Галактическая разведка 19 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 19 из 21Следующая ⇒

Хотя Управление Земной Оси расписывает свою власть над климатом и

действительно выдает по графику ясные дни и дожди, ураганные ветры и

дремотную тишь, морозы и оттепели, власть у него лишь на подобные грубые

явления, а не на оттенки, в них же главная прелесть. "Завтра, с 10 до 14

часов, выпадет сорок семь миллиметров осадков, потом будет солнце и тишь"

- сколько раз я слышал подобные объявления. Но что-то ни разу мне не

покидалась такая сводка: "Этой осенью яркость листьев на кленах превысит

среднегодовую на 18 процентов, а дали будут прозрачней на 24 процента,

журавлиное же курлыканье прозвучит особенно призывно".

Если вдуматься, мы лишь кое-как справляемся со стихийной силой

природы, но красота ее не в наших руках. Она создается сама.

Я шел по аллее Звездного проспекта и радовался, что кругом хорошо.

Низко нависало забитое облаками небо, ветер шумел в деревьях и кустах,

ветви взмывали и рушились. А если ударял резкий порыв, тонкими голосами,

заплетаясь, заговаривала трава.

Прохожих мне не встречалось. Земля была одинока и ярка.

На повороте аллеи, чуть ли не нос к носу, я столкнулся с Ромеро и

Мэри.

От неожиданности я остановился, а когда, спохватившись, хотел пойти

дальше, остановились они.

- Как здоровье, друг мой? - спросил Ромеро. - Вид у вас неплохой.

- Суть тоже. Никогда не чувствовал себя так хорошо. Простите, я

тороплюсь.

- Идите, Эли! - разрешил Ромеро, приветственно приподняв трость. - Вы

всегда были твердокаменно аккуратны.

Я успел услышать, как Мэри сказала:

- Эли мог бы составить компанию для той экскурсии? Как по-вашему,

Павел?

Что ответил Ромеро, я не разобрал. Экскурсии я не терплю со школы,

когда нас пичкали ими. Меня удивило лишь, что Мэри звала Ромеро Павлом.

Я долго гулял по Звездному проспекту. В аллеях все так же шумели

липы, глухо бормотали дубы, несильный ветер трепал листву, как волосы.

Я думал о разных событиях, одна мысль неторопливо сменяла другую.

Ничего нет странного, что Ромеро знаком с Мэри, он покидал Землю всего на

год, остальное время провел в Столице. Будем надеяться, что с Мэри он

будет счастливей, чем с Верой. Нужно ли сообщать Вере о новой

привязанности Ромеро? Очень возможно, что Вера огорчится... Вера уже

далеко - в иных мирах!

Потом эти мысли отошли от меня, и я снова стал размышлять о своей

работе - о быстродействующей связи со звездолетами, уходящими в далекие

рейсы.

Как и Ольга когда-то, я мечтал о диспетчерских планетах, созданных на

галактических трассах. Я видел темные точки, насаженные в космосе, и

говорил с ними, я снова был звездопроходцем в командирском зале: "Алло,

девушка, вы Н-171? В тринадцатый раз вызываю, нельзя же так!.. Я -

звездолет ВК-44. Сообщите, сколько до Дзеты Скорпиона? У нас что-то

забарахлили параллаксометры и интеграторы пути". - "Я - Н-171, - шептал я

себе. - Не нервничайте, звездолет ВК-44, вы не один в космосе. До Дзеты

Скорпиона от вас сто тринадцать парсеков, вам надо прибавить ходу, чтоб

уложиться в расписание. Делаю замечание: с неисправными приборами не

отправляются в рейс. В следующий раз сниму с полета!"

Я был счастлив оттого, что придумал суровую отповедь себе от

незнакомой девушки на диспетчерской планете Н-171.

Потом, устав, я присел на скамейку и снова вскочил. Идти на работу

мне по-прежнему не хотелось, а отделаться от дум о ней я не мог. Мне надо

было развлечься. Я запросил у Справочной о сценических представлениях.

