Четырнадцать 16 страница

С горячностью убеждающий другого в какой-либо истине, сам еще недавно эту истину обрел – т. е. это истина еще в стадии идеализма.

Они спешат делать. Мол, столько добротных истин кругом валяется, чего же читать или, тем более, думать самому. Спешат предъявить к сдаче построенный ими дом – не понимают, что дело не в экзамене с подкупленными судьями: им самим и жить в этом доме без фундамента с гипертрофированными стенами…

«Тупая чернь» – она тупая от тяжеленной работы, которую ей умники-властители задали и которую ей умники-изобретатели не облегчили и которую ей умники-моралисты не упразднили, не назвав дружно суетой.

Сорняк – бич, когда культура посажена неплотно: когда плотно, тогда ему нет места. «Разделившийся не устоит».

И культуры взаимодополняют друг друга не только на столе, но и на земле – с тем, чтобы возможно было образовать такую плотность.

Ритм – это музыка монотонности. Поэтому ритму нетрудно быть залогом не агрессии, а покоя. Ритм работы и ритм танца и празднества. Ритм и пение ведут к самозабвению.

Если совсем просто: дух – это наша сила, а душа – это наша слабость! /с которой мы не хотим расстаться, ощущаем как нашу личность /они сейчас хотят расстаться со всеми своими слабостями, потому что главным стал не человек, а дело человека и потребление человека//.

Открыв целый ряд родных себе «деятелей искусства», я уже не чувствую одиночества /если не говорить о женщинах/.

А ведь американцы не северяне, а южане. Кстати, как и римляне, и греки.

…Ван Гог – у него не южные цвета, но южная экспрессия. А у Гогена наоборот: цвета вечного лета, но формы по северному холодны и вычислены. …На автопортретах Гоген глядит дьяволом. А Ван Гог – Рембо в пустыне. Ему напекло голову!

Находясь в неважном состоянии и не веря в «большой скачок», в «начало», ищу зацепки – ноту, случай и среду…

Богат – имей много детей. Каждый дает декларацию о доходах – по ней определяется то, сколько он может иметь детей. При «перевыполнении» придется насильно кастрировать!

Революция как наркотик. «Может, часть безнадежности человека идет от безнадежной власти и если эту власть убрать, то в человеке обнаружится что-то обнадеживающее? » В революции ведь не только оптимизм, но и пессимизм: «все уже настолько плохо, что хуже не будет. Такой безнадежной жизнью и такими безнадежными людьми можно рискнуть».

…Одни завязли в мире и им не дается метафизика, а другие завязли в метафизике и от них слишком закрыт мир.

Всё-таки надо быть необыкновенным человеком для того, чтобы достичь необыкновенности места, пространства – неба. А небо - это не доктрина, а голубая нежная атмосфера /а посредине облака – словно дела неба! /. «Обыкновенным» людям нечего надеяться на необыкновенное.

…Не хватает любви, чтобы сопрячь полюса и не хватает ума, чтобы распространить и насытить содержанием это сопряжение.

Читаю про войну 1812 года: оказывается, русские проигрывали все сражения, несли гораздо большие потери не только во время наступления Наполеона /Бородино – это только самая крупная из этих проигранных битв/, но и чуть ли не во все время его отступления! – и если бы не «наполеоновские» планы, неуместные в дикой пустыне… Классический пример на тему, что война – это не только битвы и что, выигрывает не только тот, кто наступает. От гениальности до бездарности один шаг: то ли боролись гениальная предприимчивость Наполеона и гениальная предусмотрительность русских, то ли бездарное безрассудство с бездарной беспомощностью.

У русских одни дурацкие крики «ура», бахвальство и паутина интриг, в которых умирает любая предприимчивость.

Вкуснейшая еда – картошка со свежей рыбкой, зеленью и оливковым маслом, виктория с молоком – при прекрасном аппетите /благодаря физической работе на свежем воздухе/ - это настоящий рай… А идея соусов мне не очень нравится. Человек слишком часто ест – сильные вкусы при этом не могут не приесться. При аппетите они излишни.

