СКАЗКИ О ЦВЕТАХ 4 страница

— Занэ, не покидай меня! — вскричал Янис и, желая удержать свою заколдованную невесту, обнял ее. Но в руках Яниса остался лишь нежный белый цветок, струивший ему в лицо дурманящий аромат.

Страница 18 из 32

ДИКАЯ РОЗА И УТРЕННИЙ ВЕТЕР

За оградой сада расцвела Дикая роза. Пунцовая, застенчивая, с жемчужинками утренней росы на нежных лепестках, она была прекрасна, как юная девушка в слезах счастья. И раз уж первыми по утрам просыпаются птицы, то им первым довелось ее увидеть.

— Чи-ви! Чу-до! Чу-десна! Она чудесна! — восхищалась Синичка.

— Чик-чирик!.Очч-очча-ровательна! — согласился Воробей.

— Чучу-ичек, ичичичек! — затараторила Пеночка на ветке осины, и это означало, что роза ей очень понравилась.

— Клик-клик-клик! — отозвалась Камышовка и полетела на берег реки сообщить новость Соловью, ведь она знала, что он от роз без ума.

И Соловей тут же сочинил новую песню о любви, которая никогда никому не может наскучить, ибо всякий раз, когда приходит любовь, она юна и прекрасна, как свежий цветок Дикой розы.

От песни Соловья проснулся Утренний ветер. Этот озорник, утомившись за день, остался ночевать в колыбели гибких ветвей березы.

— Полно, уж так ли она хороша? — с недоверием спросил Утренний ветер, расчесывая свои каштановые кудри.

— Она прекрасна, как утренняя заря, нежна, как первый луч солнца, ее дыхание опьяняет сильнее весны, — самозабвенно восхвалял Дикую розу Соловей.

— Стало быть, она лучше красавицы Черемухи, что цветет у излучины реки? — продолжал расспрашивать Утренний ветер.

— Красивей Черемухи, красивей Липы, красивей Яблони, — не унимался Соловей и своей песней разжег в груди Утреннего ветра такое яркое пламя любви, что тот сразу же позабыл свое обещание поутру вернуться к Черемухе, которую накануне так нежно обнимал и целовал и которой клялся в вечной верности.

Утренний ветер повязал зеленый платок — он очень шел к его смуглому лицу, — отряхнул с длинных одежд сережки березы и, послав Соловью воздушный поцелуй, помчался к садовой ограде, за которой расцвела Дикая роза.

— О прекраснейшая из прекрасных! — склоняясь до земли и прижимая к груди руки, обратился Утренний ветер к Дикой розе.

Смущенно зардевшись, она повернула голову и, кивнув на ограду, еле слышно промолвила:

— Прошу вас, не льстите. Я всего лишь простушка по сравнению с моими сестрами, что растут там, в саду, наслаждаясь уважением и любовью садовника.

— Простота лишь венчает твою красоту, а скромность открывает глубину и чистоту твоей души, — восторгался Утренний ветер.

Радостно удивленная, Дикая роза подняла головку и заглянула в золотистые глаза Утреннего ветра:

— Вы первый, кто обратил внимание на мою душу! Обычно все восхищаются моей красотой, но ведь красота не вечна…

— Вечна только любовь, а я люблю тебя, люблю, люблю, люблю! — Лаская Дикую розу, Утренний ветер шептал ей на ухо слово, которое придумал волшебник, чтобы околдовать все живое.

Могла ли Дикая роза противиться власти этого волшебного слова? Увы! Оно лишало разума философов и древних мудрецов, короли отказывались от трона, покорные одному-единственному слову — «любовь».

Утренний ветер целый день обнимал и целовал Дикую розу, точно так же, как вчера у реки обнимал и целовал Черемуху, о которой теперь забыл и думать.

Когда спустились сумерки, Утренний ветер устало закрыл глаза.

— Спокойной ночи, моя милая, — прошептал он. — Прощай до утра. Жди меня! — И, посылая любимой воздушные поцелуи, он улетел в колыбель гибких ветвей березы.

