даже когда Кариган заперла в углу его короля.

Закончив игру, она в изнеможении откинулась на спинку стула.

– Да… самая безжалостная «триада» на моей памяти, – ошарашено пожаловался Йетс.

– Это была не «триада», – поправил Джастин, – а месть императрицы.

Он бросил недоверчивый взгляд на Кариган.

– Я думал, ты не любишь эту игру.

Девушка смотрела на игровое поле так, словно видела его впервые. Ей и самой не верилось в то, что произошло. При помощи обмана, коварства и беспроигрышной стратегии она молниеносно – в два счета – завоевала державы Йетса и Джастина. Тактика ее заключалась в холодном расчете, что, вообще‑то, было ей совсем несвойственно.

Кариган в душе поздравила себя с грамотно проведенной игрой: она все сделала, как надо. Смелые притязания обеспечили подавляющее превосходство, немалые жертвы ресурсов с лихвой оправдались конечной победой.

Но вместе с тем она ощущала головокружительный страх, от которого сосало под ложечкой.

Резко отпихнув стул, она вскочила из‑за стола и выбежала из общей комнаты. Товарищи лишь проводили ее обескураженными взглядами.

Кариган ворвалась в свою комнату и резко захлопнула дверь. Она чувствовала себя нечистой… чуть ли не зачумленной. Она не могла продемонстрировать такую беспощадную игру, это была не она! По сути дела, она ненавидела «интригу», и сколько ни пробовала играть – всегда безнадежно проигрывала. За исключением этого единственного раза.

– Безумие какое‑то, – пробормотала Кариган.

В растерянности она подошла к столу и взяла в руки зеркало, чтобы посмотреть: не выросли ли у нее случайно рога?

Это зеркало когда‑то принадлежало ее матери. Чистое серебро со сложной гравировкой – часть роскошного туалетного набора, который являлся свадебным подарком отца. Кариган помнила, как в далеком детстве она поздно вечером пробралась в спальню родителей. Там, в колеблющемся свете свечей, она увидела маму в белом пеньюаре. Та сидела на краю кровати и тихо смеялась, глядя в зеркало, а отец нежно и бережно расчесывал ее прекрасные темные волосы. Маленькая девочка замерла у двери, зачарованная этим волшебным зрелищем. Она так бы и простояла всю ночь, но явилась ее тетка и, отшлепав, отправила малышку в постель.

Кариган тихо, блаженно улыбнулась этому воспоминанию, оно помогло ей восстановить равновесие. Но когда девушка бросила взгляд на посеребренную поверхность зеркала, она застыла в ужасе: там было не ее лицо!

«Сила Блэквейла возрастает» , – проговорило отражение.

Кариган взвизгнула и отшвырнула зеркальце. Пролетев через всю комнату, оно остановилось в дюйме от стены. И повисло в воздухе.

«Безумие, безумие, безумие!» – билась мысль в голове девушки.

Дальше стало еще хуже. Зеркало проплыло обратно к ней, будто его несла невидимая рука призрака. В панике Кариган бросилась к двери, но зеркало опередило ее и снова зависло перед глазами. Тогда она метнулась обратно и забилась в тесный закуток между стеной и гардеробом.

А кусочек серебра вновь оказался перед ней. Оттуда на девушку глядело лицо, окаймленное львиной густой гривой темных волос. Строгие серо‑зеленые глаза. Именно это лицо она видела в своем путешествии в прошлое.

– У нас совсем мало времени. Дверь вот‑вот снова захлопнется, – сказала Лил Амбриот. – Так что слушай меня внимательно, ладно?

Какая еще дверь , тупо подумала Кариган.

– Тебя коснулось дыхание Блэквейла, сопротивляйся ему! Я постараюсь помочь, если смогу… Но ты должна сопротивляться…

Лицо Лил померкло, и зеркало стало падать на пол – Кариган едва удалось его поймать. Прижав к груди отцовский подарок, она медленно сползла по стенке и без сил закрыла глаза.

* * *

Барстон Грог сидел, попыхивая трубкой, и наблюдал, как солнце опускается за зеленые холмы Мирвелла. Легкий дымок поднимался вертикально вверх, мундштук трубки удобно помещался в дырку, оставшуюся на месте выбитого зуба. Хорошо.

Верные Полли и Билл бегали тут же с высунутыми языками – отрабатывали свой хлеб, охраняя отару от хищников. Овцы деловито бродили по пастбищу, пощипывая сочную траву и время от времени издавая ленивое блеяние. Их шелковые спины поблескивали в заходящих лучах солнца.

Глядя на свое сытое, холеное стадо, Барстон наслаждался тихим летним вечером. Через пару дней он со своими верными овчарками отведет отару на рынок в Дорвале, а вернется оттуда с туго набитым кошельком.

Хорошее питание – вот ключ ко всему. Ему не приходится спорить с соседями за это превосходное пастбище. Именно поэтому его овцы производят по весне здоровых, крепких ягнят. Когда же те подрастут, то и сами начнут щипать здешнюю травку, нагуливая жирные бока и отличную шерсть. Все остальные пастбища вытоптаны и переполнены стадами. Если бы Барстон, подобно другим, решил приткнуться там, то, наверняка, имел бы скопище ободранных, полуголодных животных. А сейчас – любо‑дорого посмотреть на его сытых, здоровых овечек.

Солнце почти село, по долине пополз закатный туман. На ближайшем пригорке угрожающими силуэтами вырисовывались древний погребальный курган и окружавшие его столбы.

Барстон злорадно ухмыльнулся. «Чокнутый Грог, – вот как называют его другие фермеры. – Сумасшедший старик».