Люди ещё держатся при такой экологии, потому что пока только 1-ые поколения испытывают её вредные воздействия. Ужас начнется потом.

А может, наоборот, адаптируются? А может, закруглятся, перестанут пакостить техникой своей – ведь это только 1-ый блин, который комом? И: людям надо есть, а значит, поля, а поля – это природа и здоровье.

Идем вдоль леса по дороге и с краю густо растет сорняк: «Вот хотел бы ты, чтобы тут был не сорняк, а изумрудная ровненькая травка – у немцев, наверное, так? Я бы не хотел; всё-таки должна быть дикая природа. Душно и скучно, когда всюду видишь следы человеческой деятельности. Уж очень комнатное их благородство.

/Вовка мои сентенции не запомнит по равнодушию или неразумию, поэтому и записываю – мои слова ветер носить не будет! /

…Цветы растут для праздников, а плоды для будней. Недоверчив к цветам, потому что не знаком с праздниками. «Как много у вас в саду цветов – наверное, празднично живете».

Глянул в Шекспира: похоже на мнимый узел: вроде мудрено намотано, а потянешь за концы и – гладкая веревка, никакой завязи. Полусумасшедший гомон «шекспировских страстей» по самым нелепым поводам /как-то ассоциируется с наколками, типа «не забуду мать родную», «любовь до гроба» и т. д.! /. Та же, что и у Пушкина, любовь к банальности в форме звонких и эффектных фраз. Деятель масскультуры, знакомый с Петраркой и Данте. Или вот, читаю: «Пусть они /властители/ воюют и сменяют друг друга, а мы будем жить в стороне» и т. д. Есть, конечно, и интеллигентское – пессимизм, рефлексия, размытость и окультуренность собственной позиции…

Кубковая система в спорте – это какое-то искусственное сумасшествие, чрезмерность, гладиаторский бой до смерти одного из участников, один победитель и много-много трупов. Круговая же система – это вялая эклектика.

Гоголевские «Мертвые души» - герой, путешествующий от одного персонажа к другому. Это похоже на примитив и авангард! И классический, полный пессимизм: ведь все «мертвые души». И классический бизнесмен Чичиков…

Вдохновение можно испытывать не только тогда, когда рисуется, мечтается нечто вдохновляющее, но и когда понимаешь, что всё прошлое – выжженная земля, что надо вновь начинать всё сначала… Вдохновение радости и вдохновение мужества /радость – женская начало, а страдание мужское?! Радующийся мужчина похож на женщину, а страдающая женщина становится мужеподобной?! /

…Давид славен как псалмопевец, а не как царь, успешно увеличивший территорию своей страны, а Соломон славен как мудрец и поэт, а не как царь, ту территорию сделавший богатой. Дело частное осталось жить, а дело общественное прахом пошло. Но придут другие времена! /Когда поймут, что успешен только тот царь, который успешен и как псалмопевец и мудрец. /

Эклектика /в занятиях и т. д. / - то ли это путь естества, то ли это путь проигрышной легкости…

«Гордятся своей объективностью /опять о журналистах/ - объективным быть не легче, чем истинным, только истина объективна. Сдержанность и бесстрастность /тем более, высокомерная скороговорка и т. д. / не является способом достичь объективности точно так же, как и истины. Помимо отстранения, нужно и преображение. /Как же, как же – преображение в демократа! /.

Мир полон добра в состоянии разрухи и крепко сбитого, яркого, сильного яда. И что можно предпринять, когда в любой момент на всё тобою сделанное может прыгнуть хищный лев государства…

Дую на темные уголья. Если истоки не чисты, то плоды будут не прочны – в начале /в детстве?! / так же нужен аскетизм и покой, как и в конце: знаю своих и ангелов, и бесов, но это не сделало меня сильнее, лишь загрузило трудом головоломным. Видимо, моё детство не было чисто. Лучше начинать с пустыни, чем с мест отравленных. В пустыне откроются источники вод и оазисы, и чистый лист заполнится. Зло в человеке возобновляется и зарождается беспрерывно, просачивается извне, как вода сквозь материю. И любовь – вода. В итоге – битва добра и зла, и «объяли меня воды души моей». Веди эту битву, раздвоенный, пока дана благодать покровительства раздвоенным.