Дикая роза тоже забылась счастливым сном, и ей грезился ее нежный возлюбленный — красавец Утренний ветер.

Она проснулась на рассвете и стала его ждать, но день выдался жаркий и безветренный.

— Он еще спит, мой любимый. Он утомился от любви, — сказала себе Дикая роза и принялась раскрывать цветок за цветком, чтобы выглядеть как можно наряднее, когда появится Утренний ветер.

В уголке сада Синичка тихонько щебетала Камышовке:

— Ведь правда, мы не скажем Дикой розе, что Утренний Ветер еще до солнышка убежал на лужок к Незабудке?

— Не скажем, конечно, не скажем.

А Дикая роза ждала своего милого с каждым днем нетерпеливее. Цветы распускались на ее кусте целыми букетами, и люди, проходя мимо, останавливались и говорили:

— Подумать только! Как прекрасна может быть простая Дикая роза!

Пришло лето, но Утренний ветер не возвращался.

— А знаешь, нашу сестрицу там, за оградой, пора бы выдать замуж, — шепнула в саду розе Офелии Чайная роза.

— Разумеется, — ответила та. — Я подошлю к ней Белого Мотылька. По-моему, он для нее вполне подходящий жених.

Но когда Мотылек прилетел свататься к Дикой розе, та с возмущением его отвергла:

— Как вы осмелились, сударь? Ведь я не люблю вас и никогда не полюблю.

— Но я бы вас любил, — рассудительно ответил жених и добавил: — Мне думается, я не так дурен собой и со временем смогу вам понравиться.

— Никогда! — воскликнула Дикая роза. — И раз уж вы так хвастаетесь своей внешностью, то неужели вы думаете, я не помню, какой вы были противной зеленой гусеницей, когда ползали по капустным листьям и прогрызали их до дыр. Фи!

Страница 19 из 32

И Дикая роза дала Мотыльку пощечину.

Заметавшись из стороны в сторону, отвергнутый жених пустился наутек.

Наступили знойные летние дни. Земля высохла и затвердела. Садовые цветы пили из лейки воду, которой садовник орошал их по утрам и вечерам. Но ему и в голову не приходило хоть раз напоить водой Дикую розу за оградой сада. Спасая свои пышные цветы, Дикая роза раскрывала их только по вечерам, чтобы они впитали влажное дыхание ночи. Днем она сжимала лепестки и листья и спала, грезя о красавце Утреннем ветре, который ее любил, а значит, когда-нибудь непременно вернется и будет опять ее ласкать и целовать…

Страшный вихрь пробудил Дикую розу от сладкого сна. Придорожные березы прижимали к стволам ветви и глухо стонали. Должно быть, они увидели нечто ужасное, то, чего низенькая Дикая роза еще не могла увидеть.

О, лучше бы ей не открывать глаза! Это был он, Утренний ветер! Он мчался по вершинам деревьев, ломая сучья, обрывая листву. А на кого он стал похож! Лохматый, обросший колючей бородой, с глубокими морщинами вокруг некогда нежного рта. Зеленый платок истрепался в клочья, и они болтались у него на затылке.

Он спустился на землю, захватил полные горсти песка у обочины дороги и метнул их в сад на цветы:

— Распутницы! Я презираю вас!

Утренний ветер подлетел к Дикой розе.

Она улыбалась ему и хотела шутливо подергать за кудрявую прядь, но песчинки попали ей в глаза. А пока она их протирала, Утренний ветер улетел далеко.

— Что, что с ним случилось? Отчего он так рассвирепел? — опомнившись от страха, спросила Синичка Воробья.

— Хи-хи! — усмехнулся Воробей. — Мой братец на поле слыхал, о чем болтали Чайки. Утренний ветер влюбился в Водяную лилию на озере, а та строила глазки Полуденному ветру и Утреннего оставила с носом. Хи-хи!

— Не проболтайся Дикой розе! — наказала Воробью чуткая Синичка.