В стереотеатре шла смешанная программа, Театр классики показывал

Еврипида, Аристофана, Шекспира, Мольера, Турнэску, Мазовского, Сурикова,

Джеппера - в каждом из восемнадцати своих залов по две пьесы в день, в

театре комедии шел водевиль "Три страшных дня космонавта Гриши

Турчанинова" - вещица отнюдь не свежая, и злая сатира "Генри Бриллинг

играет в бильярд на планете ДП-88", в концертных залах обещали Баха и

Мясоедова, Трейдуба и Шопена. Я выбрал стереотеатр. Это старейший из

театров Столицы, там гордятся приверженностью к древности, вот уже два

века до него не доходят новые веяния.

И стариной пахнуло уже в вестибюле. Сдав пальто роботу, я попал под

радиационный душ, вызывающий кратковременное благодушное настроение, -

нехитрая гарантия, что любая программа понравится.

Второй робот спросил, желаю ли я привычное место или то, где

объективно мне лучше всего любоваться представлением. Я сказал, что

привычных мест у меня нет, пусть будет то, что мне больше подходит.

Он проводил меня в тринадцатый ряд к пятому креслу, по дороге

попросив заказать температуру, влажность и запахи микроклимата моего

места. Я заказал восемнадцать градусов, пятидесятипроцентную влажность,

легкий ветерок и запахи свежескошенного луга, нагретого солнцем, и получил

заказанное.

Эти наивные удобства, так радовавшие предков, скорее забавляли, чем

ублажали меня, а древние роботы, двести лет назад вышедшие из моды, просто

развеселили. Девиз стереотеатра - "Представление начинается с входной

двери".

Сегодня шла драма "Встреча на белом карлике", а перед ней показали

Ору. Я увидел себя и друзей в момент, когда мы высаживались. Сперва

появился "Кормчий", за ним "Пожиратель пространства", один за другим мы

вылезали из корабля, а нас встречал, помахивая рукою, седой Мартын

Спыхальский. На небе засветилось неутомимое солнце Оры, гостиницы,

переполненные звездожителями, раскрывали двери, шло собрание в зале

Приемов. Вера председательствовала и выступала с речью, в одном из

секторов, земном, сидели Ромеро, Андре, Лусин и я. Мельком увидел я и

гостей с Веги, но не Фиолу, а ее подруг.

И все это было так реально, и фигуры двигались так живо и объемно,

словно я снова был на Оре, а не смотрел стереокартину. Я даже разглядел

многие подробности, не замеченные тогда.

А потом началась пьеса. Ее сочинили в двадцать первом веке, она вся

полна наивной романтики той эпохи. Капиталист Невилл Винн спасается от

революции на звездолете, выстроенном на собственных его заводах, и

насильно прихватывает с собою слуг, в том числе и машинистку Агнессу Форд,

возлюбленную революционера Аркадия Торелли.

Они высаживаются на планетке, вращающейся вокруг мрачного белого

карлика. Аркадий Торелли мечется по Галактике, разыскивая утерянную

возлюбленную, и набредает на белый карлик, где во мраке крохотной планетки

между ним и Невиллом Винном разыгрывается последняя схватка, кончающаяся

гибелью капиталиста и освобождением его слуг.

Я улыбаюсь, рассказывая сюжет. Я улыбался, сидя в кресле и

наслаждаясь заказанным микроклиматом, когда вспоминал, что актеры пьесы

умерли без малого триста лет назад. В конце концов, это древнее

стереопредставление - лишь немного усовершенствованное еще более древнее

кило, в нем столько же условностей и странностей, как и в вытесненном им

кино. Так я размышлял в своем кресле, не переставая иронически улыбаться.

Улыбка пропала, когда на сцене появилась Лиззи О'Нейл, игравшая Агнессу.

И я уже не отрывался от сцены, я вслушивался в глуховатый страстный

голос актрисы, - в мире больше не существовало чего-либо чем то, что она

говорила и делала.

Здесь было все нереально: люди, ах споры, бегство в космос, встречи в

космосе - все, кроме игры. А играли они так, что нереальное становилось

реальным, наивное - трагическим, немыслимое - неотвратимым.

Передо мною ходили, страдали, молили о помощи живые люди, не

изображения, не объемные силуэты и фигурки, нет, такие же, как я сам,

много более живые, чем я сам. Я мог бы, подойдя, дотронуться до них, я

слышал шелест их платья и пиджаков, ощущал запахи их духов и табака. Лиззи

простирала ко мне руки, смотрела на меня, я не сомневался, что она видит

меня, ждет моей помощи, и я уже приподнялся в кресле, готовый бежать на

злосчастный белый карлик, так был настойчив ее молящий взгляд, так

призывен ее слабый крик.