Живу медленно, когда многое в себе содержу и сопрягаю, и живу быстро, когда мелко и под уклон.

Иногда кажется, что мне всякий раз удается почувствовать и совершить лишь столько добра, сколько перед тем было совершено мною зла. Христос и покаяние даются только грешникам!

Итак, по-простому: наши плохие состояния – это прообраз ада – «как сквозь тусклое стекло» – наши хорошие состояния – это прообраз рая, а наша совесть – это прообраз Суда /не для всех страшного! /.

«Не сбылось тогда /когда апостолы ждали/, значит, не сбудется никогда. Если уж апостолы в этом вопросе ошиблись, то в этом никто не может быть пророком. Вообще, все великие грозили бедами, были пессимистами, но ничего не сбылось». – «Всё сбылось, но чужие и прошлые беды не беды для людей. Евреи по сию пору думают, что мессии не было. Т. е. Христос – это великая притча на тему сбывания пророчеств! »

«Наверное, я всё еще что-то не понимаю. Надо бы в Библии найти те места, которые мне непонятны – наверное, в них разгадка».

Снова: для евреев было соблазном то, что Христос явился человеком – «делает Себя Сыном Божиим» – так и для всех соблазн, когда кто-то пытается быть учителем. Надо верить в избранность, как и в чудо.

Верят только в принцев, ждут «звезду» /«суперзвезду»/. «Встретят по одежке, проводят по уму» – нет одежки, так вовсе не встретят. Христос – это учитель без академиев, без одежок, сын плотника.

Художество – следствие любви. Каждое движение любящего художественно, ибо любовь – это ощущение ценности, хранящей своё содержимое вечно.

Бог сотворил нас по своему подобию, но главное свойство, которое явил он в делах, это то, что Он – творец – значит, и мы должны быть творцами. Т. е. сами по себе мы могли бы не иметь страдания и быть небесными богами, но мы на земле как Христос – она порождает страдания. Христос – это Бог радости, «жених» в юдоли страданий. Поэтому нам нечего хмуриться сверх того, что на нас возлагает земля: «всегда радуйтесь». Кончается творчество и начинается труд, когда кончается радость.

Нынешние говорят: «мы не боялись исповедовать Христа». Но ведь они знали, что это только в нашей стране протестантов гонят, т. е. что не они изгои, а страна, в которой они живут – изгой.

Он принципиально не способен становиться общеизвестным, ибо имеет дело с душой – а она тоже не общеизвестна. По сути, известность Христа не может наступить ранее 2-го Его пришествия. «Известен, но бессилен» – это упразднение Христа.

Раскрыл Евангелие от Иоанна: какая высокая мистерия, отнюдь не быт, и не «простой человеческий язык».

Договор: «Я напишу тексты к лучшим твоим картинам, а ты напиши картины к лучшим моим текстам».

…Как легко у каждого «творца» прочитывается не личностное начало, а дух времени и места: эпоха и национальность. /Личностное начало может прочитываться только в слабости – а они ее профессионально вытравливают. /

Всё же легко в словах быть горячим, благородным и справедливым, в тиши кабинета себя /по сути, невостребованного жизнью/ горяча. Я часто на это покупаюсь, а ведь всё чепуха, словеса и петушиная пикировка. Проект благородства!

…У англичан главная защита – ирония /т. е. консерватизм и аристократизм/, у немцев – порядок и чистота, у русских – «пофигизм». Ирония – доблесть аристократа, порядок и чистота – доблесть среднего класса, а «пофигизм» – доблесть бедняка.

