Анатолий УТКИН МИРОВАЯ ХОЛОДНАЯ ВОЙНА 6 страница

Конференция «Квадрант» интересна для исследователей дипломатической стратегии Рузвельта тем, что на ней стало видно растущее внимание американской внешней политики к европейским проблемам. Рузвельт впервые начинает реально беспокоиться о том, что в Европе, если постоянно откладывать прямое вторжение, можно и опоздать. Президент решительно настаивает на концентрации войск в Англии. Он задумывается над разработкой экстренных планов в случае неожиданного ослабления Германии. Он без обиняков впервые указывает, что «войска Объединенных наций должны быть готовы войти в Берлин не позднее русских».

Рузвельт, пожалуй, также впервые здесь всерьез говорит об операциях на Балканах. Что будут делать западные союзники, если немцы примут решение отступить к оборонительным рубежам по течению Дуная? Президент сам отвечает на свой вопрос: «Самым безотлагательным делом является подготовка нами балканских дивизий, особенно состоящих из греков и югославов, действующий в своих странах». У президента были большие сомнения не в отношении принципиальной возможности появления западных союзников на Балканах, а в отношении конкретных возможностей реализовать этот замысел. С его точки зрения, такая операция отвлекла бы западных союзников от действий на центральном — «берлинском» — направлении. Гораздо удобнее было бы положиться на вооруженные Западом местные дивизии. И нет сомнения, что президент говорил в данном случае о получении этими дружественными «балканскими» дивизиями контроля на Балканами именно до прихода Советской Армии.

В Квебеке Рузвельт был необычно откровенен: возникает ощущение ситуации «карты на стол». Осознавая, что в результате войны две страны — США и СССР станут сильнейшими, он начинает думать вслух о двух полюсах и о роли в послевоенном мире прочих великих держав. Так, в новом ракурсе он говорит Черчиллю, Идену и Макензи Кингу (премьер-министру Канады) о том, что нуждается в Китае «как в буферном государстве между Россией и Америкой». Президент без обиняков заявляет также о том, что подобная буферная зона ему нужна в Европе. Это новый нюанс дипломатической стратегии Рузвельта. Он занял более определенную позицию ввиду того, что обозначились основные элементы грядущего мирового политического уравнения. Ясно, что дни Германии и Японии сочтены, что Советский Союз победоносно выходит в Центральную Европу, что контакты с СССР напряжены из-за саботажа Западом открытия «второго фронта», что США могут еще долго быть заняты Японией, в то время как СССР пока не дал обязательства выступить на Дальнем Востоке и мог бы иметь возможность после победы над Германией развязать себе руки в Европе.

Стремление СССР участвовать в обсуждении капитуляции Италии, сколь ни здравым оно выглядело в дальнейшем, тогда было воспринято Рузвельтом как ясное указание на то, что Советский Союз, увидя «свет в конце туннеля» после битвы на Орловско-Курской дуге, стал более требовательным членом коалиции и более самоутверждающей себя державой будущего. Несомненно, Черчилль катализировал эти настроения Рузвельта летом 1943 года, когда оба они взяли на себя ответственность за еще одну годичную отсрочку открытия «второго фронта». В конце июня Черчилль говорил послу Гарриману, что Сталин желает открытия «второго фронта» в Западной Европе для того, чтобы предотвратить появление американцев и англичан на Балканах. И во время «Квадранта» британский премьер еще раз попытался привлечь Рузвельта к более активной балканской политике.

Девятого августа, когда Италия подписала капитуляцию и англо-американцы начали там высадку, Черчилль предложил Рузвельту пересмотреть общую стратегию в свете поражения Италии. После взятия Неаполя и Рима следует закрепиться на самом узком месте «сапога» и обратиться к другим фронтам. В этом случае одной из альтернатив были Балканы. «Мы оба, — говорил Черчилль, — остро ощущаем огромную важность балканской ситуации», надо послать «часть наших войск на средиземноморском театре для действий к северу и северо-востоку от портов Далмации». Одновременно предлагались действия возле Додеканезских островов в Эгейском море.