Нет, дело было не в совершенстве оптического обмана, сделавшего этих

давно умерших людей столь жизненными, что они стали реальнее жизни.

Случись у меня на глазах встреча Агнессы и Аркадия, я равнодушно прошел бы

мимо, мало ли встречается людей после разлуки, да и не стали бы они в

реальной жизни так разглагольствовать о своих муках, так всплескивать

руками, так бросаться друг другу в объятия, их бы высмеяли за неумную

несдержанность, я бы первый посмеялся. Но здесь, в моем кресле с его

микроклиматом, я не смеялся, я трепетал, в смятении сжимая руки, страдая

чужим страданием, радуясь чужой радостью.

Уже после спектакля, принимая от робота одежду, я разговорился со

старичком, моим соседом.

- Многое предки делали не хуже нашего. Театр у них достиг

совершенства, вряд ли и сейчас можно придумать что-либо лучшее.

- Можно придумать иное, чем Гомер или Леонардо, в своем роде такое же

совершенное, но не лучшее, - возразил он. - Шедевры искусства законченны.

Именно поэтому они нетленны. Вы не будете жить в хижинах и дворцах времен

Свифта и Пушкина, не будете есть их еду, ездить в их экипажах, носить их

одежду, но то искусство, что восхищало их сердца, восхитит и ваше, молодой

человек. Искусство непреходяще, новое не отменяет в нем прежние свершения,

как в технике и в быту, но становится вровень с ними.

Спектакль в стереотеатре так взбудоражил меня, что я долго не мог

успокоиться. Пустая беготня по улицам стала раздражать. Проходя мимо

комбината бытового обслуживания, я вспомнил, что по возвращении не менял

верхней одежды, пальто и шапка порядочно поизносились, да и фасон ныне

изменился.

В комбинате было пусто, как и на улицах. Мне вынесли на примерочном

конвейере тридцать моделей пальто, костюмов и шапок. В один из костюмов я

вложил свой адрес, чтобы направили его на дом, а пальто надел. Новое

пальто было красивее, но не так удобно, я всегда чувствую себя неудобно в

новом, пока не разношу. Я вышел удовлетворенный, что покончил со старой

одеждой, и сожалея о ней.

Еще не пройдя квартала, я воротился назад. Дежурный автомат спросил,

чего я желаю.

- Я ничего не желаю, - ответил я. - То есть не желаю нового.

Возвратите мое старое пальто.

- Если оно еще не попало в тряпкопресс. Нет, оно на конвейере. Новое

тоже возьмете с собой? Можем направить на дом.

- Нет, благодарю вас. И на дом не надо.

- Не нравится наша продукция? - равнодушно спрашивала машина. -

Сообщите, _ч_т_о_ не удовлетворяет, сделаем по потребности.

- Все нравится. Великолепная продукция. Но я привык к старому пальто.

Как бы вам сказать... сжился с ним.

- Понимаю. В последний год приверженность к новизне ослабела на

четырнадцать процентов, приязнь к старым вещам повысилась на двадцать один

процент. Нездоровая тенденция, надо с ней бороться, всемерно повышая

качество. Стараемся. Слушаюсь. Получайте старое пальто.

Я напялил возвращенное пальто и убежал.

Ветер по-прежнему раскачивал деревья, на меня сыпались рыжие листья,

они шуршали под ногами, я ворошил их, вдыхая густой запах прели.

Потом я сел на скамейку и спросил себя, чего мне надо?

Мне ничего не было нужно. Я не находил себе места.

Тогда, поколебавшись, я попросил Охранительницу соединить меня с Мэри

Глан. Мэри появилась сейчас же, как я послал вызов.

Она сидела на диване, поджав под себя ноги, и смотрела на меня

настороженно и иронически.

- У вас много терпения, - сказала она. - Я ожидала вызова раньше.

- Здравствуйте, Мэри, - ответил я. - Не понимаю, о чем вы говорите?

- Значит, так, - сказала она. - Приближается праздник Первого снега.

Ваш друг Павел Ромеро собирается отметить его угощением у костра. Все

будет как в старину, точность обычаев он гарантирует. Я хочу, чтоб вы

сопровождали меня. Вы согласны?