И, выходит, что нелепо русских учить свободе /их, якобы несвободных, учат и ими овладевает очередной Сталин – но и Сталину не справиться со всей русской свободой/ - ей как раз надо учить немцев и англичан /первые зарегулированы, а вторые зашорены/. А русских надо учить порядку и иронии: у них всё беспорядочно и всё слишком всерьез, тяжеловесно и без самокритики.

Всё-таки как огромен город «умников», «выдающихся» и просто «известных» людей – и каждого я должен проверить, разыскивая своих. А ведь это только малая часть моей задачи. Поглощаю тексты /точнее, сначала беру только отдельные фразы на пробу - и если вся серия проб окажется неудачной, то на этом «знакомство» с данным автором-персонажем для меня заканчивается /часто через минуту я уже не помню и самой его фамилии – так что спрашивайте меня не о тех, кто «нет», а о тех, кто «да»//.

Вот много читаю, думаю и пишу, а всё равно часто получается, что это чуть ли не коротание времени между двумя удовольствиями /которые кратки/, вроде футбольного матча по ТВ. Уж лучше было бы наоборот! Нет, лучше будет тогда, когда те удовольствия сменит покой 7-го дня и аскеза. Кто живет по принципу «делу - время, потехе – час», у того дело пустяшное и потешное, ибо именно тем часом всё поверяется. Без этого неизбежно и в философии, и в деле возникают уклоны – ведь силы нет и хочется прислониться, чтобы обрести опору и определенность и тем облегчить себе задачу.

…Всякий смех – это смех над собой. Смешно и весело смеяться над другим: «не один я смешон! » Легко найти толпы дураков, относительно которых ты умен и трудно найти тех умных, относительно которых ты дурак – «и многие выбирают легкий путь». «Всегда радуйтесь, но никогда не смейтесь».

Русские ищут царя и Бога, Европа – авторитета и Христа, а Америка ищет себя /самореализации/ и Духа /секрет силы/. Соответственно, у русских – атеизм, у Европы – антихрист, у Америки – супермен.

Постмодернизм – это чудовищная плодотворность, осень плодов и гибели – завалили «продуктом» весь мир, и умников, и «массы». После нее можно будет продолжиться, только перейдя в другое измерение.

Чтение романа – это уже постмодернистское действо!

Мелькает мыслишка: «пишу – произвожу огонь. Пока он у меня как спички в коробке. «Посылы в мир»? - но там всё отсырело - не загорается. А поджигателей вешают вниз головой /это вместо «славы»-то/…. «Кто Мне служит, Мне да последует, а кто Мне последует, тот приходит на Голгофу – кто не пришел на Голгофу, тот Мне не последовал»…»

Отречение Галилея в высшей степени символично: наука не стоит того, чтобы из-за нее бороться до смерти /также: «истина своё возьмет помимо и утверждений, и отрицаний – самим фактом своего явления в мир – которое нельзя отменить»/. А смысл имеет только та жизнь, в которой надо бороться именно до смерти – зная, что не понесешь чрезмерного ущерба: ведь смерть всё равно предстоит и вопрос «раньше – позже» есть вопрос несущественный и вопрос не наш, а судьбы. Смысл имеет только та жизнь, которая преодолевает бессмыслицу смерти, находит смысл в ней. Смерть – камень претыкания и соблазна. Не может малый смысл /вплоть до коллекционирования марок/ упразднить большую бессмыслицу. Либо мы победим смерть, либо она нас – иного не дано. Постмодернисты констатируют и празднуют эту победу смерти – это нарастание бессмыслицы. Но в своем цинизме они честнее тех, кто продолжает настаивать на ценности многочисленных «коллекционирований марок».

Я считаю, что можно сопрячь максимализм с умеренностью и умудренностью. Но не слишком ли теоретическая эта уверенность: ведь в жизни надо сопрячь, а если перекосишь систему, то это может оказаться срывом в пропасть, без прощения. …Из осторожности пойти на риск, зная, что если промешкать, то это может оказаться срывом в пропасть и безысходность.