— Бедняжка! Он, должно быть, заблудился, разыскивая меня, и тяжело страдает из-за нашей разлуки, — со вздохом промолвила Дикая роза и стала оправлять усыпанные цветами ветки. — Но он вернется, я в этом не сомневаюсь, потому что любовь вечна, ведь он же сам так сказал.

— Как ты думаешь, не пришел ли последний срок выдать замуж нашу сестру за оградой? — снова обратилась Чайная роза к розе Офелии.

— Ты права, — согласилась та. — Именно — последний срок. Уже веет дыхание осени. Теперь-то у Дикой розы поубавится спеси, и она согласится взять мужа попроще. Я пошлю к ней Навозного Жука.

Навозный Жук подполз к Дикой розе и, опершись на задние лапки, развязно махнул ей рожками:

— Здорово, землячка! Скажу коротко и ясно: я беру тебя в жены.

Дикая роза выставила ему навстречу свой самый острый шип. Задыхаясь от гнева, она воскликнула:

— Господин Навозный Жук! Вашей грубости нет границ. Я невеста Утреннего ветра, а вы осмелились ко мне приблизиться.

.— Слыхал, слыхал про твои шашни с этим бездельником. Но я на это закрываю глаза. Пусть воробьи болтают, коли охота.

— А вот я слыхала, что вы умеете только рыться в навозе. Вам недоступно благородство души!

— Что верно, то верно. Я роюсь в навозе, — весело откликнулся Навозный Жук. — Могу и твоим корешкам подкинуть щепотку-другую. Долго, думаешь, проживут твои благородные цветики без навоза? Ну как — по рукам?

Но Дикая роза уколола шипом протянутую к ней лапку Навозного Жука. Бормоча проклятия, понятные только ему и прочим жукам и букашкам, золотисто-зеленый Навозный Жук медленно перебрался через дорогу.

Осень… Осень… Пеночка, Камышовка и Соловей давно улетели в теплые края. Синицы и Воробьи часто совещаются о том, как лучше перезимовать. Чайные розы и розы Офелии садовник надежно защищает деревянными крышами и готовит им теплый ковер из листьев.

— О господи, это мой последний цветок, — со вздохом сказала Дикая роза как-то утром. — Хоть бы Утренний ветер вернулся, пока цветок не увял. Впрочем, он будет любить меня и без цветков, потому что он был первым и единственным, кто разглядел мою душу, мою глубокую чистую душу. Как красиво он тогда об этом сказал.

Земля застыла, но небо скупилось дать ей снежное покрывало и не спешило укутать ее, как в прежние годы. Дикая роза больше не могла бороться со стужей. За лето она истощила все свои силы, раскрывая цветок за цветком и тоскуя по ласкам Утреннего ветра. Глубокое безразличие охватило ее от корней до кончиков самых тонких веточек. Ей уже ничего не было жаль — ни любви, ни красоты, ни благородства души, и поэтому она даже не застонала, когда подошла Смерть и скосила ее своей косой.

Безжалостная, бесчувственная Смерть! Почему ты не пошла другой тропой, почему не выбрала другой жертвы? Вон сухой репейник дрожит на ветру, вон с шелестом клонится серая мятлица — разве ты не могла сперва скосить их? Теперь ты сама съёжилась и дрожишь, как преступница, потому что по вершинам деревьев с унылым шумом мчится Утренний ветер. Он постарел, поседел, или то снег искрится в его волосах и всклокоченной бороде? А теперь он заговорил, — ты слышишь, какая тоска звучит в его хриплом голосе?

— Нежная Дикая роза, — глухо стонет он. — Ты одна любила меня по-настоящему. Позволь мне, недостойному, целовать землю, на которой ты выросла. Если ты можешь простить меня, то махни самой маленькой твоей веточкой. И если ты меня простишь, я буду лежать у твоих ног до весны и ждать, пока ты вновь расцветешь, милая моя, верная Дикая роза.

Страница 20 из 32

Но Дикая роза уже не могла его простить.

РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ И ЛАНДЫШ

Однажды жил на свете несчастный Горбун. Он был совсем одинок — мать и отца он даже не помнил, братьев и сестер у него не было. Никто никогда не называл его другом, а его губы тоже ни разу не произносили этого слова. Про любовь он читал лишь в книжках и знал, что она ласкает сердце, как легкое дуновение, или жжет его, как пламя, что она может вознести человека на небеса и низвергнуть в ад.

Одинокий человек был уверен, что ни легкое дуновенье, ни пламенный жар никогда не коснутся его больного, бьющегося с перебоями сердца. Горбун был до того безобразен, что его пробирала дрожь, когда ему случалось глянуть в зеркало.

И кто полюбит такого, когда на свете есть столько красивых и ловких юношей? Да и сам он, с таким сердцем, мог разве полюбить женщину? Нет, сердце его могло только желчно ненавидеть и завидовать, и одни лишь проклятия срывались с губ Горбуна. Узенькие глазки не замечали ни нежного багрянца восходящего солнца, ни зеленоватого отблеска месяца, они всегда смотрели вниз и видели лишь грязные лужи и дорожные ухабы. Его острый нос не улавливал опьяняющих ароматов цветов, зато еще издали чуял запах падали и плесени. И неудивительно, что весь мир стал со временем казаться ему гадким, грязным и вонючим, и сознание этого доставляло ему злую радость, ибо в таком мире он сам уже не казался себе исключением.

Но однажды — совершенно случайно — он увидел принцессу Розу, вышедшую на прогулку в парк.

Люди обнажали перед ней головы и останавливались, только один он в растерянности моргал глазами, не в силах осознать, что на свете существует такая красота. Розовые щеки, карие глаза, алые губы и затянутый в зеленое платье стан принцессы были так полны жизни и юной свежести, что каждый, увидев ее, словно скидывал с плеч бремя лет.

Многие старцы проделывали далекий и трудный путь, чтобы хоть раз взглянуть на принцессу Розу и помолодевшими вернуться домой. Роза всем ласково улыбалась, отвечая на приветствия. Только один человек не приветствовал ее, даже шапки не снял: тщедушный, уродливый Горбун стоял на краю дорожки и, морщась, глазел на триумфальное шествие принцессы. Для Розы это было так странно и необычно, что она остановилась и глубоко заглянула в злые глаза Горбуна. До чего одиноким и жалким казался этот мрачный человек! Розе стало бесконечно жаль его, и она одарила его своей самой теплой улыбкой.

Всего лишь один миг, но как он преобразил жизнь Горбуна! Теперь его глаза смотрели вверх, и он видел, как пышно цветут кусты белой и лиловой сирени, какие алые цветы распустил боярышник и как прекрасны деревья, когда в их листве играют солнечные зайчики. Легкие дуновения обдавали его лицо, и какие чудесные запахи они приносили с собой! А тут же, на краю дороги, росли фиалки. И откуда только эти маленькие цветочки брали силу, чтобы так радовать прохожих? Весельем веяло от солнечных зайчиков, игравших в вершинах деревьев, от ветра, шелестевшего листвой липы, от песен птиц и детского лепета.

Горбун стоял растерянный и не мог понять — почему так изменились его зрение и слух, почему он стал чувствовать красоту мира.

— Кого спросить об этом? — задал он себе вопрос.

— Меня спроси! — отвечало сердце.

— Ах ты, несчастное, всегда мрачное, как ночь, что ты можешь мне ответить, — обругал Горбун свое сердце.

— Я испытываю радость, потому что знаю теперь, что заставляет цветы цвести, птиц — петь, я знаю, что открыло тебе глаза и уши! — ликовало сердце.

— Да что же? Скажи мне, что? — допытывался Горбун.

— Это — любовь. Это она — нежная и жестокая, тихая и бурная, теплая и пламенная! Ты ведь любишь! Ты любишь принцессу Розу!

— Принцессу Розу? — испугался Горбун. — Чтоб я посмел любить принцессу Розу?