Рузвельт, не считал на данном этапе и в данной военной конъюнктуре политически выгодным выдвижение американских войск на Балканы. Это отвлекало силы с «берлинского» направления ( в случае внезапного ослабления Германии). К тому же подготовка удара в гористой местности требовала значительного времени. Существеннее всего: в Москве интерес США и Англии именно к Балканам поймут однозначно. В отношениях «великой тройки» трещина появится раньше времени. Поэтому Рузвельт пока не соглашался на прямой поворот западных союзников с Апеннин на Балканы.

Беседуя в Квебеке, за три месяца до компромиссной Тегеранской конференции, Рузвельт и Черчилль обозначили свою жесткость в вопросе о ядерном оружии. Они заключили между собой соглашение о взаимном сотрудничестве, более интересное тем, что в нем не было сказано, чем тем, что было. Исключение Советского Союза из числа «приобщенных» не могло не иметь далеко идущих последствий. Обещание в 1943 году расширить обмен информацией с Лондоном при одновременном запрете всех возможных обсуждений этого вопроса с СССР говорило о том, на кого прежде всего будут полагаться американцы при строительстве послевоенного мира.

На фоне советско-американского отчуждения лета 1943 г., когда США копили силы, а СССР сражался за национальное выживание на Курской дуге, американо-английское согласие в атомных делах говорит о строе мыслей президента. Создавался союз, защищенный готовящимся «сверхоружием», для осуществления западного варианта послевоенного устройства. «Если Россия выйдет из войны приближаясь к овладению атомной бомбой и выявит намерения расширенного контроля в европейской зоне, Англия могла бы эффективно противостоять ее планам», — полагали американцы в Квебеке.

Во все большей степени Рузвельт ощущал недовольство советского руководства тем, что, принимая на себя основную тяжесть войны, СССР не участвовал в важнейших дипломатических переговорах, на которых американцы и англичане решали в свою пользу вопросы послевоенного устройства. В конце августа 1943 г. Сталин написал Рузвельту: «До сих пор все было так: США и Британия достигают соглашения между собой, в то время как СССР информируют о соглашении между двумя державами, как третью, пассивно наблюдающую сторону». Особенно возмутило Сталина то, как западные союзники определили судьбу Италии. Было ясно, что англосаксы намерены решать главные мировые вопросы не привлекая того союзника, который вносил основную плату в мировой битве. Скорее всего, у Рузвельта в эти дни, недели и месяцы были большие сомнения в том, не переиграл ли он. Отзыв Литвинова из Вашингтона (и Майского из Лондона) говорил о серьезности, с какой в Москве воспринимали обращение с СССР как с союзником второго сорта. Если США могут с такой легкостью игнорировать СССР в период важности его для своей безопасности, то почему нельзя представить, что Вашингтон на определенном этапе пойдет на сепаратный сговор с Гитлером (или с кем-нибудь из его преемников), как уже произошло в случае с итальянским перемирием, когда Америка посчитала Бадольо достойным партнером вне зависимости от того, что о нем говорят и думают другие. Разве на фоне этой сделки фантастичным было представить компромисс на Западе в условиях продолжающейся борьбы на Востоке? Среди военных уже звучали голоса, убеждавшие президента, что Советский Союз неумолимо преследует свои собственные интересы и пора американскому руководству взглянуть на дело трезво: интересы США и СССР диаметрально противоположны, СССР понимает лишь язык силы, США должны обеспечить (теми или иными путями) на момент окончания войны максимально благоприятное для себя соотношение мировых сил. Антирусскую позицию стали разделять видные дипломаты. С их точки зрения, СССР уже сделал свое дело, два года он сдерживал нацистов, значительно обескровил рейх, теперь нужно опасаться его собственного возвышения.

Америка становится гигантом

К лету 1943 г. министерство финансов США определило, что за годы войны американцы отложили наличными и в облигациях семьдесят миллиардов долларов. (Напомним, что СССР получил помощь по ленд-лизу в размере одиннадцати миллиардов долларов — в семь раз меньше. А на восстановление экономики советское руководство просило у США 6 миллиардов долларов). Теперь антигитлеровская коалиция производила военной продукции в три раза больше, чем страны «оси». Поток военной продукции через Атлантику значительно превысил потопляемый немцами тоннаж. Битва за Атлантику была выиграна. Военное производство США в 1943 г. превысило показатели годичной давности на 83 процента. «Мы все еще далеки от достижения наших главных целей в войне… Достижение этих целей потребует еще большей концентрации нашей национальной энергии, нашей изобретательности и искусства».