- Раз вы хотите, то да, конечно. В свою очередь, я приглашаю вас с

Павлом, но не на праздник, а на испытание станции дальней галактической

связи. Вам будет интересно.

- Вы приписываете другим свои желания, - возразила она. - У вас,

кажется, друзья на всех звездах, а у меня там никого нет. Как и ваш друг

Ромеро, я привязана к Земле, а для ориентировки на ней хватает

Охранительницы. Сомневаюсь, чтоб мне было интересно.

Мэри говорила, что Павел мне друг так, словно поддразнивала меня. Я

сказал сухо:

- При такой общности земных интересов, вы, пожалуй, больший друг

Павлу, чем я. И раз вас не интересует испытание галактической связи...

- Общий сбор у Коровы. Доброго кувыркания в облаках! - сказала она и

исчезла.

Это был последний большой праздник года.

Не считая торжеств, отмечающих великие даты освобождения человечества

от социальной несправедливости, на Земле празднуются дни поворотов в

природе: Зимний солнцеворот, Большое таяние снега, Первый дождь, Летний

солнцеворот, Большая летняя гроза, Первый снег.

В этом году не у всех была уверенность, что удастся торжество Первого

снега. Праздник требовал слишком много энергии. Все ресурсы Земли были

отданы строительству СВП-3. Выдвигались и другие соображения: половина

населения планеты уехала на космические стройки, а тем, кто остался, было

не до праздников: началась предпусковая горячка на станции сверхдальней

связи.

Но Управление Земной Оси выполняло свою программу неукоснительно.

Если на Земле останется один человек, желающий повеселиться, для него

развернут все установленные праздники.

Я думаю, это правильно. Мой помощник Альберт, увидев, какой размах

принимает подготовка, направил Большой протест: "Человечеству сейчас нет

времени праздновать, кроме, может, отдельных весельчаков. Для кого вы

стараетесь?" Большая ответила со всей электронной рассудительностью:

"Каждый человек достоин всего, чего достойно человечество".

После такого объяснения Альберт забыл о протестах и выкроил в

собственном своем бюджете времени часы для праздника.

Как всегда, снеговые тучи готовили заблаговременно. Их прессовали над

северной акваторией Тихого океана. Для интереса я слетал туда на рейсовой

ракетке, а на Камчатке забрался в морскую авиетку. Меня предупредила

Охранительница, что надо теплее одеться, но я пренебрег ее советом, и

раскаялся.

В толщах туч холод был адский. Кругом простиралась непроницаемо белая

пелена, похожая скорее на скрипящую под руками вату, а не на влажный туман

летних туч. Для меня оказалось новостью, что заранее приготовляется не

только влага, но и свет: тучи были спрессованы из мельчайших льдинок, им

предстояло лишь немного укрупниться, чтоб образовать готовые снежинки.

Я пригласил и Альберта на праздник Первого снега, ни Ромеро, ни Мэри

не возражали. Альберт явился раньше всех, за ним я. Альберт сидел на

ступеньках памятника Корове и по обыкновению возился с формулами.

Он всегда вычисляет - в свободное и несвободное время.

- Опаздывают ваши друзья, - сказал он и опять занялся вычислениями.

Я сел рядом с ним на ступеньках памятника. Это местечко перед

Пантеоном - любимое место свиданий. На приземистом, красного гранита,

постаменте корова склоняла рогатую голову, всматриваясь в меня темными

выпуклыми глазами. Я в тысячный раз прочитал надпись, почему-то она всегда

трогает меня: "Кормилице людей. Благодарное человечество". Я закрыл глаза,

повторяя надпись про себя. Во мне поднялись и прошли торжественно-широкие

мысли. Никто давно не пьет молока от коров, но хорошо, что человечество не

забывает свое прошлое.

Над каменной, рыже-черной коровой неторопливо шли облака, обычные

облака этого дня, не те, что заготавливались для праздника. Клены и

каштаны стояли голые, лишь высокие узкие дубы не хотели прощаться с

ржавыми листьями. Лужи затягивал ледок. Мир был суров и юн.

- Опаздывают ваши друзья, - повторил Альберт и, закончив одно

вычисление, принялся за другое.