…Творчество – это прямое проявление силы, а, например, благотворительность – это какое-то парадоксальное проявление силы: ведь не приобретаешь, а теряешь. Причем, прямым творчеством человек может получить только нечто парадоксальное и иллюзорное, а вот парадоксальная благотворительность часто имеет плод в сто крат умноженный /надо только преодолеть комплекс «короля Лира» – благотворить не легче, чем творить! /.

Насколько ты любитель молока, настолько ты любитель женских нежностей, а насколько ты любитель мяса, настолько налицо любитель секса! Платоническая любовь неотделима от вегетарианства! И заколот невинный агнец, чтобы могли размножаться люди.

Член маленький, но ведь он с задницей образует единую систему – источник похоти в ней. Так что это не маленький пистолет, а мощная пушка на двух огромных колесах!

Клумба: множественность цветков как множественность стояния моего члена – и на конце каждого «цветок любви»!

Признак душевного здоровья – способность засыпать где угодно и когда угодно /если, конечно, хочется спать, устал/ /гляжу на шофера кемарящего/. Все, кто этой способностью не обладает – это невротики /а кто и ночью не может заснуть, тот вовсе больной /а как быть с Вовкой: он может днем заснуть, а ночью ему часто не спится?! /.

Разница между «не делай вреда» и «делай добро» – вот разница между человеческой слабостью и Божественной силой. Когда слаб и вообще трудно делать, тогда нетрудно «не делать вреда»!

«Миссия» Цвигун поет – хорошо поет, хотя и чувствуется болезненность, но как же пропадает человек между своим журнализмом-коммунизмом и своей религиозностью! Не ценят, что имеют, гонятся за славой, тщатся возглавить одно из крупных течений, одну из широких дорог человечества. Толпы идут на погибель – идут в разных направлениях, взаимно друг друга отрицая и проклиная – а впереди идет грызня за Олимп: возглавить идущих, изобразить из себя вождя.

…Дерзать соблазнительно, пока всё умозрительно – а потом уже и страх есть, и сомнения, но уже инерция ведет. Или: дойти до ручки и найти выход в дерзости: переменить игру, повысив ставки /иначе ее не переменишь без признания себя побежденным/.

К Вовке зачастил И., друг детства – то ли спасаться, то ли соблазнять: пьянствует и блядствует, но вроде бы и тоскует по дочке и жене, которая от него ушла /к другу/, и религией интересуется, читая Евангелие и понимая фальшь моды на религию. Говорит: «а то может впрямую отдаться сатане?! Быть как все – кругом же все словно осатанели». Боится одиночества /как все зависимые люди/ и не может без половой жизни. «Это как наркотик».

…Чувствуют, что гибнут, но для них сожжены уже многие опоры и к ним не дано им вернуться. И трудиться не любят. Страдания не любят, тишины не ценят – что им можно предложить?!

Мы достигаем Бога, отталкиваясь от дьявола – поэтому дьявол всё время должен быть близко и только чтоб лапы свои к тебе не протягивал. Всегда полезно контролировать своего врага, держать его в поле зрения.

Религия – это Бог в ограде, а наука – это бог на воле. Где-то бы поменяться: Бога на волю, а науку в ограду…

Там, где кончается «хлеб наш насущный», начинается то, что апостолы называли «плотские похоти».

Папе: «вы /баптисты/ не братья и сестры, а соратники и товарищи как члены одной организации. Где братья и сестры, там семья, а не организация». …От протестантизма, высшей стадии религии так же близко до атеизма, как от модернизма, высшей стадии искусств - до отрицания созидательного начала.

Паскаль – духовный напряг в рамках религии приводит к кореженью /сектантский синдром! /. А ведь рамки эти создавались для бюргерских удобств и приличий! Жизненное поле загорожено – куда же деваться духовной энергии?!