В октябре 1943 г. Рузвельт представил конгрессу программу помощи возвращающимся с фронта военнослужащим в получении образования — т.н. «Билль о правах солдата», который впоследствии позволил миллионам простых американцев получить образование, что, в конечном счете, изменило лицо Америки. На срок от года до четырех давалась гарантия от безработицы, специальные кредиты, особые права на лечение. Президент назначил Бернарда Баруха ответственным за решение послевоенных проблем.

Американская пресса не знала степени причастности Рузвельта к процессу охлаждения отношений с СССР и критиковала главным образом государственный департамент. Авторитетный военный обозреватель Дрю Пирсон заявил в печати, что глава госдепартамента Корделл Хэлл «давно известен своими антирусскими настроениями». Выступая по радио, этот же обозреватель обрушился на главных помощников Хэлла, на ведущих лиц госдепартамента: «Адольф Берль, Джимми Данн, Брекенридж Лонг хотели бы на самом деле, чтобы Россия подверглась как можно более обильным кровопусканиям — и русские знают это». Государственному секретарю пришлось приглашать советского поверенного в делах А.А. Громыко для опровержения обвинений. Хотя все требования формальной дружественности были соблюдены, в отношениях двух величайших стран антигитлеровской коалиции царило жестокое похолодание. Летние битвы 1943 г. в центре России Советская Армия вела собственными силами. Определенное увеличение материальных поставок по ленд-лизу не могло служить достаточным прикрытием хладнокровного калькулирования Белого дома.

Первой по времени задачей американцев в Европе в сентябре 1943 г. стало выведение из войны Италии и ее оккупация. Рузвельт потребовал от главнокомандующего союзными войсками в регионе — генерала Эйзенхауэра добиться от нового итальянского правительства, возглавляемого фельдмаршалом Бадольо безоговорочной капитуляции (обещая негласно при этом мягкое обращение в процессе оккупации страны). Но итальянцы (как и американцы) недооценили реакции Берлина. Немецкая военная машина уже разворачивалась против неверного союзника. Части вермахта стали окружать итальянскую столицу, король вместе с Бадольо бежал в Бриндизи, поближе к союзным штыкам. Люфтваффе планомерно уничтожала итальянский флот, остатки которого устремились в сторону Мальты. Немецкие парашютисты во главе со Скорцени освободили Муссолини, и состоялась «трогательная» встреча фашистского дуче и нацистского фюрера.

Началась массированная высадка союзных войск, но расчеты на итальянскую покорность и германское смятение оправдались не полностью. Вместо триумфального подъема вверх по «итальянскому сапогу» наблюдались мучительные движения завязших в локальных боях англо-американских войск.

Рузвельт в конце августа 1943 года размышлял, не слишком ли далеко он зашел в отчуждении с главным воюющим союзником. В беседе с главой католической церкви в Америке — кардиналом Спелманом Рузвельт говорит, что Черчилль — неисправимый романтик, а они со Сталиным — реалисты. Лучше заведомо согласится на советскую разграничительную линию в восточной Польше, Прибалтике, Бесарабии, Финляндии. «Лучше согласиться с ними великодушно… А что мы можем сделать?» Воевать с Россией Америка и Британия не намерены. Рузвельт, собственно, был готов, что при определенных обстоятельствах зоной влияния России станет Венгрия, Австрия, Хорватия. Рузвельт был очень впечатлен производительностью военной индустрии России. «Русское военное производство столь велико, что американская помощь, за исключение грузовиков, едва ощутима». В начале сентября он убедил Аверелла Гарримана переехать в качестве посла из Лондона в Москву, сделав его своим полномочным представителем при советском правительстве. В наставительной беседе с Гарриманом Рузвельт выдвинул задачу обсудить с советским руководством послевоенные планы сторон. Возникла идея личного обсуждения этих вопросов со Сталиным. В послании, направленном в Москву 4 сентября 1943 г. Рузвельт снова предлагает встретиться в Северной Африке после 15 ноября.