— А кто же может запретить тебе любить принцессу Розу? — спорило с ним сердце. — Приходи каждое утро сюда и, как все, приветствуй ее.

Горбун послушался своего сердца и изо дня в день ходил встречать Розу, склоняя голову в благоговейном приветствии, когда принцесса приближалась к нему. Она проходила мимо, и лицо его словно ласкало нежным дуновением.

То была чудеснейшая пора его жизни. Откуда у него появилась такая сила, чтобы весь день, до позднего вечера, колоть камни? Откуда взялся голос, чтобы петь вместе с жаворонками и соловьями? Горбун не знал, о чем поет жаворонок, о чем поет соловей, но сам он пел о Розе, о ее красоте, о своей любви.

Несчастный Горбун, он не знал, что внезапная буря может подняться не только в природе, но и в душе человека. Она нагрянула неожиданно, когда он утром, отправляясь в парк, чтобы полюбоваться на Розу и впитать в себя свежесть и силу на весь тяжелый трудовой день, увидел, что город украшен лампионами и гирляндами, а улицы кишат толпами празднично одетых людей. Люди несли гитары, свирели и тамбурины, только одна маленькая девочка держала в руке колокольчик. То была бедная пастушка Майя, она нигде не могла достать гитару или дудку и сняла с шеи козы колокольчик, потому что и ей в этот торжественный день хотелось как-то выразить свою радость.

Страница 21 из 32

Тогда Горбун спросил одного встречного, в честь кого так разукрашен город и почему на улицах так много народу.

Встречный удивленно ответил:

— Где же ты живешь, любезный, если не знаешь, что сегодня наша принцесса выходит замуж.

— Принцесса? Какая принцесса? — пробормотал растерявшийся Горбун.

— Неужели ты не знаешь, что у нас только одна принцесса? Принцесса Роза!

Если бы незнакомец стукнул Горбуна по голове камнем, то не ошарашил бы так бедного влюбленного. Горбун рухнул на холодные камни, но мгновенно вскочил снова на ноги, ибо ему показалось, что он упал на пылающий костер. И, точно обожженный пламенем, он побежал по улицам в сторону парка, где каждое утро встречал Розу.

— Моя Роза! Моя Роза! — кричал он, чувствуя, как сердце его горит пламенем, которого не могут погасить слезы, ручьями бегущие по щекам.

Потом зазвенели гитары, засвистели свирели, высоко в воздух понеслись песни и радостные возгласы.

Народ приветствовал принцессу Розу и чужеземного принца, которые шли, — молодые и прекрасные, — одаривая ликующую толпу улыбками. Опьяненные счастьем, они не удивились, когда сквозь толчею продрался какой-то горбун, упал перед Розой на колени и начал умолять ее, причитая:

— Роза, Роза, ты ведь моя Роза! Прогони этого чужого человека и иди со мной!

— Опомнись, безумный! — закричали ему. — Не стыдно тебе, дурню, показываться таким оборванцем на глаза принцессе Розе?

— Жених нашелся!

— Лучше бы к метле посватался!

— Или к прошлогодней полевице!

Так жестокосердные люди издевались над Горбуном, а женщины показывали на него пальцем и смеялись.

Но ни предупреждения, ни издевки не могли образумить Горбуна.

Пламя любви испепелило последние искры разума. Выхватив из-за пояса кинжал, Горбун пронзил им сердце принцессы.

Люди в скорби склонили головы. Когда они подняли глаза, над толпой пронесся возглас удивления. Из окропленной кровью земли вырос благородный цветок с ароматными огненно-красными лепестками. Но каждого, кто только пытался коснуться его, он больно колол острыми, точно кинжал шипами.

— Это Роза, это наша Роза! — шептали люди. — Даже после смерти она дарит нам светлую радость.

По законам той страны, убийцу, из ревности лишившего жизни свою возлюбленную, изгоняли из общества, и он должен был селиться в скалистых горах.

Осыпаемый камнями и проклятиями, ушел туда и Горбун.