Нужно верить в родство душ, оно – главный догмат! На невидимом основывайте видимое /которое для дел и т. д. /

Если Бог на небе только, а и не на земле, то логично устраивать на земле мистическую организацию, отгороженную от земного.

…Неприязнь: у них слабости в комфорте, а силы маршируют, рыскают, гуляют.

…Дать образец вживания в другую личность. Уже в интонациях голоса содержится вся информация о человеке – ее нужно только смочь увидеть и прочесть. У одного голос тихий, мирный, вдумчивый и ироничный, а у другого, например, как у Б. Парамонова с радио «Свобода», с угнетающим напором, неприятными придыханиями и немузыкальным звуком… /Для постмодернизма по отношению к потребляемому им культурному наследию принципиален взгляд сверху вниз, оно для него как куклы для кукловода. /

Кальвино /ИЛ 4. 94/ - видимость хорошей литературы.

Умберто Эко /тот же номер ИЛ/: оказывается, аналогия между Римом и Америкой – это уже общее место! И, тем не менее, он как-то умудряется выводить, что сейчас уже Средневековье, эдак 1000-ый год /фирмы – средневековые феодальные поместья, университетские городки – монастыри! / Ошибся лет на тыщу! Хочется находиться не в начале ночи, а в ее конце, перед рассветом! …Предчувствуют то светлое будущее, то темное, но оно оказывается теплое, когда уже прошлое – светлое будущее оказалось холодным!

…Всё-таки для меня остается немалой загадкой такой вес жанра притчи у Христа и жанра сюжетного повествования /сюжет подобен притче/ у людей.

Возрождение было прелюдией, особой стадией, детством… То, по чему оцениваю писателей – интерес к моральным проблемам, понимание горечи жизни и диалектики ее – ведь это не только «избитые истины» /избивались они теми, кому не давались/, но и признак взрослости. Многие /даже мудрецы-писатели! / умудряются жизнь прожить в язычестве молодости…

Почему все трусы пошлы?! Похабщина, прикрытая пошлостью! Рядом с похабщиной всё становится пошлым!

Т. е. ни стереть /черным или синим, каковы «семейные» трусы/, ни раскрасить это место нельзя – с ним так или иначе надо взаимодействовать.

Дать здоровье способен либо материальный мир, материальная природа, либо мир духовный – сейчас же от природы ушли, а к духу не пришли.

Шум и грохот современной музыки – им нравится, потому что они именно так, как какофонию ощущают и мир и собственные души. Под чугунной крышкой бюргерских приличий – кипящий котел. Как тут не случиться «смене формаций»…. Надпись на майке рокера: «все люди – дерьмо» - а ведь он прав: они эгоисты, дураки, слабаки и так далее…

Жизнь истинная подобна музыке истинной, музыке Баха – поэтому жить в истине так же трудно, как сочинять музыку. Причем, ведь эту музыку сочиняешь и сразу играешь и всё это беспрерывно и в любых, самых немузыкальных условиях. Поэтому неизбывно чувство неудовлетворенности: преоладает не музыка, а скрип, не концерт, а гаммы.

Сегодня в моем труде не содержалось покоя и потому, когда я окончил труд, то почувствовал, что не могу отдыхать. Надо потерпеть, тихо вспоминая, что такое покой…

Негры прекрасно вписались в современную «цивилизацию», потому что она им напоминает родные джунгли!

Главный ущерб грозит не человеку, а им сделанному – оно, в отличие от самого человека, не имеет прощения от Бога. И надо не держаться за плоды этих трудов, как материальных, так и духовных, иначе обезумеешь при таком ущербе.

Кажется, уже было: земля маленькая, а небо большое, но человек-то находится на земле и у земли. Влияние неба и земли равны и находятся в гармонии недалеко от поверхности земли /на высоте человеческого роста! /; ниже, ближе к земле преобладает земное начало, а выше – небесное и духовное. Вырваться с земли человеку невозможно – ведь действует только механизм раскачивания вокруг точки равновесия /лежащий на самой земле способен ощутить себя летящим в небе! …Полет был бы возможен, когда бы мы могли утомить тело, не утомляя духа/. …Христос показал, во что превращается быт, когда такая раскачка происходит: омовение ног и прием пищи превращаются в мистерию. Он победил быт – не только смерть духовную, но и смерть душевную.