Происходит своеобразное тектоническое смещение. Немцы остановлены под Курском. Возникает передышка и — впервые — благоприятные перспективы для продвижения на Запад. В этой ситуации, говоря уже не с позиции слабости, советское руководство ответило на американское предложение о встрече согласием. Тому было много причин, но важнейшие — опасение негативных результатов напряженного состояния коалиционных отношений (1), явное стремление прервать традицию англосаксонских союзников решать основные вопросы между собой (2). Ответ Сталина поступил к Рузвельту 8 сентября. В нем содержалось предложение встретиться «большой тройке» в Иране в ноябре — декабре 1943 г.

На столе Рузвельта лежал датированный октябрем 1943 г. доклад начальника ОСС (Отдела стратегических служб) У. Донована, в котором давалась определенно оптимистическая оценка советских намерений в Европе. Американская разведка считала, что СССР склонен к договоренностям, не питает сепаратных намерений, может быть лояльным партнером.

После несомненного успеха «разведки боем» на московской конференции, где Соединенные Штаты представлял госсекретарь Хэлл, Рузвельт хотел лично удостовериться, что дела на важнейшем участке его дипломатической борьбы идут в нужном направлении. Рузвельт постарался изменить место встречи (Сталин предлагал Тегеран): Каир или Багдад были для Рузвельта предпочтительнее. В переписке он ссылался на необходимость быть ближе к Вашингтону, когда там происходит сессия конгресса, напоминал, что ему приходится покрывать расстояние в десять раз большее, чем Сталину. Двадцать первого октября Рузвельт прощупал, как будет действовать жесткий подход: «Я не могу выехать в Тегеран». Президент предложил встретиться в Басре, на берегу Персидского залива. «Если вы, я и мистер Черчилль не сумеют ныне договориться из-за нескольких сот миль, это обернется трагедией для будущих поколений». В конечном счете, решающим оказалось то обстоятельство, что Рузвельт, обдумывающий мировую диспозицию сил и готовящий дипломатический ответ на вопросы столь обещающего для Америки завтрашнего дня, оказался больше заинтересованным во встрече и потому уступил советской стороне.

Восьмого ноября телеграмма Рузвельта уведомила Сталина, что географические маневры окончены, и президент направляется в Тегеран.

На этом этапе осуществления союзнической дипломатии у Рузвельта появилась довольно любопытная идея совместного с СССР военного планирования. Будучи не уверен о переговорах в Тегеране, он предложил Черчиллю устроить встречу вдвоем в Северной Африке и пригласить туда Молотова вместе с советской военной миссией, делегированной советским генштабом. Именно этого Черчилль боялся более всего. До сего момента лишь англичане были допущены на высшие военные совета американцев, они были привилегированными ближайшими союзниками и не желали терять своего положения ни сейчас, ни в грядущие годы. Черчилль категорически выступил против «идеи приглашения советского военного представителя для участия в заседаниях наших объединенных штабов… Этот представитель заблокирует все наши дискуссии… 1944 год полон потенциальных опасностей. Крупные противоречия могут проявиться между нами, и мы можем взять неверный поворот. Или мы снова пойдем к компромиссу и рухнем между двумя стульями. Единственная надежда заключается в созданном климате доверительности между нами… Если этот климат исчезнет, я полон отчаяния за ближайшее будущее».

Рузвельт, не желая отчуждения англичан в момент ключевых встреч с русскими, отошел от идеи военных консультаций, хотя, нет сомнения, они были бы тогда очень полезными в любом случае. Ситуация на фронтах требовала такой координации. Военная необходимость вошла в противоречие с дипломатической стратегий (в данном случае англичан). Рузвельт сожалел о неудавшемся попытке. Он говорил в эти дни, что присутствие русского генерала на совещаниях было бы лучшим способом укрепить доверие советской стороны к союзникам на решающей фазе войны и дипломатии. «Они бы больше не чувствовали, что их обводят вокруг пальца».

Итак, наблюдая в Гайд-парке за великой осенней грустью природы, президент в начале ноября 1943 г. получил давно ожидавшееся согласие Сталина на встречу в Тегеране. Он тут же наметил встретиться в Каире с Чан Кайши, а затем вместе с Черчиллем отправиться в Тегеран. В холодный и дождливый день 11 ноября 1943 года президент сел на борт яхты «Потомак» — первое звено пути в Тегеран. «Он отбыл, — писала Элеонора дочери, — вместе с адмиралом Леги, адмиралом Брауном, генералом Уотсоном, доктором Макинтайром и Гопкинсом. Мне ненавистна сама мысль об отъезде отца, но я думаю, что они сделают много хорошего».