На площади опустилась авиетка с Ромеро. Кабина была заставлена

свертками и пакетами, были даже два ведра. Ромеро помахал нам рукою.

- А Мэри? Ее еще нет? Ладно, сейчас я ее доставлю.

Пока он летал за Мэри, на площади приземлились еще три авиетки, из

них вылезли друзья Ромеро, мужчины и женщины, они здоровались и

спрашивали, где Павел. Затем снова показалась авиетка Ромеро, за ней

другая, с Мэри.

- Кажется, все в сборе? - сказал Ромеро, весело оглядывая нас. - По

креслам, друзья, и - за мной!

У Мэри был хмурый вид, настроение не праздничное.

Мне она сердито сказала, глядя в сторону:

- Вы не исполняете обещаний. Приняли приглашение, но не удосужились

залететь за мной.

- Я думал, что за вами залетит Павел, как, впрочем, и произошло...

Не слушая моих оправданий, она отошла. Она показывала, что не желает

со мной разговаривать.

Я уже подумывал, не отказаться ли от экскурсии. Если бы не Альберт, я

постарался бы незаметно улизнуть.

- Алле-гоп! - сказал Альберт и полез в авиетку.

Ромеро взял курс на север. Внизу проплыли три гряды жилых колец,

затем потянулись парки, их сменили поля и леса. Ромеро шел на излучину

реки Синюхи, где она образует петлю, поворачивая с запада на восток. На

заросшем деревьями полуострове я не раз проводил летние дни, купался,

влезал на дубы и тополя.

Ромеро опустился на полянку, в центре излучины, один за другим

садились мы, составив полукруг из авиеток.

- Здесь! - сказал Ромеро, потопав ногами по земле. - Снег назначен на

шестнадцать, у нас четыре часа впереди. Потратим это время на сооружение

костра и приготовление еды. Сегодня, вероятно впервые в жизни для многих

из вас, вы попробуете снеди и напитки, к которым не прикасались

электронные руки автоматов. "Будем подобны предкам!" - вот девиз нашего

сегодняшнего праздника.

Ироничный, малоподвижный Ромеро, в практических делах скорее

наблюдатель, чем участник, сегодня с энергией командовал.

Мы с Альбертом собирали валежник и ломали сухостой, другие мужчины

расчищали местечко для костра, женщины распаковывали свертки и доставали

необычную посуду - фарфоровые тарелки, металлические вилки и ноши,

хрустальные бокалы, скатерти из странного материала.

- Где вы достали такое старое, Павел? - спросил я.

- В музее. Надеюсь, вы не подумали, что для обеда в манере предков я

прибегу к услугам автоматизированных столовых? Скатерти из чистого льна -

великолепно, правда?

- Грубоватая ткань, жесткая, как бумага. Надеюсь, еда не из музея? Я

не хотел бы глодать котлеты, приготовленные пятьсот лет назад.

- Успокойтесь, из музея одни вина, да и им, конечно, не пятьсот лет,

хотя они очень стары! Но вино, чем старее, тем лучше, - так считали в

добрые старые времена, а нам сегодня предстоит проверить, верно ли это. Я

угощу вас свежайшим шашлыком из натурального барашка. Вчера еще наш шашлык

блеял в саду музея.

- Вы убили это бедное животное, Павел?

- Дорогой Эли, предки не убивали, а приготавливали барашков. Я его

приготовил, то есть зарезал, освежевал, разрубил мясо на кусочки, посолил,

залил уксусом, приправил луком и высыпал в ведро - томиться... - Он с

наслаждением описывал свои действия, у него горели глаза. - Не делайте

кислого лица, мой друг, наши предки не падали в обморок при виде крови,

как, боюсь, произошло бы с некоторыми нынешними мужчинами. Ручаюсь, вы

пальчики оближете, когда попробуете шашлыка.

Костер, раздуваемый ветром, взметнулся пологом багрового пламени, дым

обвивал пламя, как кружево ткань. Я взял на себя обязанность надзирателя

огня, Ромеро важно назвал меня "дневальным по печке". Это было все же

лучше, чем возиться с его дурно пахнущим мясом.

К шашлыку Павел пристроил Альберта, тот нанизывал мясо вперемежку с

луком на металлические шесты, похожие на прутья садовых решеток, - их тоже

привез с собой Ромеро.