С тех пор его никто не видел, только в следующую весну маленькая пастушка Майя, искавшая козочку, отставшую от стада, нашла у подножья горы разбитое сердце.

Девочка вспомнила несчастного Горбуна, погибшего от безумной любви, и, склонившись над разбитым сердцем, заплакала, ибо она тоже была одинока и никем не любима.

И странно, слезы Майи впитались в скалу, а на том месте выросли два цветка. У одного из них лепестки были розовыми и вились вокруг стебелька, похожие на маленькие разбитые сердечки, другой расцвел белыми колокольчиками, свисавшими со стебля, точно прозрачные слезинки.

Позже люди пересадили эти цветы в сад и назвали розовый — разбитым сердцем, а белый — майским ландышем.

ГЛАДИОЛУС

Римский полководец Барбагало приказал казнить всех пленных фракийцев, оставив в живых только двух самых красивых и сильных юношей — Тереса и Севта. Он привел обоих красавцев в Рим и отдал в школу гладиаторов.

Тоска по родине, горечь неволи, унизительная рабская доля угнетали молодых фракийцев, и они молили своих богов только об одном: о скорой смерти. Но боги не внимали их мольбам. День проходил за днем, а юноши просыпались каждое утро живые и здоровые.

— Может быть, боги уготовили нам другую судьбу, — тихо сказал однажды Терес Севту. — Может быть, они хотят научить нас искусно владеть мечом, чтобы мы отомстили за позор нашего народа?

— Если боги оказались не в силах уберечь наш народ, то как же сделаем это мы? — тяжело вздохнув, отвечал Севт.

— Попросим богиню снов, пускай она предскажет нам, что нас ждет впереди, — сказал Терес, и Севт согласился с ним.

Когда Терес утром рассказал другу, какой он видел сон, то Севту уже было ни к чему рассказывать свой — обоим приснилось одно и то же.

Терес видел, что он выходит с мечом на арену, а против него, тоже с мечом в руке, выступает Севт. Они растерянно смотрят друг на друга, а толпа вопит, требуя, чтобы гладиаторы начинали бой. Никто из них не решается поднять руку на товарища по несчастью, но вот к Тересу подбегает красивая римская девушка и говорит: «Руби так, чтобы ты вышел победителем, и ты обретешь свободу и мою любовь!» Терес замахивается мечом, но в этот миг голос из подземелья восклицает: «Поступай так, как тебе велит сердце!»

— Ну, ты словно мой сон подсмотрел! — удивленно воскликнул Севт.

Под вечер, когда друзья возвращались с занятий, они встретили двух прелестных римских девушек. То были дочери Барбагало — Октавия и Леокардия. Терес и Октавия обменялись взглядами, и обоих словно молния пронзила. Они не в силах были оторвать друг от друга глаз и поэтому не видели, что то же самое происходит с Севтом и Леокардией.

Страница 22 из 32

Любовь не всегда слепа, она бывает и мудра, и возлюбленные находят пути, чтобы быть вместе даже тогда, когда между ними лежит такая пропасть, как между победителем и побежденным.

Долгое время Барбагало не подозревал, что его дочери тайно встречаются с гладиаторами, пока Октавия ему не призналась в своей безумной любви к Тересу, а чуть погодя точно такое же признание в любви к Севту сделала и Леокардия.

Барбагало, зная упрямый нрав своих дочерей, не заточил их в тюрьму, не запретил им коротких свиданий с возлюбленными. Он только объявил им, что в ближайшем бою гладиаторов Терес и Севт выступят на арене друг против друга и тот, кто выйдет победителем, получит свободу. Коварный Барбагало надеялся, что гладиаторы будут драться не на жизнь, а на смерть, и никто из них не останется в живых, зато зрелище это будет невиданное.

Все шло так, как предвидел Барбагало. Октавия убеждала Тереса во что бы то ни стало добиться победы, которая даст ему свободу; то же самое Леокардия твердила Севту. Сестры стали врагами, ибо каждая из них опасалась за свое счастье, которое означало несчастье другой. Пронзительно и грозно звенели теперь мечи друзей, словно предвкушая утоление жажды теплой кровью.