Линкор «Айова», отправился через Атлантику, имея на борту многочисленный аппарат штабных офицеров. Линейный корабль пересекал океан, олицетворяя собой новое могущество Соединенных Штатов Америки. Рузвельт, нет сомнения, думал, что это будущее в его руках. Ему нужно было следить за активизировавшейся дипломатией японцев, не позволить им прибрать к рукам Китай, на который президент возлагал столько надежд.

Союз англосаксов

Обдумывая свою политику в послевоенный период, Черчилль в сентябре 1943 г. все более открыто начинает говорить о союзе англоязычных народов, о том, что Великобритания и Соединенные Штаты разделяют общую концепцию того, что «справедливо и достойно». Обе страны стремятся к «честной игре», разделяют «чувство беспристрастной справедливости и, прежде всего, любовь к личной свободе». Черчилль всячески превозносит «божий дар общего языка» — бесценное орудие для создания нового мира. Он говорит в эти дни даже об образовании общего гражданства между Соединенными Штатами и Великобританией. «Мне хотелось бы верить, что англичане и американцы будут свободно пересекать океан, не думая, что они иностранцы, приезжая друг к другу». Такой союз открыл бы безбрежные перспективы для «расширения того пространства, где говорят на нашем языке».

Черчилль предложил сохранить объединенный англо-американский комитет начальников штабов после войны «ну, скажем, еще на 10 лет». (Черчилль объяснял Эттли, Идену и Объединенному комитету начальников штабов, что это «его самая любимая идея»). Сохранение объединенного комитета штабов дало бы обеим странам «огромные преимущества». Предусматривался обмен офицерами в военных колледжах, система совместной подготовки войск, обмен новыми видами оружия, результатами новых исследований, «общее использование военных баз, фактическое взаимосплетение двух стран». В третий раз в своей жизни сталкиваясь с проблемой нарушения европейского баланса в ущерб Британии, Черчилль полагал, что делу может помочь лишь привлечение крупнейшей неевропейской страны.

В телефонном разговоре 10 сентября 1943 г. с Иденом, Черчилль сказал, что «наши отношения с русскими развивались бы лучше, если бы вначале мы сумели обеспечить тесные связи в американской стороной. Очень важно для нас не позволить русским пытаться каким-либо образом сыграть на противоречиях с Соединенными Штатами». Черчилль отмечал растущее влияние побед СССР на расстановку сил, возникающую в Италии, где западные союзники пока не владеют контролем над всей ситуацией. Но более всего Черчилль считал в этом смысле взрывоопасной зону Балкан. Здесь он предвидел возможность быстрых и резких перемен в Венгрии, Румынии и Болгарии, «которые открывают доступ к Дарданеллам и Босфору для русских».

Атмосфера секретности, которая окутала Белый дом, особенно касалась атомного проекта. Доклады ее руководителя В. Буша к Рузвельту шли в одном экземпляре и никогда не «оседали» в архивах Белого дома. Президент не рассказывал о «Манхеттене» даже государственному секретарю. Он лично заботился о том, чтобы работа в трех ключевых лабораториях — в Оак-Ридже, Хэнфорде и Лос-Аламосе была полностью изолирована от внешнего мира. И хотя в атомном проекте приняло участие огромное число лиц — более полутораста тысяч — на «официальную поверхность» в Вашингтоне эта тайна «не всплывала» никоим образом. Нужно отметить широкое распространение практики, в общем и целом не характерной прежде для общественной жизни США: тщательная цензура переписки, подслушивание телефонных звонков, запрет даже намекать домашним на характер производимой работы, повсеместное использование личной охраны, кодирование имен. Колоссальный по объему работ проект «Манхеттен» финансировался настолько хитроумным способом из разных статей военных ассигнований, что не вызвал подозрения у самых внимательных исследователей бюджета. Только в феврале 1944 года, когда дело было уже поставлено на поток, Стимсон, Маршалл и Буш обрисовали потенциальные возможности нового оружия лидерам конгресса — Рейберну, Маккормику и Мартину.