Время шло к шестнадцати, небо опускалось все ниже. Тучи шли быстро,

густые и темные, в любую минуту из них мог вывалиться снег. Дубы,

окружавшие полянку и костер, рассылали багровые листья, их засасывало к

костру нисходящими и отбрасывало вверх восходящими токами воздуха: листья

кружились над огнем стаей больших медленных бабочек. Альберт разместил

шесты, мясо шипело, с него капал жир, чадно обволакивая горящие сучья.

Меня стало подташнивать от усилившегося неприятного запаха.

Без пятнадцати четыре Ромеро предложил взять рюмки и стал открывать

бутылки. Пробки окаменели в горлышках, одна бутылка сломалась сама, от

других отбивали горлышки камнем. От вина шел густой аромат, в нем

смешивалось что-то хорошее и что-то неприятное. Я заметил, что и другие,

прежде чем хлебнуть вина, украдкой принюхивались к нему.

Охранительница передала каждому торжественный бой часов, и, молчаливо

прислушиваясь к нему, мы по команде Ромеро подняли бокалы.

- Зима идет, друзья! За хорошую зиму!

Стал падать первый, еще крупный снег, и мы выпили вино. Не могу

сказать, чтоб оно мне понравилось. В нем была терпкость, оно жгло во рту,

как кислота, хотя скорей было сладко, а не кисло. В старину вино

смаковали, но я чувствовал, что меня затошнит, если буду долго держать его

во рту, и я проглотил его залпом. Альберт покривился, словно глотал жабу.

Я сказал тихонько, чтоб не слыхала Мэри, сидевшая по другую сторону

Альберта:

- Не знаю, как наши предки ели, а пили они невкусно.

Он отозвался громким шепотом:

- Ели они еще хуже. Я попробовал кусочек шашлыка - гадость

порядочная. В нем не чувствуется мяса.

- А у вас побагровели щеки! - сказал я со смехом. - И все лицо

отекло. Боюсь, вино не опьянило, а отравило вас, а может, вы просто

молодой, легкомысленный человек, и потому... Дайте мне вот тот длинный

жезл шашлыка. Хочу проверить, так ли он невкусен, как говорите вы... Речь

идет о наших предках, надо это понимать, Альберт, я никому не позволю,

чтоб наших великих предшественников...

- Ладно, ладно, вы раньше сжуйте хоть четвертинку вашего жезла!

Альберт оказался прав. Не то что четверти, даже и десятой шашлычного

жезла невозможно было проглотить.

Натуральное мясо и вправду пахло чем угодно, но не мясом - дымом,

угольями, сажей, пережаренным жиром, жилами, костями. И в нем не было той

сочности и свежести, той ароматной мягкости, что радуют в настоящем

синтетическом мясе. Я жевал кусок, перекатывая его из одного угла рта в

другой, он был весь собран из каких-то терпких нитей и неперекусываемых

железных пленок.

Если бы такую продукцию выдали в столовой, все кухонные автоматы

немедленно бы отправили на завод на перемонтировку за полной

непригодностью.

Мэри, усердно жевавшая кусок, вдруг с отвращением выплюнула его в

траву.

- Наплевательское отношение к великим традициям, - сказал я. - Не

кажется ли вам, Мэри, что вы оскорбляете тех, кто жил задолго до нас?

- Мне кажется, что вы не в себе, - огрызнулась она. - Раньше вы при

каждом слове попеременно краснели и бледнели, сейчас вы только красны. И

вы многословны, этого тоже за вами не было.

- Вы не отвечаете на мое... на мой призыв... нет, вопрос! Итак, я

говорю, что вы осуждаете еду, которая тысячи лет...

- Выпейте еще, - посоветовала она.

- Наполните бокалы! - возгласил Ромеро. - Пусть льется по жилам

чудесный напиток древних.

Я выпил. Меня мутило от жира, осевшего на зубах и на языке. Снег

падал все гуще, он становился мельче. Небо темнело, земля светлела,

торжественная белая одежда заволакивала землю. Земля засыпала. Мне тоже

захотелось заснуть, я покачнулся и чуть не упал в костер. В ужасе я

оглянулся, не видел ли кто, как я внезапно ослабел.