Настал день боя. Амфитеатр был переполнен; в первом ряду, у самой арены, сидел Барбагало с дочерьми.

Когда на арену вышли Терес и Севт в облачении фракийских воинов и, подняв сверкающие мечи, воскликнули: «Идущие на смерть приветствуют тебя!» — толпа заревела от восторга. Октавия взглядом ободрила Тереса, Леокардия кивнула Севту и, показывая на Тереса, ткнула большим пальцем вниз.

Гладиаторы приготовились к бою, подняли мечи. Зрителей охватило напряжение, сестры замерли.

Но в тот миг, когда Терес уже было занес меч, чтобы пронзить грудь Севта, он услышал голос своего сердца:

— Фракиец Терес, как ты ответишь матери-родине за убийство ее сына?

Тот же вопрос задало Севту и его сердце, и противники бросились друг к другу в объятия и расцеловались.

Толпа в возмущении завопила:

— Они должны умереть!

Октавия вскочила и воскликнула:

— Терес, борись за наше счастье!

Теми же словами Леокардия пыталась ободрить Севта.

Терес, взмахнув мечом, успокоил зрителей и, гордо подняв голову, сказал:

— Вы оказались сильнее и сделали нас своими рабами, но вам не сделать нас негодяями. Вы можете убить нас, но не победить!

Сказав это, он воткнул свой меч в землю, то же самое сделал Севт.

Барбагало знаком приказал воинам убить взбунтовавшихся гладиаторов. Когда трупы Тереса и Севта унесли с арены, случилось чудо: воткнутые в землю мечи зазеленели, на них появились почки и распустились цветы.

Цветы эти назвали гладиолусами.

ВЬЮНОК

Все цветы росли вверх, протягивая руки к солнцу за дарами, которыми оно так щедро наделяло все живое.

Только Вьюнок ползал в тени, не в силах подняться с земли, потому что у него не было крепкого хребта.

— Почему ты не карабкаешься вверх, как другие цветы? — спросила у Вьюнка мягкотелая Улитка.

— Что мне, почтенная, делать, когда у меня нет хороших друзей? — простонал Вьюнок.

— Друзей можно обрести, надо только уметь, — подмигнула Улитка.

— Друзей за деньги не купишь, а у меня и денег нет, — беспомощно развел руками Вьюнок.

— Есть нечто более могучее, чем деньги. Это лесть. Скажи Колу в изгороди, что он самое красивое дерево в саду, и он позволит тебе виться вокруг себя и карабкаться вверх, — поучала Улитка.

Вьюнок, правда, сомневался, чтобы видавший виды седой Кол оказался таким простаком и поверил столь грубой лжи.

А не лучше ли подмазаться к какому-нибудь существу женского пола? Хоть к той же Черемухе, воробьи прочирикали ей уши о ее красоте, и она охотно позволяет этим бездельникам вить гнезда в своих ветвях. Не выйдет — он ничего не потеряет, а выйдет — обретет все.

Вьюнок подполз к Черемухе и слащавым голосом прошептал:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Жеманная Черемуха притворилась, что не слышит. Вьюнок начал виться вверх, настойчиво повторяя:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Черемуха накинула на плечи белую шаль — упорная лесть Вьюнка ей, видимо, пришлась по душе.

— Теперь ты еще прекраснее! — восхищался Вьюнок.

— Скажи мне это на ухо! — игриво засмеялась Черемуха.

И Вьюнок вился все выше и выше. И вот уже шептал Черемухе на ухо:

— Ты… ты прелестнейшая из черемух!

Больше он ничего не умел сказать. Но Черемухе достаточно было и этих нескольких слов, чтобы поверить в искренность Вьюнка.

Когда ветер сорвал с плеч Черемухи белую шаль, Вьюнок забыл даже эти немногие слова. Бедная Черемуха! Она с нетерпением ждала, что Вьюнок посватается к ней, но, когда настала осень, от тоски засохла, и садовник распилил ее на дрова.