На конференции министров иностранных дел в Москве в октябре 1943 г. государственный секретарь Хэлл постарался оказать нажим на Москву по двум вопросам: экспорт коммунизма и подавление религии внутри России. По обоим пунктам Молотов преимущественно молчал, как бы давая понять, что Россия готова на значительные перемены. И она ценит дружбу своих западных союзников. Коммунистический Интернационал канул в прошлое, в России появился новый гимн, с амвонов церквей призывали к борьбе за отечество. Хэлл видел удовлетворявшие его признаки

Обобщая происходящее, посол Гарриман пришел к заключению, что в наиболее важной сфере — военной — русские показали себя склонными к сотрудничеству, но они настаивают на необходимости иметь дружественную Польшу и навсегда прервать традицию «санитарного кордона» на своих западных границах. Русские будут стремиться сформировать дружеские отношения с государствами, с которыми они граничат на западе. Но Гарриман предлагал не обольщаться; он оценивал отношение России к восточноевропейским странам как «жесткое».

Не щадя себя наша страна бросила все на дело национального выживания. В столице Урала Свердловске были собраны представители семидесяти семи научных институтов с целью создания Государственного научного плана. Специальные комитеты ученых были сделаны ответственными за различные участки общенародных военных усилий — производство танков, самолетов, артиллерии и так далее. Геологи отправились в самые девственные районы огромной страны, чтобы обеспечить индустрию ископаемыми, чтобы компенсировать потери в европейской части. Такие гении как самолетостроитель Туполев работали на Родину даже в местах не столь отдаленных. Жизнь была тяжела. Крайнее напряжение войны, мобилизация всех мужчин, перевод всех средств на военные нужды понизили и без того невысокий жизненный уровень. Еще 13 февраля 1942 года Верховный Совет СССР принял закон о мобилизации всего трудоспособного населения. Отпуска были отменены, была введена 66-часовая рабочая неделя.

Стала ощутимой союзническая поддержка. Как отмечают на Западе ( в данном случае англичанин А. Кларк), «русские предпочитали свое собственное оружие, которое было почти в каждом случае лучше того, которое им предлагали союзники». Исключение составляли транспортные самолеты «Дакота», бомбардировщики «Митчел», истребители «Мустанг». Но все же советская сторона более всего ценила поставку товаров — одежды, питания, радиоустановок, пакетов первой медицинской помощи. Но наибольшее впечатление и пользу производили грузовики «Студебеккер» и вседорожные джипы «Виллис».

Тегеранская конференция

После многочасового полета президент Рузвельт впервые в жизни попал в расположение Советской Армии. «Священная корова» совершила посадку на советском аэродроме в нескольких километрах от Тегерана, «в огромной равнине, с Тегераном и снежными пиками на севере… Огромная нищета кругом». Лишь одну ночь провел Рузвельт в американской легации. Сообщения о заговоре против «большой тройки» были переданы советскими представителями через посла Гарримана, и Сталин предложил Рузвельту, во избежание опасных разъездов по ночному Тегерану, остановиться на территории советского посольства.

Позднее Рузвельт объяснял Ф. Перкинс, что он остановился на территории советского посольства в Тегеране именно желая возбудить «их доверие», утвердить «их уверенность» в американском союзнике. Рузвельт говорил, что провел жизнь в постоянных попытках поладить с людьми. И до сих пор это ему удавалось. Сталин не может отличаться чем-то принципиально особенным. Даже если он не убедит его стать хорошим демократом, он сумеет выработать рабочие отношения. Сталин поселился в небольшом доме. Черчилль жил в английской легации по соседству. Сталин, умевший, когда он этого хотел, произвести впечатление, приложил в случае с Рузвельтом немалые усилия. Окружавшие президента вспоминают о невысоком человеке, широкие плечи которого забывали забыть о его росте. Сталин в общении с Рузвельтом был весь внимание, но его безусловный такт ничем не напоминал подобострастие Чан Кайши.

Встреча Рузвельта со Сталиным произошла довольно неожиданно для президента. Он был в спальне, когда Сталин направился к центральному зданию посольства. Президента выкатили в большую гостиную, а в двери медленно входил невысокого роста человек в наглухо застегнутом кителе. По воспоминаниям телохранителя Майкла Рейли «первая встреча с ним производила шокирующее впечатление. Хотя он был низкого роста, но производил впечатление крупного человека». Горчичного цвета военная форма блистала благодаря только что введенным в Советской Армии погонам. Позднее Рузвельт рассказывал сыну Эллиоту: «Он казался очень уверенным в себе».