Каждый был занят собой, на меня не глядели. Огонь костра боролся со

снегом, сучья парили, дым вставал зонтом, лишь в глубине тускло тлел жар и

змеились глумливые огоньки. Я не мог оторвать глаз от костра.

- Вам плохо? - спросил Альберт. - Поедемте лучше домой. Мне тоже

надоело это скучное варварское веселье.

- Как? - переспросил я. - Я молчу. Я не говорил, что скучно. Я

переживаю случившееся, дорогой... Альберт. Не надо пропускать лучшего

времени для пищеварения. Итак, что вы сказали?

- Ладно, посидим еще, - согласился он. - Только дальше, по-моему,

будет еще скучнее.

Кто-то запел, Ромеро подхватил. Сперва звучало два голоса, затем

вступили Мэри и Альберт, и песня стала всеобщей. Я тоже подтягивал, но

тихо, чтоб не мешать певцам, я редко попадаю в лад. Потом я замолчал, лишь

слушал и оглядывался.

И мало-помалу, по капле, по слову, по взгляду, по жесту я стал

проникать в сумрачную картину дикарского таинства, совершающегося вокруг

меня.

С невидимого неба обильно валил свет, посередине тускло парил костер,

а кругом костра люди, раскачиваясь, невпопад ревели песни. Я с ужасом

открывал на каждом лице еще неизвестные мне выражения ярости,

воинственного одушевления и жестокого восторга. Люди, мои соседи - я сам

был не больше чем одним из них, ничуть не лучше любого из них, -

радовались неизвестно чему, опьяненные, обожравшиеся, темно ликующие.

Я закрыл глаза, но страшная картина гремящих вокруг костра людей с

тупо пьяными рожами не пропала, а усилилась. Я снова раскрыл глаза. Люди

все так же сидели кружком и что-то надрывно выли сливающимся в один звук

пением. Я вспомнил о моих товарищах, разбросанных по звездным просторам,

никто из них и помыслить не мог, чем мы сейчас заняты.

Я встал и подобрался к Мэри. Она с испугом взглянула на меня.

- Вставай! - приказал я.

Для убеждения я рванул ее за руку.

- Что с вами? - говорила она. - На вас лица нет! Неужели на вас так

плохо подействовало вино? Эли, вам надо принять лекарство...

- Хватит! - требовал я и тянул ее за собою. - К чертовой матери это

чертово!.. В общем, мы едем! Садись в авиетку!

К нам подскочил обрадованный Альберт:

- Я с вами! Ну, молодцы, наконец надумали!

Мы бегом пустились к авиеткам. Мэри уже не упиралась, даже обогнала

меня. У авиеток нас настиг тяжело дышащий Ромеро. Он схватил меня за

плечо, я едва устоял на ногах.

- Ну! - сказал я. - Не очень, слышишь ты!

- Вот, значит, как! - с какой-то злой язвительностью сказал он. -

Умыкание невест - так это когда-то называлось. А меня, по-вашему, не надо

спрашивать? У вас не явилось мысли, что я могу быть против, любезный Эли?

- Нет. Не явилось, - сказал я. - Зато мне явилась другая мысль. - Я

повернулся к Мэри и Альберту: - Вы летите домой, а я немного задержусь.

Нам, как старым друзьям, надо кое о чем потолковать с Павлом.

- Я не позволю!.. - начал он, но я стал между ним и авиетками. Он

замолчал, всматриваясь в мое лицо. Я тоже молчал.

- Мы вас ждем! - крикнула Мэри. Ее авиетка унеслась в темноту

снегопада, за ней пропала авиетка Альберта.

Только после этого я заговорил.

- Теперь можно не стесняться, - сказал я. - Какой вывод вы

собираетесь сделать из данного происшествия, высокоуважаемый Ромеро?

Он сперва повернулся к распевавшим у костра людям, потом со злой

усмешкой поглядел на меня. В темноте, слабо озаренной снегом и бликами

костра, я видел лишь его белое лицо, усмешку и сверкающие глаза.

- Когда-то был хороший обычай, - сказал он медленно. - Если двух

мужчин разделяла женщина, они сами решали свой спор, не прибегая к помощи

Охранительниц, Больших и Малых и прочих Справочных и Академических. Вы

меня понимаете, высокомудрый Эли? Я согласен на любой вариант - шпаги,

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 181920 21 Следующая ⇒