«Будете многочисленны как песок морской» – толпы людей часто сравнивают с песком, потому что видны одни головы, похожие на песчинки. «Будете многочисленны, как верхний слой песчинок: нижние слои – это ваши предки».

Собирал землянику и, чувствуя себя скверно, стал нервно напевать, подбирая фразы из первых подвернувшихся слов: «ягода красна, трава зелена, люди ужасны; ягода красна, трава зелена, мы хорошо устроились; мы красны, трава зелена, ягода черна: спина согнута – где небо? » и т. д. И нечто понял про сочинение песен и стихов: их надо именно вслух наборматывать и напевать, подбирая слова и мелодию. Т. е. это похоже на то, что есть у меня в живописи. Тут происходит некий эмоциональный, суггестивный взрыв, в котором заключен код твоей личности и твоего состояния…

И понял природу русского фольклора; вообще, когда тяжелый труд, тогда надо именно петь.

Неожиданные сплетения ничем не детерминированных слов дают целые россыпи аллюзий. Конечно, моё пение будет не голосистое, это, скорее, шепоты задыхающегося человека.

Ни у реалистов, ни у авангардистов в картинах нет ветра – господствует жесткая конструкция. У реалистов – кирпичная кладка, у авангардистов – железная арматура. От плоти Возрождения пришли не к душе человека, а к неживой материи. Сидит авангардист-танкист Шемякин в своем Нью-Йорке и тщательно высчитывает прицел, намереваясь свою стрельбу продолжить, но нет в его расчетах поправки на ветер…

Читаю теперь рассказ Леонтьева о своей жизни и диссидентстве /«Дневник в четырех главах»/: поразило то, как наглы и почти безнаказанны были диссиденты: власть была словно со связанными руками, ограничиваясь 20 рублями штрафа, 15 сутками, уговорами и т. д. Очень, очень напоминает революционеров начала века, которые тоже «боролись», не теряя комфорта. Тогда можно себе представить, какой борзости они достигли, когда пришел Горби: просто стали диктовать, т. е. тут же стали диктаторами вкусов. И ведь среди них нет ни одного крупного человека, всё шушера интеллигентская. Этому изобретателю бомб я бы на третий день укоротил язык и пальцы рук /оставив его героем соц. труда! /. У них только языки чесались, их главное орудие труда и о свободе и льготам ему, языку они и радели, не имея, собственно, никаких иных позитивных предложений, кроме той же «либерализации» цен и продажи всего и вся тем, кем уже нахапаны деньги. «Свободу злословию и гангстерам! ». Так похоже на баптистов – всюду секты избранных революционеров. Протестантизм – это революционная религия /не случайно все теории и утопии такого толка идут оттуда – последние в 1968 году/ и надо быть железобетонным немцем, чтобы не свихнуться от собственных философий. Со слова «протест» начинается любая революция…

Да, жизнь Леонтьева достойна романа: высшие порывы и депрессии, пьянство и буйство, философия, религия, антропософия, диссиденство, любовь к замужней женщине, музыка, поездки на Север…

Куда дворцам до облаков по красоте? И ни в одной картине нет тех цветов рая, которые есть на небе. Достичь бы этой меры тонкости и этой меры красоты /в рисовании всего, а отнюдь не одного неба/.

Вон, огромный дирижабль, а вон, кучки летающих тарелок, а там дракончик и две рыбки, а далее туманность, подсвеченная бледно-желтым и подцвеченная фиолетовым. И какая во всем тонкая спонтанность – есть спонтанные художники, но они не тонки и есть тонкие художники, но они не спонтанны, а заданны.