Трудно было представить себе двух более разных людей. Сталин был очень невысокого роста, одет был в защитного цвета кительс орденом Ленина на груди, лицо в оспинах, копна седеющих волос, поврежденная левая рука. Рузвельт — в синем костюме, в инвалидном кресле, львиной прической и неизбежной улыбкой. Контраст едва ли мог быть большим.

Что могло бы предотвратить «холодную войну»

После первых рукопожатий началась полуторачасовая беседа. Уже в ней Рузвельт постарался очертить контуры той политики, которая ему казалась оптимальной для двух величайших стран. Во-первых, он постарался довести до Сталина свое мнение, что европейские метрополии потеряли мандат истории на владычество над половиной мира. Он говорил конкретно о необходимости вывести Индокитай из-под французского владения, осуществить в Индии реформы «сверху донизу» («нечто вроде советской системы» — на что Сталин ответил, что «это означало бы революцию»). Во-вторых, Рузвельт указал, что хотел бы видеть Китай сильным. Эти два обстоятельства уже круто меняли предвоенный мир. Рузвельт воспринял реакцию Сталина как понимание своей линии.

Рузвельт предложил обсудить общую военную стратегию. Сталин говорил о переводимых с запада на восток германских дивизиях. Рузвельт, рассчитывая на «Оверлорд» — высадку в Нормандии, пообещал оттянуть с советско-германского фронта 30-40 дивизий. Рузвельт постоянно имел в виду вопрос вступления СССР в войну против Японии. Он настолько ценил эту возможность, что категорически запретил своим военным поднимать данную проблему первыми. Сам же он обсуждал со Сталиным лишь отдаленные аспекты борьбы с Японией: наступление в Бирме, дискуссии с Чан Кайши в Каире. На этом раннем этапе Сталин не выказал желания поставить все точки над i, и Рузвельт отнесся к его сдержанности с пониманием. В Тегеране оба лидера — Рузвельт и Сталин — ощущали растущую мощь своих держав.

Сталин бережно относился к достигнутому, как ему казалось, пониманию с американцами. Поэтому он, как бы не замечая «югославских авантюр» Рузвельта, резко выступил против Черчилля и его идей удара по «мягкому подбрюшью». Совместными усилиями американская и советская делегации преодолели «балканский уклон» Черчилля.

На первой пленарной встрече Рузвельт сделал обзор состояния дел на фронтах «с американской точки зрения», и предпочел начать с Тихого океана. После характеристики американской стратегии в войне против Японии он обратился к «более важному», по его словам, европейскому театру военных действий. После полутора лет дискуссий западные союзники приняли в Квебеке решение помочь советскому фронту посредством высадки во Франции не позднее мая 1944 г. Обещание открыть «второй фронт» до 1 мая 1944 года президент все же считал нужным обусловить успехом операций в Италии и в Восточном Средиземноморье. Неудачи здесь могли заставить отложить операцию «Оверлорд» на срок от одного до двух месяцев. Рузвельт указал, что США прилагают большие усилия и в североатлантической зоне, и в тихоокеанской. Он как бы косвенно оправдывал факт невыполнения Америкой ее конкретного обещания перед Советским Союзом. Затем президент поднял близкую ему в последние дни тему укрепления Китая — того «четвертого», который не присутствовал на этом высшем уровне.

В своем выступлении Сталин заявил, что занятость на германском фронте не позволяет Советскому Союзу присоединиться к войне против Японии, но это будет сделано после победы над Германией. Что касается Европы, то оптимальным способом возобладания антигитлеровских сил было бы движение союзных армий со стороны Северной Франции к Германии. Италия как плацдарм наступления на Германию не годится, а Балканы в этом плане лишь немного лучше. Сталин спросил, кто будет главнокомандующим союзными войсками во Франции и, узнав. что назначения на этот пост еще не состоялось, выразил скепсис по поводу успеха всей операции. Рузвельт нагнулся к адмиралу Леги: «Этот чертов большевик пытается заставить меня назначить главнокомандующего. Я не могу ему сказать, потому что еще не принял окончательного решения».

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