Весной Вьюнок огляделся, кому бы польстить теперь. «Может быть, Розе? Нет, та чересчур воображает, — рассуждал Вьюнок. — Вообще-то она хороша, но какой у нее острый язык: скажешь ей словечко, а она точно иголкой в ответ кольнет».

Страница 23 из 32

Вьюнок набрался смелости и приблизился к Колу в изгороди.

— Кол, послушай, Кол, — заговорил с ним Вьюнок. — Я все думал и никак не мог придумать…

— А? Ты это мне говоришь? — спросил глуховатый Кол.

Вьюнок продолжал терпеливо:

— Тебе, кому же еще. Я хотел тебе сказать…

— А?

— Поднимусь поближе к твоему уху. — Вьюнок проворно завился вверх. — Теперь ты слышишь? — спросил он.

— Теперь слышу.

— Я все думал и не мог придумать, почему никто не видит твоей красоты и силы? Разве изгородь устояла бы, не будь тебя? Ты ведь вся ее опора. По-моему, ты не только силен, но и красив. Самое красивое дерево во всем саду.

— Поднимись повыше, — попросил польщенный Кол, а Вьюнку только этого и надо было. За одну ночь он взобрался Колу прямо на голову и накричал ему в ухо столько похвал, что растроганный старикашка даже всплакнул, а воробьи от смеха за животики хватались.

— Ты единственный меня понимаешь, — лепетал Кол. — Ты — мой лучший друг. Все остальные слепы. Даже поэты — они не посвятили мне ни одного прочувствованного стихотворения. Черемуху, Клен, Дуб — их поэты воспевают и славят, а скажи, чем эти деревья лучше меня?

— Да что ты! — воскликнул Вьюнок. — Мне на них даже смотреть противно.

И случилось, что ребенок, увидев Кол, обвитый Вьюнком, воскликнул:

— Смотри, какие красивые цветы!

— Ты слышал? Устами младенца глаголет истина, — торжественно подтвердил Вьюнок.

— Останься со мной на всю жизнь, — прокряхтел Кол. — Будешь говорить всему саду о моих достоинствах, а я буду подпирать тебя, чтобы ты не оставался в тени.

Но жить вместе им пришлось недолго. Пришла зима и нахлобучила Колу на голову большую снежную шапку, и прогнивший Кол под ее тяжестью свалился.

Вьюнок не скорбел по погибшему другу, а стал присматриваться, к кому бы теперь примазаться. И к весне Вьюнок — хотите верьте, хотите не верьте— уже кружился и вился вокруг самого могучего Дуба.

СУХОЦВЕТ

Все цветы и деревья, былинки и кусты готовились к карнавалу — к празднику возвращения Солнца, который каждый год длился по нескольку месяцев. И сколько было разговоров, тайных перешептываний о костюмах, духах, о выборах королевы карнавала! Гвоздика шила себе пышную цыганскую юбку, Черемуха собиралась укрыться белой подвенечной фатой, Каштан решил быть ветвистым подсвечником, а застенчивый Поповник складывал свои лепестки четным и нечетным числом — ведь он будет изображать гадалку, к которой иногда обращаются люди. Сколько было вложено выдумки, потрачено красок, чтобы кругом было радостно и весело. Даже липучий подзаборный Репей и тот приметал к своему зеленому сюртуку серые пуговицы.

Чтобы веселье не затихало ни днем, ни ночью, устроители карнавала наняли несколько птичьих оркестров. Грачи, кукушки и иволги свистели, куковали и пели днем, соловьи и козодои щелкали и заливались по ночам. Пчелы и шмели, божьи коровки и бабочки развлекали праздничных гостей танцами и жужжанием.

Только один обитатель сада — Сухоцвет — не готовился в празднику, не наряжался, не внес своей доли на оплату оркестра. Злой и мрачный, он ворчал, что яркие краски режут ему глаза, что птицы своим пением не дают ему по ночам спать.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