– Чокнутый? Как бы не так.

Ведь именно он, Барстон, срывает самые лучшие барыши на ежегодных ярмарках. Так кто же их них ненормальный? Да его соседи просто трусливые нытики!

– А все лучшее достается мне, – с довольным смешком сказал вслух Грог. Вот так вот. И делиться он ни с кем не намерен.

Старые легенды утверждали, что эти земли принадлежали злому духу, обитавшему здесь. Любого человека, дерзнувшего заявиться сюда, ожидает страшная кара.

Барстон и не претендовал на пустошь, ограниченную столбами. Все равно там ничего не растет – не то, что вокруг. Странные, непонятные значки покрывали столбы, и Грог полагал, что они просто рассказывают историю погребенного покойника. Скорее всего, это был вождь клана.

Странно, что захоронение до сих пор не разграблено, ведь обычно в могилы вождей клали несметные сокровища. Должно быть, мрачные легенды отпугивали как местных фермеров, так и случайных воров. А возможно, грабителей обескураживало отсутствие входа в погребальную пирамиду.

Наверняка, покойничек был еще тем тираном – не на пустом же месте возникла легенда! Но, полагал Барстон, факт остается фактом: этот человек мертв. Прошла уже чертова прорва лет, он умер и давно превратился в прах. Никакой угрозы фермеру, его стаду и двум овчаркам он не представлял.

А легенды… ну что ж, спасибо им: держат подальше всякое дурачье от хорошего пастбища – к великой выгоде Барстона.

Он давным‑давно появился здесь со своей отарой, и ни разу духи не побеспокоили его.

Грог повернулся к своему костерку и поворошил угли. Он даже построил себе здесь маленькую пастушью хижину. На собственном горбу таскал материалы, доска за доской… Только дерн для крыши взял на месте, благо, здесь этого добра хватает…

Старик готовил себе скромный ужин и предавался приятным размышлениям, когда земля под его ногами вдруг заколебалась.

– Что за?.. – Любимая трубка выпала изо рта Барстона и приземлилась прямо в костер.

Воздух беззвучно содрогнулся, и отара отозвалась жалобным блеянием, неистово залаяли Полли и Билл.

Барстон резко обернулся, держа перед собой пастушеский посох. Тысяча чертей, что здесь происходит? Может, рыщут волки? Грог огляделся, но ничего не увидел – никаких волков. Зато он почувствовал нечто гораздо худшее: земля продолжала трястись.

Когда обелиски на холме вдруг опоясала ломаная бело‑голубая молния, Барстон бросился на землю. Овцы кинулись врассыпную, некоторые бежали прямо по нему. Полли и Билл тоже не отзывались, сколько старик ни звал их. Сукины дети! Небось, поджали хвост и сбежали.

Затем на пастбище опустилась мертвая тишина. Барстон лежал, не смея пошевелиться. Его, как толстым одеялом, накрыло безграничным холодным ужасом.

Когда он наконец рискнул взглянуть наверх, то обнаружил, что прямо над ним маячит темная фигура с костлявым лицом трупа и смотрит на него белесыми мертвыми глазами. С наручников на запястье свисает обрывок цепи.

Пальцы скелета сжимали рукоятку древнего меча, лезвие которого было покрыто угловатыми рунами. Он шевельнулся, и блеск этих рун заставил слезы ручьем политься по щекам Барстона.

Ох, нет! Они не были дураками – все те, кто избегал этих земель. Наоборот, они оказались правы: здесь обитает сам дьявол.

Призрак разверз щель своего ввалившегося рта и издал тихий вздох – может быть, впервые за многие века. Пошевелил челюстями, как бы желая что‑то произнести… Вначале ему это не удалось, но затем прозвучали скрипучие звуки, будто ржавое железо терлось:

– Я ищу Галадхеон.

И услышав слова восставшего мертвеца, Барстон почувствовал, что сердце его останавливается от ужаса.

Дневник Адриакса эль Фекса

Корабли из Империи не приходили уже очень давно, и мы теряемся в догадках о причинах такого забвения. Пробовали сами посылать курьеров за море, но они не возвращались.

Я просто не знаю, что делать с Алессандросом. Он и всегда‑то обладал возбудимым характером, а сейчас полностью отдался во власть отчаяния и безысходности. Вообразил, будто его любимый отец, Император, отвернулся от него – и это невзирая на здешние успехи! Очень часто подобные приступы горя оборачиваются вспышками гнева, и тогда крушатся предметы и летят головы рабов.

За этим следует долгий период молчания и меланхолии: он запирается в своих покоях и предается пресловутым «экспериментам».

Без поступления запасных частей из Империи механизмы постепенно выходят из строя. Наши мастера проделали большую работу, чтобы здесь, на месте, производить недостающие части, и уже достигли некоторых успехов. Но на беду местные кланы взялись истреблять несчастных мастеров, так что мы потеряли многих квалифицированных специалистов.

К тому ж, ощущается недостаток в боеприпасах для наших «машин смерти» и элементарной селитре. Единственное, что сдерживает кланы на заливе, это изобретенная Алессандросом Черная Звезда.

Ренальд произведен в чин лейтенанта в Львином полку. В качестве ближайшего друга я присутствовал на церемонии. Юноша полностью предан принцу, полон доблести и благородства. Я бесконечно рад за него, но ужасно скучаю. В этой глуши он стал для меня не только (и не столько) оруженосцем, сколько другом и наперсником.

Мне недостает его мальчишеских шуток, хотя… Ренальд теперь превратился в настоящего мужчину, и его чаще можно видеть на поле боя, чем где‑либо еще.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